мерки в тропическом лесу", и, глотнув  для  смелости  по  153  грамма
амаретто  "Казанова"  из  коллекции  Сергея,  мы  отправились  навстречу
неизвестности.
   В радиусе двадцати метров от входа в казино брусчатка была  тщательно
вылизана и как будто бы надраена наждачной бумагой. Крепыш  в  форменном
пиджаке  приоткрыл  перед  Эванжелиной  тяжелую  резную  дверь,  а   мне
преградил путь грудью, способной прикрыть сразу три амбразуры.
   Между мной и охранником состоялся следующий диалог:
   - Have you got hard currency? .
   - Ma certo, caro, pensai che posso qui venire senza avere i soldi? .
   -  Извините,  синьора,  пожалуйста,  проходите,  я  принял   вас   за
русскую...
   А если принял  за  русскую,  то  какого  черта  задавать  вопросы  на
английском?  Чувствую,  как  во  мне  крепнет  отвращение   к   внезапно
народившемуся классу откормленных мордоворотов, которые, нацепив  модные
пиджаки и вызубрив пару иностранных фраз, считают  себя  на  три  уровня
выше тех несчастных, кто продолжает ходить на  заводы  и  там  создавать
материальные ценности, толпиться в магазинах за дешевыми  супнаборами  и
давиться в автобусах.
 
*** 
 
   А может быть, я просто зануда и пусть каждый живет как хочет?
   Прорвав заграждение, я  устремилась  на  помощь  Эванжелине,  которая
растерянно взирала на симпатичную высокую девушку  в  униформе.  Девушка
говорила по-английски, а Эванжелина  из  всего  английского  знала  лишь
"сорри",  "гуд"  и  один  глагол,   наиболее   часто   употребляемый   в
американских видеофильмах. Можно было  подумать,  что  мы  попали  не  в
казино, а на курсы ликбеза - они, наверное, решили нас закопать со своим
английским. Я  вмешалась.  Девушка  облегченно  вздохнула,  одарила  нас
божественной улыбкой, сообщила,  что  она  -  менеджер,  совсем  недавно
прилетела из Америки, и повела нас к рулетке -  сначала  мимо  одноруких
бандитов, потом - мимо карточных столов.
   Рулетка находилась на втором этаже. Небольшой зал,  благодаря  плотно
зашторенным окнам, был погружен в полумрак,  но  зеленые  игорные  столы
были залиты ярким светом. Слышались приглушенные голоса и  вздохи,  звук
катающихся шариков. От присутствующих дам мы  с  Эванжелиной  отличались
отсутствием  сверкающих  побрякушек  на  шеях   и   запястьях.   Но   по
встревоженным мужским взглядам я  поняла,  что  даже  здесь,  где  мысль
сосредоточена  только  на  игре  и  выигрыше,  появление  Эванжелины  не
осталось незамеченным.
   Моя душечка горячо шептала мне на ухо:
   - Будем играть по системе. От общего - к частному.  Поставим  сначала
на красное, потом на столбец, потом на  каре,  потом  на  разделение,  а
потом на семерку - у меня седьмого числа день рождения...
   Из этой  взволнованной  скороговорки  я  поняла,  что  1)  Эванжелина
основательно подковалась, прежде чем идти в казино, 2) сыграть самой мне
не удастся, 3) сейчас мы поставим сто  долларов  на  красное  и  выпадет
черное.
   В общем, я разменяла в кассе бумажку, вручила Эванжелине 50  долларов
и ушла к другому? столу.
   Там было только два свободных места. Я села. На меня никто не  поднял
глаз, и через минуту я сама забыла обо всем на  свете.  Шарик  бегал  по
кругу, напротив сидела нервная, возбужденная  девушка-азиатка.  Судя  по
горе фишек и  мятых  бумажек,  везло  ей  сегодня  основательно.  Крупье
методично провозглашал: "Делайте ваши ставки,  господа",  -  но  я  пока
только смотрела.
   Экзотичная азиатка сдвинула гору фишек на недобор -  и  через  минуту
куча денег перед ней удвоилась. Затаив дыхание, она  отделила  фишки  от
долларовых бумажек и поставила на красное. Я (конформистка!) сделала  то
же самое, и через  пару  томительных  мгновений  у  меня  было  уже  сто
долларов.   Чувство   азарта,   еще   не   изведанное   мною   в   таком
концентрированном варианте,  стало  захватывать.  За  столом  лишь  один
крупье был бесстрастен и невозмутим, других выдавали  красные  пятна  на
щеках и горящие глаза.
   Красивой азиатке крупно везло,  это  был  ее  день,  она  следила  за
шариком, не отрывая глаз,  -  так  Антрекот,  собравшись  в  напряженный
комок, водит взглядом за мухой  на  оконном  стекле.  Девушка  поминутно
заправляла назад тонкие пряди волос,  которые  выбились  из  прически  и
теперь очень привлекательно свисали на уши.
   - Все на зеро, - хрипловато выдохнула она.
   - Извините, максимальная ставка две тысячи.
   - Хорошо, две тысячи на зеро.
   Кажется, все переживали уже не за  себя,  а  за  девушку.  Я  затаила
дыхание. Шарик катился по канавке, уже замедляя ход. Оборот, еще один...
Азиатка навалилась грудью на стол и  нервно  дышала.  Шарик  соскочил  в
клетку.
   - Зеро, - объявил крупье.
   Девушка резко вскочила, едва не опрокинув стул, потом снова  села.  И
тут в зале стало в два раза светлее - она засияла, как неоновая реклама,
продемонстрировав нам два ряда жемчужных зубов,  хотя  казалось,  из  ее
глаз вот-вот брызнут слезы радости. Крупье выписал чек, девушка  сгребла
его в сумочку вместе с оставшимися  фишками,  купюрами  и  встала  из-за
стола.
   Я ринулась в бой. На земле  остались  только  я,  шарик  и  клетки  с
цифрами. Пару  раз  мне  казалось,  что  из  полумрака  за  мной  следит
пристальный взгляд, но не было сил оторвать глаза от рулетки.
   Поставила на черное, получила новую сотню. Сдвинула все на каре  -  и
через две минуты в моих руках оказалось 1600 долларов. Чтобы  заработать
такую сумму, в редакции надо было отпахать лет шесть. Поставила  600  на
столбец и проиграла. 500 на красное - и снова проиграла. Уже без надежды
на выигрыш я бросила сотню на разделение, и - о  фантастика!  -  ко  мне
вернулось 1700. Если  сложить  все  вместе  -  получалось  почти  две  с
половиной тысячи. Не  давая  себе  возможности  подумать,  я  решительно
сдвинула 2 тысячи на зеро и в одно мгновение лишилась их.  200  долларов
на красное и 200 - на один номер. Очень  долго  катится  шарик,  мог  бы
бегать и побыстрее. Красное! Получила обратно свои 400 долларов.
   Самая крупная сумма, побывавшая в моих руках в этот вечер,  -  больше
семи с половиной тысяч долларов. Это я запомнила хорошо. Как я могла  бы
их использовать?  Купила  бы  машину,  "шестерка"  Сергея,  того  гляди,
рассыплется. Нет, об этом лучше не думать. Когда я вставала из-за стола,
у меня не было даже десяти долларов на коктейль в баре.
   Эванжелину я засекла у кассы. Сейчас ее можно было  использовать  как
олимпийский факел или  сварочный  аппарат.  Она  излучала  ослепительную
радость.
   - Ты знаешь, решила остановиться. Три тысячи долларов! Я такой  суммы
в жизни в руках не держала. Ой,  а  на  тебя  смотрит  очень  интересный
мужчина. - Эванжелина улыбнулась кому-то за моей спиной.
   - Скорее всего, он смотрит на тебя. А я в полном ауте.
   На Эванжелинин выигрыш мы  здорово  повеселились  в  роскошном  баре.
Подозреваю, этот бар был специально задуман для того,  чтобы  посетители
так и не смогли вынести из казино свой выигрыш.  Мы  начали  со  сложных
коктейлей "Марокканский пикник" и "Лунная соната", а вот чем закончили -
видит Бог, я не помню. Если мы чего-то и не попробовали, то только в том
случае, если до нас это выпила компания таких же веселых  и  беззаботных
алкоголиков. Сквозь туман помню, как Эванжелина пеленала  в  белоснежную
салфетку с изящной вышивкой полбанана, вытащенного из  мороженого,  тупо
приговаривая: "Это надо взять Антрекоту".
   Большую часть выигрыша  мы  спустили.  Несмотря  на  свое  состояние,
пьяная Эванжелина предлагала честно поделить остаток пополам, но в конце
концов нам с трудом  удалось  отсчитать  100  долларов  (никогда  бы  не
подумала, что эта задача окажется почти непосильной - пришлось  привлечь
к этому метрдотеля), и я забрала их.
   А еще в пьяном бреду мы поклялись друг другу никогда больше здесь  не
появляться. Потому что меня это пугало - открывать в  себе  на  двадцать
девятом  году  жизни  неизведанные  территории,  чувства  и  склонности,
которые раньше себя никак не проявляли. Дрожащие руки, капельки пота  на
висках, прыгающее в груди сердце - нет, если деньги и доставать,  то  не
таким способом. Эванжелина меня поддержала, хотя и выговаривала слова  с
огромным трудом.
   Ко мне домой мы почему-то добирались на "БМВ". Точно помню,  что  это
был "БМВ",  хотя  не  понимаю,  откуда  он  взялся.  Веселая  Эванжелина
кричала, что впервые в жизни едет на таком  великолепном  "понтиаке",  и
каждые три  минуты  падала  на  водителя,  усложняя  процесс  управления
машиной. Я всю дорогу тщетно пыталась сфокусировать  взгляд  на  затылке
парня, который нас вез, но видела только  что-то  черное,  расплывчатое,
прерываемое яркими вспышками желтых и белых уличных фонарей.
   Последнее, что отложилось  в  сознании,  -  это  то,  как  смеялся  и
изобретательно матерился Серж, затаскивая нас на третий этаж.
 
*** 
 
   Август -  пора  переворотов.  Только  неделя  прошла  со  дня  нашего
громкого похода в казино,  как  меня  постигло  кошмарное  происшествие.
Короткий прямой удар в солнечное сплетение.
   Началось все с того, что в субботу знакомая  подкинула  мне  ребенка.
Ребенок (мальчик)  попался  неуправляемый.  Я  возненавидела  его  через
пятнадцать минут после того, как за  его  мамашей  захлопнулась  входная
дверь. Он все время жевал яблоко  или  грушу  и  был  измазан  яблочными
слюнями  до  ушей  и  по  колено.  Он  все  трогал  руками  -   зеркало,
полированную стенку,  стекла  книжных  полок,  мой  белоснежный  дорогой
костюм. Он засунул жвачку мне в тапочку и выгрыз (!!)  струну  теннисной
ракетки. Он залез на журнальный столик,  чтобы  дотянуться  до  красивой
бутылки ликера, подпрыгнул и сломал его.  Бутылка,  описав  замысловатую
дугу, приземлилась боком на паркет, разбилась,  и  мне  осталось  только
гадать, смогу ли я теперь вывести темно-вишневые пятна с  нежно-зеленого
ковра.
   Он морально уничтожил моего кота. Антрекот забился в  кладовку,  и  я
его не видела до конца субботы. Через пару часов оккупации я поняла: мне
надо или уйти из дому и молить Бога, чтобы  от  квартиры  осталось  хоть
что-нибудь, или утопить ребенка в ванне - иначе я сойду с ума.
   Еще я открыла для себя простую истину - собственных детей у  меня  не
будет. Я согласна еще повосхищаться чужими  отпрысками  -  с  расстояния
десяти метров и в случае, если у них рот будет заклеен лейкопластырем, а
руки крепко привязаны к туловищу, - но иметь своих - нет,  до  такого  я
никогда морально не дозрею.
   В семь вечера мамаша забрала своего  кроткого  ангела,  превратившего
мою квартиру в пепелище. "Тебя не обижали, мой маленький?" Нет,  его  не
обижали.
   В семь ноль-три из кладовки осторожно  выполз  Антрекот  с  шерстяным
носком  на  шее.  Мы  скорбно  посмотрели  друг  на  друга  и  синхронно
вздохнули. Если уж для Антрекота - многодетного папаши со стажем  -  эта
суббота явилась откровением, то что уж говорить обо мне?
   Оглядев руины, я поняла, что без генеральной уборки не обойтись.
   Вообще-то я не позволяю быту себя заедать.  Не  понимаю  женщин,  для
которых уборка - ежедневное  культовое  отправление.  В  моем  доме  все
подчинено принципу "полный порядок меньшими физическими затратами".  Это
элементарно, но не все понимают. Просто каждая  вещь  должна  лежать  на
своем месте. Серж за три года нашей совместной жизни привык, что если он
не разбирается со своими любимыми газетами  в  течение  недели,  то  они
просто исчезают.
   Правда, моя теория  минимальных  затрат  иногда  получала  логическое
развитие, и тогда Серж возмущался, что  я  затрачиваю  на  приготовление
ужина для него в три раза меньше времени, чем  для  Антрекота!  Но  ведь
Антрекот не может накормить себя сам! Он и консервную банку открыть не в
состоянии.
   На следующий день мой любимый товарищ Серж предусмотрительно исчез из
квартиры, и мы с Антрекотом развернулись.  Мы  носились  по  комнатам  с
ведрами  и  тряпками,  пылесосили,  протирали,   отмывали,   полировали.
Особенно старался Антрекот. Когда я мыла окна, он по  привычке  болтался
на шторе, всем своим озабоченным  видом  показывая:  "Видишь,  проверяю,
достаточно ли прочны гардины". Когда я пылесосила, он изображал из  себя
Самую Главную Пыль, носился  по  паркету,  стучал  когтями  и  падал  на
поворотах на бок.
   Наконец дело дошло до стирки. Я сортировала  белье  и  одежду,  чтобы
замочить, и обнаружила  в  кармане  Сережиных  джинсов  нечто  бумажное.
Деньги, с восторгом подумала  я  и  вытащила  записку,  отпечатанную  на
пишущей машинке.
 
   "Соскучилась. У меня для тебя подарок. С нетерпением жду встречи".
 
   Я присела на край ванны. Вот такие моменты и укорачивают нашу  и  без
того недлинную жизнь. Мне пришлось прочитать записку еще раз пять, чтобы
осознать, что три года безмятежного счастья, любви и доверия закончились
и теперь мне придется привыкнуть жить по-другому - в одиночестве. Измены
я простить не могла никак. После всего того, что  было  между  нами,  он
завел себе какую-то дуру, которая даже на  машинке  печатать  толком  не
умеет  -  две  опечатки  в  трех  предложениях.  Хорошо  еще,  что   нет
орфографических ошибок.
   Горячая вода хлестала  по  стенкам  ванной,  а  я  сидела  и  сидела,
подперев рукой подбородок и отшвырнув от  себя  теперь  уже  ненавистные
джинсы.
   Прострация длилась до тех пор, пока не появился Серж.
   - О, - разочарованно протянул он, - а я думал, вы уже закончили.
   И тут я сорвалась. Повела себя, надо сказать,  в  несвойственной  мне
манере. Съехала с рельсов. Орала, рыдала, клеймила, оскорбляла -  стыдно
вспоминать. В конце концов я швырнула в лицо Сергею джинсы и записку. Он
посмотрел на нее, сказал "дура",  повернулся  и  ушел.  Не  снизошел  до
объяснений. Прекрасно. Я переживу.
   Все оставшееся время дня я была как  телевизор,  из  которого  вынули
очень важную деталь и он  пытается  что-то  показывать,  но  у  него  не
получается. Я кое-как закончила уборку,  накормила  Антрекота.  Антрекот
тоже чувствовал произошедшую во мне перемену и сардины  в  масле  принял
без обычного энтузиазма. Я наконец поняла,  как  глупы  и  неубедительны
были все те слова, которыми я пыталась  утешить  Эванжелину.  Разве  тут
могут помочь слова, а тем более мои нудные нотации?
   Три года мы прожили почти как в раю. Сергей не походил на большинство
мужчин-журналистов - суетливых, прокуренных,  говорливых,  отслеживающих
график презентаций с пристальным вниманием хронических  алкоголиков.  Он
был огромным, широкоплечим,  задиристым,  ироничным.  Врагам  его  очень
логичные и аргументированные статьи проедали печень, а для меня не  было
сиделки заботливее, когда  я  болела  гриппом.  Он  никогда  не  забывал
покупать коту рыбу. За три года я обнаружила в нем лишь одну слабость  -
Сергей любил захламлять квартиру газетами, называя их все,  даже  просто
рекламные листки с программой ТВ, архивом. Он  пытался  хранить  их  под
диваном, креслами, столами и так далее.
   А  теперь  вот  надо  было  представить  себе,  что  все  те  нежные,
удивительные  слова,  предназначавшиеся  мне  в   промежуток   вечернего
времени, когда телевизор уже выключен, а  свет  еще  нет,  что  все  эти
необыкновенные слова существовали в двойном  экземпляре.  И  он  так  же
нежно говорил их еще и этой крысе, которая не умеет толком  печатать  на
машинке.
   ...Вечером  пострадавшую  навестила  Эванжелина.  Она  выслушала  мой
горько-истерический  рассказ,   задумчиво   поковыряла   на   сковородке
баклажаны и легко успокоила:
   - Танюха, вернется. Куда ж  он  без  тебя?  -  а  потом,  жестокая  и
равнодушная к несчастью подруги, взяла Антрекота,  "Комсомолку"  и  села
читать статью про детскую проституцию.
   Раненная, почти убитая, я лежала на  кровати  и  трагически  молчала.
Сейчас с меня можно было писать картину "Умирающий галл".
   - Эванжелина, как ты думаешь, какая она?
   Эванжелина читала о том, как семилетних детей снимают в  порнофильмах
и используют для любовных утех, глаза у нее была квадратными от ужаса, и
она не смогла  сразу  понять,  о  чем  я  ее  спрашиваю.  Она  заморгала
двухметровыми ресницами, от чего в комнате поднялся ветер.
   - Эванжелина, - повторила я свой вопрос, - ну,  на  кого  меня  можно
променять?
   - А-а-а, ты  про  это...  Тебя  нельзя  променять.  Ты  такая  умная,
образованная, даже симпатичная. Не толстая. Вот...
   Что-то слишком быстро закончился перечень моих достоинств!
   - Может быть, это какая-нибудь маленькая дурочка, которая смотрит  на
него изумленно и с восхищением!
   - Эванжелина, но я тоже смотрела с восхищением!
   - Да что ты  расстраиваешься!  Погуляет,  развеется  и  к  двенадцати
вернется.  Вот  лучше  ответь  мне  на  вопрос.  Слушай,  меня  удивляют
журналисты, которые пишут про проституток. Конечно, тема жареная, и  все
будут читать не отрываясь. Но зачем это подавать под соусом,  будто  они
заботится о нашем просвещении? "Вы все  равно  никогда  не  побываете  в
Амстердаме, так я вам подробно опишу все заведения и их услуги"  -  так,
что ли? Еще изображают из себя борцов за чистоту нравов. Ну,  признались
бы честно,  что  самим  ужасно  интересно  посмотреть  и  очень  приятно
описывать голых красоток и их манипуляции. Зачем же врать, что в бордель
их привел лишь профессиональный долг журналиста быть везде и всюду? Э-э,
девочка моя, да ты плачешь?
   Эванжелина потеряла дар речи  -  такое  зрелище  ей  было  незнакомо.
Обычно это она  долго  и  упоительно  рыдает  на  моей  груди,  а  я  ее
успокаиваю. Не зная, что предпринять, Эванжелина пришла  к  выводу,  что
самое лучшее - поддержать товарища, попавшего в беду. Мы  начали  реветь
вдвоем и в голос. А в телевизоре в это время очень удачно появилась Таня
Буланова с песней "Не плачь", и траурная композиция получила  логическую
завершенность.
 
   Не плачь. Еще одна осталась ночь у нас с тобой.
   Еще один лишь раз скажу тебе: "Ты мой".
   Еще один лишь только раз
   Твои глаза
   В мои посмотрят, и слеза вдруг упадет
   На руку мне. А завтра я
   Одна останусь, без тебя,
   Но ты не плачь...
   - пела Танечка, а мы упоенно и с  надрывом  рыдали.  Прекрасное  лицо
Эванжелины было залито слезами, ресницы слиплись в черные стрелочки, рот
стал  распухшим  и  вишневым  -  она,  как  всегда,  была  живописна   и
привлекательна. А  я,  подозреваю,  напоминала  кролика,  вымоченного  в
хлорке, - красноглазая, мокрая, несчастная.
   Антрекоту, очевидно, все это  надоело,  и  он  решился  прервать  наш
коллективный плач.
   - Девчонки, - сказал он. - Хватит реветь, ковер заплесневеет.
   Эванжелина замолкла, как вырубленный на  полуслове  магнитофон.  Все,
кранты, подумала я. Мало того, что любовник сбежал, родной кот  говорить
начал.
   - Слушай, - внезапно вспомнила Эванжелина, - а на меня Катя дуется. В
школе устроили собрание насчет ремонта. Было  жарко,  и  я  надела  свое
белое платье в горошек. Я честно не собиралась срывать  собрание,  но  о
ремонте уже никто не говорил,  так  как  все  смотрели  под  мою  парту.
Кошмар, натягивала юбку на коленки,  как  могла.  А  на  следующий  день
девчонки прицепились к Катюше во дворе и говорят: а что  твоя  мама  как
проститутка одевается?
   И тут Эванжелина снова начала  рыдать.  Она,  видно,  решила  собрать
сразу все возможные поводы для слез и отреветь аккордно по всем статьям.
   - Боже мой, - плачет Эванжелина (комната  постепенно  превращается  в
русскою баню, пар начинает конденсироваться на оконном стекле  и  экране
телевизора), - ну почему эти дети такие злые?  Вспомни,  Таня,  ведь  мы
такими не были. Поговори с Катей, скажи ей, чтобы она не думала обо  мне
плохо. Я просто глупая, я не сообразила, что мамаши не простят мне этого
платья. Ну, скажи ей! Я так ее люблю...
   О бедная! Почему-то красивая женщина (или просто ухоженная,  что  для
нас еще более дико) обречена всю жизнь выслушивать вслед оскорбления.