шампанского "Дом Периньон", то тратите сумму, на которую можно было бы провести поголовную вакцинацию населения деревни в Бангладеш, спасти множество жизней от губительных болезней, разве не так? Бенджамин, люди умрут в результате принятого вами решения, вследствие выбранного вами приоритета, выразившегося в совершенной вами покупке. Я говорю абсолютно серьезно: вы можете отрицать, что те девяносто долларов, которые вы заплатили за бутылку "Дом Периньон", легко могли спасти полдюжины жизней, а возможно, и больше? Подумайте об этом. В бутылке содержится семь или восемь стаканов вина. Каждый стакан мы можем, условно говоря, считать за одну потерянную жизнь. - Глаза Ленца ярко сверкали; он выглядел, как математик, решивший одно уравнение и переходящий к другому. - Именно поэтому я говорю, что такой обмен совершенно неизбежен. И когда вы приходите к пониманию этого, вы начинаете задавать вопросы высшего порядка: вопросы не количественные, а качественные. А мы здесь имеем возможность значительно продлить период полезного функционирования большого филантропа или мыслителя - человека, вклад которого в общественное благо является неоспоримым. И что значит в сравнении с этим благом жизнь сербского пастушонка? Неграмотного ребенка, который в ином случае был бы обречен на жизнь в нищете и мелкое воровство? Девочки-цыганки, которой предстояло провести свои дни, шаря по карманам туристов, посещающих Флоренцию, а по ночам выбирать вшей из волос. Вас учили в школе, что человеческие жизни священны, и все же вы каждый день принимаете решения, из которых следует, что некоторые жизни имеют большую ценность, чем другие. Я скорблю по тем, кто отдал свои жизни за лучшее будущее. Я говорю это совершенно искренне. Мне бы очень хотелось обойтись без тех жертв, которые они принесли. Но я также знаю, что все большие достижения в истории нашей разновидности достигались за счет человеческих жизней. "Нет ни одного документа нашей цивилизации, который не был бы одновременно свидетельством ее варварства" - это сказал один большой мыслитель, мыслитель, который умер слишком молодым.
     Бен лишь моргал, не находя слов.
     - Пойдемте, - предложил Ленц. - Тут один человек очень хочет с вами поздороваться. Это ваш старый друг.

***

     - Профессор Годвин? - пробормотал Бен, когда к нему вернулся дар речи.
     - Бен.
     Да, это был его старый наставник из колледжа, давно вышедший в отставку. Но держался он теперь намного прямее, а его прежде изборожденная морщинами кожа стала теперь гладкой и порозовела. Можно было подумать, что ему не восемьдесят два года, а на несколько десятков лет меньше. Джон Варнс Годвин, прославленный исследователь истории Европы ХХ столетия, был полон жизни. Его рукопожатие оказалось твердым и энергичным.
     - О Господи! - воскликнул Бен. Если бы он не был знаком с Годвином раньше, он дал бы ему лет сорок пять, никак не больше.
     Годвин стал одним из избранных. Конечно: он же являлся теневым создателем королей, он был чрезвычайно влиятельным человеком и имел контакты во всех сферах общества.
     Годвин стоял перед ним как ошеломляющее доказательство успехов в работе Ленца. Они находились в примыкавшей к большому залу маленькой комнатке, с удобными диванами и креслами, подушками на полу, торшерами и этажерками с газетами и журналами на разных языках.
     Изумленный вид Бена, казалось, доставлял Годвину большое удовольствие. Юрген Ленц прямо-таки сиял.
     - Вы, конечно, не знаете, как все это понимать, - предположил Годвин.
     Бену потребовалось несколько секунд, прежде чем он сумел ответить.
     - Это можно истолковать только однозначно.
     - То, чего достиг доктор Ленц, совершенно экстраординарно. Мы все глубоко благодарны ему. Но я думаю, что мы также отдаем справедливую дань его способностям, глубине познаний, научной одаренности. В сущности, мы получили обратно наши жизни. Не нашу юность, как... как другой шанс. Но отсрочку от смерти. - Он глубокомысленно нахмурился. - Можно ли считать, что это противоречит законам природы? Возможно. Но лечить рак, значит, тоже идти против природы. Если помните, Эмерсон сказал, что старость - это "единственная болезнь".
     Его глаза сияли. Бен, ошеломленный, молча слушал.
     В колледже Бен всегда обращался к нему "профессор Годвин", но сейчас он не хотел вообще произносить его имя. Поэтому он сказал лишь одно слово:
     - Почему?
     - Почему? В личном плане? Неужели вам нужно еще что-то спрашивать? Мне продлили жизнь. Возможно, даже удвоили ее.
     - Надеюсь, вы, господа, извините меня? - прервал его Ленц. - Первый вертолет вот-вот улетит, и мне нужно попрощаться. - Он суетливо, чуть ли не бегом, покинул комнату.
     - Бен, когда вы доживете до моих лет, вы не будете покупать незрелые бананы, - снова заговорил Годвин. - Вы станете опасаться приступать к работе над новыми книгами из страха, что не успеете их завершить. А теперь подумайте о том, сколько всего я могу теперь сделать. Пока доктор Ленц не предложил мне свою помощь, я испытывал такое чувство, будто все знания, все, чего я добивался тяжким и упорным трудом на протяжении десятилетий, все, что я умел и мог, все, что я понимал, то, чем я стал, - все это в любой момент может кануть в небытие. "Если бы юность умела, если бы старость могла!" - так ведь?
     - Даже если все это правда...
     - У вас же есть глаза! Вы способны увидеть то, что находится перед вами. Так, ради бога, посмотрите на меня! Вы же помните, что я с превеликим трудом взбирался на лестницу в Файерстоуновской библиотеке, а теперь я могу бегать.
     Бен понял, что Годвин был не просто примером успешного завершения эксперимента, нет, он был одним из них - заговорщиков, сплотившихся вокруг Ленца. Неужели он не знал о жестокости, без которой не удалось бы достичь его чудесной перемены, об убийствах?
     - Но вы же видели то, что здесь происходит - детей-беженцев во дворе? Тысячи похищенных детей? Это вас не тревожит?
     Годвин явно почувствовал неловкость.
     - Я признаю, что во всем этом имеются аспекты, о которых я предпочитаю ничего не знать, и всегда ясно давал это понять.
     - Мы говорим о непрерывно продолжающемся убийстве тысяч детей! - сказал Бен. - Это требуется для вашего лечения. Ленц говорит: "добывать" - неплохой эвфемизм для резни, которая длится уже много лет.
     - Это... - Годвин замялся. - Да, конечно, здесь есть этическая дилемма. Honesta turpitude est pro causa bona.
     - Если цель хороша, то и преступление есть добродетель, - перевел Бен. - Публилий Сир. Вы говорили мне эти слова.
     Значит, и Годвин тоже. На него можно не рассчитывать - он присоединился к Ленцу.
     - Что в данном случае важно, это то, что цель здесь в высшей степени достойна. - Профессор подошел к кожаному дивану. Бен сел на такой же диван напротив.
     - Вы и в прежние времена были связаны с "Сигмой"?
     - Да, уже несколько десятков лет. И я горжусь тем, что новая стадия с самого начала происходит у меня на глазах. Под руководством Ленца все идет совсем по-другому.
     - Насколько я понимаю, не все ваши коллеги были с этим согласны.
     - О, да. Ленц называет их angeli rebelli. Мятежные ангелы. Да, была горстка людей, желавших вступить в борьбу. Из тщеславия или по близорукости. Возможно, они никогда не доверяли Ленцу или чувствовали себя ущемленными сменой руководства. Я думаю, что кое-кто из них испытывал растерянность из-за... из-за жертв, которые необходимо было принести. Всегда и везде при перемене власти следует ожидать тех или иных проявлений сопротивления. Но несколько лет назад Ленц сообщил, что решил проблему и его проект скоро будет готов к испытанию на практике. Он объявил всему коллективу, что его должны признать в качестве лидера. Им двигала вовсе не личная заинтересованность, нет. Дело было в том, что предстояло принять некоторые непростые решения по поводу того, кто... э-э-э... кто будет допущен к участию в программе. То есть войдет в постоянную элиту. Слишком велика была опасность появления фракций. Ленц был именно таким лидером, который нам требовался. Большинство из нас согласилось с этим. Но кое-кто - нет.
     - Тогда скажите мне: ваш план в конечном счете предполагает, что такое лечение станет доступным массам, то есть каждому? Или только тем, кого Ленц называл "великими"?
     - Что ж, вы коснулись серьезной проблемы. Мне была оказана высокая честь, когда Юрген выбрал меня для того, чтобы я стал в некотором роде вербовщиком для этой августейшей группы мировых... полагаю, можно сказать, светил. Wiedergeborenen, как называет нас доктор Ленц - возрожденные. Наши длани простираются далеко за пределы той узкой группы, какую представляла собой "Сигма". Могу сказать, что я привел сюда Уолтера и моего старого друга Мириам Бэйтиман - судью Мириам Бэйтиман. Я был призван оказывать содействие в выборе тех, кто казался достойным такой участи. Со всего мира - из Китая, России, Европы, Африки - отовсюду без каких-либо предпочтений. За исключением признаков мании величия.
     - Но Арнольд Карр не намного старше меня...
     - Вообще-то у него самый идеальный возраст для того, чтобы начать это лечение. Если он захочет, то сможет всю свою дальнейшую жизнь - очень долгую жизнь - оставаться сорокадвухлетним. Или же снова стать биологически эквивалентным себе тридцатидвухлетнему. - Историк от восхищения широко раскрыл глаза. - На сегодня нас сорок человек.
     - Я понимаю, - прервал его Бен, - но...
     - Выслушайте меня, Бен! О господи, еще один член Верховного суда, которого мы выбрали, великий юрист, тоже чернокожий. Он сын издольщика и прошел на своем веку через сегрегацию и десегрегацию. Какую мудрость он накопил за свою жизнь! Разве сможет кто-нибудь заменить его? А живописец, чьи работы уже полностью преобразовывают мир искусства - каким количеством потрясающих холстов он сможет осчастливить человечество? Вы только подумайте, Бен, если величайшие композиторы, каких только знала история, и писатели, и художники - такие, как Шекспир, как Моцарт, как...
     Бен всем телом подался вперед.
     - Это безумие! - прогремел он. - Богатые и сильные будут жить вдвое дольше, чем бедные и безвластные! Это отвратительный заговор элиты!
     - А если и так - что из того? - не задумываясь, откликнулся Годвин. - Платон писал о короле-философе, о правлении мудрецов. Он понимал, что наша цивилизация движется вперед скачками, то продвигается, то отступает. Мы изучаем уроки только для того, чтобы забыть их. Трагедии истории то и дело повторяются - Холокост, а затем разные геноциды, как будто мы забыли обо всем, что с нами было. Мировые войны. Диктатуры. Ложные мессии. Притеснение меньшинств. Создается впечатление, что мы совершенно не эволюционируем. Но теперь, впервые, мы можем полностью изменить все это. Мы можем переделать человеческую расу!
     - Каким же образом? Ведь вас так ничтожно мало. - Бен скрестил руки на груди. - Это еще одна проблема из тех, с которыми сталкиваются любые элиты.
     Годвин секунду-другую смотрел на Бена, а потом рассмеялся.
     - Мы немногие, мы немногочисленные счастливцы, мы, братская общность - да, все это звучит до смешного неадекватно великим задачам, не так ли? Но человечество прогрессирует отнюдь не через какой-то процесс коллективного просвещения. Мы прогрессируем, потому что некий индивидуум или горстка людей где-нибудь добивается крупного достижения, а все остальные от этого выигрывают. Лет триста назад в местности с почти поголовно неграмотным населением один человек выдумывает новый способ математических вычислений - или их было двое? - и путь развития нашего общества изменяется целиком и полностью. Сто лет назад один человек додумывается до теории относительности, и ничто в мире уже не может идти по-старому. Скажите-ка мне, Бен, вам точно известно, как работает двигатель внутреннего сгорания? Вы могли бы собрать его, даже если бы я дал вам все детали? Вы знаете, как проходит вулканизация каучука? Конечно, нет, но все равно вы свободно пользуетесь автомобилем. Вот так все это и происходит. В примитивном мире - я знаю, что мы, как предполагается, больше не используем этот термин, но прошу на сей раз извинить меня - между тем, что знает один из соплеменников и любой из остальных, не существует большой разницы. Но в западном мире все совсем не так. Разделение труда это, собственно, и есть признак цивилизованности - чем выше степень разделения труда, тем более развитым является общество. И самый важный раздел проходит между интеллектуальным и физическим трудом. В Манхэттенском проекте была занята ничтожная горстка людей - и все же ее трудами планета изменена навсегда. В минувшем десятилетии несколько маленьких команд ученых расшифровали человеческий геном. Что из того, что подавляющее большинство людей понятия не имеет о том, какая разница существует между никуилом и ниацином - все равно они успешно пользуются и тем, и другим. Люди во всем мире используют персональные компьютеры - те самые люди, которые даже слыхом не слыхивали о машинных кодах, понятия не имеют даже о самых общих принципах построения интегральной схемы. Знанием и ремеслом владеют немногочисленные счастливцы, и все же выгоды от этого получают бесчисленные множества. Так что, прогресс нашего вида животного мира осуществляется не путем могучих коллективных усилий - евреи, возводящие пирамиды. Это делают индивидуумы, очень малочисленные элиты, догадывающиеся о том, как получить огонь, изобретающие колесо или центральный процессор и переделывающие таким образом самый ландшафт, на котором проходят наши жизни. А то, что верно для науки и техники, не может быть неверным и для политики. С одной лишь разницей - график "учебного процесса" здесь охватывает куда более длительный период. А это означает, что к тому моменту, когда мы полностью осознаем свои ошибки, нас заменяют более молодые выскочки, которые повторяют те же самые ошибки снова и снова. Мы не можем в достаточной степени научиться чему бы то ни было, потому что нам отпущен для этого недостаточный срок. Люди, основавшие "Сигму", признали это ограничение за внутреннее состояние, присущее человеческому роду, и исходили из того, что наша разновидность будет вынуждена всегда считаться с ним, если, конечно, ей вообще удастся выжить. Вы начинаете понимать суть дела, Бен?
     - Продолжайте, - произнес Бен тоном нерешительного студента.
     - Действия "Сигмы" - наша попытка взять под контроль политику послевоенной эпохи - были только началом. Теперь мы можем изменить лицо планеты! Гарантировать мир во всем мире, процветание и безопасность благодаря мудрому управлению и организованному рынку ресурсов планеты.
     Если это и есть, по вашим словам, заговор элиты, то посудите сами: действительно ли это такая плохая вещь? Если нескольким несчастным военным беженцам придется раньше срока предстать перед Создателем, но ценой этого окажется спасение всего мира - нужно ли считать это очень уж большой трагедией?
     - Но ведь все, о чем вы говорите, предназначено лишь для тех, кого вы сочтете достойными, правильно? - уточнил Бен. - А всех остальных вы к этому не допустите. Будут существовать люди двух классов.
     - Управляемые и правители. Но это неизбежно, Бен. Будут Мудрецы и управляемые массы. Это единственный способ сформировать жизнеспособное общество. Мир уже перенаселен. Значительная часть жителей Африки даже не имеет чистой питьевой воды. Если все будут жить вдвое или втрое дольше обычного срока, то, сами подумайте, к чему это приведет. Мир погибнет! Именно поэтому Ленц в его мудрости хорошо понимает, что долголетие - привилегия лишь очень немногих.
     - А что же будет с демократией? Как это можно увязать с народовластием?
     Щеки Годвина вдруг покраснели.
     - Избавьте меня от сентиментальной риторики, Бен. История о том, насколько люди бесчеловечны по отношению друг к другу, сама по себе заслуживает описания в сотнях и сотнях томов: толпа всегда разрушала то, что кропотливо создавалось благородством. Основной задачей политики всегда было спасти людей от самих себя. Это далеко не сразу удается понять новичкам, но принцип аристократии был всегда верным: правление лучших. Проблема заключалась в том, что аристократия зачастую не могла предоставить лучших. Но представьте себе, что вы впервые в человеческой истории получили возможность рационализировать эту систему, создать скрытую аристократию, базирующуюся на объективных достоинствах - с Wiedergeborenen, которые несут службу хранителей цивилизации.
     Бен поднялся и принялся расхаживать по комнате. Он чувствовал, что у него кружится голова. Годвин, нанизывающий свои легковесные софистические оправдания творившихся преступлений, оказался пойманным на крючок с непреодолимо привлекательной приманкой - чуть ли не бессмертием.
     - Бен, вам сколько - тридцать пять или тридцать шесть? Вы воображаете, что будете жить вечно. Я знаю, в вашем возрасте я тоже так думал. - Бен снова опустился на диван. - Но я хочу, чтобы вы представили себе, что вам восемьдесят пять или девяносто, да пошлет вам Бог столь долгую жизнь. У вас семья, у вас дети и внуки. Вы прожили счастливую жизнь, ваша работа получила всеобщее признание, и хотя вы обладаете всеми обычными старческими бедами...
     - Я хотел бы умереть, - кратко ответил Бен, не дослушав до конца.
     - Совершенно верно. Если вы находитесь в том же состоянии, в каком пребывает большинство людей, достигающих этого возраста. Но вам вовсе не обязательно становиться девяностолетним. Если вы начнете эту терапию сейчас, то вы навсегда останетесь в своей лучшей поре, в середине четвертого десятка. Видит бог, чего бы я только ни отдал за то, чтобы оказаться в вашем возрасте! И прошу вас, не говорите мне, что у вас есть на это какое-то возражение морального порядка.
     - Я толком не знаю, что и думать об этом, - сказал Бен, внимательно наблюдая за выражением лица Годвина.
     Профессор, казалось, поверил ему.
     - Прекрасно. Вы не находитесь в плену предубеждений. Я хочу, чтобы вы присоединились к нам. Вошли в число Wiedergeborenen.
     Бен, как бы в задумчивости, уткнулся лицом в ладони с растопыренными пальцами.
     - Это, конечно, очень привлекательное предложение. - Его голос звучал приглушенно. - Вы подробно осветили для меня несколько...
     - Джон, вы еще здесь? - перебил его громкий и веселый голос Ленца. - Последний вертолет уже скоро отправится!
     Годвин стремительно вскочил.
     - Я должен успеть на транспорт, - извиняющимся тоном сообщил он. - Мне хотелось бы, чтобы вы подумали о том, что мы с вами только что обсудили.
     Вошел Ленц, обнимая за талию сутулого старика.
     Якоб Зонненфельд.
     - Ну как, хорошо побеседовали? - поинтересовался Ленц.
     Нет. Только не он!
     - Вы?.. - выпалил Бен, удивленно глядя на старого охотника за нацистами, и вскочил.
     - Я думаю, что мы можем получить нового рекрута, - угрюмо произнес Годвин и кратко, но выразительно взглянул на Ленца.
     Бен повернулся к Зонненфельду.
     - Они узнали о том, что я отправился в Буэнос-Айрес, от вас, не так ли?
     У Зонненфельда было такое выражение лица, словно от этих слов ему стало больно. Он отвел взгляд.
     - В жизни бывают моменты, когда приходится решать, на какую сторону встать, - ответил он. - Когда началось мое лечение...
     - Пойдемте, джентльмены, - снова перебил его Ленц. - Нам нужно торопиться.
     Годвин и Зонненфельд двинулись к выходу. Бен явственно услышал рокот вертолета.
     - Бенджамин, - не оборачиваясь, сказал Ленц. - Будьте добры, побудьте здесь. Я рад был услышать, что от вас можно ожидать интереса к нашему проекту. Так что теперь нам с вами стоит немного побеседовать.
     Бен почувствовал, что его схватили сзади, и тут же к его запястьям прикоснулась холодная сталь. Наручники. У него не было никаких шансов на спасение.

***

     Охранники проволокли его через большой зал, мимо тренажеров и медицинских контрольных приборов.
     Он заорал во всю силу своих легких и подогнул ноги. Если бы здесь оставался хоть кто-нибудь из Wiedergeborenen, этот человек увидел бы, как с н