в кругах  интеллектуалов и диссидентов.  Стрелявший
был  офицером, младшим лейтенантом. Служил  он не в самом Ленинграде, а в г.
Ломоносове,  неподалеку от Ленинграда. Он, переодевшись в милицейскую форму,
вклинился в милицейское оцепление. Стрелять  он собирался в машину Брежнева,
которая  должна  была  быть  второй в кортеже. Он  не  знал, что  эта машина
направилась в  Кремль  через  другие ворота,  и стрелял по  второй машине, в
которой находились космонавты.
     Многое в этой истории вызывало недоумение.  Как Ильин из своей воинской
части из-под Ленинграда быстро  добрался до  Москвы?  Как узнал точное время
прибытия  кортежа автомашин с  космонавтами и  встречавшими? Как узнал,  что
Брежнев двигался  во второй по счету машине?  Где  достал милицейскую форму?
Почему его допустили в оцепление, хотя он был одет не по сезону (не в зимнюю
форму),  и его соседи по оцеплению не знали его? Все милиционеры в оцеплении
были  без  оружия,  их  предварительно  обыскали.  Почему  это  не сделали с
Ильиным? Почему  машина Брежнева внезапно покинула кортеж  перед поворотом к
Боровицким воротам?
     В  кругах  интеллектуалов  и  диссидентов циркулировала такая гипотеза.
Брежнев  был  выдающейся  бездарностью  во всех  отношениях. Плюс  к тому он
обладал маниакальным тщеславием.  Его холуи вовсю играли на этом, внушив ему
мысль,  что он -  Ильич Второй, т.е. самый  крупный  деятель в истории после
Ленина.  И  захотелось ему  во  всем  сравняться с  Лениным.  Потом он решил
превзойти Ленина,  вообразив  себя гениальным  писателем. Но  это - потом. А
сначала  ему захотелось иметь  в  своей биографии такое  же покушение, какое
имел Ленин. Чтобы покушение было, но чтобы безопасное совершенно. Это вполне
в его  духе:  быть великим  полководцем, не командуя  ни разу в  жизни  даже
ротой, быть теоретиком, не умея даже  толком  прочитать написанное  другими.
Сейчас уже невозмож-но точно установить, как формировалась у него эта идея и
с какой целью. Надо полагать, и охрана тут приложила  старания, чтобы набить
себе цену.  И КГБ, вне всякого сомнения, приложило руку: это покушение можно
было бы использовать как  предлог расправиться со всякого рода недовольными,
с диссидентами - в первую очередь, и закрутить гайки. Важно тут то, что идея
покушения пришла из разных источников. И каждый из этих источников имел свои
собственные виды на него.
     И тут представился удобный случай - стало известно о намерении младшего
лейтенанта   Ильина   совершить  покушение   на   Брежнева.  И  его   решили
использовать. Как  это осуществлялось  конкретно, об этом никто и никогда не
узнает правду. Ясно  только  то, что в механизме заговора что-то испортилось
или случилось  что-то непредвиденное. Брежнева в последний момент  направили
подальше от того места, где его ждал Ильин.
     Прошло  двадцать  лет.   В   разгар  перестройки   Ильина  перевели   в
ленинградскую  психиатрическую больницу  и затем выпустили на свободу. Таким
образом, он провел в одиночном заключении двадцать лет. В газетах и журналах
появились  статьи  о  нем.  Из   них  следовало,  что  Ильин  был  одиночка,
возмущенный недостатками застойного периода (как стали  называть брежневские
годы), не вполне психически нормальный, жаждавший прославиться на весь мир.
     Во время демонстрации 7 Ноября 1990 года на Красной  площади прозвучало
два выстрела. Вот что стало известно об  этом инциденте из советских средств
массовой  информации. Стрелял  некто Александр  Шмо-нов. Ему тридцать восемь
лет.  Его отец - полковник милиции. Родился и вырос Шмонов в городе  Колпино
под Ленинградом. Женат,  имеет двухлетнего ребенка. Работал простым рабочим.
Жил  с семьей в  крошечной комнатушке в  общежитии.  По рассказам  знакомых,
Шмонов  - человек, по крайней мере, необычный, не от мира сего. Был озабочен
положением   народа.   С   началом  перестройки  включился   в  политическую
деятельность.  Участвовал  в различных  политических  группах  и  движениях.
Хотел, чтобы его выбрали в депутаты. Окружающие относились к нему с иронией,
Хотел немедленных перемен в стране к лучшему. Винил во всех бедах коммунизм,
КПСС, а Горбачева считал главным врагом народа.  К покушению  готовился  два
года. Купил  дорогое ружье. Тренировался  в стрельбе. Отрезал приклад, чтобы
ружье  можно было спрятать в одежде. Пришил к пиджаку специальный карман для
него. Тренировался быстро вытаскивать его для стрельбы. Стрелять собирался в
стоявшего   на  Мавзолее  Горбачева.   Об   этом  он   написал  в   записке,
приготовленной на случай его гибели  при  покушении. Эту записку потом нашли
при обыске в  его кармане. Демонстранты, милиция и  сотрудники КГБ  помешали
ему вести прицельную стрельбу.
     В комментариях  по  поводу  покушения мелькнул намек  на  то,  что  оно
явилось проявлением разочарований в перестройке,  которые для многих перешли
в    состояние   безысходности.   Так   что    и    это    покушение   имеет
социально-политический характер, кем бы ни был  покушавшийся  лично и как бы
ни было организовано и проведено покушение технически.
     Трудно сказать, принимали в деле Шмонова участие органы государственной
безопасности и люди  Горбачева  или  нет. Не исключено,  что в перестроечной
смуте его могли проглядеть. Однако исключать такое участие было бы ошибочно.
Согласно  сообщениям следственных органов, поведение Шмонова  многим  из его
окружения  казалось странным и  подозрительным. Он сочинял  и  распространял
антигорбачевские и антикоммунистические листовки, а также  письма с угрозами
в адрес руководителей. Хотя  он делал  это тайно (маскировался), вряд ли это
могло ускользнуть от  внимания  окружающих.  Следователь  КГБ жаловался, что
люди замечали странности поведения Шмонова и слышали от  него угрозы в адрес
верхов, но не донесли об этом в  КГБ  или милицию; я сомневаюсь в том, чтобы
советские   люди,  десятилетиями   приучавшиеся  к   доносительству,   вдруг
отказались от  этой  привычки,  и чтобы  не  нашлось ни  одного доносчика на
Шмонова.
     Двусмысленно выглядит и ситуация на Красной площади в момент покушения.
Рабочий из-под  Ленинграда  приезжает в  Москву. На  это  нужны  деньги.  Он
оказался  в пятидесяти метрах от Мавзолея. Площадь буквально кишела агентами
КГБ  и  сотрудниками милиции.  Тем  не  менее  Шмонову удалось  сделать  два
выстрела. Но  что за выстрелы?! Совершенно безопасные как для того, кому они
по  идее  предназначались, так и  для  окружающих. Около  Шмонова  оказались
отважный  демонстрант  и  сотрудники КГБ, помешавшие  ему  вести  прицельную
стрельбу и заставившие его выстрелить в воздух. И кто теперь может доказать,
что выстрелы были не холостыми патронами?!
     Невольно  возникает вопрос: а  не  есть ли это всего лишь  инсценировка
покушения в чьих-то интересах,  сделанная по той же схеме,  что  и покушение
Ильина на  Брежнева? Все мыслимые варианты слухов на этот счет циркулировали
в  стране:  будто  консерваторы  хотели  убрать Горбачева,  будто горбачевцы
хотели тем  самым  повысить престиж  Горбачева,  будто  КГБ  хотело  создать
предлог для усиления борьбы с преступностью и распущенностью и т.п.
     Но мало  кто воспринял это покушение как нечто  подлинное и  серьезное.
Подобно  тому,  как  горбачевские  реформы  воспринимались лишь как имитация
демократии,  рыночной экономики,  свободы,  президентской  системы власти  и
т.д.,  случай на  Красной площади  7 Ноября  1990 года  воспринимался не как
покушение в строгом  смысле слова,  а  лишь как имитация покушения. На сцене
театра стреляют, но не убивают.

Прощание с терроризмом
     Первая  мысль  Чернова, когда он узнал  о  попытке  Шмонова,  была: его
опередили! Он пожалел о том, что  Шмонов не сумел выстрелить в Горбачева. Но
тут  же  у  него  возникло  сомнение: а  почему не сумел?  Случайно  ли это?
Случайно ли Ильину не удалось выстрелить в Брежнева? И почему пресса уделила
так  мало  внимания  этому  покушению? И  какое  разочарование  перестройкой
выразил Шмонов  - со стороны радикалов (он  принадлежал  к ним),  обвинявших
Горбачева  в  повороте  к   прошлому,  или  со  стороны  жертв  перестройки?
Напрашивалась  невольно мысль: если бы  он,  Чернов,  попытался бы совершить
покушение, оно тоже наверняка не  удалось бы, и никакой мировой  сенсации из
его попытки не сделали бы. Значит, надо вообще расстаться с идеей  покушения
как с бессмысленной?
     Кто  выгадал бы,  если бы покушение  на Горбачева  удалось?  Только сам
Горбачев:  он  вошел бы  в историю как  величайший  герой, которому не  дали
возможности  довести  до  конца дело  обновления страны -  довести  до конца
Вторую Великую революцию. Вот  такое действительно нельзя допустить! Причем,
этого можно добиться.  Как?  Дать ему  возможность до конца обнаружить перед
всем  миром,  что он  такое  есть на самом деле,  и  осуществить объективный
анализ  его перестройки и  его роли в  ней. Нельзя из таких  подлецов делать
героев, их надо превращать в посмешище!

Все дозволено
     В скитаниях  по городу  Чернов сталкивался и разговаривал  с  людьми, о
возможности  появления  которых  он  ранее  даже  помыслить  не   мог,  -  с
монархистами,  анархистами, фашистами  и  прочими истами,  названия  которых
когда-то мелькали в книгах прошлого. Вседозволенность, отсутствие внутренних
сдерживающих  факторов  и   дилетантизм  в  отношении  социальных  феноменов
позволяли любым  уродствам  социального  сознания  проявляться в виде групп,
движений,  союзов, партий и т.п.,  заявлявших громогласно претензии  на свою
роль  в истории.  Однажды Юрий встретил человека,  настаивавшего ни много ни
мало   как  на  необходимости  организации  всего   общества   по  принципам
концентрационного или исправительно-тру-дового  лагеря. Это был образованный
человек, доктор каких-то наук, бывший член КПСС.
     - Я  вышел из  партии, - говорил  этот человек, - вовсе  не потому, что
стал  врагом  коммунизма,  а  потому,  что КПСС предала  идеалы  коммунизма,
побоялась пойти до  логического конца  в их осуществлении.  Можно  построить
некий  демократический коммунизм  или коммунизм с  человеческим  лицом, если
маленькая  страна, и  ей никто  не угрожает  извне.  А если  в стране  сотни
миллионов людей, и ей  постоянно угрожает нападение со стороны более Мощного
противника, не остается ничего  другого, как сталинский вариант.  Сталин был
гений.  Но,  как  всякий  политический  гений,  не  довел  свой  замысел  до
логического  конца.  Он создал ГУЛАГ.  А надо было  всю страну превратить  в
ГУЛАГ.  Поверьте  мне,  я не злой человек  и не сумасшедший. Но другого пути
выжить вообще  нет.  Либо  снова  ГУЛАГ,  причем  -  во много  превосходящий
сталинский, либо гибель. Третьего не дано.
     - А как Вы это себе представляете конкретно? И возможно ли это?
     - Думаю, что  возможно. Будь моя власть, через  месяц в  стране был  бы
образцовый   порядок.  Как  конкретно?   Захват  высшей  власти  Центральным
Комитетом  КПСС, переименованным в Комитет общественного порядка. Объявление
всех реформаторов вне закона. Арест всех их. Можно допустить расправу народа
над ними. Отстранение всех реформаторов от власти и изоляция их от общества.
Передача всей власти партийным комитетам, которые должны опереться на КГБ;
     армию  и  вооруженные  народные  дружины.  Короче  говоря, объявление в
стране  военного  положения,  причем  -  в самой  суровой  форме.  Если  Вас
интересуют детали, мы можем  встретиться специально. Я разработал  детальную
программу на этот счет. Я думаю, что это рано или поздно будет. Надо к этому
готовиться. На горизонте война.
     - Между кем?
     - Запад против  нас. Как только США почувствует, что мы совсем ослабли,
они  на  нас нападут. Предлог  найдется:  Надо  готовиться  к  обороне.  Над
Сталиным  в свое время смеялись на Западе, когда он предупреждал о войне. Он
оказался прав.
     - А зачем Западу нападать на нас?
     - Молодой человек, в марксизме не все чепуха. Запад - это капитализм. А
капитализм  - неизбежность  кризисов.  Запад накануне грандиозного  кризиса.
Война  ему нужна как  средство  предотвратить  кризис или  направить  его по
другому руслу.  Я,  к сожалению, спешу.  Вот мой  телефон. Позвоните,  когда
захотите  побеседовать  на  эту тему. Советую  подумать  об  этом  серьезно.
Истина, увы, никогда не бывает привлекательной.
     - А Вы не боитесь, что за такие мысли?..
     - Волков бояться - в лес не ходить. Раз все дозволено, то почему должны
быть запрещены самые здравые идеи?
     - Именно потому, что они здравые.
     - Ого! Да Вы тоже не  лыком  шиты! Позвоните мне, непременно позвоните!
Думаю, что мы найдем общий язык.
     Звонить Юрий не стал.

Белов
     Деньги  обесценились.  Пенсия превратилась  в ничто. Мать  зарабатывала
гроши. Подрабатывать за счет перепродажи  вещей, приобретенных путем долгого
стояния  в  очередях, стало  невозможно, этот  бизнес  захватили в свои руки
молодые и ловкие предприниматели. Жить было не на что. Юрий занялся поисками
работы. После нескольких неудачных попыток он добился наконец-то аудиенции у
Белова.  Белов  был теперь вторым человеком в комбинате  после Гробового.  У
него был  теперь шикарный кабинет, оборудованный немцами по образцу их бюро,
секретарша и помощник-немец.
     -  Давненько  тебя  не видал, -  сказал  Белов  вместо  приветствия, не
вставая из-за  стола, не  протянув руки. -  Присаживайся. К сожалению,  я не
могу  уделить  тебе  больше пятнадцати минут.  Дела. Мы теперь работаем  по-
западному, а это значит, что каждая минута на учете.
     - Ты  теперь фигура, - сказал Чернов. - Мне нужна какая-то работа, жить
не на что. Помоги где-нибудь устроиться. Хотя бы сторожем.
     - Сторожа  у  нас теперь не те,  что раньше.  Здоровые ребята.  Владеют
карате. И стрелять умеют. Получают они больше, чем раньше научные сотрудники
получали. Об этом и не мечтай. Честно тебе скажу,  у нас мест свободных нет.
Да ты и не  подошел бы, если  бы  и  были.  На  компьютере  ты  работать  не
можешь...
     - А мои мозги?! Ты же когда-то считал меня гениальным математиком!..
     - Я  сам может быть гениальный математик. Ну, если не гений, то  талант
во  всяком  случае.  Только  теперь  это  никому  не  нужно.  Теперь  другая
математика  нужна,  которую  и  дебилы  в  состоянии  освоить.  Я,  конечно,
постараюсь кое-что разузнать насчет тебя. Позвони через недельку.
     Расставшись с Беловым, Чернов вспомнил, как совсем недавно тот же Белов
говорил  Чернову  по поводу отказа напечатать его  статью  в  математическом
журнале:  Они не  могут  простить  тебе не столько твою одаренность, сколько
свою  собственную  бездарность.  У  них претензии  на  талант,  а  ты  своим
существованием даешь им понять, что их претензии не имеют оснований.

Трудовой коллектив
     Теперь, потеряв самое главное, что было в его прошлой жизни, - трудовой
коллектив, Чернов вспоминал его  в идеализированном виде. Раньше достоинства
коллектива воспринимались  как нечто  данное от природы  или  не  замечались
совсем. Внимание сосредоточивалось на его недостатках, вернее - на таких его
явлениях, которые  воспринимались частью членов  коллектива как  недостатки.
Тогда не воспринималось как  достоинство  то, что люди  получали  устойчивую
зарплату независимо  от того, как они работали, получали какое-то  жилье или
улучшали  его,  получали  путевки  в  дома  отдыха, премиальные  надбавки  к
зарплате  и  многое  другое. А как же иначе?!  Так  и должно быть! Это стало
нормой  жизни. Зато в комбинате со страстью обсуждали  и глубоко  переживали
тот факт, что заведующим отдела назначили не  лучшего  специалиста Горева, а
карьериста и хапугу  Гробового, что  квартиру дали не многодетному Семенову,
критиковавшему директора,  а  холую  директора  Рыжикову,  проработавшему  в
комбинате всего два года, что... Теперь же  все несправедливости такого рода
забылись,  отошли  на  задний  план.  В  памяти  стали всплывать  встречи  и
разговоры с людьми, сборища с рассказыванием анекдотов, туристические походы
и праздничные вечера, хождение в гости к сослуживцам... Чернову  вспомнились
собрания,   над  которыми  раньше  все  издевались.  Теперь  ему  мучительно
захотелось   посидеть  на  собрании  отдела,  послушать  новейшие  анекдоты,
позлословить. Как же мы, русские люди,  устроены! Пока не попадем в беду, не
можем оценить  по  достоинству  то,  что  имели. Неужели  все  это  потеряно
насовсем?  Не может быть! Надо  искать  работу. Любую работу,  лишь бы вновь
ощутить себя в коллективе!

Главная проблема жизни
     Продавая книги на черном книжном рынке, Чернов встретился с профессором
Макаровым. Чернов  с трудом узнал его  лишь после того, как  Макаров  назвал
себя.
     - Преподавание марксизма-ленинизма отменили, -
     сказал Макаров. - Меня сразу же на пенсию отправили. А что такое теперь
профессорская  пенсия!..  Вот  продаю книги.  Не  думал,  что  так  придется
заканчивать жизнь. Ну, а Вы как живете?
     - Безработный. Продаю последние книги.
     -- Ясно. Можете не продолжать. А вот мой сын  нанес  мне удар  в спину.
Вышел из партии. Участвует в антисоветских и антикоммунистических митингах и
демонстрациях. Ударился в частный бизнес.
     - Извините за бестактность. Но, как говорится, что посеешь, то пожнешь.
     - Вы  правы.  Должен  сознаться,  что  мы  плохо воспитывали  молодежь.
Слишком много давали, слишком мало требовали.
     - Я что-то не заметил, чтобы мне слишком много дали.
     -  Так  Вы  и  не  оказались  в  лагере перестройщиков. А главная беда,
Чернов, заключается в том, что  мы не сумели  в  полной мере воспользоваться
возможностями,  заложенными  в   нашем  социальном  строе.  Мы   их   просто
прошляпили, если не употреблять более точные, но неприличные выражения. Если
у  Вас есть  свободное время, а оно должно быть у  Вас как у  безработного в
избытке,  зайдемте  ко  мне  домой.  Тут недалеко.  Жена  чаем  нас  напоит.
Поговорим.
     Чернова удивило, что Макаров жил в маленькой двухкомнатной квартире. Он
сказал об этом хозяину. Тот рассмеялся.
     - Сейчас вовсю муссируются легенды,  будто  бы все члены  партии  имели
привилегии сравнительно с беспартийными,  а партийные идеологи будто бы жили
в дворцах. Неплохо было бы проверить, как жили и  живут сами сочинители этих
легенд. А  профессор... Что такое теперь профессор?  Сколько их теперь?  Это
раньше профессор что-то значил.
     Пока  жена  Макарова  накрывала  на  стол,  Макаров  показывал  Чернову
семейные   фотографии.   Их   было  совсем  немного  -  поколение   Макарова
фотографировалось редко. -
     - Это  перед  отправкой на  фронт в 1941-году,  - сказал Макаров. - Ваш
отец служил в армии в войну?
     - Да, - ответил Чернов. - Всю войну был на фронте. Несколько раз ранен.
Больше десяти наград.
     - Значит, он рассказывал Вам о войне?
     - Нет. Он умер, когда мне еще не было года.
     - Извините, я не  знал.  Но Вам,  надо думать, приходилось  читать  или
слышать о том, что творилось в начале войны.
     -Да.
     - Нынешнее  положение у нас напоминает мне  первые месяцы войны в  1941
году.  Мы  почему-то   оказались  безоружными.  Куда-то  исчезли  командиры.
Появились  вражеские  диверсанты. Многие дезертировали. Кое-кто перебежал  к
противнику.  Не  известно,  где находился  враг  и  где  следовало  занимать
оборону. Ходили слухи, будто остались считанные дни до падения  Москвы. Люди
шептались:  Неужели  это  конец?!  Конец! Прошло  почти пятьдесят лет  после
этого. Я  просматриваю газеты  и журналы,  слушаю  радио,  смотрю телевизор,
слушаю  речи   докладчиков  и  случайных  собеседников.  Хотя  я  не   слышу
артиллерийской канонады,  разрывов  бомб,  скрежета танков  и прочих  звуков
войны, я испытываю то  же ощущение, что и в начале войны  с Германией в 1941
году. Есть, правда, одно отличие. Тогда было  ясно,  кто  враг.  Враг шел  с
открытым забралом и громогласно заявлял  о