тыкая пальцами в стекло.
   Выдра кувыркалась, ныряла, проплывая под водой на глазах у  зрителей,
словно для  того,  чтобы  ее  погладили.  Крохотный  мальчик  в  зеленой
курточке никак не мог разглядеть ее, и тогда Феликс  подхватил  ребенка,
поставил его на каменный приступок, чтобы ему  было  лучше  видно.  Лиза
протиснулась к ним и схватила Феликса за рукав:
   - Пошли отсюда!
   - Погоди! - отмахнулся он. - Ты смотри, какая прелесть! -  Ребенок  в
зеленой курточке восторженно завизжал, хлопнул ладошками по стеклу.
   - Пойдем, прошу  тебя...  -  шептала  Лиза,  вытаскивая  упирающегося
Феликса из толпы. - Я тебе все объясню.
   Они отошли к ограде озера, остановились, глядя на лебедей, и Лиза, не
поворачивая головы, сказала:
   - Пропали мы.
 
Глава 15 
 
   Этим вечером она дала  себе  слово  великолепно  выглядеть.  Короткая
замшевая юбка, нежная светлая кофточка, широкий плащ  неуловимо-зеленого
цвета, такого же, как ее глаза. Олеся сразу явилась  на  съемку  в  этой
одежде, чтобы не пришлось заезжать домой.
   Работала машинально, каким-то шестым чувством понимая,  чего  от  нее
хотят, но не слишком вникая в то, что  приходилось  делать.  Свидание  с
Борисом было назначено на шесть часов  вечера.  Она  специально  назвала
такой ранний для свидания час, чтобы успеть все  сделать  до  того,  как
вернется Жермен. Она уже успела повидать горничную. Этим утром целый час
продежурила на улице и увидела  все-таки  эту  особу.  Борис  достаточно
четко описал  ее:  коренастая,  приземистая,  смуглая  женщина  с  очень
широкими бедрами и сильными руками. Она вышла из  подъезда  того  самого
дома на бульваре Распай, одетая по-праздничному. Во всяком случае, среди
цветов  одежды  преобладали  самые  яркие  -   красная   кофта,   желтая
обтягивающая  юбка  с  разрезом  впереди  с  середины  бедра,   огромные
блестящие  серьги  в  ушах.  При  этом  Жермен  умудрилась  все-таки  не
выглядеть чучелом и коровой, Олеся это отметила.  Конечно,  такой  наряд
был довольно рискованным для этой  почти  сорокалетней  дамы  с  мощными
бедрами, но шла она так уверенно и горделиво, так смотрела  на  витрины,
так ступала по мостовой на своих  широких  красных  каблуках,  что  было
видно - она считает себя красавицей, вполне довольна  своей  внешностью,
своим выходным днем, своим любовником, который, наверное,  уже  ждет  ее
где-то, чтобы позавтракать вместе. Олеся оценила эту даму с точки зрения
физических достоинств и решила,  что  лучше  всего  будет  обойтись  без
встречи с нею.
   А на съемках она неожиданно столкнулась с  Кристиной.  Кристина  тоже
была москвичкой, у  нее  был  контракт  с  другой  крупной  фирмой,  она
находилась в Париже гораздо дольше, чем Олеся. Ей было всего шестнадцать
лет, и она ходила в лицей.
   - Ой,  привет!  -  обрадовалась  та,  подбегая  к  Олесе.  -  Здорово
выглядишь!
   - И ты, - вяло ответила Олеся. - Как дела?
   - Очень хорошо. - Кроткая Кристина, очень красивая, настоящая русская
красавица, мягко улыбнулась. - Мама как раз вчера про  тебя  вспоминала.
Жалеет, что ты к нам не заходишь. А почему?
   - Все некогда.
   - Работаешь? Я тоже много работаю, да еще учусь по утрам...  Мама  не
хочет, чтобы мы уезжали из Парижа, она решила, что, если моя карьера  не
задастся, я поступлю в Сорбонну.
   - Для этого деньги нужны, - отметила Олеся. - Конечно, поступай, если
можешь, что тебе в Москве делать?
   - Нет, я по Москве скучаю, - призналась та. -  И  потом,  я  не  хочу
учиться в Сорбонне.
   - Вот балда, почему! - удивилась Олеся. Она смотрела на свою землячку
с легким чувством превосходства. Знала бы та, что  ожидает  сегодня  ее,
Олесю, сразу бы заткнулась со своей мамашей и своей Сорбонной.
   Кстати, ее мамашу Олеся просто ненавидела. Манерная московская  дама,
совершенно уверенная, что ее дочь  -  первая  красавица  в  мире,  самая
умная, самая очаровательная, все должны упасть перед Кристиной на колени
и славить ее красоту! Эта дама отвратительно долго  рассматривала  Олесю
при каждой встрече, словно удивляясь, как такая уродина  могла  выиграть
конкурс?! В  Париже  вообще  не  должно  быть  ни  одной  модели,  кроме
Кристины, все они в подметки ей не годятся! Слава Богу, дочь не переняла
у матери ни одного  из  этих  мнений,  но  все  же  какое-то  неуловимое
самодовольство появилось в ее разговорах.
   - Не хочу в Сорбонну, потому что еще плохо владею языком, -  пояснила
Кристина. - Пойми, я не хочу,  чтобы  надо  мной  смеялись!  И  так  над
русскими смеются... Все из-за нашей лени.
   - Это ты на меня намекаешь? - усмехнулась Олеся. - Я французского  не
знаю и знать не хочу. Прекрасно обойдусь без  него.  Зато  английский  у
меня неплохой.
   - А у меня два языка! - похвасталась Кристина.  -  И  французский,  и
английский! Я еще выучу итальянский, наверное, меня  потом  пригласят  в
Милан, есть слухи... Может быть, Версаче...
   Ее глаза мечтательно затуманились, но Олеся снова фыркнула:
   - Версаче? Он берет только известных моделей.
   - А я разве неизвестная? - поразилась Кристина.  -  Мой  портрет  был
в...
   - Да знаю я, где был твой портрет, - грубо оборвала ее Олеся. -  Все,
мне работать пора. Пока.
   - А как твой  друг?  -  Кристина  с  любопытством  смотрела,  как  на
площадке налаживают свет. - Ну тот, с кем ты в рестораны ходишь?
   - Кто? - У Олеси замерло сердце. - Откуда ты знаешь?
   - Ой, только не ругайся! - Кристина умоляюще сложила руки.  -  Просто
слухи пошли Это для тебя нехорошо, будь осторожней. Сама  знаешь,  может
быть скандал, может даже выгнать... А то у нас выгнали одну девочку, она
совсем сдурела от  наркотиков...  Худая  стала!  -  Она  зажмурилась.  -
Конечно, ты наркотиками не  пользуешься,  но  ведь  такое...  Ну,  вроде
твоего друга, это не очень поощряется. Я  просто  хотела  тебе  сказать,
чтобы ты была поосторожней.
   - Ну, спасибо, - ответила Олеся, стараясь, чтобы ее голос не  дрожал.
- Я буду очень осторожна. Впрочем, я давно с ним рассталась. Слышишь?  А
кто тебе это сказал?
   - Кто... Ой, можно я не буду говорить? - смешно смутилась Кристина. -
Я просто услышала это случайно. Ты ведь не выдашь меня?
   - Нет, могила! А все-таки кто?
   - Начальство говорило... - прошептала та. - Нет, я  не  могу  сказать
кто, это случайное происшествие, никто не  знает,  что  я  подслушала...
Говорили, что если ты  будешь  продолжать  в  том  же  духе,  то  сильно
повредишь себе. Я не поняла, о чем шла речь - то ли они  тебя  прогонят,
то ли боятся, как бы ты не залетела...
   Но ты меня не выдавай, ясно?
   - Ясно. Ну, мне пора.
   Олеся работала как во сне. Слова Кристины  испортили  ей  настроение.
Если уже шепчутся по углам о ее связи с Борисом...  Конечно,  ей  теперь
все равно, пусть выгоняют; но куда хуже  будет,  если  эта  связь  потом
будет фигурировать на следствии. Она чувствовала,  что  какие-то  липкие
сети  сплетен,  слухов,  совпадений  обволакивают  ее,  лишают   свободы
действий... И все же она решилась действовать.
   На этот раз она не добиралась к Борису на такси - он ждал ее в  своей
машине неподалеку от студии, на  авеню  Габриэль,  рядом  с  Елисейскими
Полями. Таков был уговор. Олеся  рассчитала,  что  на  этой  многолюдной
улице никто не заметит, как она  села  в  его  машину,  это  будет  куда
безопасней, чем такси.
   - Мне так не терпелось тебя увидеть, - прошептал Борис,  целуя  ее  в
теплую тонкую шейку. - Каждый день  мучителен,  если  я  тебя  не  вижу.
Знаешь, маленькая, я немножко влюбился.
   - Да? - Она поерзала рядом с ним, взволнованно закурила. -  Мне  тоже
хотелось встретиться скорее, но все работа, понимаешь ли... А ты  никому
не говорил, что у тебя свидание?
   - Конечно нет.
   - Хорошо, а то мне не хочется, чтобы ты  рассказывал  обо  мне  своим
друзьям... - поморщилась она. - Станете меня обсуждать, знаю я вас!
   - Я никогда никому о тебе не рассказывал... -  вздохнул  он.  -  Хотя
очень хотелось.
   - Ну вот! Я же говорю! Наверняка хочется похвастаться!
   -  Да  нет,  просто  есть  опасность,  что  пойдут  слухи.  -   Борис
нетерпеливо  дернул  плечом.  -  Ты  ведь  не  хочешь   скандалов,   моя
маленькая?
   - Совсем нет!
   - Как хорошо, ты все понимаешь, -  обрадовался  Борис.  -  Ты  вообще
прелесть!
   - Я послушная девочка, мне всегда это говорили... - пробормотала она,
глядя в окно. - А как твоя жена? Как дети?
   -  Зачем  тебе  это  нужно?  -  расстроился  Борис.  -  Надеюсь,   ты
спрашиваешь без задней мысли? К сожалению, я женат, и  тебе  придется  с
этим смириться... Вся жизнь состоит из компромиссов.  Например,  мне  не
раз приходилось убеждать себя, что мой брак - счастливый, что мои дети -
удачные, что моя мать - милейшая старая дама... На самом  деле  все  это
далеко от правды, но все же иногда я чувствую, что жизнь удалась. Так мы
все обманываем себя. Конечно, это приходит не сразу, сначала  приходится
многое вытерпеть, только потом понимаешь... Но мне трудно объяснить  это
тебе.
   - Почему?
   - Ты слишком молода.
   - Может быть, я пойму, - настойчиво  повторила  она.  -  Ты  говоришь
интересные вещи. Значит, человек со всем смиряется? Со всем, со всем?
   - А  как  жить?  -  ответил  вопросом  на  вопрос  Борис.  -  Слушай,
маленькая, а ты не замечаешь, что я говорю по-русски все лучше и  лучше?
Это благодаря тебе. Вчера я был у матери, и она мне сказала, что у  меня
появились какие-то интересные словечки... А я сам этого не заметил!  Она
сразу сказала, что я,  наверное,  общался  с  кем-то  из  России,  очень
просила сказать с кем.
   - Но ты не сказал?
   - Нет, конечно. Что ты! Я никому не рассказывал о тебе. А матери  тем
более.
   - Почему?
   - Потому что она сразу начнет плакать и просить, чтобы  ты  пришла  в
гости, чтобы поболтать с нею... Ты  себе  не  представляешь,  какой  она
стала сентиментальной и невыносимой! - пожаловался  он.  -  И  с  каждым
разом все хуже и хуже, Жермен стало очень трудно управляться с нею.
   - А как Жермен? Она согласилась ехать в Версаль?
   - Наотрез отказалась, - вздохнул он. - Мать в истерике, вчера пролила
море слез.
   - Придется искать новую горничную?
   - Да, но мать ничего не желает слышать, она привыкла к  Жермен,  хотя
это просто глупая корова. Но в таком возрасте  трудно  менять  привычки.
Например, когда у Жермен выходной - а он как  раз  сегодня,  -  мать  до
вечера места себе не находит.
   - А Жермен поздно возвращается домой? - закинула Олеся удочку.
   - Довольно поздно - часов в одиннадцать - двенадцать, а то  и  позже.
Она стремится использовать свой выходной на всю катушку и часто является
пьяной. Но мать ей все прощает, только бы  Жермен  оставалась  с  нею...
Глупая привязанность!
   - Наверное, это  тот  самый  компромисс,  о  котором  ты  говорил,  -
предположила Олеся. - Уж конечно, твоя мама прожила интересную жизнь,  и
вот под старость ей осталась только глупая служанка... Но она все  равно
цепляется за нее. И счастлива. Верно?
   - Малышка! - изумленно воскликнул Борис, глядя на нее и  одновременно
выворачивая руль и сигналя машине,  идущей  на  обгон.  -  Ты  настоящий
философ! Похоже, с тобой можно обсуждать все, что угодно?!
   - Ну, если хочешь... - Олеся рассмеялась. Ей подумалось, что никто  и
никогда не принимал ее всерьез.
   Особенно Саша. А если бы кто-нибудь решил поговорить с нею по  душам,
разве она не смогла бы поддержать разговор? Разве она  только  на  то  и
способна, что  продавать  водку  в  ночном  магазине  и  замирать  перед
камерон! Нет, она еще покажет всем им! Они узнают Олесю!  Особенно  этот
жирный боров! Какой он самодовольный, какой ограниченный, какой  старый!
Ни за что она не поверила бы, что он старше Саши всего  лет  на  десять.
Между ними была пропасть, целые века!
   А он тем временем продолжал болтать.
   - Вчера жена купила себе новый шампунь. К нему  прилагался  рекламный
буклет, его вручили ей в магазине. И знаешь, кто был на буклете? Ты!
   - Я? Уже вышла эта реклама? - подскочила она. - Правда?
   - Да, малышка, тебе ведь лучше знать.
   - Но я ничего не знала!
   - Странно, - усмехнулся он. - А я, когда увидел твое лицо  -  ты  так
хорошо получилась! - едва смог  справиться  с  собой.  Ты  знаменитость,
девочка моя, мне надо быть очень осторожным, чтобы  тебе  не  повредить!
Это может испортить тебе карьеру!
   - В самом деле... - прошептала Олеся, хотя думала в этот миг вовсе не
о карьере. Ей на ум снова пришли Катрин и Анн. Они  ведь  тоже  ходят  в
магазины, Катрин моет голову, а если уже вышла реклама... Она  никак  не
ожидала, что агентство сработает с такой оперативностью,  ей  захотелось
выть  от  собственного  промаха!  Как  она  могла  знакомиться  с  этими
ребятами, когда знала, что еще немного - и ее лицо узнает весь Париж,  а
потом - весь мир!
   - Ты расстроилась? - Борис протянул руку  и  погладил  ее  по  голому
колену. - Знаешь, что сказала Ирен?
   - Кто такая Ирен?
   - Моя жена. Знаешь,  что  она  сказала,  увидев  твое  лицо?  Что  ты
очаровательна. Так и сказала. А уж услышать такое от Ирен...
   - Я думаю, она ни за что бы так не сказала,  если  бы  знала,  кто  я
такая... - пробормотала Олеся, с трудом отвлекаясь  от  своих  невеселых
мыслей. - Но ты, конечно, держался молодцом?
   - Будь спокойна, я тебя не выдал.
   Потом они остановились возле дома, где жил Борис, и вместе  поднялись
наверх. Олеся чувствовала лихорадочное возбуждение, вся горела,  но  при
этом ей было совсем не  страшно.  Борис  тащил  два  больших  пакета  из
магазина деликатесов.
   - Сегодня мы пьем шампанское, - сказал он. - И я купил устриц.  Самый
сезон! Маленькая, ты немного устала? Я вижу, ты какая-то бледная...
   - Это ничего, съемка... - пробормотала она. - Я приму душ.
   Она вовсе не собиралась мыться, когда  шла  сюда,  но  в  эту  минуту
поняла, что ей просто необходимо  остаться  одной  на  некоторое  время,
иначе возбуждение возрос-то бы с  опасной  быстротой  Горячая,  а  потом
прохладная вода ее немного успокоила. Все стало проще,  осуществимей.  В
сущности, ничего трудного не было.  Конечно,  он  толстый.  Конечно,  он
мужчина. Но он  трус,  Олеся  нападет  внезапно,  он  ничего  не  сможет
сделать. Он просто не поймет, что случилось. Она  принимала  душ  в  той
ванной комнате, которая принадлежала Ирен, и в конце концов вытерлась ее
полотенцем.
   Раздался стук в дверь, заглянул Борис. Он увидел голую Олесю и  нежно
пробормотал:
   - Ах, моя лапочка . Дай, я тебе помогу!
   Отнял у нее полотенце, принялся вытирать ей спину, плечи, покрывая их
влажными поцелуями.  Она  стояла  смирно,  немного  подрагивая  от  этих
прикосновений, стараясь сдержать в себе отвращение. "В последний раз,  -
говорила она себе. - Подумать только, больше этого не  будет,  я  с  ним
рассчитаюсь!" В этот миг Борис  казался  ей  грязным  насильником,  хотя
когда-то она сама ему уступила - сразу, без сопротивления, просто, чтобы
отомстить Саше за молчание.
   - А теперь, моя лапочка, кушать... - ласково приговаривал он, проводя
ее в столовую. - Я обо  всем  подумал.  Вот  кальмары.  Ты  ведь  любишь
кальмаров? Тебе нужно есть побольше морских продуктов, тебе  нужен  йод.
Ты такая худенькая. Я боюсь за твои легкие. Ты не кашляешь?
   - Я не Травиата, - мрачно ответила она, усаживаясь  за  стол.  Вместо
халата на ней было влажное полотенце, она задрапировалась в него, как  в
римскую тогу. - Знаешь такую оперу?
   - А почему бы нам не  пойти  в  "Гранд-опера"?  Ты  любишь  оперу?  Я
открываю в тебе все новые достоинства. Ирен ее просто терпеть не  может,
но ходит по обязанности. Ты  себе  не  представляешь,  как  она  скучна!
Сколько вещей делает только потому, что так принято!  О,  такая  женщина
очень хороша, чтобы управлять домом, бюджетом,  но  развлекаться  с  нею
невозможно!
   - Мы не сможем пойти в "Гранд-опера", - заметила Олеся, принимаясь за
устриц.  Она  уже  научилась  их  есть  -  устрицы   заранее   разделаны
специальными щипцами, нужно взять раковину, полить ее немножко  лимонным
соком и высосать оттуда содержимое. Устричный сок  ледяной,  после  него
шампанское кажется тепловатым.
   - Почему, моя радость?
   - Потому что тебя там могут узнать твои друзья с женами,  -  пояснила
Олеся. - А ты ведь не захочешь, чтобы они рассказали Ирен?
   - О Боже мой... - вздохнул Борис. Сам он к устрицам  не  притронулся,
сидел, неловко скорчившись на стуле, поглаживая рукой левый бок.
   - Почему ты не ешь? -  Олеся  подняла  на  него  глаза,  уже  немного
осоловевшие от шампанского. - Очень вкусно.
   - Так, что-то сердце... - пробормотал он. - Не  знаю  даже  почему...
Это еще в офисе началось. Но это ничего, сейчас пройдет.
   - Ты развлекаешься с больным сердцем? -  насторожилась  Олеся.  Такая
деталь еще больше ее обрадовала. Она не  чувствовала  к  нему  ни  капли
сочувствия.
   Сердце? Прекрасно. Больное  сердце  ей  поможет.  Это  глупое  жирное
сердце, не русское и не французское, может быть, оно потому и болит, что
знает - недолго ему осталось биться. Оно умнее своего хозяина.
   Борис пытался изображать беззаботное веселье, видимо, ему не хотелось
выглядеть перед Олесей стариком,  но  она-то  видела,  какие  усилия  он
прилагает для того, чтобы улыбнуться.
   - Шампанского? - спросил он, наклоняя бутылку над ее бокалом. -  Пей,
мой зайчик.
   - Спасибо, это очень кстати, - промурлыкала она. -  Знаешь,  в  такие
вот вечера мне совсем не хочется уезжать из Парижа.
   - Когда ты уедешь, я буду очень страдать.
   - Очень?
   - Ты мне не веришь... Но, милая, я сам не понимаю, в чем  дело...  Не
буду тебе врать, что  у  меня  никогда  не  было...  Ну,  ты  понимаешь,
приключений. Но ты - это что-то совсем другое.
   - Конечно другое, - злорадно ответила она, выпивая половину бокала.
   - Что? Ах да. - Он поморщился, снова погладил себя по левому боку.  -
Не обращай на меня внимания, пей. Это бывает. Так о чем  я  говорил?  Ты
будешь очень мучить меня, если уедешь - А я обязательно уеду. Почему  ты
сказал "если"?
   - Потому что... У меня появилась одна идея, не знаю только, как  тебе
сказать. Если бы я помог тебе здесь остаться, у  меня  есть  влиятельные
друзья...
   - Нет - испуганно ответила Олеся. - Нет, я не соглашусь!
   Борис помрачнел, исподлобья взглянул на нее. Она опомнилась,  сменила
тон:
   - У меня же там мать, отец, братья... Нет, я не могу. Прости! Я  тебе
очень благодарна за предложение, но.. Это невозможно.
   - Я понимаю . - вздохнул он. - Ты привязана к своей семье.
   - Да, очень привязана! - солгала она.  На  самом  деле  она  даже  не
скучала  по  родственникам.  Иногда  вспоминала  братьев  -  кто  теперь
помогает им делать уроки?
   Наверное, совсем оболванились  без  нее.  Но  у  нее  даже  мысли  не
возникало, что она снова будет жить с ними.
   Нет, не для этого она решилась сделать такой шаг!
   - Поешь салат, - предложил Борис, делая  вид,  что  уже  забыл  о  ее
невежливом возгласе. - Замечательный салат. Я все время  думал  о  тебе,
даже Ирен заметила.
   Она все замечает, иногда не знаешь, так ли она мало  осведомлена  обо
мне... Наверное, что-то подозревает, но не больше.
   - Скажи, - Олеся жевала хрусткие, свежие листики салата,  -  если  бы
она развелась с тобой, ты бы огорчился?
   - Это слишком сильно изменило бы мою жизнь, -  признался  он.  -  Это
трудно. Но иногда я задумываюсь об этом.
   - А твоя дочь? Ведь ты не хотел бы ее потерять? - Олеся расспрашивала
его с каким-то  садистским  удовольствием  -  По-моему,  ты  никогда  не
порвешь с семьей по своему желанию.
   - Я не так воспитан. Моя мать...  Она  обожала  своего  мужа,  всегда
говорила, что это был лучший человек на свете. Она до  сих  пор  плачет,
когда вспоминает его. Не знаю. По-моему, папа тоже изменял  ей,  но  она
как-то забыла об этом. С возрастом все  забываешь.  Мне  он  никогда  не
казался лучшим в мире человеком. Это был самый обычный человек, со всеми