ыл источник света, и она могла  рассмотреть
лицо мужчины. А посмотреть было на что - он  был  совершенно  белым  как
мел, и даже глаза, казалось, побледнели...
   - Уходили бы вы, - сказала Анна через минуту, убедившись, что  он  не
способен вымолвить ни слова. - Пока не  поздно.  Только  дайте  слово  -
быстро выскакивайте, как только я открою дверь! Иначе  тот  ворвется  ко
мне!
   - Нет, - прошептал он. - Я никуда не пойду. Что тут у вас творится?
   - Ах ты  Господи...  Но  вы  не  вор,  надеюсь?  -  К  ней  понемногу
возвращалась способность мыслить трезво, и она уже увидела, что  мужчина
страшно напуган и вряд ли может представлять опасность. - Вы пришли сюда
не для того, чтобы меня грабить? Тут брать нечего, сразу предупреждаю, у
меня даже хлеба нет!
   - Я не вор... - прошептал мужчина. - Простите...
   Можно на что-нибудь сесть?
   Анна молча повернулась и прошла в столовую. Он двинулся следом.
 
Глава 12 
 
   Он пришел сюда не потому, что Олеся ему звонила. И не потому, что  на
днях он сам собирался ей позвонить. Во  всем  была  виновата  Лена,  его
жена. Двадцать лет они прожили вместе, и это были  вовсе  не  потерянные
годы,  тут  Лену  нечего  было  винить...   Зато   теперь   он   впервые
почувствовал, что может потерять все. Причем по ее инициативе.
   Решающий разговор состоялся вчера вечером. Он  поздно  пришел  домой,
весь день промучился со съемкой, дело никак не шло на лад,  модель  тупо
застывала перед камерой, на ее  лице  было  написано  выражение  полного
идиотизма... Стилист также постарался, и  на  дистрофичном  лице  модели
красовался ужасающий макияж. Саша долго ругался с ним, но стилист  стоял
"а своем, все пришлось оставить как есть. А он не мог  смотреть  на  это
лицо! "Страшное лицо, прямо как из  концлагеря,  никакой  женственности,
никакой чувственности, вообще ничего человеческого! - ругался  Саша  про
себя. - До чего мы дошли, такого больше  не  увидишь  в  Европе,  вообще
нигде, только у нас все еще штампуют таких задохликов, на черта мне  эта
шведская  корова!"  Модель  была  шведкой,  работала  с  агентством   по
контракту. Столковаться с нею было невозможно, хотя и  девушка,  и  Саша
неплохо владели английским. Они просто не могли найти общий язык.
   В конце концов он сделал фотографии, но сам  вымотался  и  чувствовал
полное омерзение к своей работе.
   Он со страхом представлял себе, как будет выглядеть девушка со своими
костями,  едва  прикрытыми  тонкой  кожей,  в  этом  макияже,  с  голыми
коленками, на черном фоне без малейшего  блика!  Ему  часто  приходилось
вспоминать Олесю. Да, она была несносна  со  своей  любовью,  со  своими
непомерными требованиями, но работала она прекрасно,  если  у  нее  было
настроение.
   Совсем дитя по умственному развитию,  фантазерка,  влюбленная  первый
раз в жизни... А какие у нее могли быть глаза, у  этой  девчонки!  Какое
выражение! Он был немного поэтом в силу своей профессии, всегда искал  в
девичьем лице какой-то литературный или художественный образ, а ее лицо,
ее глаза - это были лицо и глаза Снегурочки, той самой  снежной  девочки
из детской сказки, которая  так  полюбила,  что  решилась  прыгнуть  над
костром, чтобы найти свою смерть...
   Ее зеленоватые глаза - глаза за минуту до прыжка,  глаза,  в  которых
всегда была странная готовность к действию,  безрассудство  и  в  то  же
время слепая вера в чудо... "Изумительное  существо,  как  только  такое
родилось на рабочей окраине... - размышлял он, садясь за руль и медленно
продвигаясь по забитой машинами  улице.  -  При  желании  она  могла  бы
многого достичь, если бы только захотела учиться..." Он всегда испытывал
к ней странные чувства - то ли отцовские, то ли учительские, и неизменно
ощущал свою ответственность за эту девочку. Ведь это он  вытащил  ее  из
безвестности, он пропихнул ее на  путь  успеха,  он  поддерживал  в  ней
уверенность в собственных силах... Но как поддерживать ее дальше?  Пойти
у нее на поводу? Иногда он  говорил  себе,  что  девочка  опасна,  даже,
возможно, не совсем нормальна... Иначе  откуда  у  нее  такие  странные,
замороженные глаза? Такими они становились, если он в  чем-то  отказывал
ей. Тогда он видел в них странный полярный холод, что-то неживое, что-то
жестокое. Тогда он начинал бояться Олесю. Ему казалось, что  она  пойдет
на все, чтобы заставить его плясать под свою дудку. "И ведь  кое-что  ей
удалось!  -  говорил  он  себе,  упорно  продвигаясь   вперед,   пытаясь
перестроиться из ряда в ряд, тихонько матерясь, когда поток машин  снова
намертво  застывал.  -  Например,  она  заставила  меня   сделаться   ее
любовником. Хотя, видит Бог, я не слишком этого хотел! Потом -  едва  не
вышла на открытый конфликт с Леной. Хуже  быть  не  может!  Лена  всегда
чувствует, когда модель ведет себя не по правилам, когда позволяет  себе
слишком много. Олеся позволила себе  так  много,  как  никто  другой!  И
наконец... Почему я выслушивал ее, как болван, когда она  позвонила  мне
из Парижа и начала пороть ерунду про квартиру на  Покровском  бульваре?!
Надо быть полным  идиотом,  чтобы  не  заткнуть  рот  девчонке,  которой
вздумалось поиграть в пиратские клады!
   Она утверждала, что там драгоценностей на десятки тысяч  долларов,  а
я, болван, только удивлялся, как же они долежали до нашего времени! Надо
было сразу послать ее к черту,  а  если  бы  я  был  там  -  прибить  ее
хорошенько! Это на  нее  почему-то  здорово  действует,  наверное,  отец
побивал в  детстве...  Так  нет,  она  стояла  на  своем,  все  уши  мне
прожужжала, и я послушался, поехал туда! Боже, какой  идиот!  И  чего  я
достиг?!"
   Ему снова вспомнилось то кошмарное утро третьего сентября, когда  он,
скорее из озорства, чем из корысти, решил взглянуть  на  тот  знаменитый
дом. Съемка должна была быть только после обеда, но Лене он соврал,  что
будет работать с раннего утра, и она ничего не сказала, кивнула... С тех
пор как Олеся уехала в Париж,  Лена  немного  успокоилась,  а  до  этого
закатила ему несколько сцен... Он приехал в тот переулок,  куда  выходил
нужный ему подъезд огромного дома, проверил адрес,  подыскал  место  для
стоянки и удобно устроился за рулем.  Некоторое  время  он  рассматривал
окрестности, любовался кусочком Покровского бульвара. Деревья  были  еще
совсем зеленые, осенью еще и не пахло. Он немного помечтал, как  здорово
было бы жить в этом самом доме, прогуливаться по  вечерам  по  бульвару,
чувствовать  себя  барином  в  огромной  квартире...  Хотя   собственная
квартира вполне устраивала его размерами, планировкой, он все же не  был
в ней хозяином. Была  хозяйка  -  Лена.  Она  получила  эту  квартиру  в
наследство  от  родителей,  они  переехали   на   окраину,   а   любимую
единственную дочь с  мужем  поселили  в  центре.  Он  поморщился,  когда
вспомнил о теще и тесте. Деловые люди, ничего не скажешь,  делали  дела,
когда никто еще и не помышлял о бизнесе... Отец теперь работал в  ОВИРе,
мать Лены - в паспортном столе, и все  завидовали  Саше,  говорили,  что
таких родственников надо  любить  и  беречь...  Вместе  они  могли  горы
свернуть и сворачивали до сих  пор,  крепко  держались  за  свои  места,
несмотря на возраст.
   Знакомых у них  была  уйма,  и  Лена  привыкла  при  каждой  малейшей
трудности говорить: "А, мама устроит!
   А, папа сделает!" И  устраивали,  и  делали,  и  закабалили  Сашу  до
последней степени. Он чувствовал себя неполноценным  человеком  рядом  с
ними,  и  даже  Лена  иногда  позволяла  себе  пренебрежительный  тон  в
отношении его. Но почему-то до последнего времени он не  задумывался  об
этом. Что он представляет из себя? Что он может без жены и ее родителей?
Что у него есть, чем он  действительно  обладает?  Ничем!  У  него  есть
талант,  аппаратура,  работа,  определенная  известность,   определенные
связи... Но Лена фыркала, когда он пытался хоть как-то утвердить себя, и
просила не морочить ей голову. И он не морочил, уходил в тень. Нет, жена
не тиранила его попусту. Она привыкла к тому,  что  иногда  он  приводил
домой  девочек,  чтобы  поработать,  усвоила,  что   иногда   он   может
задержаться допоздна, не  прийти  в  намеченное  время,  быть  в  плохом
настроении и не объяснять ей причин... В сущности, это была золотая жена
- заботливая, внимательная, даже терпеливая...  Она  никоим  образом  не
мешала ему работать. Работа - это был культ в ее семье,  она  все  могла
простить, если дело касалось работы. Но если  нет...  Какой  мелочной  и
сварливой она могла быть в таких случаях, как выбор обоев, цвет  обивки,
покрой костюма. Все контролировала,  над  всем  издевалась,  и  в  конце
концов он кричал: "Кто тут  фотограф?"  -  "Фотограф  -  ты,  -  скромно
отвечала жена. - А вкуса у тебя все равно  нет!"  Но  это  все  же  были
мелочи, и он мог уступить ей и снова жить нормально. Особенного давления
он не испытывал. И  только  в  последнее  время...  Что  случилось?  Что
изменилось в его жизни? Почему он с трудом  теперь  выносил  выступления
Лены, почему часто орал на сына, почему не  мог  видеть  тестя  и  тещу?
Неужели из-за Олеси?! "С ума сойти, но я ведь ее не люблю! - смеялся  он
про себя. - Это исключено, такой подснежник  не  для  меня...  И  вообще
глупости. Она слишком много болтает!" Олеся действительно наболтала  ему
столько, что приходилось задумываться.  И  он  впервые  спрашивал  себя,
почему он играет перед женой  такого  бодренького,  в  общем  послушного
мужа, почему уступает ей право принимать все ре шения, почему  чувствует
себя хозяином только в своей работе,  но  не  в  своем  доме?  И  почему
невозможно изменить жизнь, почему это так трудно?
   Ответ  получался  слишком  простой  и   слишком   обидный   -   из-за
материальной зависимости. Квартира  принадлежит  жене,  даже  студия,  в
которой он отходит душой, тоже принадлежит жене, в случае какой-то ссоры
всегда победит жена - если не своим авторитетом, то весом  законов...  А
законы знают ее родители, уж они сумеют поставить на место  зарвавшегося
зятя, сделать из него котлету... "Они управляли мною  все  эти  годы  то
лаской, то угрозой, причем угроз я старался не замечать! А на самом деле
они покупали меня этой  квартирой,  этими  вечными  подачками,  унижали,
лишали собственного мнения и в конце концов приручили так,  что  я  даже
модель снимаю с оглядкой на жену! Даже мораль читаю  этим  девочкам,  из
которых каждая пятая почему-то влюбляется в меня! Говорю им, что  у  нас
не получится сотрудничества, если мы станем спать вместе! А почему это?!
- Он остановился на этой мысли, и она  привела  его  в  бешенство.  -  Я
говорил все это только потому, что Лена всегда  меня  контролировала!  У
нее дьявольский нюх! Работа - работой, но завести кого-то на  стороне...
И она сразу почуяла неладное, когда я  привел  Олесю...  Девчонка  свела
меня с ума своей хваткой, я чуть не трахнул ее прямо в  студии.  И  надо
было это сделать! Надо было стать человеком хоть раз, пусть негодяем, но
свободным негодяем!  Господи,  как  же  мне  все  это  осточертело,  как
надоело!"
   Так он грыз себя, сидя в машине напротив подъезда, а сам  посматривал
на окна третьего этажа.  Олеся  отчетливо  назвала  ему  все  координаты
квартиры: третий этаж, налево от подъезда, три окна... Он видел эти  три
окна - сразу за третьим начиналась белая колонна, отделявшая  эту  часть
стены от другой. За колонной начиналась  уже  следующая  квартира.  Одно
окно было зашторено белым тюлем, другое ничем не прикрыто,  над  третьим
нависали цветастые занавесочки... "Наверное, детская", - подумал  он.  И
вот  в  незашторенном  окне  появилось  белое  мужское  лицо.  Он   даже
вздрогнул, этот человек показался ему каким-то призраком.
   Разумеется, его могло обмануть расстояние, могло обмануть стекло,  но
все же мужчина был страшно бледен. "Вот бедняга... -  почему-то  подумал
Саша. - И тебе не везет?! А ведь ты живешь над  тайником  с  сокровищем,
если верить Олесе и ее эмигранту. Кстати, а не переспала ли  она  с  тем
эмигрантом? С нее станется, она лишь от меня умеет  требовать  верности.
Бабы все на один лад! Только не надо слишком  верить  моей  Снегурочке!"
Так он говорил себе, глядя на уже опустевшее окно, но все  же  почему-то
чувствовал нежность к этой Снегурочке. Она была его собственностью,  его
девочкой, послушным материалом в его руках... Никогда ни одна женщина не
принадлежала ему так окончательно, как эта, и он  это  понимал.  "Только
слишком поздно... - сказал он себе. - Слишком  поздно  ты  появилась,  я
завяз по уши в своем болоте, ты меня не  вытащишь,  твоя  снежная  ручка
рассыплется в пыль,  как  только  ты  потянешь  мою  руку.  Ты  даже  не
представляешь всю тяжесть и мерзость  этой  жизни,  всю  мою  тяжесть  и
мерзость... И конечно, ты уверена, что я тебя люблю, моя дурочка..."
   Дверь подъезда то и дело отворялась, оттуда выходили люди,  спешившие
на работу. Правда, их было немного. По  мнению  Саши,  этот  дом  сейчас
переживал  смутные  времена  -  некоторые  окна  были  изнутри  заляпаны
краской, стекла где-то даже выбиты,  в  некоторых  окнах  уже  виднелись
новенькие европейские рамы... Он понял, что в большинстве квартир  никто
не живет, а другие ждут богатых хозяев. Отметил боковым зрением девочку,
которая вышла из подъезда, ее красный джинсовый костюмчик так и бросался
в глаза. Девочка отошла немного в сторону, остановилась  возле  зеленого
"вольво" и стала ковырять асфальт носком кроссовки. Он следил за ней  от
нечего делать и уже соображал, как бы убить время до съемки, не  торчать
ведь перед домом до обеда!
   И тут он вздрогнул - к девочке подошел тот самый мужчина, чье лицо он
видел в окне.
   Теперь ему стало куда интереснее следить за этой парочкой. Перед  ним
явно были отец и дочь, причем они не  испытывали  друг  к  другу  нежных
чувств. Олеся,  разумеется,  не  могла  ему  дать  никаких  сведений  об
обитателях  квартиры,  его  смущало  еще  и  это...   Не   мог   же   он
ориентироваться на тех  жильцов,  которые  исчезли  оттуда  в  двадцатых
годах! А теперь обитатели эти были перед ним, на глазах, во всей  красе!
Он сразу отметил, что мужчина симпатичный, приятное выразительное  лицо,
смуглая кожа, красиво оттененная темными волосами...  Легкая  щетина  на
щеках при давала ему какой-то артистический вид. А вот  девочка  ему  не
понравилась - совершенно заурядная  внешность,  беленькая,  бледненькая,
какая-то жалкая...
   Он опустил стекло в окне, чтобы рассмотреть их получше. Между отцом и
дочерью происходил какой-то спор, Саша даже расслышал несколько фраз, из
которых стало ясно, что девочка хочет идти  в  школу  сама.  Мужчина  ее
отговаривал.
   - Ну Олег, я сама пойду! - настойчиво повторяла девочка.
   - А что мама скажет? - скучающим тоном ответил мужчина.
   Девочка вздохнула, состроила рожицу и уселась в машину.  Мужчина  сел
за руль, и они уехали. Саша даже не подумал ехать за ними. Он размышлял,
кем они приходились друг другу. Девочка явно не дочь ему -  иначе  зачем
бы она звала его по имени? Он ее дядя? Тогда  он  был  бы  "дядя  Олег".
Старший брат?
   Это было вероятнее  всего,  но  тут  вмешивалась  большая  разница  в
возрасте. Мужчине на вид было лет  двадцать  шесть  -  двадцать  восемь,
девочке - семь или немного больше... Кроме  того,  они  были  совершенно
друг на друга не похожи... И тут  примешивалась  какая-то  "мама".  Саша
вздохнул. Семейные проблемы его достали, он меньше всего собирался в них
копаться. Припомнил неприязнь, с которой они говорили друг с  другом,  и
решил, что это вполне могут быть отчим и  его  маленькая  падчерица.  На
этом он и успокоился и снова стал смотреть на окна в третьем этаже и  на
дверь подъезда. Было скучновато, никто в окнах не появлялся, из подъезда
выползла  старушка  с  продуктовой  авоськой  и  потащилась  куда-то  на
бульвар... Потом вышла молодая женщина в  розовом  плаще.  Женщина  Саше
тоже  не  понравилась.  Зато  его  порадовало  другое.   У   него   была
профессиональная  память  на  лица,  и  он  сразу   уловил   несомненное
родственное сходство между женщиной и девочкой, которая уехала в зеленом
"вольно". "Вот и мамаша! - сказал он про себя. - Торопится, бежит...  На
работу опаздывает? Однако их там немало! Я-то думал, что буду иметь дело
с одним дряхлым пенсионером, который за  некоторую  сумму  разрешит  мне
порыться в загаженной комнатке напротив кухни... А они, как  на  подбор,
крепкие, ядреные ребята... Надеюсь, там больше никого  нет?!"  Он  решил
подождать еще немного, хотя бы для очистки совести, кроме  того,  он  до
сих пор не решил, как убьет время до обеда.
   Результаты этого визита были совсем не такими уж  мизерными,  как  он
предполагал. Во всяком случае, теперь он мог поручиться, что в  квартире
живет семья по крайней мере из трех человек.  И  он  знал  в  лицо  всех
членов этой семьи. Для получаса наблюдения вовсе не мало! Он  сидел,  не
сводя глаз с окон  квартиры,  и  воображал,  как  можно  договориться  с
хозяевами... Олеся предлагала детский вариант - напечатать на компьютере
объявление, что строительная фирма производит ремонт паркета,  сунуть  в
почтовый ящик, указать очень низкую цену, а  когда  их  вызовут,  просто
выгнать всех из комнаты, поднять паркет и взять все из тайника. А ремонт
делать не обязательно, главное, сыграть свою роль, чтобы те поверили.
   Его такое решение совсем не устраивало.
   Всякое могло случиться! Хозяева квартиры могли давно уже  привести  в
порядок свой паркет в настоящей строительной фирме. Они могли  подсунуть
этот  листок  своим   друзьям,   чтобы   те   обратились   к   фальшивым
"паркетчикам". Они могли клюнуть на объявление, но потребовать  каких-то
гарантий, документов...
   Сам Саша воображал себе проникновение в квартиру  совсем  по-другому.
Возможен был такой вариант - если там обнаружится  некая  молодая  особа
(пусть даже не отвечающая требованиям), он, Саша, может прикинуться, что
хочет ее снимать. Удостоверение у него есть, в конце  концов,  ничто  не
мешает ему повести девицу в агентство, где его назовут психом,  а  потом
работать с нею дома, в студии (тут психом его  назовет  жена).  Он  даже
согласился бы завести роман с этой несчастной  девицей,  чтобы  получить
возможность побывать у нее дома. В том случае, если там нет  девицы,  он
согласился бы на любую даму не слишком преклонного возраста.  Женщины  -
удивительные создания!
   Даже  если  они  толсты,   как   турецкие   банщицы,   страшны,   как
австралийские бушмены, и низкорослы, как африканские пигмеи, -  они  все
равно считают, что вполне сгодятся для позирования и рекламы одежды.
   Но что делать, если в квартире проживает какая-нибудь старуха с кучей
здоровенных  сыновей?  Или  две  старухи   без   сыновей,   но   страшно
подозрительные? Тут его ждало поражение. Одним словом, он сделал  ставку
на женщин и только при этих условиях согласился бы  работать.  И  теперь
оценивал  свои  шансы.  Дама?  Ну  ничего,  не  страшная,  но,  кажется,
достаточно сообразительная, чтобы понять, что в манекенщицы  не  годится
ни по каким параметрам... И уж слишком  у  нее  деловой  вид,  наверняка
вышибет его вон, даже разговаривать не будет... Девочка? Тут можно  было
бы что-то сделать... Реклама детской  одежды,  спортивного  инвентаря...
Жалко, что она такая хиленькая и вредная.
   Но мать можно убедить в чем угодно, когда дело касается  ее  ребенка.
Можно доконать ее, показывать свои бумажки, сделать пробные  фотографии,
уж он сумеет это устроить. Девочка будет выглядеть  как  конфетка,  мать
растает... Он становится другом семьи, войдет в квартиру...
   Тут его мечты были  оборваны  -  прямо  перед  его  глазами  прокатил
зеленый "вольво", как будто тот же самый. Саша  испуганно  уставился  на
него. Почему испуганно? Теперь он догадывался - какое-то шестое  чувство
подсказывало ему в тот миг: "Беги отсюда,  не  оглядывайся,  забудь  про
этот дом!" Но,  увы,  он  ни