ный  пруд,
охрана, международная линия для установки факса.
   За городом Марина доверила мне руль "вольво",  и  я  смогла  освежить
воспоминания туманной молодости.  Когда  на  автокурсах  мы  первый  раз
выехали в город, инструктор в три минуты стал совсем  седым.  И  по  сей
день вожу я мерзко (чтобы  не  сказать  хуже),  так  как  мне  не  часто
приходится этим заниматься, но Марина стойко перенесла шесть ям, которые
мне не удалось объехать и на которые "вольво" не была рассчитана.
   Свою квартиру  Маринка  обставляла  по  каталогу.  Тыкала  пальцем  в
фотографии - шторы вот такие, а паркет - вот этот, плинтуса белого цвета
и вот эту прозрачную китайскую вазу с райскими птицами - вон в тот угол.
Первый раз я увидела (не по  телевизору)  платяной  шкаф  длиной  восемь
метров.  Я  ходила  из  комнаты  в  комнату   с   разинутым   ртом,   из
золотисто-белой спальни в сумрачно-красную  столовую,  нажимала  клавиши
огромного  рояля  в  гостиной  (и  кто  на  нем  играет?)  и  падала  на
лимонно-фиолетовый диван. Марина с естественным  равнодушием  руководила
экскурсией и предлагала мне брать все, что нравится: ей все равно ничего
уже не надо. Я бы взяла рояль, но тяжело нести.
   - Знаешь,  -  обронила  она  грустно  после  очередного  залпа  моего
восхищенного оханья, -  я  бы  все  это  барахло  отдала,  чтобы  любить
кого-нибудь так, как ты любишь Сергея. Но я  на  это,  кажется,  уже  не
способна.
   -  Маринка,  брось,  -  сказала  я   расстроенной   аскетке,   изучая
замысловатый прибор для массажа эпидермиса в районе ушных раковин, -  ты
без парня не останешься. Только не афишируй машину и квартиру, а  то  не
сможешь разобраться, кто тебя полюбил за душу твою бессмертную, а кто  -
за сопутствующие аксессуары.
   - Ты ничего не воспринимаешь всерьез. Я думаю,  для  тебя  вообще  не
существует проблем.
   - Я действительно считаю, что девяносто восемь  процентов  проблем  и
неприятностей, которыми мы забиваем себе голову, на самом деле  таковыми
не являются. Почему ты грустишь? Да ты просто не имеешь  на  это  права.
Разве ты прикована к постели и  не  можешь  сдвинуться  без  посторонней
помощи? Или стоишь в подземном переходе, выпрашивая  милостыню?  Если  у
тебя  сейчас  застой  в  чувственной  сфере,  то  радуйся  самому  факту
существования, даже и без любимого человека. Иногда  надо  прикидываться
капустой и получать наслаждение, например, от физического  движения.  От
сознания, что  ты  жив,  организм  функционирует,  пища  совершает  свой
неторопливый путь по  внутренним  органам,  мускулы  сокращаются,  глаза
улавливают солнечный свет, сердце трудится. Или, к примеру, мы  с  тобой
сегодня мчались по магистрали под сто в час. Это было прекрасно.
   - И чуть не врезались в "КамАЗ"!
   - Вообще-то да. Извини. Но знаешь, мне все равно так нравится жить. Я
выползаю утром из подъезда, смотрю на деревья и небо -  внизу,  конечно,
грязновато, но на уровне шестого этажа  еще  можно  обнаружить  природу.
Деревья и небо пока на месте, и  они  меня  радуют  но  утрам.  Маринка,
займись благотворительностью - собирай бездомных  и  корми  их  обедами.
Тебе просто скучно,  и  ты  бездействуешь.  Как  только  начнешь  что-то
делать, в жизни начнут происходить события: и хандра пройдет,  и  любовь
появится.
   - Не уверена. Но наверное, ты права, надо заняться чем-нибудь.
   Я, как всегда, не смогла удержаться от своей пагубной привычки давать
советы. В  этом  плане  я  неисправима.  Хотя  Марине  и  вправду  можно
посочувствовать: уж слишком мерзопакостной дрянью оказался  ее  муж.  Но
если она его так ненавидела, как говорит, то надо было уйти от него пару
лет назад. Интересно, а я смогла бы, узнав, что  муж  мафиози,  уйти  от
него, отказаться от роскоши, бросить все и начать с нуля?
   Вечером - о счастье! - вернулся с фронта  Серж,  лохматый,  небритый,
веселый. Мы с Антрекотом повисли на нем,  словно  разноцветные  имбирные
пряники на немецкой рождественской елке.  Серж  легко  стряхнул  нас  на
коврик, потребовал много еды, горячую ванну, приказал смазать  пистолет,
Антрекоту - не путаться под ногами, мне - готовиться к тяжелой  трудовой
ночи. В доме наступил праздник - в  дом  вернулся  мужчина.  Я  пыталась
выведать, как идет операция по переброске на Запад сырья, пригодного для
изготовления ядерного оружия, сколько кассет Серж уже отснял, нельзя  ли
как-нибудь умыкнуть деньги, которые будут  получены  от  англичанина  за
плутоний, нельзя ли будет увести также и плутоний и выгодно продать  его
на стороне, нельзя ли оставить себе видеокамеру  для  будущих  секретных
операций и т.д.
   Сергей, распаренный после ванны,  с  мокрыми  волосами,  молча  жевал
вторую котлету,  отслеживал  вилкой  разбегавшийся  по  тарелке  зеленый
горошек и каждые две минуты запихивал обратно под стол морду  Антрекота,
который, конечно, примостился на его  коленях  и  в  верноподданническом
экстазе ставил влажным носом штампики на могучей груди хозяина.
   Если  верить  показанию  электронных  часов,  рвануло  в  3.46.   Мне
показалось, что рухнуло десятиэтажное стеклянное здание. Одновременно на
кухне  загрохотала  посуда,   раздался   оглушительный   треск,   что-то
пронзительно заскрежетало, кровать тряхнуло.
   Мы с Сержем подскочили вверх, как на батуте. Сергей тут же помчался к
очагу взрыва.  Очагом  оказалась  наша  кухня.  При  свете  лампочки  из
прихожей можно было разглядеть, что ремонта  -  тщательно  игнорируемого
последние три года - нам теперь не избежать. Стол  разлетелся  в  щепки,
кафель частично отвалился - казалось, что его вырывало когтями  огромное
чудовище, шкаф с посудой сорвался с петель.
   - Граната. Кажется,  "РГД-5".  Маломощная,  -  констатировал  Сергей,
рассматривая что-то  на  полу  среди  осыпавшейся  штукатурки,  обломков
кухонного стола, осколков стекла и битой посуды.
   - Да уж, маломощная, - пробормотала я. - А если бы я  в  этот  момент
захотела соленого помидора из холодильника?
   Из разбитого окна тянуло холодом - но нам еще повезло, что сейчас  не
зима. Соседи даже не шевельнулись - может  быть,  решили,  что  началась
война,  и  теперь  торопливо  досматривали  сны   перед   организованной
отправкой в бомбоубежище?. Затаились, трусы. А вдруг мы  здесь  истекаем
кровью!
   Я услышала из прихожей тихое попискивание, и  мне  моментально  стало
плохо от нехорошего предчувствия. В углу, за тумбочкой,  впечатавшись  в
стену так, что его можно было принять за орнамент обоев, сидел Антрекот,
измазанный кровью. Когда я увидела его, то окончательно приморозилась  к
месту:  в  ужасе   я   боялась   увидеть   вспоротый   осколком   живот,
раскомплектованный кишечник и оторванный  хвост.  Антрекот,  всхлипывая,
пополз ко мне, оставляя на паркете  красные  следы.  Из  столбняка  меня
вывел Сергей: с криком  "Неси  бинт!"  он  бросился  спасать  несчастное
животное.
   У Антрекота оказалась перебита лапа. Пока Сергей делал ему перевязку,
бедный кот кряхтел и взглядом искал у меня сочувствия. Я держала бинт  и
давилась рыданиями.
   - Ты мне скажи, - ругался Сергей, - какого хрена ты в четвертом  часу
околачивался на кухне? Жрал как всегда? Котлету жрал, да?
   Антрекот сквозь слезы оправдывался: "Кто же знал, что будут бомбить?"
***
 
   - Неужели я засветился, - размышлял  утром  вслух  Сергей,  -  и  эта
граната - первое мне предупреждение? Или это просто совпадение и нам  ее
закинули какие-нибудь козлы просто ради развлечения?
   Милицию мы, естественно, вызывать не стали, чтобы не засветить Сергея
еще больше.
   Я  посвятила  день  восстановительным  работам  на  кухне.  Это  было
нелегко, так как действовать приходилось  одной  рукой  -  через  локоть
другой,   словно   четыре   килограмма   сосисок,   тяжело    свешивался
перебинтованный Антрекот. К полудню он так основательно вжился  в  образ
раненого, что совсем сел мне на шею: каждые три минуты начинал  стонать,
и эти  стоны,  рвущие  мне  сердце,  прекращались  только  после  выдачи
сардельки или рыбьего хвоста. К пяти вечера  я  скормила  ему  недельный
запас провианта.
   Марина, которой я  по  телефону  выболтала  о  случившемся,  проявила
оперативность чиновника в деле приватизации  государственной  дачи.  Она
привела неизвестно где добытого мужичка, в бороде которого еще виднелись
подтверждения недавнего  обильного  обеда.  Он  был  одет  в  засаленный
пиджачок и стоптанные башмаки и рядом  с  Мариной  смотрелся  более  чем
неуместно. Мужичок, подмигивая  и  посвистывая,  вставил  новые  стекла,
подправил измочаленную  раму,  посочувствовал  Антрекоту  и  посоветовал
прикладывать к лапе  примочку  из  чистотела,  назвал  Марину  "некислой
бабочкой", мне порекомендовал употреблять в пищу больше  жиров  ("совсем
девки спятили - сидят на диетах,  а  потом  сквозь  них  оба  глаза,  не
задерживаясь,  проскакивают").  Взял   в   качестве   гонорара   бутылку
"Столичной", еще одну за собственно стекла и исчез.
   Меня потряс тот факт, что и соседи, и Марина,  и  мужичок  восприняли
разгром нашей кухни как нечто обыденное. Словно гранаты у нас свистят  у
виска в  любое  время  дня  и  ночи  совершенно  беспрепятственно.  "Что
творится, что творится, вот жизнь-то страшная пошла, - попричитала  баба
Лена с нашей лестничной  площадки,  -  скоро  надо  будет  бронированные
стекла ставить на окна. А вот у шурина моей троюродной сестры в  прошлом
месяце..." Детализированный рассказ бабы Лены о событиях, имевших  место
в различных регионах  СНГ  в  последние  полгода  и  каким-либо  образом
перекликавшихся с ночным происшествием  в  нашей  квартире,  прервал  на
сорок восьмой минуте Антрекот - благим  матом  он  затребовал  очередную
дозу болеутоляющего наркотика (котлету).
   Действительно ли Сергей засветился? Когда косметический ремонт  кухни
был закончен, эта мысль  набросилась  на  меня,  как  бык-гестаповец  на
связанную по рукам-ногам партизанку, и стала  терзать  и  мучить.  Самым
ужасным было сознание моего  бессилия  -  я  была  твердо  уверена,  что
никакие  уговоры  и  слезы  не  помогут  убедить  Сергея  отказаться  от
задуманного, и чем серьезнее будет опасность, тем  настырнее  станет  он
провоцировать события - вперед, на мины, или до победного конца, или  до
полного поражения.
   В половине девятого среди телефонных звонков "прачечная?", "Люся, это
ты?", "станция  переливания  крови?"  раздался  один,  предназначавшийся
действительно мне.
   - Таня, это Евгений.
   Ах! Неужели этот закомплексованный компьютерный червь  все  же  решил
мне помочь?!
   - Ты на колесах? Давай сейчас встретимся. Колеса  забрал  Сергей,  но
это было не важно.
   Я достала дискету, заткнула засигналившего было Антрекота  бананом  и
пулей вылетела на улицу.
   В условленном месте меня ждал Евгений  Васильевич  -  неприметный  на
фоне деревьев  и  серой  скамейки.  Он  подозрительно  озирался,  словно
представлял собой какую-то ценность  для  американских  разведывательных
служб и боялся похищения. Я радостно плюхнулась на скамейку рядом,  тоже
для проформы повертела головой - будь спокоен, товарищ, хвоста нет,  все
чисто - и достала дискету.
   - Старик, я знала, что ты не такой негодяй, каким пытаешься казаться.
Сделай два экземпляра, можно под копирку.
   Евгений заерзал  на  скамейке,  его  глазки,  крошечные  за  толстыми
линзами, сосредоточенно изучали засохший листик на асфальте.
   - Извини. Я тебя вызвал не из-за дискеты. Я должен тебя предупредить.
После того как ты ушла от меня, появился какой-то тип. Показал  гэбэшное
удостоверение и стал меня расспрашивать. Зачем ты приходила, что хотела.
   Жизнь день ото дня веселее.
   - И что ты ему сказал?
   - Сказал, что записал тебе тест по английскому.
   - А он?
   - Спросил, какой марки  была  дискета,  сколько  байтов  занял  тест,
попросил показать тест, спросил, есть ли у тебя дома компьютер, - маразм
какой-то. Я наговорил ему  всякой  ерунды,  удостоверение-то  явно  было
липовым. Что у тебя на дискете?
   - Да так, - кисло промямлила я. - Спасибо,  что  предупредил.  Скажи,
если я, например, с одной дискеты переписала что-то на другую, можно  ли
это потом обнаружить в компьютере?
   - Ну если судить по вирусу, который сидит  в  твоей  дискете,  а  это
что-то совершенно новое и неопознанное,  то,  наверное,  можно.  Это  не
проблема. Может быть, в компьютере специально была записана  программка,
которая уничтожается  этим  вирусом,  и  по  ее  отсутствию  можно  было
определить, что содержимое дискеты сбрасывали  в  компьютер.  Если  твоя
дискета представляет такую огромную ценность для кого-то, как  я  понял,
то, думаю, он вполне мог записать,  разработать  специальную  программу,
чтобы засекать таких любопытных, как  ты.  Хотя  проще  было  бы  просто
закодировать ее, подобрать замысловатый шифр.
   -  Шифр  был,  -  задумчиво  сказала  я.  -  Спасибо  еще  раз,   что
предупредил.
   Так кто же из нас засветился? Серж с его радиоактивным расследованием
или я с дискетой, на которой полный список друзей Олега Дроздовцева?
 
*** 
 
   Сергей домой не пришел, а только дал по телефону ЦУ закрыться на  все
замки и держать поблизости что-нибудь тяжелое. Так и ночевала-в  обнимку
с Антрекотом и газовым баллончиком. Всю ночь  вздрагивала  при  малейшем
шуме за окном и с ужасом представляла  себе,  что  будет,  если  наши  с
Сергеем преследователи  объединятся:  закидают  авиационными  бомбами  и
противотанковыми минами. Одна  радость  -  соседям  тогда  уж  точно  не
удастся сделать вид, что ничего не случилось: все погибнем.
   В среду, то есть через день после обстрела, у нас произошло очередное
из ряда вон выходящее событие, которое меня  уже  не  удивило,  так  как
начал вырабатываться иммунитет.
   Сначала позвонила Марина, сказала, что нашла склад стройматериалов  и
может привезти несколько кафельных плиток, чтобы подобрать цвет. Носится
со мной, меценатка, как с антикварной панелью из  резного  дуба.  Сейчас
такое человеколюбие встречается редко.
   - Приезжай без кафеля, - сказала я Марине. - Если  будет  кафель,  то
придется  отдирать  старый  и  лепить  новый.   А   ты   это   пробовала
когда-нибудь? Естественно, нет. А если  нового  кафеля  нет,  то  вполне
можно обойтись и теми осколками,  которые  делают  нашу  кухню  особенно
неповторимой и своеобразной.
   Итак, в половине одиннадцатого я вышла пополнить  запас  еды.  Дверь,
легкомысленная идиотка, захлопнула на одну лишь щеколду.  Через  полтора
часа я вернулась (не удалось избежать очереди и  в  ней  -  политической
дискуссии). У подъезда стоял серебристо-синий автомобиль Марины. Что же,
ждет меня, бедняжка, под дверью с двухтонным контейнером кафеля?
   Нет, около двери я Марину не нашла -  дверь  выглядела  подозрительно
незапертой, и на полу валялись редкие желтые щепки.  В  прихожей,  среди
разбросанных вещей, с телефонной трубкой в одной руке и  перебинтованным
Антрекотом - в другой стояла растерянная Марина и  куда-то  звонила.  Ну
все, я больше так не могу!
   - Я вызываю милицию, но  все  время  попадаю  не  туда,  -  объяснила
Марина.
   Прыжком, достойным Нуриева, я скакнула к ней, прикрыла грудью телефон
и вырвала из рук трубку. Антрекот удовлетворенно вздохнул: "Вот такая  у
меня хозяйка - стремительная и дерганая, но человек в целом неплохой".
   - Не надо милиции, - нервно сказала я испуганной Марине. - Нам  здесь
только милиции не хватает.
   - Да что же у вас тут происходит? Я пришла  -  дверь  взломана,  вещи
раскиданы, кот висит на обоях, словно  гобелен.  Посмотри,  что  украли?
Надо все-таки вызвать  милицию.  Если  быстро  заявить,  то  грабителей,
возможно, поймают. И про гранату вы зря не хотите сообщить.
   Поверхностный осмотр квартиры подтвердил  мое  предчувствие,  что  за
драгоценности (если честно, то их у меня и не было) опасаться не  стоит.
Все было перевернуто вверх дном. Но и только. И видик, и кассеты, и  моя
любительская камера - ничего не тронули. А самую ценную  на  сегодняшний
день для меня вещь - диктофон размером в пол-ладони -  последний  шедевр
японских умельцев, записывает через драповое пальто  с  расстояния  пяти
метров, подарок Сергея в честь его возвращения в лоно семьи,  -  я,  как
стопроцентная журналистка-профессионал, не вынимала теперь  из  кармана,
даже отправляясь в магазин. Поэтому украсть его было невозможно.
   Значит, компьютерный червяк  предупредил  меня  вовремя  -  противник
вычислил  мою  дискету  и  приступил   к   активным   действиям.   И   с
позавчерашнего дня я нахожусь в состоянии войны. Дискету  они,  конечно,
не нашли.
   Марина тряхнула стариной  и  помогла  убрать  квартиру.  Думаю,  этим
занятием она не  занималась  лет  эдак  двадцать.  Женщина  для  уборки,
прачка, повар,  массажист  и  парикмахер  обеспечивали  Марине  комфорт,
максимально приближенный к райскому. В принципе она больше путалась  под
ногами, но ее желание помочь было настолько  трогательным  и  искренним,
что ей я не могла, как Антрекоту, сказать: "Прошу тебя, не мешай".
   - Вот видишь, Мариночка,  -  говорила  я  ей  между  делом,  -  а  ты
собиралась кафель на себе тащить в такую даль. Да какой там кафель!  Нам
тут скоро и  плинтуса  обгрызут,  и  потолочную  штукатурку  отковыряют.
Горячая точка планеты. Сидишь в туалете,  размышляешь  о  жизни,  а  над
бачком мелькают трассирующие пули. Красота!  Шаг  вправо,  шаг  влево  -
паркет в лохмотья: мина. Так и живем.
   - Нет, ну ты точно ничего не воспринимаешь всерьез. Ведь на вас  явно
кто-то покушается. Надо что-то делать.
   - Выживем. Работай, работай веничком активнее, подруга.  Ты,  Марина,
когда последний раз держала его в руках?
   - Ох, давно.
   Серж  опять  не  пришел  вечером,  мне   пришлось   удовольствоваться
телефонным разговором. Я выложила ему небогатые подробности сегодняшнего
взлома квартиры. Если спасемся, то надо будет установить железную дверь.
   - Я прозондировал почву, у  меня  вроде  бы  все  нормально.  Слушай,
девочка моя, а за тобой ничего не числится?  Может  быть,  граната  тебе
предназначалась?
   Как можно так легкомысленно выкладывать в телефон все, что думаешь? А
если он прослушивается?
   - Если приедешь - мы сможем обсудить этот вопрос.
   - Сегодня я не смогу.
   - Страшно мне одной. И замок теперь только один функционирует.
   - Крепись. Утром, думаю, буду уже дома. Займи круговую  оборону.  Или
переночуй у бабы Лены.
   - А ремонтировать ей квартиру ты сам потом будешь?..
   Уже в кровати мне пришла в голову мысль, что надо бы получше спрятать
Эванжелинины фотографии, чтобы на  них  не  наткнулись  заинтересованные
дискетой личности. Или вовсе их уничтожить.
   Фотографии были спрятаны за картиной моего собственного  производства
- такая, знаете  ли,  изысканная  вещица,  масло,  почти  импрессионизм,
задумчиво-ностальгическая и непонятная. Правду говоря, я малевала ее под
цвет гардин и обоев - на стене как раз  не  хватало  этого  акцента,  но
получилось неплохо: талантливая натура проявляет себя  исключительно  во
всех  сферах  деятельности  -  от  подрезания  кактусовых   колючек   до
изготовления рам на холсты (тоже сама выпиливала).
   Я просунула руку под  картину,  чтобы  отлепить  приклеенный  скотчем
конверт с фотографиями. Но, о Господи, его там не было!!!
   Спокойно.  Спокойно.  Вот  дубина.   Ведь   просили   же   уничтожить
фотографии! Если они теперь где-нибудь  всплывут,  как  я  буду  спасать
Эванжелину? А она тоже  хороша:  прохлаждается,  красавица,  в  Америке,
греет  в  шезлонге  у  бассейна  старые  кости,  миллионершу   из   себя
изображает, а меня тут только головой  о  шифоньер  не  бьют.  Пока.  Но
чувствую, день близится.
   И предчувствие меня не обмануло. Потом я благодарила Бога и  районную
подстанцию за то, что они отключили утром электричество, утюг вырубился,
я не смогла погладить юбку и, как обычно, влезла в джинсы с кроссовками,
хотя и имела в тот день настойчивое жел