Олеся не сводила с него  влажных,  умоляющих
глаз.  Наверное,  он  что-то  почувствовал,  потому  что  резко  одернул
кофточку и сказал:
   - Ничего страшного, тебя еще аккуратно зашили, видел я  такие  шрамы,
которые всю  карьеру  могли  поломать...  Надеюсь,  больше  под  нож  не
ложилась?
   Олеся даже головой не качнула. Она прекрасно уловила, что тот  зыбкий
момент, когда все тайное становится явным, уже позади, он все понял, все
увидел в ее глазах. Она смотрела на него просто  и  откровенно,  как  бы
говоря: "Ну вот, теперь ты все уже знаешь, давай решай, что нам  делать,
потому что я без тебя жить не могу".
   - Знаешь, девочка моя, - совершенно серьезно заявил он, встретив этот
взгляд, - я тебя сразу хочу предупредить. Если про нас  пойдут  какие-то
слухи, ты сама понимаешь,  никакой  победы  в  конкурсе.  Если  художник
протягивает свою любовницу, это ломает его репутацию.
   Не говоря уже о девушке.
   - Но я не твоя любовница. - Она впервые назвала его на "ты",  впервые
говорила совершенно открыто. - Пока нет.
   - Ну ты даешь! - тихо прошептал Саша, округляя глаза. - Жмешь на газ,
верно? Ты, наверное, думаешь, что если ты не переспишь со мной,  я  тебе
не помогу с конкурсом? Так обо  мне  думаешь,  да?  Этакий  Серый  Волк,
который ест Красных Шапочек?
   - Почему?.. - искренне удивилась она. - Я вовсе не  думаю,  что  тебе
это надо. Наоборот, я по всему вижу, что тебе до меня нет дела.
   - О Боже мой... Говори тише. - Он досадливо посмотрел на дверь.
   Она  испугалась,  сложила  руки  на  груди,  как  бы  умоляя  его  не
сердиться, и быстро зашептала:
   - Саша, ну пойми, я не ради  конкурса!  Я  сразу,  как  увидела  тебя
тогда, все поняла! Знаешь, как я  страдала!  Ты  на  меня  кричал,  даже
ударил как-то раз...
   - Серьезно? - Он озабоченно нахмурился, пытаясь вспомнить. -  Слушай,
ты не придумала?
   - Нет, ударил, когда я умывалась  с  мылом...  -  счастливым  голосом
напомнила она, словно речь шла о букете роз. - Клянусь тебе,  мне  никто
не нужен, никто, я никого, кроме тебя, видеть не могу! Мне и конкурс  не
нужен, правда! Ну наплюй ты на конкурс, если мне  не  веришь!  Хочешь  -
прямо сейчас, прямо здесь?!
   - Я не думал, что ты такая...  -  пробормотал  он.  -  Такая  тихоня,
такая...
   - Только не говори "Снегурочка"! - поморщилась она. - Мне эта кликуха
уже надоела! Знаешь, пока я не встретила тебя, я сама  не  знала,  какая
я...
   Но я поняла, что могу очень многое  сделать,  понимаешь?  Ради  того,
чтобы ты... - Тес!
   - Я говорю тихо, - возразила  она,  косясь  на  дверь.  -  Она  может
подслушать?
   Олеся уже говорила так, словно они стали любовниками, принимала его в
сообщники, и он не отвергал  этого  тона.  Смотрел  почти  весело,  тоже
входил в игру.
   У Олеси дух захватывало,  когда  она  видела  его  глаза.  Совершенно
обычные голубые глаза? Бросьте! Совершенно необычные,  хотя  бы  потому,
что она их любила!
   - Что будем делать? - спросила она, улыбаясь ему чуть-чуть,  уголками
губ. Такой улыбки у нее раньше не было, она родилась вот только  что,  у
него на глазах - улыбка обольщающей женщины, женщины счастливой.  И  все
ощутимей становилась ее власть  над  ним  -  начинающаяся  с  намека,  с
откровенного взгляда... Девочка, которая умывалась мылом, которую  можно
было  ударить,  обругать,  которой  можно  было  вертеть,   стремительно
превращалась в свою противоположность - Олеся физически чувствовала, как
становится все сильнее и уверенней в себе.
   - Что делать? - Он шутливо развел  руками.  -  Что  с  тобой  делать,
работать надо... Ты сегодня в настроении?  Можно  сделать  пару  пробных
фотографий.
   - Здесь?
   - А почему нет?  -  Он  на  глазах  помолодел,  сбросил  лет  десять,
оживился невообразимо. Она восхищенно наблюдала за этой  переменой  "Это
сделала я, нет, я еще только сделаю это!" -  стучало  у  нее  в  голове.
Больше ни о чем не стоило думать - зачем? Все шло само  собой,  все  шло
просто замечательно. Саша огляделся по сторонам, передвинул один юпитер,
велел Олесе встать посреди комнаты, попробовал свет...
   - Мы сегодня просто сделаем твое лицо, - бормотал он.  -  Черт,  твоя
кофточка...
   - Моя кофточка? А что такое?
   - Где ты ее купила?
   - На "Динамо", - призналась она. - А что - плохо?
   - Да нет, для "Динамо" в самый раз... - поморщился он. - Придется  ее
снять.
   - А... - Она лукаво посмотрела на дверь. - А твоя жена?
   - При чем тут она?
   - Ей не  понравится,  что  я  голая.  Ведь  на  мне  ничего  нет  под
кофточкой:
   - Подумаешь! - усмехнулся он. - Она и не такое видела.
   Эти слова отрезвили Олесю. Ясный день померк в  окне,  юпитер  светил
словно через черный фильтр.
   "Дура я, у него было сто таких девчонок,  как  ты,  и  чего  ты  себе
вообразила! - ругала она себя, снимая кофточку,  швыряя  ее  в  угол.  -
Идиотка! Молчи теперь!"
   Саша принес свою камеру, навел объектив на  Олесю,  пристроился  чуть
ниже, присел, выпрямился, вздохнул.
   - Ну и что это значит? - спросил он своим рабочим голосом.  -  Почему
такое кислое лицо? Лимоны рекламируешь?
   - Макароны, - мрачно ответила она.
   - Для макарон у тебя фигура не та, - издевательски заметил  он.  -  А
серьезно, почему? Я что-то не то сказал? Ты меня больше слушай.
   Она  молчала,  только  поводила  глазами  по  комнате,  стараясь   не
встречаться с ним взглядом. "Расплачусь сейчас, - подумала она. - Вот он
обрадуется!
   Удачный будет кадр! Бессердечная свинья, вот он кто...
   Ему нужно только мое лицо на  бумаге,  только  свое  профессиональное
честолюбие... Он, видите ли, меня открыл! Подумаешь, счастье!  Спокойно,
не реветь!"
   Она подняла подбородок повыше, это было старое испытанное средство на
такой случай. Действительно стало полегче.
   - Олеся, - прежним деловым тоном заявил он. - Если так  пойдет  дело,
нам придется попрощаться.
   - Угрозами ты ничего не сделаешь. - ответила она. - Мне все равно.
   - Да что с тобой?
   - Ничего. Я лучше пойду. Найди себе  другую  "ставку".  -  Олеся  уже
двинулась в угол, где валялась ее  кофточка,  но  он  перехватил  ее  на
полпути, обнял за голые плечи, прижал к себе. Его пальцы оказались на ее
крохотной груди, ей сразу стало жарко, трудно дышать.
   - Ну что? - тихо спросил он. - Тебе это надо?
   Тебе легче стало?
   - А тебе... Тебе ничего не надо? - прошептала она в ответ.  -  Совсем
ничего? Кроме фотографий?
   - Н-да... Я понял.  -  Он  не  отпускал  ее,  она  теснее  прижалась,
пользуясь моментом, который, может быть, уже не повторится. - Значит, ты
так видишь наше сотрудничество?
   Она  молчала,  предоставляя  говорить   ему.   Ей   было   совершенно
безразлично, что в эту минуту  может  войти  его  жена,  увидеть  своего
супруга с моделью в позе, которая исключала деловые отношения.
   - Пойми же, это очень сложно... - втолковывал ей Саша, тем  не  менее
не разжимая рук. -  Когда  у  нас  начнется  это,  станет  очень  трудно
работать. У  нас  должны  быть  нормальные  профессиональные  отношения,
понимаешь? А как иначе? Мне нужно  что-то  делать  с  тобой,  во  всяком
случае, я должен быть свободным.
   Иначе как я смогу тебе приказывать? К этому  примешаются  чувства,  и
тогда все пропало.
   - Почему? - настойчиво  спрашивала  она,  начиная  гладить  его  лицо
кончиками пальцев. Он досадливо отстранился, возразил:
   - Да как ты себе все это представляешь? У меня нет выхода. Или просто
сотрудничаем, или расстаемся. Ничего больше я тебе предложить не могу.
   - Почему? - Она повторила свою попытку, и теперь он был  послушней  -
ее пальцы скользили по  его  выбритому  подбородку,  обрисовывали  губы,
ласкали шею... - Почему ты так думаешь? Ты будешь свободен.
   - Любая связь в моем положении - это уже  несвобода.  А  если  кто-то
узнает?
   - И что?
   - 1 Будет скандал. Скажут, что я совращаю моделей.
   Скажут, что пропихиваю свою любовницу. Ты себе не представляешь...
   - Никто не узнает, глупый!
   - Хорошо, предположим. А где я буду тебя снимать? Студию мне никто не
даст, даже не надейся...
   Я вообще буду держать тебя в тайне до самого конкурса.
   - А здесь?
   - Ну вот мы и договорились! - досадливо воскликнул он. - Как мы будем
встречаться здесь?
   А если.:.
   - Она тоже ничего не узнает, - твердо сказала Олеся. - Она работает?
   - Да, но сейчас у нее как раз отпуск.
   - Большой отпуск?
   - Ты меня достала... - вздохнул он. - Кончится через четыре дня.
   - Значит, через четыре дня...
   Через четыре дня он сделал с десяток удачных фотографий.  Он  сказал,
что сильно ошибся в Олесе, что  недооценивал  ее,  что  в  ней  заключен
богатый потенциал... И еще сказал, что она очень мила. Ну просто  очень!
Она добилась своего - они стали любовниками. Правда, не все было гладко.
Его жена, видимо, что-то подозревала - однажды Олеся столкнулась с  ней,
когда она возвращалась домой, и  Лена  наградила  ее  таким  взглядом...
Пощечина не могла  бы  сказать  больше  этого  взгляда  -  завистливого,
угрожающего, просто  злого.  Потом  Олеся  попыталась  выяснить  причину
такого отношения у Саши:
   - Ты ей сказал?
   - С ума сошла, нет, конечно!
   - Тогда почему она так на меня смотрит? - допытывалась Олеся.
   - Она на всех так смотрит, кого я дома снимаю... - проворчал он.  Они
лежали  рядом  на  широкой  кровати,  в  супружеской  спальне,   в   его
квартире... Олеся с ненавистью рассматривала шкаф с одеждой, словно  это
шкаф был виноват во всем.
   - А спишь ты тоже со всеми, кого дома  принимаешь?  -  спросила  она,
поворачиваясь к нему и вкрадчиво начиная его ласкать.
   - Не будь такой дурочкой... - ласково  ответил  он.  -  Ты  -  вообще
исключение в моей практике.
   Я никогда не спал с моделями.
   - А с кем ты спал? Только с ней?
   - Тебе это очень важно? - поморщился он. - Слушай', я все  удивляюсь,
что ты во мне нашла? Я ведь не скрываю, сколько мне лет. Боже мой, у нас
разница...
   Она шутливо хлопнула его по губам:
   - Нашел из-за чего расстраиваться! Да с тобой ни один молодой  парень
не сравнится!
   - А у тебя было много молодых парней?
   - О! - восторженно крикнула она, подпрыгивая на  постели.  Ее  легкое
тело почти не продавливало матраца. - Ревнуешь?!
   - Мне просто  интересно...  Я-то  думал,  ты  совсем  девочка,  а  ты
оказалась... Ну не обижайся! -  засмеялся  он,  увидев  ее  помрачневшее
лицо. - Я тебе одно скажу, как женщина ты многого стоишь. Если, конечно,
не начинаешь требовать, чтобы я развелся.
   Да, она заговорила об этом почти  сразу  после  их  первого  свидания
наедине, совсем наедине, в пустой квартире. Ей бы и в голову  не  пришло
сказать такое, сказалось само собой, после того  как  она  вздрогнула  и
закричала под ним... Этот крик прорвал плотину изо  льда  и  снега,  под
которой  была  раньше  похоронена  ее  чувственность.  У  нее  было  два
сексуальных  приключения,  на  квартире  у  подруги,  одно  было   серее
другого...
   Одинаковые парни, которым нравились худые  блондинки.  Одинаковые  во
всем, даже в своей грубости, которую они выдавали за мужественность. Эта
мораль - мораль окраин, мораль детей из рабочих семей - отрицала  долгое
ухаживание, нежность, девичий стыд, внимательное отношение к партнеру...
Это было похоже на жареную сосиску с кетчупом, которую  съедаешь  в  два
приема, на улице,  на  глазах  у  прохожих...  С  од-,  ним  парнем  она
встретилась два раза, с другим - всего один. И решила, что дело того  не
стоит. Та же мораль уже подавала тревожные сигналы  -  не  превратись  в
проститутку И  все  кончилось  молчаливым  обожанием  Влада,  обожанием,
которое могло запросто перейти в брак - ранний, высокоморальный и  такой
окраинный . Как раз такой, в котором можно жить в  крохотной  квартирке,
на окраине, далеко от метро.
   Саша был нежен, терпелив и внимателен в постели.
   Он осторожно гладил ее хрупкое тело, которое до этого только тискали,
прикасался губами к се неразвитой груди,  играл  ее  длинными  волосами,
которые спускались до пояса . Она растаяла, как Снегурочка над костром.
   И слова хлынули сами, как весенняя вода:
   - "Я тебя умоляю, разведись! Я тебя прошу!
   Он привел ей тысячу  причин,  по  которым  не  может  этого  сделать.
Напоминал о своем сыне, о ее возрасте, о работе, о карьере... Она упорно
стояла на своем: "Разведись!" И когда начался конкурс, она думала  вовсе
не о победе. Она  даже  перестала  желать  победы,  потому  что  это  бы
разлучило ее  с  ним...  Она  даже  не  поинтересовалась,  кто  была  ее
соперница, с таким же типом лица, из-за которой ее  нарочно  "забыли"  И
когда жюри назвало ее имя: "Олеся Панфилова!" - она выступила вперед, не
понимая,  что  произошло,  не  слушая  завистливого  шепота  за  спиной.
Возможно, шептала та самая, но что ей было до нее...
   Они попрощались  сумбурно  и  напоследок  чуть  не  поссорились.  Она
рыдала. Говорила, что умрет в Париже, что не сможет  работать  с  другим
фотографом, что ей все равно, что она откажется. Он был растроган такими
бурными чувствами Олеси,  но  при  этом  назвал  ее  дурой,  которая  не
понимает, какое счастье ей привалило. Олеся уехала,  напоследок  взяв  с
него обещание - звонить каждую неделю! Пару раз он забыл это сделать,  и
тогда  она  сама  звонила   ему   домой.   Это   немного   научило   его
пунктуальности, но  зато  сильно  расстроило  ее  -  Саша  явно  начинал
забывать о ней.
   Она металась, как загнанный  зверь,  работала  через  силу,  потеряла
сон... Тогда-то и появился Борис.
   Его привел на съемку какой-то приятель. Олеся не обратила бы на  него
никакого внимания, если бы он  не  уставился  на  нее  своими  выпуклыми
стеклянистыми глазами и не проел в ней взглядом дыру. Тогда ей  пришлось
ответить ему тем же - она раздраженно посмотрела на него. Он принял  это
за приглашение, двинулся  к  ней  и  неожиданно  по-русски  спросил,  не
согласится ли  она  принять  его  скромное  предложение  и  поужинать  в
ресторане? Ему очень хочется поговорить  с  кем-то  из  России,  он  сам
никогда там не бывал, хотя русский по происхождению... Она  в  тот  день
была так зла на Сашу, что приняла это приглашение,  хотя  подобные  вещи
были строго-настрого запрещены правилами агентства, которое взяло ее  на
работу.
   Модель должна быть чиста как ангел, как небесное существо,  не  пить,
не курить, не вступать в случайные половые связи, лучше всего  -  вообще
ни в какие связи не вступать.  Но  она  уже  плюнула  на  свою  карьеру.
Мечтала только об одном - скорей вернуться в  Москву  и  понять,  почему
Саша так редко ей звонил? Может быть,  он  теперь  раскручивает  кого-то
еще?! Или она  просто  надоела  ему?!  Или  он  не  способен  любить  на
расстоянии? Но надо было отрабатывать  двадцать  пять  тысяч  -  немалую
сумму для начинающей модели вроде Олеси. И она  работала  в  поте  лица,
пока не валилась с ног, сжав зубы, и все же улыбаясь, и все же изображая
Снегурочку... Теперь ей казалось, что такая сумма ее не устроит, что она
достаточна разве что для покупки крохотной квартирки в отдаленном районе
Москвы - такой квартирки, которую Олеся будет  ненавидеть...  Во  всяком
случае, эта квартира не решила бы той проблемы,  о  которой  говорил  ей
Саша, объясняя, почему он не  может  развестись.  Квартира  записана  на
жену, и судиться будет бесполезно. Да, он неплохо зарабатывает, но Олеся
не может себе представить его расходов... Да и машину нужно менять. Куда
они пойдут? Где будут жить? С ее родителями?  "В  моем  возрасте  трудно
отказываться от привычных удобств... - мягко говорил он. - Я привык жить
в центре, иметь свою студию и не люблю, когда за стеной чихает сосед,  а
я все слышу. Так что, Олеся, придется тебе заработать миллион  долларов,
потому что я таких денег заработать не могу..." Миллион долларов  -  это
была шутка. Но вот то, о чем как-то  обмолвился  Борис,  шуткой  уже  не
было. Олеся сразу поняла, что он говорит серьезно. Этот человек не  умел
шутить. Он был скучен невероятно, в  постели  просто  невыносим,  но  он
помогал ей забыть о неприятностях, забыть на минуту о Москве, и в  конце
концов, не подозревая об этом, дал ей  шанс.  И  этот  шанс  нужно  было
использовать как можно скорее!
   ...Пятнадцатиминутный перерыв подходил к концу.
   Олеся все еще сидела на стуле, скрестив ноги,  глубоко  уйдя  в  свои
мысли.  Рядом  громко  заговорили  по-французски,   она   встрепенулась,
вскочила, быстро прошла в  другой  конец  студии,  где  стоял  городской
телефон. Фотограф уже подал ей знак: "Поторопись, сейчас начнем!"
   Она кивнула и быстро набрала  номер  офиса,  где  работал  Борис.  Он
поднял трубку сам и страшно обрадовался, услышав ее голос:
   - Птичка моя, это ты?! Как мило...
   - Знаешь, дорогой... - быстро и тихо заговорила она, стараясь,  чтобы
ее никто не услышал. -  Я  не  могу  встретиться  с  тобой  завтра,  как
договорились... Нет, не упрекай, подожди... Тут очень срочная и  сложная
работа... Давай знаешь когда? В следующий вторник, ближе к вечеру... Это
будет десятое сентября.
   Ее уловка удалась - он обиженно воскликнул:
   - Вторник?! Но это же выходной у Жермен!
   - Кто это такая, Жермен? - изобразила из себя дурочку Олеся.
   - Горничная моей матери... Черт,  мать  будет  мне  названивать  весь
день, она очень любит звонить по вторникам. Нельзя ли в другой день?
   - Ну, тогда мы увидимся еще позже... - проворчала она. - У меня масса
работы...
   Борис сдался.
   - Ладно, во вторник. Время мы еще уточним...
   Птичка моя, я так по тебе скучаю! Все время вспоминаю тебя....
   - О, я тоже... Ну пока, милый... До вторника!
   Она бросила трубку, перевела дух. Итак,  половина  дела  сделана.  Во
вторник. Она сделает во вторник все, что  от  нее  зависит.  Потом  дело
будет за Сашей. Фотограф махнул ей рукой, она улыбнулась и вошла в  круг
света.
 
Глава 9 
 
   Утром шестого сентября молодой  человек  в  кожаной  куртке,  надетой
поверх  чистой  белой  рубашки,  черных  джинсах   и   грубых   ботинках
английского образца  вышел  из  станции  метро  "Владыкино"  и  уверенно
направился в сторону, к жилому массиву,  утопавшему  в  зелени.  Он  шел
легким размашистым шагом, засунув руки в карманы, высоко задрав  точеный
подбородок, его длинные темные  волосы  развевал  холодноватый  утренний
ветер. Свернув во двор, он замедлил шаг, огляделся по сторонам и  быстро
свернул к подъезду, возле которого росла тонкая рябина. По  этой  рябине
он и запомнил подъезд, она  была  тут  одна,  возле  других  были  целые
заросли.
   На третий этаж он не вошел - взлетел. Позвонил  возле  двери,  обитой
красноватой кожей, посторонился на тесной  площадке,  пропуская  бегущую
вниз девочку со щенком в охапке. Ожидание показалось ему слишком долгим,
и он позвонил еще, на этот  раз  -  длинно,  настойчиво.  Он  совсем  не
волновался, был уверен в успехе, только сердце стучало громче и  быстрее
обычного. Но в конце концов он смог просто запыхаться от бега  вверх  по
крутой лестнице.
   - Кто? - отрывисто раздалось из-за двери. Он на секунду растерялся  -
не слышал звука шагов, потом нагло, одним духом выпалил:
   - От Лизы.
   - От кого?
   - От Лизы. Она была у вас позавчера.
   За дверью молчали, и он настойчиво поскребся:
   - Откройте, пожалуйста! Это важно.
   Девушка резко ответила:
   - Не знаю никакой Лизы. Вы кто такой? Почему сюда пришли? От кого?
   - От Лизы, говорю вам. Она вам продала кое-что, а я давал ей  большую
цену, чем вы... - Он рассердился, понизив голос, зашептал в щель:
   - Ну что?
   Так и будем тут это обсуждать?! Все же слышно, вам это нужно?
   Девушка помолчала,  потом  он  услышал,  что  отперли  замок.  Дверь,
однако, осталась неподвижной.  Он  толкнул  ее,  она  отворилась  внутрь
квартиры. Он вошел, увидел в темном коридоре  кресло  на  колесах,  а  в
кресле  -  девушку.  Девушка  что-то  прижимала  к  животу,  он  не  мог
разглядеть что, хотя и щурил с