был даже современником Сталина в строгом смысле слова. Он
явился из будущего. И поэтому он был неуязвим. Сталин чувствовал это, хотя и
не мог сформулировать ситуацию для себя отчетливо.
     Отчаявшись  сломить непонятного  Мальчика,  Сталин  решил прибегнуть  к
демагогическому  приему, на какие он был великий  мастер. Знаете,  когда его
противники  предъявляли  к нему  претензии,  он грозился уйти с поста. Нечто
подобное он решил проделать и в  отношении  Мальчика. Он велел дать Мальчику
пистолет,  сказал ему, что он, Мальчик прав, что действительно предал идеалы
коммунизма  и революции  и заслужил  за  это  смертную  казнь,  и  предложил
Мальчику выстрелить в  него, в Сталина. Неизвестно, был заряжен пистолет или
нет. Скорее всего нет. Вряд ли Сталин стал бы так глупо рисковать жизнью. Но
мальчик этого не знал. Повертев в  руках  пистолет,  он сказал, что не умеет
стрелять.  Сталин рассмеялся  и приказал научить  Мальчика стрелять.  Мы две
недели обучали его стрельбе. Когда он научился попадать в мишень  с двадцати
шагов, его расстреляли. Прочих членов террористической группы тоже.
     - Откуда Вы узнали об этом? - спросил Юрий.
     -  От одного из  моих подопечных в Казанской больнице.  Это был  бывший
чекист, принимавший участие в операции с Мальчиком. Он на самом деле сошел с
ума.  Иногда  на  него   находило  просветление,  и  он  рассказывал   много
интересного. Жаль, никто не записал его рассказы.
     - И много было таких мальчиков?
     - Этого никто и никогда не узнает. А зачем подсчитывать?
     - Для справедливости.
     - Никакой справедливости не было, нети не будет. Достаточно знать,  что
такие мальчики были. А если даже их и не было, их надо выдумать.
     - Зачем?
     - Чтобы будущие Сталины принимали в расчет возможность их явления.

Честный человек должен убить Сталина
     Чекист А.Х.Артузов,  который  был начальником  контрразведки, сам  стал
жертвой сталинских репрессий.  В  1938 году он был  казнен. Перед  казнью он
написал  кровью на стене тюремной камеры такие слова: Честный человек должен
убить Сталина. А.Антонов- Овсеенко,  автор  книги  Портрет тирана (1980), из
которой я узнал об этом факте, написал по поводу  приведенных слов Артузова,
что ни одного честного  человека на Сталина не  нашлось. В  этом утверждении
два пункта вызывают у меня возражения.
     Во-первых,   употреблять  критерии  морали   в  такого  рода  ситуациях
бессмысленно. Нельзя обвинять в нечестности,  например, таких людей, которые
сознательно служили Сталину  и вместе с ним творили свое кровавое дело.  А с
другой стороны, если верна гипотеза А.Авторханова, будто Сталин стал жертвой
заговора  Берии и Маленкова  (Загадка  смерти  Сталина, 1976), то вряд ли на
этом основании этих сталинских палачей можно отнести к числу честных людей.
     Во-вторых,  если Антонов-Овсеенко хотел своим замечанием сказать, будто
никто не планировал убить Сталина, то это фактически неверно. Нет надобности
говорить  о  том,  какое огромное место  в  дореволюционной  России  занимал
индивидуальный терроризм. Советская  история  началась с покушения на самого
Ленина и с убийства Урицкого. После революции убийство людей стало настолько
обычным делом, что было бы  странно, если бы не появились  люди, думавшие  о
покушении на вождей. Такие люди появлялись. Николаев, убивший  Кирова в 1934
году, был  использован Сталиным, но  к идее покушения на Кирова он пришел до
этого  и независимо от этого. Он хотел  стать  новым Желябовым (А.И.Желябов-
один из создателей Народной воли, организатор покушений на  царя  Александра
Второго, повешен в  1881 году). И я ему верю, так как сам  преклонялся перед
народовольцами, включая Желябова. Покушение на Молотова в Пркопьевске в 1934
году на  самом деле  имело  место. Еще  в 1928 году террористы  устроили два
взрыва в здании ОГПУ на Лубянке.
     Сталин становится объектом внимания с точки зрения возможного покушения
лишь с того момента, как он стал фигурой номер один в советском руководстве.
В  намерении  убить  Сталина  обвинялись  очень  многие,  включая  Каменева,
Зиновьева,  Бухарина, Тухачевского, Рютина, Енукидзе, Мдивани и т.д. И  было
бы наивно думать,  будто никому не приходила в  голову мысль осуществить это
на деле.  Разоблачались десятки террористических групп,  и не  все они  были
фиктивными.  Так,  в  1935  году  группа  студентов  в  Горьком  планировала
покушение на Сталина. Они не  осуществили свое намерение,  но они его имели.
Они собирались совершить покушение во время первомайской демонстрации в 1936
году.
     Я  сам  с  несколькими  моими  товарищами  (нас было  четверо) замышлял
убийство  Сталина  в  1939  году.  Наш  замысел  был  наивен  и  практически
неосуществим.  Но страстное желание убить Сталина у нас было. Мы готовы были
пожертвовать жизнью ради этого. Более того, мы готовы были пойти на заведомо
безуспешное покушение, лишь бы факт такого покушения стал широко  известным.
Мы  собирались совершить покушение во время демонстрации на Красной площади.
О  горьковских  студентах  и  других террористических  группах мы не  знали.
Вариант  покушения   во  время  демонстрации  напрашивался  сам   собой  как
единственно доступный для нас.  Наши  намерения  не  реализовались по целому
ряду причин.  В  том  же году  я  был арестован за выступление против культа
Сталина.  Мне  случайно  удалось бежать. Целый год я бродяжничал  по стране,
скрываясь от преследования,  - был объявлен всесоюзный розыск, как  я  узнал
впоследствии. Наконец, мне удалось скрыться от голода, нищеты, преследования
и  одиночества  в  армии.  Во время моих  скитаний  и в последующие годы мне
неоднократно приходилось встречать молодых люд ей, мысли которых в отношении
Сталина  были сходны  с моими. Могу упомянуть  в качестве примера Александра
Макарова.  Он был  комсомольским  работником  в  Грузии, был  лично знаком с
Василием Сталиным, страстно ненавидел Сталина и готовил  на него покушение в
Грузии.
     До смерти  Сталина тайная антисталинистская  пропаганда  была  основным
делом моей  жизни.  После  доклада Хрущева на XX  съезде партии,  положившем
начало официальной  десталинизации страны,  все вдруг  стали  превращаться в
антисталинистов, и мой антисталинизм утратил  смысл. К  этому времени я  уже
выработал мое понимание коммунистического общества. Я понял, что причины зол
советской  жизни надо  искать  не в Сталине  и  его  сообщниках,  а  в самом
коммунистическом  социальном  строе. Но интерес  к  Сталину и ко всему,  что
связано с его именем, у меня сохранился.
     В хрущевские  годы  мне  приходилось  встречать людей, которые  провели
много  лет  в сталинских  лагерях  за  подготовку покушения  на  Сталина.  В
частности, в  это время я узнал, что почти одновременно со мной в институте,
где я учился в 1939 году (это был  Московский Институт Философии, Литературы
и Истории, сокращенно - МИФЛИ), был арестован студент Романов.  Его обвинили
в участии в заговоре против Сталина. Он  провел в тюрьмах и  лагерях 18 лет.
Разумеется,  в  большинстве  случаев   такие   обвинения   юридически   были
несостоятельны.  Но были и  обоснованные  обвинения.  И кто  знает,  сколько
тайных замыслов убить Сталина остались невыявленными?! Они канули в вечность
вместе с их носителями. Дело не в том, что не нашлось людей, мечтавших убить
Сталина и что-то делавших для этого. Они были. Дело в том, что им не удалось
выполнить свои намерения по независящим от них причинам.
     Проблема покушения на Сталина не  есть проблема морали вообще. Она есть
часть  более грандиозной  проблемы -  проблемы понимания  сталинской  эпохи.
Важнейшим препятствием на пути объективного понимания этой эпохи является не
столько недостаток  фактов, сколько ошибки в методах понимания. В частности,
сегодняшнее знание и понимание прошлого переносят на само прошлое так, будто
оно  должно было  бы восприниматься таким образом самими деятелями прошлого.
Но реальным  фактором истории было не то, как  и что люди  думают о  прошлом
теперь, а  то, как  люди  тогда  понимали и переживали факты  своей истории,
какие  у них были намерения и возможности.  Ошибочно с критериями настоящего
судить  о  поведении  людей  в  прошлом.  Я,  например,  стал уже  в  16 лет
антисталинистом.  Но  произошло  это  не  потому,  что  я  знал  о масштабах
сталинских репрессий и возмущался  ими. Я об  этих репрессиях  знал ничтожно
мало. Особых сомнений  в том, что писали газеты и  говорили пропагандисты  о
врагах народа,  у меня не было. Я не относился к этому с полным доверием, но
и  не  стремился их  опровергать.  Я  не  разделял общих  эмоций  по  поводу
процессов тридцатых годов. Но они и не затронули меня в  смысле формирования
моего  мировоззрения. Последнее сложилось  под влиянием наблюдений за жизнью
окружающих людей  и личной бытовой неустроенности. То же самое было  с моими
единомышленниками. Мы  рано  заметили,  что  вместо  обещанного  земного рая
получается  земной  ад,  и,  не умея  еще понять  сущность  и закономерность
происходящего, мы  персонифицировали причины зла в личности Сталина. У  меня
вызывало  протест также обожествление Сталина. Вначале я вообще не  думал  о
том, справедливо это или нет. Если бы даже Сталин  на  самом деле был таким,
как  его изображали,  я  все равно стал бы  протестовать  против его культа.
Сатана, восставший  против  Бога,  был  одним из героев  моей юности. Все те
молодые  антисталинисты,  которых мне приходилось встречать  в юности, стали
таковыми не  из-за репрессий.  И  я лично  не  встречал ни одного  человека,
пережившего репрессии, который стал бы убежденным  антисталинистом. Мой друг
по институту Андрей Казаченков, от которого я в 1939 году больше всего узнал
орепресси-ях, не был антисталинистом.
     Сталина, конечно,  стоило  убить.  Но  те, кто могли-  это сделать,  не
хотели, а те, кто хотели,  не могли осуществить  свое намерение практически.
Даже одни и  те же  лица  оказывались в  таком положении.  Возьмите  того же
Артузова. Он призвал к  убийству Сталина лишь тогда, когда сам  оказался его
жертвой. А что он думал до этого? Он-то прекрасно знал, что вытворяли Сталин
и его подручные. Он сам был  в их числе. Не попади он в число жертв, вряд ли
он высказал бы слова насчет  убийства Сталина.  Антонов-Овсеенко рассказал о
бывшем  комсомольском  работнике, который  однажды ехал в  лифте  вместе  со
Сталиным.  У  этого  человека в кармане  был пистолет. Находясь в лагере, он
вспомнил  этот момент  и пожалел о том,  что не воспользовался случаем и  не
убил Сталина. Опять -  так  он подумал об убийстве, когда стал жертвой и уже
не мог это сделать. .
     Нужно принимать во внимание психологию и идеологию тех, кто имел доступ
к Сталину. Орджоникидзе, например, был прекрасно  осведомлен о преступлениях
Сталина. Он знал, что и ему несдобровать. Он покончил с собой. А ведь мог бы
запросто пристрелить Сталина.  Почему  он это не сделал? Потому что для него
Сталин был не просто отдельный человек, но существо, аккумулировавшее в себе
новое общество, созданию которого посвятил  жизнь  Орджоникидзе. Сталин стал
олицетворением и символом идеалов партии. Таким же было отношение  к Сталину
и  большинства  деятелей  той  эпохи.  Они  ненавидели  его  лично.  Но  его
историческая функция их завораживала.  Киров знал  заранее, что его убьют. И
все же он отказался от претензии на пост  Генерального  секретаря и вроде бы
выдал Сталину тех,  кто прочил его  на место Сталина. Нельзя объяснять такое
поведение глупостью, трусостью,  холуйством и прочими  качествами такого  же
рода, которыми разоблачители наделили чуть ли не  всех сподвижников Сталина.
Киров, как и Орджоникидзе, знал о  положении в стране и в системе власти. Он
понимал, что задача руководства страной в тех условиях была ему не по плечу.
Она была тем более не по плечу прочим сторонникам и противникам Сталина. Они
все в гораздо  большей мере добровольно  наделили его  диктаторской властью,
чем   подчинились   насилию.   Насилие   тут   сыграло   роль    организации
добровольности.  Главным фактором, позволившим  Сталину  приобрести огромную
власть  и  злоупотреблять  ею,  были  не  преступные  качества  Сталина,   а
объективные  условия в  стране  и в системе власти в то время. Это создавало
определенную психологическую  атмосферу, не способствовавшую идеям покушения
на жизнь Сталина в верхах общества. Такая идея могла зародиться лишь в самых
низах общества, причем -  в среде  образованных молодых людей. В верхах же к
ней  могли  прийти лишь  после того,  как  историческая  роль  Сталина  была
сыграна,  и сталинизм исчерпал  себя.  Если бы  Сталин был  убит его бывшими
соратниками, то это был бы не террористический  акт, а верхушечный переворот
внутри самой системы власти.
     Наконец,  Сталина  не  так-то  просто  было  убить  по  причинам  чисто
техническим. Уже в конце  двадцатых годов в органах было создано специальное
управление по охране  членов  правительства.  У каждого члена Политбюро были
телохранители  во  главе  с  особым  комиссаром охраны. Охрана  Сталина была
такая, какой не было ни у царей, ни у королей, ни  у президентов. Добавьте к
этому отсутствие оружия у населения, секретность маршрутов вождя, тщательный
отбор людей в местах его появления. В  1936  году членов партии лишили права
носить оружие.  Наше покушение, которое мы  сначала планировали на 7  ноября
1939  года,  пришлось  перенести на  1 мая  следующего года главным  образом
потому, что  у нас  не было  никакого  оружия, если  не считать  испорченный
пистолет  без  патронов.  На   это  же  жаловались  и  другие  потенциальные
террористы.
     Общие  условия  жизни  в  стране  были   такими,  что   была  исключена
деятельность,  неподконтрольная  окружающим  людям   и  властям  в   течение
достаточно   большого   промежутка   времени.    Так,   руководитель   нашей
террористической группки (его  звали Алексеем, это  все, что мы о нем знали)
пару ночей спал на полу
     на кухне  в  нашей квартире,  и это  обеспокоило соседей. Они, конечно,
донесли  в милицию.  Потом  Алексей  ночевал  в  сарае  моего  друга  Бориса
Езикеева. Соседи донесли  и на этот раз. К тому же  в сарае  было холодно. И
есть  было нечего,  - мы  сами  жили  впроголодь.  Алексей  устроился не  то
сторожем, не  то  истопником  где-то под Москвой.  Наши  встречи стали более
редкими. Это  ослабило нашу  решимость, что послужило одной из причин  того,
что я легко  поддался на провокацию и обнаружил мой антисталинизм  публично.
После моего ареста Алексей исчез бесследно.
     До сих  пор  доминирует тенденция делить население  страны на небольшую
группу палачей во главе со Сталиным и массу невинного населения обманутого и
запуганного  палачами.  И  даже те,  кто пострадал  за  реальные выступления
против  Сталина  и  его деяний,  были  склонны изображать из  себя  невинные
жертвы, осужденные  по ложным доносам. А те, кто рассказывал о разоблачениях
заговоров против Сталина,  на первый план  выдвигали  аспект  фальсификации,
игнорируя скрытую антисталинскую подоплеку Так что историкам еще только пред
стоит  в будущем начать объективное  изучение  той борьбы против  Сталина  и
сталинизма, которая происходила в недрах советского общества в самые мрачные
годы  сталинизма. Подлинные  герои в этом  отношении  суть не  Хрущев и  его
приспешники  и тем  более не Горбачев с  оравой смельчаков,  наживавшихся за
счет нападок на Сталина и его эпоху, а безвестные одиночки, которые с риском
для жизни и бескорыстно трудились в недрах  общества  над разрыхлением основ
сталинизма.

Звездный час
     В  девятом  классе  одной  из  московских  школ в 1939  году  произошел
скандал. Ученики писали  сочинение на тему Мой герой.  Задание заключалось в
том, чтобы  описать,  какую  историческую  личность  любит ученик и  почему.
Половина класса избрала в качестве такой личности,  естественно, Сталина. На
втором  месте  по  выбору  учеников  шел  Ленин.  Один  ученик  выбрал героя
Гражданской войны Чапаева, один - Дзержинского, один - Маркса. О дна ученица
выбрала  Розу  Люксембург, одна  - Долорес Ибаррури. Все это было  в порядке
вещей.  То,  что не все ученики  выбрали Сталина, было  допустимо  и заранее
согласовано с соответствующими ответственными лицами и инстанциями. Но общую
гармонию нарушил Мирон Кротов.  Он  избрал в  качестве  любимых исторических
персонажей  целую  группу  революционеров-террористов,  включая   Халтурина,
Желябова, Каракозова,  Перовскую,  Сазонова и  Александра  Ульянова.  Против
самих этих личностей вроде бы возразить  ничего нельзя было.  Они почитались
как герои. Их  именами названы улицы городов. Но почему Кротов выбрал именно
их, если известно, что большевики во главе  с Лениным осудили индивидуальный
террор?! А самое скандальное  заключалось в том, что именно Кротов написал о
них  и  о  своем  отношении к ним.  Он написал, что  с  этих  революционеров
началась настоящая борьба против самодержавия, и если  бы он,  Кротов, жил в
то время,  то он был бы вместе  с Александром Ульяновым,  даже заранее зная,
что индивидуальный террор не пригоден как  метод социальной борьбы. Почему с
Александром, а не с Владимиром Ульяновым?!
     Собрали  комсомольское собрание класса,  затем - классное собрание.  Но
они только запутали дело. Кротов аргументирование отвергал  всякую критику в
свой  адрес.  Если он любит  народовольцев, из  этого не следует,  что он не
любит  других. Это всего лишь сочинение. И речь идет лишь об эмоциях, а не о
рациональном мировоззрении. Нельзя же все писать одно и то же. Вон  Чурбаков
выбрал Чапаева.  Это  не значит, что он не любит Ворошилова, Буденного и тем
более  Сталина.  А  взгляды  Чапаева  были  ничуть  не  лучше,  чем  взгляды
народовольцев.  Но  соученики  Кротова,   комсомольские  вожаки,  учителя  и
дирекция школы чувствовали,  что тут  что-то  не  так. Выбор  Чапаева вполне
объясним  детской  увлеченностью  романтикой  Гражданской  войны.  Но  выбор
террористов!.. Партия,  воздав им  должное,  вовсе  не  стремится  прививать
молоде^си романтику индивидуального террора. Она его осуждает!
     Дело  передали  в районные  организации.  Там  посоветовали его замять,
ограничившись  разъяснением установки партии в отношении к народовольцам и к
индивидуальному  террору  вообще.   Кротову  поставили  плохую  отметку   за
сочинение, а  по комсомольской  линии  указали  на  его  идейно-политическую
незрелость. Комсомольцам класса поручили обратить на него
     особое внимание. Это означало, что за ним теперь  должны смотреть в оба
и  обо всех его  словах  и поступках  доносить  куда  следует. Он попал  под
подозрение,  и  оно теперь  будет следовать  за ним  до  тех  пор,  пока  он
каким-либо признанным образом не убедит окружающих в том, что  он такой  же,
как все, и что тот его поступок был случайным срывом.
     Но Кротов уже не был внутренне таким,  как все. И тот незначительный на
первый взгляд  его поступок  был непроизвольным проявлением его как личности
исключительной, как отклонения от норм  среднего  индивида коммунистического
общества. Его окружение почувствовало  это сразу  и  стало принимать меры  к
тому, чтобы помещать ему развиться в нечто  из ряда  вон выходящее. Оно лишь
не подозревало о том,  какого типа исключение и  отклонение  от норм зрело в
нем.  Если бы  оно это  могло  предвидеть, то Кротова раздавили бы  в  самом
начале его  эволюции. Но,  к счастью,  чужая душа -  потемки, как утверждает
народная мудрость.
     Таких   людей,  как  Кротов,  уже   в  тридцатые  годы  стали  называть
отщепенцами.  В массе граждан они стали появляться как редкое исключение. Но
появление их было столь же закономерным, как и требуемое осреднение граждан.
В   семье  не   без  урода,  гласит  та  же  народная  мудрость.  Невозможно
проследить,как именно происходит формирование  физического  и  нравственного
урода. Можно лишь констатировать это как