что
целая вечность прогремела мимо.
   В подъезде около моей двери сидел прямо на ступеньках худой, заросший
щетиной Вадим.
 
*** 
 
   К груди Вадим прижимал газетный сверток. Боже, ну почему все идут  ко
мне?
   - Таня, я не ел три дня.
   - Же не манш па сие жур. Заходи, беглец. После того как  Вадим,  тихо
смущаясь, съел все, что было  у  меня  на  плите  и  в  холодильнике,  я
небрежно спросила:
   - В свертке - кроссовки? Он кивнул.
   - Так это ты убил Олега?! - не поверила я.
   - Таня, я его не убивал, - хмуро ответил Вадим.  -  Ну,  я  не  знаю,
зачем я снял с него эти проклятые кроссовки, то есть... я, конечно, могу
объяснить... хотя я и сам... я и сам не совсем разобрался... Таня, я  не
хочу, чтобы на меня повесили это убийство! Я не убивал его!
   - Вадя, да не волнуйся ты так. Я ни за что бы не поверила, если бы ты
начал утверждать обратное.
   Вадим сидел, опустив глаза.
   - Знаешь, я любил Олега.
   - Ну да, если глубоко не копать, то  внешне  он  был  очень  неплохой
парень.
   - Нет, я не про это... Я любил его... ну... как мужчину.
   Я дернулась на своей табуретке. Антрекот, мирно задремавший  на  моих
коленях, врезался головой в стол. Боже мой, если сейчас  окажется,  что,
кроме Светки, Олег изнасиловал еще и Вадима, я не переживу. Такого я еще
не встречала, хотя, и прожила всю жизнь в столице, и телевизор  смотрела
регулярно, газеты иногда читала, но чтобы вот так, лицом к лицу...
   Вадим, почувствовав, как я вся подобралась, предупредил мой вопрос:
   - Он не знал этого.
   - Так. Все. Вставай... Пойдем в гостиную, сядем на диван. А то  я  не
смогу потом отскрести кота от крышки стола.
   Далее все происходило по обычному сценарию. Как  всегда  это  бывает,
мне поведали о пережитых страданиях.
   - Мне больше некуда было идти. Я всю жизнь в подполье, у меня нет  ни
друзей, ни знакомых. Один раз ко мне прицепился  мужик,  они,  наверное,
таких ущербных, как я, издалека чувствуют. Он мне сказал - давай  будешь
жить со мной, с такой  внешностью  смешно  жаловаться  на  судьбу,  если
хочешь, я тебе еще и платить буду... Но ведь это все грязно и мерзко! За
два года работы в "Интеркоме" я совершенно измучился. Я думал -  ну  что
мне остается? Только выпрыгнуть из окна. Но на  это  у  меня  не  хватит
смелости. Как, впрочем, и на то, чтобы объявить всем, кто я такой. Когда
в воскресенье утром я нашел мертвого Олега, я совсем  сошел  с  ума.  Не
соображая, что делаю, я стащил с него кроссовки, прижал  их  к  груди  и
убежал в лес. Потом до меня дошло,  что  теперь  это  убийство  запросто
повесят на меня. Три дня скрывался в трущобах.
   Вадим уже размазывал слезы по щекам. Он привалился к  моему  плечу  и
зарыдал. Кажется, у меня появилась новая подруга..
   - Что же делать мне теперь?
   Я представила, как Вадим проливал  в  лесу  слезы  над  американскими
кроссовками Олега, словно несчастный любовник над засушенной фиалкой,  и
мне стало его жаль.
   - Вадик, надо идти  к  следователю  и  все  рассказать.  Он  неплохой
человек.
   - Но тогда придется объявить всем, кто я и что я?
   - Давай  скажем,  что  последние  недели  у  тебя  были  материальные
затруднения, ты проиграл все в рулетку и надо было кому-то срочно отдать
долг. Ну, ты не раздумывая схватил кроссовки, не пропадать же  добру,  а
лишь потом въехал, что это чистой воды идиотизм. (Какую же чушь я несу.)
   - Но в это никто не поверит!
   - А вдруг поверят? Знаешь, как я поняла, они  сейчас  сосредоточились
не на том, чтобы найти убийцу, а чтобы засадить  за  решетку  как  можно
большее количество соратников Олега. Он  ведь  у  нас  оказался  крупным
воротилой. Ты знал об этом?
   - Нет.
   - Слушай, а что ты так переживаешь? Многие сейчас  даже  с  гордостью
заявляют, что они... ну... голубые. Вот, например, Пенкин - так, это  же
прелесть, а не гомик! Ой, извини...
   На слове  "гомик"  Вадик  совсем  сник.  В  глазах  у  него  читалось
отчаяние, сравнимое лишь с ре-бекаром в пятьдесят втором  такте  "Лунной
сонаты".
   - Вадим, ну  давай  вообще  уничтожим  кроссовки.  Изрежем-и  сожжем.
Пойдем к следователю. Ты скажешь,  что  пару  дней  назад  поссорился  с
Олегом, а когда его  увидел,  то  решил,  что  ваша  ссора  всплывет,  и
испугался. Поэтому и  сбежал.  Следователь  мне  сказал,  что  улик  нет
никаких.
   - Это точно?
   Откуда же я знаю? Возможно, Степаныч и утаил что-то, как новобрачная,
разъясняющая супругу, на каком этапе своего жизненного пути она лишилась
невинности. Я ведь тоже ему ни слова не сказала про дискету.
   Вадим попросил разрешения побриться, но я убедила его не делать этого
- так он выглядел натуральнее и убедительнее.  Делать  было  нечего,  мы
оставили кроссовки и отправились обратно  в  прокуратуру,  сдаваться.  В
прокуратуре я поклялась на "Уголовном кодексе", что Вадим  просто  не  в
состоянии кого-либо убить, и вручила  несчастного  парня  (или  как  его
теперь называть?) Алексею Степанычу, полностью полагаясь на благоразумие
и того и другого.
   Вечером, слушая "Вести" и теребя ухо Антрекота, я  подсчитывала,  что
имею  на  сегодняшний  день,  и  поражалась  насыщенности  своей  жизни.
Изменник Серж - раз, укокошенный Олег -  два,  изнасилованная  Светка  -
три, "голубой" Вадим - четыре. А  не  слишком  ли  это  много  для  меня
одной?
   Ночь я провела в Италии. Я шла по берегу моря,  песок  был  теплым  и
мокрым. Невдалеке лежал огромный, в половину моего роста, грецкий  орех.
Вот  он,  гений  разврата,  подумала  я.  По  гладкой  светло-коричневой
скорлупе с треском разбежались трещины. Но прежде чем он раскололся и  я
увидела изъеденное белыми червями ядро, я проснулась.
   На соседней подушке  Антрекот  устраивал  себе  гнездо  из  вчерашней
"Комсомолки". Солнце сияло вовсю. Антрекот выжидательно смотрел на меня.
Его взгляд говорил: "Ну, если ты уже  проснулась,  то  я  тоже  не  буду
больше ложиться. Да-да, самое лучшее сейчас будет отправиться на кухню и
пошарить в холодильнике".
   В четверг утром я сообщила Тупольскому, что ухожу.  Он  ответил,  что
нашу контору все равно прикроют.
   - В каком дерьме мы оказались, а? Куда вы теперь?
   - Займусь снова журналистикой.
   - И правильно. Это у вас хорошо получается. А  я  открою  собственное
дело. Светку возьму к себе.
   Сказав про Светку, ВэПэ вздохнул и как-то поник.
   - Если честно, я  бы  сам  с  удовольствием  прикончил  Олега.  Из-за
Светки.
   Так-так-так, подумала я. Уж не влюбился ли дедуля в нашу  крошку?  Но
ВэПэ моментально пресек мои мысленные поползновения:
   -  Конечно,  если  пятидесятилетний  мужчина  проявляет  внимание   к
девчонке, все начинают понимающе улыбаться.
   Я смутилась и покраснела.
   - Три года назад моя младшая дочь поехала со своим парнем прокатиться
на мотоцикле. Разбились насмерть. Светке сейчас столько же.
   - Извините, я не знала, - пробубнила я.
   Деградирую. Причем стремительно. Все  мысли  -  пошлые,  окончательно
испортилась. Но ведь есть от чего!
   По дороге домой я думала: ну, кто на этот раз поджидает меня  там?  В
двери торчала записка. Так. А-а-а! Снова напечатано на машинке и снова с
опечатками:
   "Где ты бродишь, несчастная? Я  выхожу  замуж.  В  шесть  будь  дома,
придем в гости. Твоя Эванжелиночка".
 
*** 
 
   - Проклятье!!! - заорала я  на  весь  подъезд.  В  соседней  квартире
послышалось робкое шевеление. - Эванжелина!!! - завопила я еще громче. -
Эванжелина, лохматый суслик, никчемный человечишка, несчастье всей  моей
жизни!
   Шевеление в соседней квартире прекратилось,  и  на  пороге  предстала
баба Лена, которая знала меня еще с пеленок.
   - Танечка, что случилось, почему ты так кричишь?
   - Эванжелина во всем виновата! Она, дура, ходит в  гости  с  печатной
машинкой! И печатает записки! И втыкает их в дверь! У Сергея никого нет!
Я - дура! Эванжелина - дура! - кричала я и почти ревела от счастья.
   Баба  Лена  задумчиво  вытерла  руки  о  фартук  и  тихо   удалилась,
справедливо рассудив, что психам и в одиночестве не скучно.
   Когда в шесть  вечера  Эванжелина,  Катя  и  какой-то  импортный  мэн
ступили на порог моей квартиры, я, не сказав ни слова,  мертвой  хваткой
вцепилась в Эванжелину, затащила ее в спальню,  повалила  на  кровать  и
стала душить. Еще минута, и в моей скромной биографии появился бы  новый
труп.
   - Эванжелина, с каких это пор ты  стала  ходить  ко  мне  с  печатной
машинкой под мышкой?!
   Я трясла свою бестолковую подругу за плечи, но она  ничего  не  могла
понять.
   - Но что случилось?  Вы  с  Катей  мне  все  время  говорите,  что  я
недостаточно образованная, что я не работаю над собой, вот  я  и  решила
научиться хотя бы печатать. Просто когда я шла  к  тебе,  я  подумала  -
вдруг тебя не будет дома, и заблаговременно напечатала  записочку.  Ведь
так интереснее, правда?
   - Вставай, чучело, разлеглась, как у себя  дома!  Сергей  нашел  твою
прошлую записку и положил ее себе в карман. Я ее обнаружила  и  обвинила
его в измене.
   - Танька, да ведь это счастье, - обалдело  улыбнулась  Эванжелина,  -
значит, у него никого и не было!
   - Если он за эти две недели никого себе не нашел...
   В гостиной нас ждали Катя и  Дэниэл.  Они  непринужденно  болтали  на
английском. Дэниэла Эванжелина подцепила на американской выставке. После
десятиминутного разговора, где Катя выступала в качестве переводчика, он
предложил  Эванжелине  руку,  сердце,  дом  в   Калифорнии,   виллу   на
Средиземном море и четыре автомобиля,  один  из  которых  "кадиллак".  В
общем, влюбился с первого взгляда. Думаю, кроме красоты, его еще сразила
и молчаливость Эванжелины.  Красивая  и  немногословная  -  клад,  а  не
женщина. А так как способности к языкам у Эванжелины нулевые, то он  мог
рассчитывать, что немногословной она будет оставаться до тех  пор,  пока
он сам не удосужится  выучить  русский.  Тридцатипятилетний,  богатый  и
вроде бы не нудный американский бизнесмен влюбился до такой степени, что
предлагал  забрать  в  Америку,  кроме  Эпанжелины,  всех  ее  возможных
родственников до четвертого колена.
   - Поэтому во вторник мы уже летим, - сказала счастливая Эванжелина.
   - Куда? - не поняла я ее.
   - Как куда, в Америку. Свадьба будет уже  там,  Я  специально  пришлю
тебе и Сержу вызов.
   Нет, я так  больше  не  могу.  Трупы,  гомосексуалисты,  ненормальные
бизнесмены меня доконают. А если Эванжелину тоже продадут в ночной бар?
   Я обратилась напрямую к Дэниэлу:
   - Вы знаете Эванжелину всего пару дней.  Как  же  вы  можете  на  ней
жениться?
   - О-о! Да она просто необыкновенная. Я влюбился сразу же.  Я  буду  о
ней заботиться. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, я буду очень хорошо о ней
заботиться. У меня друзья в посольстве, с визой проблем не будет. И  вам
тоже пришлем. Вы ее лучшая подруга, я знаю...
   Нет,  с  американцем  оказалось  бесполезно  разговаривать.   Спятил.
Всеобщее сумасшествие. Единственное разумное существо в моей квартире  -
это Антрекот. Себя я к нормальным тоже уже причислить не могла.  У  меня
поехала крыша.
   - Танюша, завтра придешь на, так сказать,  помолвку,  а  потом  будем
собираться? Я не знаю, что брать, а что можно оставить.
   - Конечно, Эванжелина, ты же знаешь, я сделаю для тебя что угодно,  -
устало ответила я.
   Я все еще не могла поверить, но они действительно собрались  улетать.
Они показывали мне заграничные паспорта,  и  все  три  физиономии  сияли
неподдельной радостью. Все казалось сном.
   В воскресенье, вместо того чтобы собирать чемоданы, мы сидели у  меня
дома, пили коку из двухлитровых пластмассовых бутылей и молчали. Мысль о
том, что нам придется расстаться, казалась кошмаром.
   - Таня, прежде чем я уеду, я должна тебе  рассказать  кое  о  чем,  -
серьезно сказала Эванжелина. - Это я убила Олега...
   - ?!!!!!!
   Эванжелина ждала реакции на свои слова, но не дождалась. Я  не  могла
говорить. Тогда заговорила она:
   - Его жена Марина приходила в мой косметический  кабинет.  Он  иногда
заезжал за ней на "вольво", ждал, пока я ее накрашу, и так  познакомился
со мной и с Катей. Когда мы с  тобой  пошли  в  "Макао",  я  видела  его
издалека, но все еще не знала, что он твой начальник.  Мы  сказали,  что
больше никогда не  пойдем  в  казино,  но  на  следующий  день  я  снова
отправилась туда. Мне так хотелось выиграть еще раз. Но я проиграла все.
Увидев мою растерянность, ко мне подошел Олег. Он предложил  денег:  "О,
моя жена так вас  ценит.  Возьмите,  возьмите,  вам  обязательно  должно
сегодня повезти. Я видел, как вы играли прошлый  раз  -  вы  удивительно
удачливы". Это я-то удачлива! Но я взяла у  него  деньги.  И  снова  все
проиграла. Он пододвинул еще, я взяла и это. Но мне фатально  не  везло.
Закончилось это тем,  что  я  оказалась  должна  ему  около  двух  тысяч
долларов. Олег с каким-то удовольствием наблюдал мой провал. Он  сказал,
что деньги можно будет вернуть когда-нибудь  потом.  Когда  они  у  меня
появятся. А когда у меня, Таня, могли  появиться  две  тысячи  долларов?
"When pig flies" - как говорит Дэниэл. Несколько  дней  я  мучилась,  не
зная, каким образом отдам долг.  В  субботу  Олег  сам  мне  позвонил  и
пригласил в ресторан. Ну все, решила я, расплаты не миновать. Сначала  в
ресторан, потом в постель. Но он  предложил  мне  другое.  Вы,  говорит,
изумительно  красивы.  Надо  же,  заметил.  Давайте  сделаем   несколько
фотографий в том виде,  в  каком  принимают  ванну?  Фотограф  -  мастер
суперкласса, вас никто не узнает, и  абсолютно  никакой  пошлости.  И  я
согласилась. Он повез меня в эту же гостиницу  "Подмосковье",  два  часа
какой-то патлатый мужичок меня  фотографировал,  я  чуть  не  умерла  от
унижения, потом Олег предложил  шампанского,  после  которого  я  словно
провалилась в черную яму. Проснулась уже дома, вероятно, они вытащили  у
меня из сумочки ключ. Катя была у бабушки.
   Я подумала - ну все. Забуду, перелистну, как страницу  календаря.  Но
на следующей неделе он опять меня нашел.  Что  там  у  вас  случилось  в
понедельник?
   - В понедельник? В понедельник... А, меня заперли на ночь в  конторе,
и я покопалась в его компьютере...
   - Ну вот. Он приехал страшно  злой  и  припер  меня  к  стенке.  Твоя
подруга-журналистка, говорит, сидит у меня как кость в  горле.  Не  рад,
что связался с ней. А ты, красавица, готовая порнозвезда. Или ты  убьешь
эту следопытку,  то  есть  тебя,  или  я  покажу  фотографии  Кате.  Он,
представляешь, понял, какие  у  нас  с  Катей  отношения,  и  все  верно
просчитал. Он дал мне бумагу, на  которой  твоей  рукой  было  написано:
"Меня бросил любимый мужчина" - и таблетки. Сказал, что  проще  простого
инсценировать самоубийство. Зачем ты разбрасываешься такими записками?
   Я пообещала ему все сделать, а в пятницу вы поехали за  город,  в  ту
гостиницу. В воскресенье рано утром я поехала туда же. Я еще  не  знала,
что сделаю. По дороге к гостинице мне никто не встретился. В  лесу  было
еще по-утреннему прохладно, и на дорожке  я  заметила  мужчину  в  ярком
спортивном костюме. Он делал зарядку. Это был  Олег.  Будто  нарочно  на
тропинке валялся кирпич, их даже было  несколько,  и  я  взяла  один.  Я
смотрела из-за деревьев на Олега и думала, ведь это так просто:  подойду
сзади и ударю его по голове. И сразу решатся все мои проблемы. Я сохраню
любовь Кати и спасу тебя от него. Не знаю, сколько минут я простояла  за
деревом, но когда Олег будто специально встал в трех метрах от  меня  и,
шумно выдыхая воздух, начал  делать  наклоны,  я  вышла  на  тропинку  и
ударила его. Мне кажется, он даже не  понял,  что  с  ним  произошло.  Я
бросилась к станции, села  в  электричку,  приехала  домой,  наглоталась
снотворного и упала в кровать. Но кроссовок я с него не снимала.
   - Кроссовки позаимствовал один несчастный мальчик.
   - У меня в жизни было только два человека,  которыми  я  дорожила,  -
Катя и ты. Он решил зачеркнуть сразу вас обеих. Как  ты  теперь  ко  мне
будешь относиться? С отвращением? Я ведь убийца...
   - Эванжелина, бедная ты моя...
   - Знаешь, я, конечно, уеду. Но если в конторе ты случайно найдешь эти
проклятые фотографии, ты их уничтожь, ладно?
   Я подошла к тумбочке и вытащила  белый  плотный  конверт,  украденный
мною из стола Олега. Там лежали фотографии и негативы.
   - Все это время  они  были  у  меня.  Эванжелина  не  притронулась  к
конверту, она закрыла лицо руками.
   - Я десять раз порывалась расспросить тебя об  этих  фотографиях,  но
никак не могла решиться. И ты ведь эту неделю избегала меня, правда?
   - Таня, так, значит... Как же он... Значит, у  него  их  и  не  было,
когда он шантажировал меня?
   - Он ведь тебе их не показывал, да? А ты и не требовала?
   Эванжелина замотала головой:
   - Мне было так стыдно.
   Мы сидели на кровати поникшие, словно спрыснутые дустом маргаритки.
   - Таня, ты же не будешь меня теперь презирать?
   - Эванжелина, не знаю. Я знаю только то, что все равно тебя люблю.
   - Я убила человека...
   - Знаешь, а ведь он был премерзкий. Ты истребила заразу похуже СПИДа.
   Эванжелина так и не посмотрела фотографии. А если бы  посмотрела,  то
удивилась бы. Фотограф действительно оказался мастером. На  разноцветных
снимках сидела и лежача восхитительная,  волнующая  Эванжелина.  Никакой
пошлости. У меня не поднялась рука порвать их.
   ...Во вторник я  возвращалась  из  Шереметьево-2.  Накрапывал  мелкий
дождик, и впервые повеяло осенью. Над головой в  черном  небе  пролетали
самолеты - в Париж, Мюнхен, Нью-Йорк. В одном из них сидели Эванжелина и
Катя. Сейчас они вдыхали запах обшивки, в последний раз смотрели  сквозь
вибрирующий иллюминатор на рассыпанную  разноцветными  огнями  Москву  и
вытирали со  щек  последние  слезы.  А  я  стояла  здесь,  внизу,  около
стеклянной, покрытой  капельками  дождя  стены  аэропорта,  и  мне  было
прохладно и хорошо.  Полчаса  назад,  глядя  на  озабоченных  торопливых
людей, которые перевозили  на  металлических  тележках  чемоданы,  и  на
зареванные лица Кати и Эванжелины, я приняла решение. Теперь я  не  буду
жить так; как прежде, я стану совсем другой.
   Когда, отряхивая мокрый плащ, я вошла в квартиру,  в  гостиной  тепло
светила люстра и работал телевизор. В прихожую вышел Серж  с  Антрекотом
под мышкой.
   - Ночь на дворе, - сказал он недовольно, - где ты ходишь?
 
Часть вторая 
ПОХИЩЕНИЕ 
 
   Благие намерения в области самоперевоспитания обычно так  и  остаются
всего лишь намерениями. Клятва, данная мной  в  аэропорту,  вести  более
активный и полезный обществу  образ  жизни,  была  благополучно  забыта.
Первую половину сентября я предавалась блаженному безделью -  ведь  было
от чего отдыхать: август выдался более чем насыщенным событиями.
   Самое ужасное, что эти две недели даром не прошли -  неосмотрительная
утрата бдительности (а Сергей  усиленно  компенсировал  мой  сексуальный
простой  за  время  своего   отсутствия)   обернулась   катастрофическим
результатом. Наступил тот день, когда по расписанию я должна была  бы  с
треском вспороть новую упаковку "Тампакса", но этого - о, какой ужас!  -
не понадобилось. Допрыгалась, курица безработная. В  консультации  меня,
похоронно-грустную, похвалили за быстрое  реагирование  и  сказали,  что
надо начинать  запасаться  пеленками-распашонками.  "В  вашем  возрасте,
милочка, давно пора стать матерью".
   При мысли о  пеленках,  детском  поносе  и  неизбежной  необходимости
становиться лучше - ведь детей можно воспитывать только личным  примером
- у меня начинала вяло ныть верхняя челюсть.  Но  при  мысли  об  аборте
отнимались нижние конечности. Когда  же  я  неосторожно  осведомилась  у
одной замотанной обладательницы двух очень  подвижных  отпрысков  -  как
это, рожать? - и она с лицемерным сочувствием выложила мне на пятнадцати
страницах  мелким  шрифтом  о  кошмарных,  невыносимых  муках   роженицы
("некоторые, бывает, сутками  лежат..."),  то  мои