ки,  и  ничего  не
делают.
   - Наш Олежа, - щебетала Светка, - гениальный парень. Живет сам и дает
жить другим. Может быть, он и  проворачивает  какие-то  операции,  может
быть, у него какой-то еще бизнес помимо нашей фирмухи. Ну и что? Спроси,
волнует ли это меня? Нет, скажу я,  абсолютно  не  волнует.  Потому  что
зарплату я получаю крупными  купюрами  и  в  красивом  конверте.  И  это
больше, чем обе зарплаты моих шнурков. А  самое  главное  -  та  зеленая
бумажечка, которую ты еще не получала,  но  как  увидишь,  все  сомнения
исчезнут сами собой. Нам на Олежку молиться надо.
   На пару моих вопросов Олег Васильевич  туманно  ответил,  что,  когда
дело  налажено,  особенно  суетиться   и   незачем,   все   работает   с
размеренностью часового механизма. Я ему не поверила.
   Моя дорогая Эванжелина придерживалась той  же  точки  зрения,  что  и
Света. Она считала, что не следует  рыпаться,  а  надо  терпеливо  ждать
своей долларовой бумажки.
   Да, Олег Васильевич Дроздовцев, несомненно, был интересной личностью.
   Прежде всего в мужчине меня привлекают властность, интеллект и умение
когда надо съездить по морде.  Ощутив  в  мужчине  стальной  стержень  и
способность к мудрому руководству, женщины  устремляются  к  нему  целой
толпой, как комары в открытую форточку. Сочетание грубой физической силы
с тонким умом настолько же привлекательно, насколько редко  встречается.
Интеллигенты хилы и имеют плохое зрение, культуристы  непроходимо  тупы.
(Именно поэтому я и считала Сергея своим самым большим  призом,  который
смогла оторвать в жизни.)
   Но и  мой  новый  шеф  конечно  же  обладал  сильным  характером.  Он
притягивал к себе внимание. Как  только  он  появлялся  в  конторе,  все
стремились найти повод, чтобы заглянуть в его кабинет,  и  это  не  было
похоже  на   подобострастие   подчиненных.   Олег   Дроздовцев   обладал
своеобразной внешностью и той выхоленностью,  которая  появляется  после
нескольких лет хорошего питания, занятий спортом в свое  удовольствие  и
отсутствием склонности к самокопанию. Одевался он  отлично:  австрийские
костюмы сдержанной  расцветки  и  часто  -  итальянские  шелковые  брюки
рисунка мелкий раппорт. Ну а деньги зарабатывал для нас и для себя более
чем отлично. Свете было от чего сходить с ума.
   Как-то раз Светлана приволокла  мне  превосходно  изданную  книгу  на
английском языке.
   - Давай переведи, и мне потом расскажешь, -  прошипела  она  страшным
шепотом, словно гаитянская заговорщица в период диктатуры Дювалье, - это
эротическая литература!
   - Где взяла?
   - Тупольский заставляет английский учить. Вот, говорит, ищи  знакомые
слова. Ты Хемингуэя все равно читать не  станешь,  а  тут,  может  быть,
любопытство  проймет,  говорит,  переведешь  со  словарем.  Хитрым  себя
считает.  Давай,  Танюша,  будешь  переводить  и   мне   по   страничкам
пересказывать!
   Вячеслав  Петрович   Тупольский   являлся   нашим   вице-президентом.
Единственный человек в конторе, который работал по-настоящему. Ему  было
около пятидесяти, седая борода и очень светлые голубые глаза делали  его
лицо если не привлекательным, то таким, на котором задерживается взгляд.
Светка говорила, что несколько  лет  назад  у  него  в  семье  случилась
какая-то трагедия. Возможно, это наложило отпечаток на его  внешность  и
характер, потому  что  в  его  присутствии  у  меня  сначала  появлялось
неодолимое  желание  уменьшиться  в  размерах.  Вячеслав  Петрович   был
невысок, сухощав,  стремителен  и  резок.  Наши  расфуфыренные  красотки
старались не показываться ему на глаза, а он в  свою  очередь,  кажется,
испытывал к ним презрение работяги-пчелы к праздным трутням.
   ВэПэ представлялся мне перевалочным пунктом,  через  который  во  все
уголки СНГ разъезжались машины и поезда, груженные оргтехникой.  С  утра
до вечера к нему приходили и уходили немногословные клиенты  (партнеры),
квакал в кабинете телефон,  постукивал  принтер,  шуршали  подписываемые
бумаги.  У  меня  сложилось  впечатление,  что  один   лишь   Тупольский
зарабатывал нам всем на прокорм и тащил  на  своих  плечах  всю  команду
бездельников.
   Через неделю  после  того,  как  я  устроилась  в  "Интерком",  Света
рассказала мне, как ВэПэ ругался с Олегом. ВэПэ говорил: зачем нам еще и
"паблик рилейшнз", ты что, совсем сошел с ума, а  Олег  Васильевич  вяло
бубнил, что такой отдел сейчас имеет любая уважающая себя фирма, но  так
и не смог доказать заместителю мою необходимость.
   Думаю, меня ВэПэ воспринял как лишний рот. Пару раз он заходил ко мне
и мрачно давал задание подготовить и разослать  рекламные  проспекты.  И
после того,  как  я  пару  раз  выполнила  его  поручения  с  прямо-таки
молниеносной скоростью (внутренне содрогаясь - Таня, на что  ты  тратишь
свой  талант!  -   на   рекламирование   монохромных   сканеров!),   он,
предполагаю, изменил свое отношение ко мне.
   - Вы меня приятно удивили, - заметил  ВэПэ.  -  Скорость  и  качество
вашей работы выгодно отличаются от стиля ведения дел в этой фирме.  Наши
женщины напоминают сонных мух.
   И хотя интеркомовские женщины напоминали мне не сонных мух, а вареных
бегемотов, я не стала спорить.
   У Тупольского оказалось высшее юридическое образование, а в последние
годы, видно, обнаружился еще и незаурядный  предпринимательский  талант.
Мы  мило  побеседовали  о  Достоевском  и  Лосеве,  сопоставили   уровни
английского, и надеюсь, он утвердился  в  мысли,  что  я  восхитительная
девчонка и со мной можно дружить.
   Еще  Тупольский  внушил  мне  уважение  своим  отношением  к   Свете.
Очевидно, он, как и я, решил сделать из нее человека. Часто я  встречала
в коридоре Светку, нагруженную книгами и конвоируемую  ВэПэ.  В  обычной
своей резкой манере он почти орая на нее, чтобы  она  учила  иностранный
язык и читала  хоть  что-нибудь,  кроме  детективов.  Светлана  пыталась
бунтовать, до  нас  доносились  ее  дикий  вой:  "Меня  уже  достал  ваш
Гю-го-о-о!". и суровые наставления  ВэПэ:  "Учись,  пока  молодая  и  не
замужем!"
   Бедная крошка ходила жаловаться по кабинетам,  однако  каждую  неделю
Тупольский  требовал  от  нее  отчета  о  прочитанной  книге  и  десяток
вызубренных английских слов. Он, в  руках  которого  были  сосредоточены
финансовые дела фирмы, заявил, что  если  Света  не  будет  слушаться  и
заниматься самообразованием, то долларовой премии  ей  не  видать.  Олег
Васильевич,  к  которому  пыталась   апеллировать   несчастная,   только
посмеивался.  Он,  по-видимому,  решил  оградить  себя  от   сексуальной
агрессии со Светкиной стороны и  не  препятствовал  ВэПэ  направлять  ее
фонтанирующую энергию в нужное русло.
   Четыре дня я трудилась над книгой, принесенной  Светой.  "Итальянское
лето" Дилана Кэртиса было для меня громом среди ясного  неба.  До  этого
мой кругозор в области эротической литературы  ограничивался  рассказами
Ивана Бунина и стихотворением Пастернака "Мело, мело по всей  земле".  А
здесь - море, небо, развалины Рима и на фоне такого знойного  пейзажа  -
поток откровенных описаний, хотя и выдержанных в  прекрасном  стиле,  на
хорошем английском языке. Мой словарь пополнился сотней  новых  слов,  и
все время, пока я читала Кэртиса, я была словно в лихорадке. "Что-то  ты
мне стала очень нравиться, - сказал Сергей,  -  достигаешь  результатов,
тебе, прямо скажем, не свойственных". И получил по физиономии.
   Когда Олег Васильевич заметил на моем  столе  "Итальянское  лето",  я
слегка покраснела.
   - О, вам, наверное, Вячеслав Петрович дал почитать! - воскликнул он и
посмотрел на меня так пронзительно, что мне показалось, будто он  видит,
какой формы у меня застежка на лифчике. - Это я  ему  подарил,  -  гордо
добавил Олег. - В Италии купил. Татьяна, вы - человек,  разбирающийся  в
литературе намного лучше, чем я, и мне хотелось бы узнать ваше мнение об
этой  книге.  Овидий,   Вергилий,   Боккаччо   -   это,   так   сказать,
основоположники жанра. А Кэртис - популярный и процветающий американский
автор. Но, знаете, или мы еще далеки от Америки  в  вопросе  сексуальной
раскрепощенности, или я настолько консервативен и мне уже  пора  уходить
из большого секса, но когда я читал эту книгу, меня бросало то в жар, то
в холод.  Как  вы  считаете,  насколько  автору  удалось  удержаться  от
пошлости?
   "Веселенькое дело, - меланхолически подумала я, - вместо  специалиста
по связям с общественностью мне  определяют  роль  эксперта  эротической
литературы. Докатилась". А вслух сказала:
   - Знаете,  Олег  Васильевич,  думаю,  что  он  (Кэртис)  ни  разу  не
переступил той черты, за которой его книга расценивалась бы  только  как
низкопробное чтиво с оттенками порнографии. В общем, довольно интересно.
Язык хорош.
   - Да-да, - согласился Олег, уставившись на меня насмешливо.  -  Я  не
силен в английском, но, как мне кажется,  стиль  автора  удивляет  своей
контрастностью.  Иногда  он  лаконичен,  как  Моэм,  иногда  встречаются
завихрения покруче, чем у Диккенса, а в целом он так же оригинален,  как
и Лоуренс.
   Уф! Я в очередной раз поймала себя на мысли, что  Олег  Васильевич  -
личность интересная и загадочная. Что можно сказать о человеке,  который
читал  Диккенса  в  оригинале?  Или  он  пишет  докторскую  на   кафедре
романо-германской филологии, или у него сдвиг по фазе. Это ведь не Агата
Кристи, которая для описания всех  своих  крутых  и  загадочных  убийств
использовала три десятка глаголов.
   Продолжить  нашу  научную  дискуссию  и  сравнительный  анализ  языка
зарубежных  авторов  нам  с  Олегом  Васильевичем  помешала  Эванжелина.
Раздался телефонный звонок, и я подняла трубку.
   - Я у тебя,  -  тихо  проговорила  Эванжелина.  -  Приходи,  мне  так
плохо...
   Москва  завалена  бананами.  Я  купила  два  пучка   для   страдающей
Эванжелины. Самые лучшие - это самые дешевые, в коричневых  пятнышках  -
признаке, с одной стороны, максимальной спелости, с  другой  -  близкого
гниения. Мы определили это экспериментальным путем, изведя тонну бананов
"Фаворита", "Чикита" и еще многих других сортов. Бананы мягкие,  сладкие
и пахучие, их не надо кусать, а можно втягивать в себя губами. К тому же
радует отсутствие косточек. Эванжелина реагирует на бананы  неадекватно.
Она бросается на  них,  как  эвакуированная  блокадница  на  ташкентский
лаваш. Антрекот тоже ест бананы. В общем, компания  у  нас  собралась  -
одни бананоеды, только успевай выкладывать деньги. Эванжелина - Бананоед
номер 1, и Антрекот - Бананоед номер 2. Мы с Сержем замыкаем колонну.
   Мой кот Антрекот интеллигентен (есть в кого) и остроумен.  Но  иногда
он умышленно прикидывается тупым. Например, когда  я  отбиваю  на  кухне
мясо, ему следовало бы тихо лежать в спальне с Сержем и ждать,  когда  я
позову  ужинать.  Однако  Антрекот  проявляет  в  данном  случае   такую
ужасающую умственную недостаточность, что у меня просто опускаются руки.
Он не внемлет моим разумным  и  понятным  любому  нормальному  животному
призывам: сгинуть, убраться, свалить из кухни,  а  продолжает  крутиться
под ногами в надежде, что я случайно уроню на него кусок мяса (тоже мне,
нашел   дуру!).   Не   удовлетворившись   бесцельным   мельтешением   по
шестиметровой  кухне,  он  к  тому  же  начинает  выть.  Это  шокирующее
скудоумие окончательно выводит меня из себя.  Я  беру  Антрекота  за  то
место, где у людей талия, и несу его в спальню. В  спальне  на  огромной
арабской кровати лежит мой блистательный "фриланс" в семейных трусах и с
пишмашинкой на груди и отстукивает очередную сенсацию.
   -  Антрекот,  посмотри,  человек  добросовестно  работает  и  скромно
ожидает ужина, почему бы тебе не  вести  себя  аналогично?  -  вкрадчиво
интересуюсь я, замуровывая Антрекота в одеяло.
   - Наверное, он хочет съесть причитающуюся ему часть говядины до того,
как  ты  испробуешь  на  ней   свои   весьма   ограниченные   кулинарные
способности, - защищает кота Сергей.
   В тот  день  бананы  пришлись  как  нельзя  кстати.  Дома  я  застала
Эванжелину и кота, повисшего на шторе (альпинизм - это его конек). Серж,
наверное, решил куда-нибудь  уйти,  чтобы  не  травмировать  себя  видом
зареванной Эванжелины.
   Ловко  манипулируя  принесенными  бананами,  я  попыталась  успокоить
подругу и выяснить, что же произошло. Эванжелина заглатывала бананы один
за другим, но на уровень влажности в квартире это никак не  влияло.  Она
просто  поливала  меня  слезами.  Причина  была  до  глупости  банальна.
Эванжелина, как в штопор, вошла в новую гранд аморэ, а способа  выходить
из нее без ущерба для нервной системы она еще не освоила. Эванжелина  из
той породы женщин, которые  не  могут  самостоятельно  существовать  без
твердой опоры. Поэтому ее, как теплую волну  к  скале,  прибивает  то  к
одному, то к другому мужчине. Она очень красива в  своем  несчастье,  и,
вместо того чтобы посочувствовать, я  откровенно  любуюсь  ее  припухшей
очаровательной физиономией. Но не могу же я сочувствовать в десятый раз,
когда все мои предостережения проваливаются в бездонную яму?  Эванжелина
в очередной раз устремилась навстречу сказочной любви, преподнесла душу,
а  понадобилось  лишь  тело.  Самоутвердившись,  избранник  скрылся   за
горизонтом. То, что Эванжелина считала увертюрой, оказалось безрадостным
финалом, остались слезы и вопрос "почему?". В  такие  минуты  я  начинаю
ненавидеть всю  мужскую  половину  человечества,  которая  внушает  моей
единственной подруге мысль, что ее, из-за ее  внешности,  нельзя  любить
как обыкновенную женщину.
   Внешность у Эванжелины сказочная. Тип Мэрилин Монро. Сияющая  улыбка,
родинка  на  щеке,  падающая  на  глаза  светлая  челка.  И  я  не  могу
разобраться: нравится ли мне облик Эванжелины,  потому  что  ее  красота
напоминает мне Мэрилин Монро, или это я Мэрилин Монро люблю за  то,  что
она ассоциируется у меня с Эванжелиной?
   Жизнь Эванжелины так  же  бестолкова  и  несуразна,  как  и  ее  имя.
Эванжелина Никифоровна - можно ли придумать более глупое сочетание? Я не
знаю, чем руководствовались  родители  Эванжелины  и  какую  судьбу  они
пророчили своему ребенку, выбирая такое претенциозное имечко.
   Женская расчетливость подсказала бы  кому-то  другому,  не  мне,  что
нельзя дружить с Эванжелиной, есть с ней сообща  бананы  и  знакомить  с
любимым человеком. Потому что рядом с ее удивительной красотой я  просто
растворяюсь в воздухе - меня нет, меня не замечают. Но я всю жизнь люблю
Эванжелину за ее бестолковость и беззащитность. Она не глупа, но усердно
повторяет одни и те же ошибки. Она доверчива, как слоненок, в ней нет ни
грамма хитрости и изворотливости, присущей красивым  и  не  очень  умным
женщинам. Женщин с ее внешностью надо холить и лелеять,  оберегать,  как
достояние нации и прекрасный подарок природы  человечеству.  Эванжелина,
наоборот,  собирает  на  своем  пути  все  ямы  и   колдобины.   Периоды
восторженного счастья и черной депрессии сменяются у нее так часто,  что
я на ее месте давно бы уже рассыпалась на запчасти от резкого  колебания
температур. Я вспомнила, как еще пару  дней  назад,  в  нашу  предыдущую
встречу, она весело щебетала всякую ерунду,  рассказывала  про  какую-то
очаровательную женщину, которая стала ее новой клиенткой в косметологии,
и  так  мила  и  невысокомерна,  про  своего  друга  -   заботливого   и
темпераментного, про успехи дочери в немецком, а теперь вот снова рыдает
на моем плече, и нет слов, которые могли бы ее успокоить.
   -   Эванжелиночка,   -   неуверенно   бубню   я,   -   если   мужчина
удовольствовался голым сексом, то он изначально ущербен.  Ну  и  забудь,
пусть себе  катится.  Эванжелиночка,  тебе  только  двадцать  девять,  и
впереди в жизни тебя  ждет  мужчина,  который  не  остановится  лишь  на
изучении отдельной части твоего организма, а заглянет тебе  в  сердце  и
узнает, какая ты удивительная, милая, добрая, как  ты  умеешь  любить  и
быть преданной, верной,  бескорыстной.  Ты  только  не  разменивайся  на
озабоченных придурков...
   Но из моей лицемерной проповеди (как это ни грустно,  но  я  уверена,
что новый более-менее настойчивый озабоченный придурок опять же добьется
своего) Эванжелина воспринимает только слово "придурок", и это  вызывает
новый залп всхлипываний и подвываний.
   Точно такие же несчастные глаза  и  залитые  слезами  щеки  я  видела
двадцать лет назад, когда  из  всей  веселой  и  многочисленной  команды
уличных   соловьев-разбойников   только   одна   Эванжелина   ухитрялась
зацепиться платьем за железку, свалиться на асфальт и разодрать в  кровь
коленки.
   И тринадцать лет назад было то же самое, когда из сексуального  бума,
охватившего наш десятый класс, одна лишь Эванжелина выбралась с растущим
животом, на который мы вдвоем  смотрели  с  благоговейным  ужасом  и  не
знали, как его ликвидировать втайне от родителей. Родители были суровы и
прямолинейны.
   В двадцать четыре года Эванжелина, как в бурную реку, ринулась замуж.
Восьмилетняя  и  обожаемая   дочка   Катя   была   со   стонами   отдана
бабуле-коммунистке в подмосковную деревню, а  Эванжелина  завертелась  в
круговороте  презентаций,  посольских  приемов  и  заграничных  поездок.
Кратковременный  муж  сумел   предоставить   ее   изумительной   красоте
соответствующую оправу. И Эванжелина сверкала,  как  искусно  ограненный
алмаз. Год сказочного замужества окончился внезапно и  трагически.  Мужа
сбила  машина,  он  оказался  замешанным  в  каких-то  мафиозных  делах.
Эванжелину в траурном наряде затаскали по судам, конфисковали имущество,
из которого удалось сохранить лишь квартиру, записанную на Эванжелину, и
то барахло, которое мы спрятали у меня.
   Муж был хотя и гангстером, но веселым и  горячо  любимым.  После  его
смерти  Эванжелина  похудела  на  семь  килограммов,   закончила   курсы
косметологов и забрала из деревни Катюшу. Теперь  днем  она  ковыряла  и
массировала физиономии богатых теток, а вечером мы с ней смотрели видик,
листали каталоги и мечтали, что купим или сошьем в будущем.
   Катюша (какое счастье, что тогда, в десятом классе, нам  все-таки  не
удалось найти врача,  промышляющего  подпольными  абортами!)  выросла  в
тринадцатилетнюю  серьезную  девицу.  Внешность  она   унаследовала   от
Эванжелины, а мозги - от очкастого студента-дезертира. Она  любила  свою
молодую и безответственную мамашу, но благодаря пуританскому  воспитанию
в деревне у бабули - строительницы одной  из  веток  БАМа  -  и  влиянию
английской спецшколы, к этой любви примешивались жалость и осуждение.
   Сквозь теплый, ветреный июль мы неторопливо доковыляли до зарплаты. А
зарплаты мы ждали, как  ждут  младенца  в  семье,  где  врачи  предрекли
окончательное бесплодие. И она не обманула наших  ожиданий.  31  июля  я
получила  в  руки  пачку  "деревянных"  и   в   отдельном   конверте   -
стодолларовую купюру.
   В тот же вечер к нам примчалась Эванжелина. Она все еще  пребывала  в
роли жестоко обманутой женщины, но уже искрилась предвкушением  какой-то
головокружительной аферы.
   - Мы идем в казино! - закричала она с порога. -  Мы  выиграем  десять
тысяч, нет - сто тысяч долларов!!!
   Идти в  валютное  казино  с  одной  стодолларовой  бумажкой,  первой,
которую я держала в руках за всю свою жизнь, казалось сумасшествием.  Но
Эванжелина в два счета доказала мне преимущество ста тысяч  перед  одной
сотней, мой мысленный взор  уже  кровожадно  шарил  по  полкам  валютных
магазинов города, и я сдалась. Если маховик несчастий, постигших меня  в
эти месяцы, был запущен, когда я устроилась на новую  работу,  то  своим
решением посетить казино мы сообщили ему дополнительный заряд энергии.
   Для налета было выбрано "Макао" - на "Савой" не хватило  духа,  да  и
входная плата там съела бы все наши сто долларов.
   Первого августа, в субботу,  Эванжелина  притащила  два  мини-платья,
потом  профессионально  изобразила  на  наших  лицах  фирменный   мейкап
"Су