временно пытаясь увернуться от  его
ладони, которая закрыла ей глаза и нос, и вот пистолет у него в руке,  в
левой, очень неудобно, он не умеет стрелять, он не умеет, не  умеет,  не
умеет...
   Не было выстрела - Феликс его не слышал А было лицо девицы, с которым
случилась ужасная вещь - посередине, на месте носа, появилась  дыра.  Он
тупо смотрел на эту дыру, пока его не  вывернуло  прямо  ей  на  колени.
Тогда он отскочил в сторону, все  еще  сжимая  в  левой  руке  пистолет.
Больше всего в этот момент его почему-то волновало то,  что  он  весь  в
собственной блевотине - ужасно неприятно! Надо помыться.  Рубашку  можно
выбросить. Она вся в крови. Как тут душно,  Боже  мой...  Матерь  Божья,
Пресвятая Дева, помоги мне! Надо помолиться, как  учила  бабушка...  Она
говорила, что если от души помолишься, все пройдет.
   Главное - не переврать слова. Если правильно произносить  слова,  все
наладится. Ave, Maria! Gratia plena, Dominus  teciim,  benedicta  tu  in
mulieribus, et benedictus fructas ventris tui Jesus. Все, больше  он  не
может, его снова тошнит, бабушка! Как там  дальше.  Боже  мой,  славься,
Мария, Пресвятая Дева, благословенна ты в женах и благословен плод чрева
твоего - Иисус... Он не помнит дальше, забыл, все скверно, никто ему  не
поможет, пистолет выпал из его руки.
   "Это сделал я? - спросил он себя, не  в  силах  нагнуться,  подобрать
пистолет, сделать хоть одно движение. - Не  правда.  Я  не  способен.  Я
убил! Конец. Это конец. Меня видели, когда я шел сюда.  Меня  опишет  та
девчонка со щенком. Что делать? Эта сука ничего не сказала!  -Я  убил  в
порядке самообороны, это легко доказать. Пистолет был у нее. Она скупает
краденые вещи, всякие вещи, теперь ясно. Лиза принесла ей...
   Где? В шкафу?!" Он бросился к одному из шкафов,  стоящих  в  комнате.
Второй,  с  застекленными  дверцами,   был   набит   какими-то   старыми
скомканными газетами. Феликс рванул дверцы, увидел на  полках  множество
сверточков разной величины, в углу лежали два огромных.
   Он рванул газету на верхнем, увидел пушистый черный мех, выругался. В
другом был коричневый мех необычайной красоты, он узнал  соболя.  У  его
матери была коротенькая, очень кокетливая шубка из  кусочков  соболя,  а
здесь шуба была из цельных пластин.
   Феликс принялся потрошить сверточки поменьше,  которых  было  великое
множество.  Из  многих  выпадала  чепуха:  тонкие  обручальные  колечки,
какие-то серебряные брошки сомнительной ценности, но встречались вещи  и
поинтереснее - например, сцепленные друг с другом  изумрудные  серьги...
Феликс повертел их в руках, плюнул, сунул обратно. Наконец он  дошел  до
часов. Он прекрасно запомнил их тогда, у  ломбарда,  и  теперь  сунул  в
карман. Туда же пошла и бумажная обертка, на которой значилось:
   "400 наличн.". Он принялся за другие сверточки, с трудом удерживая их
в  руках.  "Чепуха,  чепуха,  какая  все  чепуха...   -   бормотал   он,
разворачивая бумажки и швыряя их обратно в шкаф. - Это все  не  то,  это
все ширпотреб... Чертова девка, куда она все это сунула?!"
   Он боялся оборачиваться, боялся увидеть  изуродованный  труп,  боялся
даже подумать, как он будет выходить из комнаты... Ведь придется  что-то
сделать с креслом, оно загораживает выход. Он убил ее  не  нарочно,  это
была простая самооборона.
   В первом шкафу не оказалось ничего, что имело бы для  него  ценность.
Закусив губу, он бросился ко второму, тому, который был набит  газетами.
В следующий миг обнаружилось, что в газетах  находились  разные  вещи  -
какие-то  страшно  измятые  вечерние  платья,  кофточки  всех  цветов  и
размеров, идиотские сапоги с фигурными  каблуками,  сумочки  -  лаковые,
кожаные, парчовые, очки в дорогой оправе, даже флакон с  духами.  Феликс
выругался, когда вывалил все это на пол и расшвырял по сторонам.
   - Дрянь! Чертовка! - ругал он покойницу, которая  все  еще  сидела  в
своем кресле, раскинув руки по обеим его сторонам. - Это же все  не  то!
Куда она это дела?!
   В комнате стояло  множество  старой  пыльной  мебели,  он  растерянно
оглядывался, смутно соображая, где еще стоит поискать. Думать  ему  было
трудно, и еще труднее было бороться с диким желанием убежать отсюда  сию
секунду! Он уговаривал себя: "Сейчас, сейчас,  вот  только  найду...  Не
может быть, чтобы ничего не было, или я тогда ошибся? Нет, я  ее  видел,
она вышла из той квартиры, в руке у нее была сумка, значит, она  кое-что
продала... Часы - это для отвода глаз, знаю я  такие  штучки...  Неужели
она продала все этой твари?! Нет, не может быть, у кого имеется  столько
денег... Точно не у этой..."
   Наконец ему  повезло.  В  глубине  шкафа  стояла  треснувшая  дешевая
сахарница. Стояла так мирно и невинно, что он сразу  что-то  заподозрил.
Уж очень она не вязалась с тряпками, которые ее прикрывали!  Он  вытащил
сахарницу, поднял крышку... Оттуда прямо ему в глаза блеснул  ряд  синих
камней...
   Феликс затаил дыхание. Потом медленно, как будто камни были  живые  и
могли его укусить, вытянул из сахарницы длинный змеящийся браслет тонкой
работы. Восемь сапфиров неодинаковой величины, чистые, умытые,  глубокой
лиловости камни, уж в этом-то он понимает,  будьте  спокойны!  Оправа  -
серебро, узор  в  стиле  модерн,  металл  совсем  черный,  браслет  явно
давным-давно не чистили. Только  в  одном  месте  на  серебре  блестящая
царапина - проверяли металл.
   - Вот оно что...  -  процедил  он  сквозь  зубы.  -  Вот  это  другой
разговор! Вот почему ты молчала!
   Он посмотрел на труп с какой-то благодарностью.
   По крайней мере, теперь он знал, что  явился  сюда  не  зря.  Браслет
просто изумительный, время сходится. Десятые годы, начало  века.  Работа
редкой  красоты,  а  таких  сапфиров  теперь  не  найдешь...   Разбитое,
окровавленное подобие человеческого лица, которое смотрело  на  него  из
кресла, привело его в себя. Он сунул браслет к часам, в  карман  куртки,
задернул "молнию". Только теперь он сообразил, что к этой  девице  могли
пожаловать  и  другие  гости.  То,  что  она   парализована,   исключало
возможность переждать их приход, сделать вид, что никого нет  дома,  что
хозяйка ушла. Непременно решили бы, что с нею что-то случилось, взломали
бы дверь... А куда ему деваться? С третьего этажа прыгать?
   Когда Феликс подумал об этом,  его  даже  пот  прошиб.  Он  торопливо
осмотрел комнату, прикидывая, как уничтожить следы. Но он  притрагивался
слишком ко многим вещам и среди них было столько мелких!
   Он вспомнил все предметы из обоих шкафов, и ему на миг стало дурно  -
ни за что не вытереть столько отпечатков  пальцев!  Он  тут  же  одернул
себя: "Это все равно, никто меня не найдет!  Отпечатки  пальцев  чепуха,
это имеет смысл, только когда кого-то подозревают и можно найти  пальцы,
с которых снимут отпечатки... А сейчас я вместе с моими пальцами исчезну
отсюда навсегда!" Он увидел пистолет, лежавший на полу.  Поднял  его,  с
опаской осмотрел.
   Ничего особенного. Игрушка. Как же он выстрелил?
   Теперь Феликс ни за что не смог бы повторить этого действия. Пистолет
как-то сам собой полез к нему в карман и  прочно  там  застрял.  У  него
мелькнула смутная мысль, что пушка  пригодится.  Он  что-то  слышал  про
предохранитель, который помешает этой игрушке выстрелить ему в бок, если
он случайно прижмет его локтем, но  не  решился  его  найти.  "Разберусь
потом, а сейчас вон отсюда!" Феликс застегнул куртку  до  самого  горла,
чтобы скрыть запачканную белую рубашку. На куртке следов крови не  было,
джинсы тоже были черные, он ощущал мокрое пятно на бедре, но его  совсем
не было заметно. Теперь надо было что-то сделать с креслом. Он  старался
не смотреть в лицо трупа  и  едва  смог  заставить  себя  ухватиться  за
поручни, двинуть кресло вбок. Получалось плохо, колеса мешали, и  девица
была тяжелая. В конце концов он освободил себе проход, подбежал к двери,
приник к ней ухом. В подъезде было тихо. Но  зато  в  квартире,  которая
была над ним, он отчетливо слышал ругань.
   Ругались мужчина  с  женщиной,  потом  оглушительно,  над  самой  его
головой, хлопнула дверь, на лестнице раздались тяжелые быстрые шаги.
   - Ну и убирайся! - визгливо прокричала вслед женщина, и  дверь  снова
хлопнула.
   Он вытер пот со лба. "Если тут такая  слышимость,  наверное,  выстрел
слышали во всем этом проклятом доме... - соображал он. - Черт, как я  не
подумал об этом... И она так орала, когда мы  дрались...  Наверное,  они
точно слышали... И выстрел в конце... Но если все слышали  -  почему  не
пришли узнать, что тут творится? Может быть, здесь часто орали,  они  не
удивляются таким сценам... Кажется, он  уже  спустился...  Больше  ждать
нельзя!"
   Феликс осторожно открыл  замки,  потянул  на  себя  дверь,  вышел  на
лестничную площадку... И оцепенел: мужчина лет тридцати, судя по  всему,
тот самый, что только что спустился сверху, стоял площадкой ниже,  возле
маленького окна, и закуривал сигарету. Лицо у него было мрачнее тучи, он
едва взглянул на Феликса и снова уставился  в  окно.  Феликс  едва  смог
заставить себя  отцепиться  от  двери.  Нельзя  было  обращать  на  себя
внимание, пугаться, прятаться. Вышел так вышел.
   И ничего тут особенного нет.
   Когда он поравнялся с мужчиной,  тот  неожиданно  повернул  голову  и
спросил:
   - Не знаешь, который час?
   - Я?! - чуть не вскрикнул Феликс, но  тут  же  взял  себя  в  руки  и
посмотрел на свои часы. - Половина двенадцатого.
   - Вот блядь! - выразительно прокомментировал  тот.  -  Прости,  друг,
спасибо.
   Только тут Феликс понял, что мужчина совершенно пьян, от  него  несло
одуряющим запахом дешевой водки. "Даже если запомнит  меня,  описать  не
сможет, - пронеслось у него в  голове,  и  он  быстро  побежал  вниз  по
ступеням. - Все-таки мне везет, хоть немного..." Он выскочил  на  улицу,
поднял воротник куртки и быстрым шагом направился к метро.
 
*** 
 
   Лиза чувствовала себя как-то странно. Может  быть,  потому,  что  уже
отвыкла от хорошей жизни, от вкусной  еды,  от  дорогих  сигарет...  Она
только  что  съела   очень   плотный   завтрак,   сварила   себе   чашку
замечательного кофе и теперь сидела на диване, скрестив ноги по-турецки,
осторожно дула в чашку, отпивала кофе мелкими  глоточками  и  радовалась
жизни. И все это  было  хорошо,  но  все  же  было  что-то...  Она  даже
понимала, что мешало ей  быть  по-настоящему  свободной  и  беззаботной.
Деньги. Эти деньги не радовали  ее,  совсем  не  радовали.  Ее  радовало
только то, что она на них купила. Солидный запас  мяса  в  холодильнике,
конфеты,  печенье,  два  блока  сигарет  с  ментолом,   бутылка   ликера
"Амаретто", чтобы добавлять в кофе, несколько баночек любимых  консервов
- фасоль в томате, печень трески, морская капуста... В  серванте  лежали
две упаковки с колготками, купленными тоже вчера.
   Все колготки, привезенные в эту квартиру из прежней, давно порвались,
а новые купить было просто не на что. Все это ее радовало,  и  в  то  же
время глубоко унижало. Она поняла это только сейчас.
   "Деньги-то ворованные, - объясняла она себе.  -  И  значит,  все  эти
вкусности и колютки тоже ворованные. До чего я дошла, ворую колютки... И
самое удивительное, даже не думаю, какую гадость совершаю.
   Дрянь, обыкновенная ты дрянь, и больше никто! - ругала она себя. -  И
совершенно правильно сделал Олег,  что  бросил  тебя.  Я  бы  сама  себя
бросила, если бы могла. Ну вот, извалялась ты в  грязи,  выполнила  твой
блестящий план, ограбила квартиру, приняла участие в  этой  катавасии  с
трупом в  шкафу...  Продала  часики  своей  собственной  жертве,  купила
килограмм свинины, десяток яиц... А дальше-то что?! Надолго тебе  хватит
этих денег?! Сто баксов отдать Наташке, с ума  надо  сойти!"  И  тут  же
останавливала себя: "Не в Наташке дело, и правильно, что дала ей  денег,
по крайней мере, она отвязалась. Дело в тебе самой. Что ты будешь делать
дальше?! У тебя осталось около двух миллионов.
   При скромной жизни ты протянешь месяца  три,  не  больше.  В  обычной
ситуации этих денег тебе не хватило бы и на месяц! Ну вот тебе  эти  три
месяца, и что ты будешь с ними делать?! Валяться на продавленном диване?
Жрать куриные окорочка? А дальше-то что?"
   Когда подобные вопросы задавали ей мать и брат,  Лиза  дико  бесилась
или просто отмалчивалась. Совсем другое дело, когда они звучали у нее  в
голове. Тут злиться и молчать было бесполезно, приходилось думать. Но  к
утешительным выводам она не пришла. "Я бездарная, перезрелая,  порочная,
преступная даже девица в критическом возрасте... - решила  она  в  конце
концов, отставив в сторону пустую чашку. - Ничего  не  умею,  всю  жизнь
просидела на чужой шее. Ничему  не  научилась,  английский  окончательно
забыла, да и кому нужен язык на таком уровне, как у меня . Обратиться  к
Андрюхе, чтобы он взял меня к себе?" Она пришла в полное  уныние,  когда
представила себя работающей на компьютере под наблюдением брата.
   Нащупала завалившуюся за диван газету, которую купила вчера на лотке.
Ее интересовали  объявления,  где  предлагалась  работа.  Она  увлеченно
принялась их читать, некоторые даже вслух. "Требуется  горничная  старше
35 лет, оплата 5  долларов  в  час...  Молодец,  мужик,  широко  живешь.
Требуется горничная, тут возраст  не  указан.  Позвонить?  Полы  я  мыть
умею..."
   Она отчеркнула  объявление  и  принялась  читать  дальше.  "Требуется
горничная... Тьфу, сколько горничных требуется, неужели столько  ленивых
жен? Требуется...
   Оплата - 7 долларов в час. Требуется женщина  для  ухода  за  лежачим
больным. Оплата... Ой, какой  мизер!  Даже  читать  дальше  не  стоит...
Требуется... Молодая девушка европейской наружности, не старше  двадцати
пяти лет...  Тоже  горничная...  Здорово!"  Лиза  вздохнула,  пролистала
несколько страниц и взялась за объявления  под  рубрикой  "Ищу  работу".
Работу искало такое множество людей самых  разных  профессий,  на  самых
разных условиях, что она окончательно пала  духом  -  у  нее-то  никакой
профессии не было, и она даже засомневалась,  что  смогла  бы  выполнять
роль горничной.
   - А это еще что  такое?!  -  захохотала  она  вдруг,  наткнувшись  на
объявление,  кокетливо  обведенное   рамочкой.   -   "Высокая   стройная
блондинка, внешность фотомодели, ищет работу горничной у  состоятельного
европейца" Класс! А что надо написать мне? "Высокая  стройная  брюнетка,
внешность - мало не покажется, ищет кого угодно, чтобы выкачать немножко
деньжат..."
   Она швырнула газету прочь, листы с шуршанием разлетелись по  комнате.
Лиза откинулась на подушку и уставилась в  потолок.  Мгновенная  вспышка
веселости прошла, и ее снова охватила  тоска.  "Нет,  это  бесполезно...
Девушке моего возраста и в моем положении остается только одно - панель.
Или  уж  состоятельный  европеец.  Лучше  уж  просто  дать   объявление:
"Продается Лиза, в хорошем состоянии".
   В дверь позвонили, она так и подскочила. Ей почему-то подумалось, что
снова пришла Анна. Но она тут же  отмела  эту  мысль.  "Анна  сейчас  на
работе, Олег вернулся, она сама сказала... Андрюха?  Он  тоже  работает.
Мать? Исключено. Она мне даже не звонит, я ей надоела. Кто тогда?  Никто
не знает, где я живу".
   Звонок повторился, Лиза осторожно сползла с дивана, запахнула  халат,
сунула  ноги  в  мягкие  тапочки,  тихонько  подошла  к  входной  двери,
прислушалась.
   Тихо. Да и что она ожидала услышать, ведь звонившего отделяла от  нее
тамбурная дверь! Она уже научилась определять по слуху, откуда звонят  -
звонок на двери квартиры звучал глуше, чем звонок на тамбурной двери.
   Лиза отперла замки, высунулась. Так и есть, тамбурная дверь  закрыта,
кто-то там стоит. Она сделала несколько шагов и спросила: "Кто?"
   - Лиза... - послышался знакомый голос, и она ахнула.
   - Что тебе здесь надо? - спросила она:
   - Это ты, Феликс?
   - Я, открой Дважды просить не пришлось. Она не боялась  этого  парня,
сама не могла понять почему. И  ей  ужасно  хотелось  поговорить  с  ним
начистоту. Еще сегодня утром она раздумывала, как бы ей его найти, чтобы
выяснить, что значила вся эта слежка, и вот он явился сам.
   Щелкнул замок, Феликс проскользнул в  полумрак  тамбура,  остановился
перед нею, и Лиза впервые заметила, что он выше ее. В  прошлый  раз  она
была на каблуках, и потому смотрела на него  немного  сверху  вниз,  как
вообще привыкла смотреть на  людей  из-за  своего  роста.  Ни  слова  не
говоря, она  прошла  в  квартиру,  он  молча  двинулся  за  ней.  Только
оказавшись на кухне, она повернулась и спросила:
   - Ну что? Образумился?
   Он неопределенно пожал плечами, это могло  значить  что  угодно  -  и
"да",  и  "нет".  Лиза  не  удовлетворилась  этим  жестом  и  настойчиво
повторила:
   - Я тебя спрашиваю, ты пришел объясниться?
   - В любви? - мрачновато ответил он.
   - Ты давай не остри! - строго сказала  она.  -  В  любви  объяснишься
потом, а сперва расскажи, почему ты за мной тогда следил. Я тебя  отсюда
не выпущу, пока не скажешь. И не отпирайся! Уж если ты даже  номер  моей
квартиры знаешь! Кстати, откуда?
   - Я его в самый первый день узнал, - как-то туманно ответил он.
   - Не поняла?
   - Лиза, я тебя прошу... У тебя кофе есть? - жалобно проговорил он,  и
снова показался ей совсем юным, шестнадцатилетним.
   - Ты что, кофе попить пришел?! - возмутилась она. - Ну артист! А если
я милицию вызову?
   - Зачем... - Он говорил  очень  устало,  глаза  были  потухшие,  губы
слегка подрагивали... Лиза  присмотрелась  к  нему  и  вдруг  прониклась
жалостью - человек в самом деле сильно нуждался в кофе. Ни слова  больше
не сказав, она насыпала в турку две ложки с горкой, добавила сахара, два
тонких ломтика лимона, залила все горячей водой из чайника  и  поставила
на плиту.
   Потом закурила,  повернулась  лицом  к  окну,  к  Феликсу  спиной,  и
принялась ждать, когда вода вскипит и когда он заговорит. Вода  вскипела
первой - Феликс не издал ни звука.
   - Ну вот. - Она поставила перед ним полную чашку. -  Десять  тысяч  с
тебя.
   - Что? - замученно спросил он, поднимая глаза.
   - Я говорю, с тебя десять тысяч, здесь частное  кафе.  Да  пей,  пей!
Горе мое...
   Он начал пить, сразу обжегся, и она окончательно разжалобилась:
   - Ну что ты как пятилетний! Даже подуть не умеешь! И  вообще,  что  с
тобой случилось?
   - А по мне видно?
   - По тебе не только это видно.
   - А что?! - Он почему-то провел руками по куртке, затравленно оглядел
себя с ног до головы. - Что-то не в порядке?
   - Ты сам не в порядке. Ладно, сперва попей, потом будем говорить.
   Она тоже налила себе полную чашку, примостилась  за  столом  напротив
гостя и принялась его разглядывать. Что-то в нем изменилось, только что?
Все то же лицо, все те же длинные волосы, темные, шелковистые, наверное,
очень мягкие на ощупь. Глаза с длинными  ресницами,  опущенные  в  чашку
глаза.
   Цвет  лица!   Его   нежный   оттенок   исчез,   лицо   Феликса   было
пепельно-серым, измученным, под глазами виднелись синеватые  тени.  Лиза
различила даже легкую испарину над верхней губой. И снова он не  смотрит
ей в глаза.
   - Слушай... - осторожно начала она. - Я понимаю, что ты просто так не
пришел бы... Что-то случилось, я тебе нужна зачем-то,  да?  Объясни  мне
хоть что-нибудь.
   - Опять начинается! - Он резко поставил чашку на стол,  и  она  вдруг
испугалась его глаз - они были  одновременно  бешеные  и  усталые  -  Ты
можешь помолчать, я не могу больше слушать вашего вранья!
   - Я... Ничего не поняла! - честно ответила Лиза. - Пока врешь  только
ты!
   - Да уж, конечно! - ядовито фыркнул он. - Все вы, бабы, одинаковые!
   - А вот это уже пошлость, сынок, - заметила она. -  Во-первых,  я  не
баба. Во-вторых, я не все.
   А в-третьих, я от тебя просто обалдеваю. Пришел и устроил мне  сцену!
Тебя что, девушка бросила?
   - Уж такая была девушка. - протянул он, снова берясь за кофе. - Лиза,
я тебя прошу! Дай мне сперва сооб