чертел?  В
конце концов, она вовсе не зависит  от  него,  он  даже  не  работает  в
агентстве, не имеет к этому никакого отношения... Но у него есть деньги.
И есть еще кое-что! Для него это не имеет никакого значения, иначе он не
разболтал бы об этом. Но Олеся даже мысли не допускала, что он  пошутил!
Квартира существовала на самом деле, теперь она знает.  Правда,  хозяева
что-то мудрят, особенно мужик...  Но  с  мужиком  можно  поговорить,  он
расколется, если что-то натворил! А  лучше  всего  вообще  не  говорить,
сделать так, чтобы он ни о чем даже не подозревал! У Олеси давно родился
план - предложить владельцам квартиры сделать капитальный  ремонт,  Саша
выступит в роли мастера... Тут она хмыкнула про себя -  Саша-мастер!  Ну
ничего, никто не обратит внимания. И под шумок все достать. Никто ничего
не узнает! А чтобы согласились на ремонт, нужно просить очень  маленькую
цену. Скажем, отпечатать на  компьютере  объявление  о  том,  что  фирма
меняет паркет и все прочее за столько-то...
   Кинуть им в почтовый ящик. Только им! Если они не клюнут, можно будет
предпринять что-то другое, да мало ли что можно придумать!  Сойдет  даже
обычная кража со взломом, главное - чтобы  они  располагали  временем...
Конечно, инструкция точная, но предстоит еще все найти. Олеся вздохнула,
плотно запахнулась в куртку - в такси было холодно, водитель не  включил
отопление, но и на не владела французским  достаточно,  чтобы  попросить
его об этом. Она обо всем рассказала Саше по телефону, но он до сих  пор
ничего не предпринял. Назвал ее дурой! Конечно,  он  считает  ее  дурой,
потому что сам ее сделал... Выделил из толпы лицо, только ее лицо...  Он
говорил тогда, что она похожа на северный  призрак,  на  Снегурочку!  На
дурочку! Она выиграла конкурс начинающих моделей, а он сделал ей альбом.
Потом пропихнул ее на другой конкурс, призом  которого  была  поездка  в
Париж, контракт на полгода с фирмой, производящей средства по  уходу  за
волосами... Избавился от нее на полгода. Обещал сперва,  что  приедет  к
ней, проведет хотя бы две недели в ее квартирке, которую ей предоставила
фирма. Но он не приехал и даже перестал обещать сделать это.  Его  жена?
Его ехидный сыночек пятнадцати лет?
   Он сам? Кто помешал ему приехать? С деньгами у него не было  проблем,
только недавно купил шикарный "ниссан".
   - Айм колд...  -  злобно  сказала  она  в  спину  шофера.  Выразиться
по-французски она так и не смогла, обошлась английской фразой. Но он все
понял, обернулся слегка, включил отопление. Через минуту  тепло  потекло
по ее озябшим  коленям,  она  снова  закрыла  глаза.  Они  подъезжали  к
подножию горы Монмартр...
   Она  вылезла,  сунула  шоферу  восемьдесят  франков,   поднялась   на
четвертый этаж шикарного особняка, где жил Борис, позвонила у его двери.
Он открыл в пижаме.
   - Привет, - сказала она, входя и сразу начиная  стягивать  куртку.  -
Зверский холод!
   Возможно, Борис понимал и не все из ее русской речи,  однако  она  не
подлаживалась под него - говорила все, что хотела, не утруждая  себя.  В
конце концов, получалось неплохо, ведь русский как-никак был для него не
совсем чужим языком. Его  мать  была  русской,  из  эмигрантской  семьи,
которая до последнего времени не смешивалась с французами. Но  его  отец
был самый настоящий француз, и Борис с  детства  разговаривал  на  обоих
языках, разумеется, на французском  куда  лучше.  Жаргона  Олеси  он  не
понимал, не понимал даже слишком быстрой  и  эмоциональной  речи,  но  в
общем смысл всегда улавливал.
   - Ты опоздала, - сказал он, обнимая ее холодные худенькие плечи. -  Я
тебя очень ждал!
   - Так вышло, - ответила она, ища глазами стол.
   Увидела, что Борис все приготовил,  даже  свечи  Поставил,  фыркнула.
Одно и то же каждый раз! А та мелочь, которую он ей отстегивает иногда -
разве это слишком много за то, что она обнимает его жирные бока,  целует
короткую шею, подчиняется всем выдумкам этого  пятидесятилетнего  самца?
Кроме того, не слишком чистоплотного самца. Ей  часто  хотелось  сказать
ему, чтобы он принял ванну перед свиданием, но она все же не решалась  -
Борис, конечно, принял бы ванну, но при этом мог сильно обидеться.
   Она стряхнула  его  руки  одним  движением  плеч,  уселась  за  стол,
положила себе салату... Борис,  немного  обескураженный,  сел  напротив,
внимательно посмотрел на нее.  Олеся  ела,  не  поднимая  головы,  и  он
пошутил:
   - Ты приходишь сюда утолить голод?
   - Разумеется, - холодно ответила она. - Ты ведь тоже утоляешь  голод?
Только другой.
   - Но мне неприятно думать, что я значу для тебя не больше,  чем  этот
салат, - заметил он.
   - Салат вкусный.  И  не  переживай,  ты  все-таки  значишь  для  меня
капельку больше.
   - Капельку? - переспросил он, не поняв, и она серьезно ответила:
   - Вина налей.
   - А, капельку вина... - кивнул он, придвинул ей бокал. -  Ты  сегодня
торопишься?
   - Завтра съемка.
   - Останешься на ночь?
   - А ты? - Она отпила сразу половину бокала.  -  Тебе  не  надо  ехать
туда?
   - Домой? Нет, сегодня я как раз свободен... Мне очень рано  назначена
встреча. Я думал,  мы  как  следует  повеселимся,  потом,  если  хочешь,
сможешь остаться здесь на ночь.
   Олеся пожала плечами.
   - Ты согласна? - с надеждой спросил он.
   - Ладно, - процедила она, снова принимаясь за  вино.  -  Только  одно
условие - к часу ночи я должна быть в постели.
   - Хорошо, я понимаю... Может быть, куда-нибудь сходим?
   Но она покачала головой, ей совсем не улыбалось показываться на людях
с этим жирным типом. Деньги  у  Бориса  были,  но  что  такое  выглядеть
шикарно, он понятия не имел.  Совершенная  заурядность  и  серость!  Она
сразу представила себе, как повел бы себя в Париже Саша, если бы у  него
были деньги этого типа, и его особняк в Пасси, и эта квартирка в  Клиши!
"Деньги у нас будут, - пообещала она себе. - Ему надо  только  протянуть
руку..." От воспоминаний о Москве она сразу погрустнела, и Борис заметил
это.
   - Птичка, ты какая-то усталая... Что случилось?
   - Небольшие неприятности, - ответила она.
   Он сразу напрягся. "Думает, я  сейчас  попрошу  денег!  -  сообразила
Олеся.  -  Мудила..."  Она  отложила  вилку,  допила  вино  и  пояснила,
успокаивая его:
   - Это связано с моей работой, ты ничем не можешь мне помочь.  Знаешь,
давай никуда не пойдем, просто завалимся спать!
   Глаза  у  него  заблестели.  Она  знала,  что  обрадует   его   таким
заявлением. Он предлагал ей развлечься только для того,  чтобы  соблюсти
приличия, а на самом деле ему было жалко выкладывать деньги на посещение
дорогого ресторана,  театра  или  шикарной  забегаловки,  куда  приходят
просто так, показаться на людях...
   - Малышка, я в восторге! - ответил он. - Я так  по  тебе  соскучился!
Давай ляжем сейчас, потом еще выпьем!
   Они встали из-за стола, и он провел ее в спальню - шикарную  спальню,
обставленную явно его женой.
   Олеся хотела бы  посмотреть  на  эту  женщину,  которая  обила  стены
бледно-зелеными   штофными   обоями,   застелила   постель   шиншилловым
покрывалом - безумно дорогим покрывалом, Олеся видела нечто  подобное  в
одном салоне на съемках, и ей сказали, что оно стоит столько же, сколько
квартира в хорошем районе Москвы. При виде этого покрывала  она  сжимала
зубы... "Говно! - рычала она про себя. - Я за  полгода  получу  двадцать
пять тысяч долларов, а этот мудак  стелит  их  на  постель!"  Она  часто
ругалась, после того как попала  в  Париж  и  стала  сравнивать  уровень
жизни. Это сравнение было просто невыносимо! То, за что  в  Москве  люди
отдавали половину жизни, здесь давалось просто за то, что  те  же  самые
люди шевелили ногой!
   Борис не дал ей много времени на злость и раздумья  -  он  любил  все
получать быстро. Свет он выключил, чтобы не демонстрировать свои жировые
складки, и через секунду она уже ощутила тяжесть его тела...  Он  сопел,
сжимал ее почти бесплотные бедра, закусывал мочки ее нежных ушей, дул ей
в шею... Ему ужасно нравилось, что у нее почти нет груди, и он шептал ей
это каждый раз, иногда переходя на французский,  но  она  его  почти  не
слушала, поворачивалась послушно и быстро, как заведенный автомат,  а  в
мыслях было только одно - когда все это кончится?!  Но  Борис  мучил  ее
обычно по целому часу, и к концу этих  упражнений  она  была  совершенно
вымотанной. В этот раз все длилось еще дольше - он придумал новую  позу:
она должна была сесть сверху на его жирные  бедра,  упереться  ногами  в
стену и подпрыгивать, скрипя зубами от злости.  Однако  это  его  быстро
утомило, он тяжело вздохнул и попросил передышки.
   Она лежала рядом с ним на постели, слушая его  загнанное  дыхание,  и
чуть не плакала - знала, что сейчас он попросит помочь ему  возбудиться.
Эту "помощь" она ненавидела больше всего!
   - Кошечка, дай мне ручку... - обморочным голосом сказал он и нашел ее
холодные тонкие пальцы. Прижал их к своему волосатому  животу,  заставил
спуститься ниже. Она отключилась от происходящего, лежала, как настоящая
Снегурочка, холодная,  бесстрастная,  и  чувствовала,  как  он  отчаянно
манипулирует ее рукой. Наконец он не выдержал, сел, притянул  ее  голову
туда, где уже была рука.
   - Нет, - быстро сказала она, отводя губы, - нет, прошу тебя!
   - Малышка, ты совсем не понимаешь, в чем прелесть... - шептал  он.  -
Это же очень просто, так просто...
   "Это в тебе, что ли, прелесть?!" - подумала она.
   Ей пришлось подчиниться. Щеки сводило от омерзения, горло  ныло,  рот
наполнялся слюной, это было похоже на визит к зубному врачу... В спальне
было тепло, он заранее протопил камин,  но  она  совершенно  замерзла  -
замерзала всегда и везде, правильно говорил Саша, северный призрак, кожа
и кости, кому это может понравиться. Секс всегда заставлял ее усомниться
в своей привлекательности, уверенно она чувствовала себя только  одетой.
Исключением был только Саша. Саша. Саша.
   Борис  вдруг  застонал,  она  успела  отвести  губы,  теплая  струйка
брызнула ей на грудь. Она вытерла ее простыней, завернулась  в  пушистое
покрывало, закрыла глаза. Борис лежал неподвижно, довольно постанывал.
   Он никогда не интересовался - хорошо ли ей с ним?
   Видимо, считал, что с ним всем  хорошо,  его  самодовольство  бесило.
"Сейчас он совсем разнежится, пару раз меня поцелует, сходит помыться, и
тогда я задам ему один вопрос, - думала она. - Обязательно задам!"  Ради
этого она и пришла сюда. Возможно, в последний раз.
   Борис с кряхтеньем выполз  из  постели,  накинул  халат  и  вышел.  В
московской квартире Олеся услышала бы,  как  в  ванной  шумит  вода,  но
здесь... Квартира была огромная, занимала весь этаж особняка,  и  в  ней
были две ванные комнаты. Одна принадлежала его жене. Олеся как-то  зашла
туда,  увидела  развал  косметики  на  полочках,  кремы   от   старения,
невероятно пушистые нежные полотенца пастельных тонов,  шелковую  ночную
рубашку на крючке... Это не вызвало у нее никаких чувств, кроме  зависти
к обладательнице всех  этих  предметов.  Конечно,  если  бы  эти  штучки
принадлежали жене Саши, она разорвала бы их в клочья! Воспоминание о нем
подстегнуло Олесю. Она встала, босиком прошла в переднюю,  где  оставила
сумочку, достала сигареты, вытащила  одну,  с  наслаждением  закурила...
Курила она очень редко, в исключительных случаях, тщательно скрывала это
ото всех, с кем была связана по работе, - курение не приветствовалось...
Но пока она могла не бояться за свою кожу. Ей было девятнадцать лет.
   - Кисочка! - послышался его обеспокоенный голос. - Ты уже уходишь?
   - Нет, нет! - громко крикнула она и вернулась в спальню. Борис быстро
приводил в порядок постель, снял запачканную простыню, постелил новую...
Теперь его жена не догадалась бы, какая  бурная  встреча  происходила  в
этой квартире. Олеся  издевательски  наблюдала  за  ним.  Верный  муж  и
прекрасный отец!
   - Борис, ты любишь свою дочь? - внезапно вырвалось у нее.
   Он недовольно поднял глаза, поморщился, давая понять,  что  не  хочет
разговаривать на эту тему, потом выдавил:
   - Конечно. Почему ты спросила?
   - Просто так. Мне пришло в голову, что я хотела бы иметь такого отца,
как ты...
   - А разве я не твой папочка? - игриво заметил он и  обнял  ее.  Олеся
уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая его.
   - Хватит!
   - Я вовсе не собирался... - обиженно" ответил  он.  -  Хочешь  выпить
еще?
   - Давай немного... Только чтобы я не напилась, - предупредила  Олеся,
одеваясь с профессиональной быстротой и откидывая волосы  на  спину.  Он
жадно следил за ее движениями, потом вздохнул:
   - Как жаль, что ты будешь здесь недолго!
   - Ну, еще несколько месяцев. Успею тебе надоесть.
   - Ты? Никогда.
   Они  прошли  в  столовую,  уселись  за  стол,  он  налил   ей   вина.
Спохватился, вскочил, зажег свечи, погасил электричество. Завел какой-то
нудный разговор насчет того, что собирается  купить  небольшой  домик  в
Версале.
   - Это довольно далеко от Парижа, - объяснял он, - но для мамы будет в
самый раз. Она давно хотела переселиться в  местечко  потише,  здесь  ей
беспокойно...
   Его мать! Эти слова как громом поразили ее. Она давно  обдумала  свой
план, и все  вроде  укладывалось  в  схему,  но  вот  мать...  Это  была
непредвиденная сложность. Она ее не предусмотрела. Олеся  заволновалась,
и он заметил это.
   - Что такое?
   - Да ничего, просто так... - Она пожала плечами. - Домик в Версале? А
где она живет сейчас, твоя мама?
   - Недалеко от тебя, на бульваре Распай. Ей  там  не  нравится,  очень
шумно по ночам.
   - Да, действительно... - пробормотала она. -  .А  сколько  лет  твоей
маме?
   - Семьдесят девять лет.
   - О, совсем старушка... - вздохнула она. - Как же. она будет там жить
одна?
   - Она и здесь живет одна, - возразил Борис. - У нее  есть  горничная,
весьма приличная...
   - То есть?
   - Ну, она услужливая, опытная и не слишком  молодая.  Мать  не  любит
молоденькую прислугу, непонятно почему. Жермен тридцать пять лет.
   -  Наверное,  твой  отец  когда-то  любил  молоденьких  горничных?  -
предположила Олеся. Сама она в  это  время  думала  о  своем.  Горничная
тридцати пяти лет, видимо, сильная, раз занимается физическим  трудом...
Это еще больше усложняет дело. Боже мой,  почему  она  в  Париже  должна
делать такую работу, а Саша в Москве не желает даже пальцем  пошевелить,
чтобы сделать меньшую?! И она злобно спросила:
   - А горничная поедет в Версаль с твоей мамой?
   - Если удастся уговорить ее уехать из -Парижа, - вздохнул он. - У нее
есть какой-то друг, он шофер такси. Не  знаю,  понравится  ли  ему,  что
Жермен уедет так далеко. Правда, для него  несложно  ездить  к  ней,  но
опять же - зачем это ему? Жермен берет один выходной в неделю, и  только
тогда они смогут видеться, если она уедет. В Париже у  них  возможностей
больше.
   Она ведь выходит из дому. А в Версале...
   - Ну-ну? - подбодрила его Олеся, которую все это крайне интересовало.
   - В Версале она будет отрезана от всех этих возможностей. Да ведь это
просто большая деревня, там негде встречаться. А моя мать  не  потерпит,
чтобы ее друг заходил в дом. Она его на дух  не  переносит.  Значит,  им
останется один день в неделю, а Жермен это не устраивает...
   - Она сама все это тебе рассказала?
   -  Нет,  конечно!  -  возмущенно  воскликнул  он.  -  Я  не  стал  бы
разговаривать с горничной на такие темы!
   - Тогда откуда ты узнал?
   - Ну, я просто поставил себя на ее место... - вздохнул он.  -  Думаю,
будет очень трудно ее уломать, Но мать просто не может без нее жить, она
привыкла, что Жермен приносит ей молоко, убирает в спальне, даже  читает
ей по вечерам... Выходной Жермен - черный день для матери!  Она  томится
от одиночества и постоянно звонит мне. И домой,  и  в  офис.  Представь,
какое удовольствие!
   - Значит, пока она не согласится, ты не купишь дом?
   - Ты слишком все усложняешь. - Борис снисходительно улыбался.  -  Мне
совершенно все равно, останется она или нет. Мать  все  равно  переедет.
Даже если придется искать другую горничную.
   Она уже узнала все, что  нужно,  кроме  одного:  адреса  на  бульваре
Распай. Теперь она была уверена, что старуха  не  ускользнет  от  нее  в
совершенно незнакомый пригород, у нее есть время найти ее в Париже. Надо
было задать самый главный вопрос, но прежде...
   - Бульвар Распай... - мечтательно протянула она. - Я не отказалась бы
жить на бульваре Распай! А где тот дом, где живет твоя мать? Какой он?
   - Самый обыкновенный, серый... - ответил он, явно думая о другом.
   - А напротив что? Почему так шумно?
   - Напротив - дискотека.
   - Бедная старушка! - воскликнула Олеся. - Она живет на первом этаже?!
   - Как на первом? - опомнился Борис. - На четвертом, на первом - кафе.
Боже мой, нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом? Моя мама надоела мне
уже вчера.
   - Почему?
   - У Жермен был выходной, и она звонила мне четыре раза... Нет,  пять,
один раз она разговаривала с женой.
   "Сегодня среда, значит, у горничной был выходной во вторник, - быстро
соображала Олеся. - Интересно, всегда ли она отдыхает в этот день?"
   Но тему пришлось переменить. Если бы она продолжала расспрашивать его
о матери и Жермен, Борис мог  бы  что-то  заподозрить,  на  это  у  него
хватило бы ума. Олеся мило улыбнулась, погладила его по  руке,  и  Борис
размяк, вытянул губы. Пришлось его  поцеловать.  "Ничего,  это  если  не
последний раз, то один из последних... - утешала она себя. - Теперь  все
будет по-другому". И она решилась.
   - Милый, ты помнишь наш  разговор,  -  задумчиво  и  в  то  же  время
небрежно спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. - Ну,
когда ты рассказывал  мне  про  ту  квартиру  в  Москве,  на  Покровском
бульваре?
   - Конечно... - Он внимательно посмотрел на нее.
   Она предпочла бы другой взгляд. Этот  был  слишком  деловым,  слишком
настороженным. - Почему ты спрашиваешь?
   - Так просто... - Она внутренне поежилась, но  решила  продолжать.  -
Знаешь, мне все-таки  не  верится,  что  это  правда.  Такие  прелестные
украшения! Ты еще показывал мне фотографии... Неужели  они  до  сих  пор
там?!
   - Ну, не думаю... - вздохнул он. - Сколько лет  прошло,  почти  целый
век...
   - Когда уехала твоя семья?
   - В самом начале двадцатых годов. - Он  поморщился.  -  Боже  мой,  я
никогда не вдавался в эти подробности. Надо было расспросить  маму,  она
все знает.
   - Разве она помнит, как их прятали? - удивилась Олеся - Сколько же ей
было лет? Года три-четыре?
   - Наверное. Она родилась в год революции.
   - Значит, она сама ничего  не  помнит...  -  разочарованно  протянула
Олеся. - Жаль.
   - Почему жаль? - Он фыркнул. - Я предпочел бы, чтобы она  вообще  все
забыла! Ее рассказам просто нет конца, она обожает  выдумывать  и  может
болтать часами о том, чего никогда не было!
   - Но драгоценности были?
   - Да, это факт, - подтвердил он. - Своей бабке я верю, она была очень
серьезная женщина. Собственноручно собрала все, уложила в тайник  вообще
все ценности, которые у них были. Боялась обыска. А  потом  им  пришлось
спешно уходить из квартиры. Бабку остановил на улице один  ее  знакомый,
сказал, что уже выписан ордер на арест всей семьи. Бабка как раз  гуляла
с моей матерью, тогда она была младенцем. Она не пошла домой,  дождалась
мужа на улице - он тоже в тот день где-то ходил.
   И втроем они спрятались у знакомых. В квартире в это время  орудовала
ЧК.  Бабка  надеялась,  что  им  еще   удастся   войти   туда,   забрать
драгоценности...
   Но не удалось - там поставили  людей,  на  тот  случай,  если  кто-то
вернется.  И  они  уехали  -  нелегально,  через   Прибалтику,   перешли
границу... Думаю, что тайник в тот  же  день  был  вскрыт.  Нет  никакой
надежды, что драгоценности сохранились. Конечно, страшно жаль.  Когда  я
поеду в Москву, я сам туда схожу, посмотрю. Не  на  тайник,  нет!  -  Он
засмеялся. - Просто увиж