т организму справиться с алкогольным отравлением.
     - Завтра оклемается?
     - Прекрасное слово "оклемается". Вы сами из пьющих?
     - Из.
     - А  я  исключил алкоголь из  употребления,  как  только почувствовал
утром  необходимость поправиться  махонькой.  Дед  говорит:  "Играй  -  не
отыгрывайся,  пей  -  не  похмеляйся".  А  деды всегда умнее,  хотя мы  по
молодости считаем их склеротическими мумиями.
     - А  вам  дед  никаких философских суррогатов по  поводу "времени" не
оставлял?
     - Оставлял. Советовал "поспешать с промедлением".
     - А  вот  Толстой,  наоборот,  утверждал:  в  минуту  нерешительности
действуй быстро и старайся сделать первый шаг, хотя бы и лишний.
     - А что нам делать без Олега?
     - Где три ваших верных человека?
     - ЧК свирепствует,  да и  милиция сейчас не та,  что раньше.  Я людей
соберу, только вот Фаддейки третий день нет, а вы сказывали, что он обещал
подъехать.
     - Фаддейка тоже вправе спасаться от ЧК,  -  ответил Воронцов.  -  Наш
уговор с ним был тверд.
     - Он знал детали вашего плана?
     - Те, которые ему полагалось, - знал.
     - А я в полнейшем неведении,  -  мягко улыбнулся Крутов,  - и мне так
работать трудно...
     - Может быть, поэтому ваших людей до сих пор нет?
     - Как знать...
     - Чего вы хотите?
     - Правды.
     - Знание  главного принципа обязано  возмещать незнание всей  правды.
Доля ваша достаточно велика: миллион золотом.
     - Я это все знаю,  Дмитрий Юрьевич.  Но,  по здравому размышлению,  я
озадачил себя новым вопросом:  а какова будет ваша доля? Люди - наши; руки
- Олежки;  оружие -  мое...  Задумка ваша,  нет слов,  хорошая:  ах-бах, и
лучшее из Гохрана уходит в Посад. Но ведь там по меньшей мере миллионов на
двадцать можно взять!  Ну,  людишкам -  мильон,  ну,  Аннушке -  мильон...
Значит, вам - семнадцать?
     - Чуть, видимо, меньше: миллионов десять.
     - А справедливо ли это?
     - Видите ли,  Крутов, у кого не выстроены принципы будущей операции в
логической последовательности,  у  того не только в  голове ветер,  но и в
делах полнейшая чушь...  Как вы думаете провести операцию?  Дарю вам идею.
Но как вы ее реализуете?
     - А вы?
     Воронцов рассмеялся:
     - Мы с вами будто у чекистского следователя говорим.
     - Налет - и все. Смелость города берет.
     - Люди сказывали мне,  что вы  налетами-то не очень чтобы занимались,
все больше пожилыми дамами.
     - Анна Викторовна посвящена отнюдь не во все мои дела.
     - Так ведь и помимо Анны Викторовны я кое-кого знаю.  Как вы намерены
осуществить налет? Как вы проникнете в Гохран? Кто покажет вам переходы из
отдела серебра в отдел бриллиантов?  А откуда вам будет известно,  в каких
сейфах хранятся бриллианты, а где - сколки? Кто вам все это даст?
     - Вы
     - Точно.  Я.  А  теперь возьмите карандаш и рассчитайте доли для всех
нас. Вам мало миллиона? Ладно. Полтора.
     - Ну,  знаете вы ходы, переходы и залы, где бриллианты лежат, Дмитрий
Юрьевич! Ну, ключом вы завладеете от ворот! Один-то все не унесете? Охрану
- хоть и малочисленную,  но вооруженную -  не снимете! Сейфы без Олежки не
откроете!  Товар на чем повезете?  Извозчика попросите ждать? "Мол, сейчас
Гохран ограблю -  и поедем"..  Или как? Ваши пятнадцать миллионов поровну.
Вот мое условие.
     - Что?!  -  перейдя на шепот от гнева,  медленно выдохнул Воронцов. -
Что ты говоришь?!
     Крутов  впился  глазами  в  лицо  Воронцова,  словно  наслаждаясь его
яростью. Откинулся на спинку стула, рассмеялся:
     - Все.  Как говорят на собраниях -  отвожу.  Я  ждал,  что,  ежели вы
согласитесь половину отдать,  -  значит, не быть бы мне после дела жильцом
на земле помог - и нож в лопатку; а вы торговались честно, без подлости
     - Ну-ка, Крутов, - услыхали они голос за спиной и враз обернулись. На
пороге стояла Анна Викторовна.  -  Постарайтесь запомнить,  что я скажу...
Третий никогда лишним не  бывает,  особенно когда приходится иметь дело  с
вами.  Наш с  ним третий,  -  она кивнула головой на Воронцова,  -  станет
смотреть за  каждым вашим шагом.  И  вы  знаете,  что с  вами будет,  если
станете нитки на шею мотать... Знаете или нет?
     Лицо ее было белым, как бумага, глаза - снова как в домике на Плющихе
- остановившимися, неживыми.
     - Ну? - спросила она. - Закончим на этом?
     - Закончим,  - сказал Крутов, и Воронцов заметил, как у него в глазах
блеснуло яростью - жестокой, но бессильной.


         "Из ответов Л. Б. Красина на вопросы группы руководящих
                    деятелей лейбористского движения.

          В о п р о с.  Насколько  серьезной  помехой  для  восстановления
     экономики  России  является  возможность  неожиданных  нападений    и
     мятежей, организованных из-за границы?
          О т в е т.   Неопределенность  международного  положения  России
     является главным  препятствием  для  ее  экономического  возрождения.
     Интервенция в России и блокада ее, начатые державами Антанты  в  1918
     году, в действительности еще не прекратились...  Отношение Франции  к
     России  до  настоящего  времени  остается  определенно  враждебным...
     Согласно достоверной информации, польские военные круги не отказались
     еще от своих планов военной  интервенции  в  России.  Белогвардейские
     монархические группы в Германии осуществляют подобные же  мероприятия
     по подготовке нападения через бывшие  балтийские  губернии  (Эстония,
     Латвия, Литва)..."



     ...И ЭТИ
__________________________________________________________________________

     В  рыбацкой  деревушке  Кясму,   неподалеку  от  Раквере,  берег  был
пустынный: лишь несколько рыбаков блеснили щуку. Вода в заливе цветом была
похожа на листовое железо -  серая с  внезапным фиолетовым переливом.  Два
рыбака,  отвернув голенища кожаных болотных сапог,  зашли особенно далеко,
за  последние валуны.  Кясму  отсюда  казалась игрушечной:  семь  домиков,
крытых по-шведски толстыми камышовыми крышами;  причал,  выдающийся в море
легкой рапирой; деревянная маленькая кирха - и тишина, прорезаемая изредка
криками чаек.
     - Слушайте,  старина,  -  негромко  говорил  Исаев  резиденту Роману,
наматывая леску на трещотку.  - Я сейчас передам вам несколько фотографий:
там портреты тех,  кого официально командировали в  Ревель.  Один из  этих
людей встречался с Воронцовым в "Золотой кроне".
     - Хорошо. Это выясним.
     - Вы сообщали о новом резиденте французов Круазье.  Можете посмотреть
за ним внимательно? За всеми его контактами?
     - Трудно.
     - Но осуществимо?
     - Очень трудно, - повторил Роман.
     - Теперь по поводу немцев, по поводу Нолмара...
     - Это самая интересная личность в  Ревеле.  Он  сильнее и  англичан и
французов.
     - У меня появилось соображение - как помочь делу.
     - Как?
     - Я  пишу крайне звонкие шифровки с дезинформацией и попрошу Шорохова
отнестись к ним халатно,  одним словом, разыграем комбинацию. И пустим эти
сообщения по очереди:  в связи с Францией -  в тот день,  когда вы сможете
посмотреть за  Круазье,  а  в  следующий день,  когда  наладите слежку  за
Нолмаром,  засадим нечто сногсшибательно германское... Значит, если кто-то
в  нашем посольстве получит мою "дезу" -  а я сработаю ее точно,  с учетом
немецких и французских интересов,  -  их агент из нашего посольства пойдет
на связь с хозяевами, и на этом мы их прихлопнем.
     - С Нолмаром легче:  в его парадном позавчера освободилась квартира -
мы ее уже сняли.
     - Экий вы предусмотрительный.
     - Смелость надо подстраховывать чьей-то  предусмотрительностью,  -  в
тон ему ответил Роман.
     - Тоже верно.
     - Вы слишком открыто бродите по городу, позавчера три часа проторчали
в музее и забыли даже проверяться.
     - Да,  это  вы  правы,  -  сразу же согласился Исаев.  - Что делать -
живопись... Просился во Вхутемас - Бокий не пустил...
     Роман оглянулся: рыбаки по-прежнему стояли в отдалении.
     - Ну что ж...  Расходимся.  Пару моих щучек возьмите,  я еще поблесню
часок, без трофеев возвращаться нельзя.
     - Я под той сосной,  где встретились, вам этих щучек на всякий случай
оставлю - вдруг у вас клев кончится?
     - Спасибо, а спиннинг спрячьте в мох.
     - Я звоню, как только подготовлю хорошую "дезу".
     - Начнем с Нолмара?
     - Хорошо.
     Исаев медленно побрел к берегу, но Роман окликнул его:
     - Макс! Одну минуту, пожалуйста.
     - Слушаю...
     - Поскольку вы предложили довольно дерзкую комбинацию,  от звонков ко
мне воздержитесь.
     - Давайте другую связь.
     - Вот что... Запомните адрес: отель "Каяк" - это "чайка" по-эстонски.
Пирита теа,  дом  двенадцать.  Там живет Лида Боссэ,  актриса...  В  отеле
привыкли к паломничеству в ее номер. По утрам она у себя.
     - Как она узнает обо мне?
     - Она вас видела, - усмехнулся Роман. - Тоже любит музеи...
     - Понятно. В поддых. Как я ее узнаю?
     - Вы ей скажете:  "Лида, я так много слышал про вас от Романа, и я не
ошибся в своих представлениях..."
     - Фразочка - скажем прямо. "Я много слышал про вас..."
     - Хорошо.  "Лида, я так много слышал про вас от Романа, и я не ошибся
в своих представлениях".
     - Она вам ответит: "Здравствуйте, милый Репин".


     В семь часов утра Шорохов вышел из квартиры черным ходом,  которым он
не пользовался с тех пор,  как поселился в этом доме.  Он знал, что за его
квартирой следят два поста:  один шпик сидит возле черного хода во двор, а
второй читает газету в комнате консьержа и играет с ним в шашки. Однако по
прошествии трех месяцев,  убедившись,  что Шорохов ни разу черным ходом не
пользовался и  даже не  освободил от  хлама чулан,  из которого вел второй
ход,  шпика во  дворе сняли.  Именно этим вторым ходом и  вышел рано утром
Шорохов.  Систему проходных дворов он изучил из своего окна, поэтому легко
вышел к тому месту, где ждал Исаев.
     - Доброе утро.
     - Здравствуйте,  -  ответил  Шорохов  шепотом  и  затащил  его  в  то
парадное,  которое выходило во двор.  -  Перестаньте вы улыбаться - это же
примета в конце концов.
     - Больше не буду,  -  он быстро передал ему коробок спичек, - это вам
надо сегодня переписать в трех экземплярах с грифом: "Совершенно секретно,
весьма   срочно.   Лично   Дзержинскому".   Один   экземпляр  оставьте   в
секретариате,  на видном месте,  один -  у  себя,  третий...  Вы же имеете
возможность свободно заходить в советское посольство, поскольку торгуете с
Москвой, не так ли?
     - Я найду, где забыть третий. Когда ждать от вас весточек?
     - Все время.
     - Слушайте, будьте же серьезным человеком...
     - Я  говорю  совершенно серьезно:  все  время  -  от  меня  или  моих
друзей...
     Город  был  укутан  туманом.  Башни  Вышгорода  растворились в  сером
молоке.  Остро пахло морем -  в  тумане запахи особенно отчетливы,  хотя и
несколько размыты сыростью.
     ...Нелепый случай привел почтальона в квартиру Шорохова как раз в тот
момент,  когда  хозяин отсутствовал.  Спустившись к  консьержу,  почтальон
оставил пакет для "господина красного торговца",  а шпик ринулся на улицу:
время было еще раннее - Шорохова можно заметить издали. Он увидел Шорохова
возле следующего перекрестка -  тот выходил из  проходного двора следом за
высоким,  лощеным,  европейского вида  мужчиной.  Поначалу  шпик  не  стал
связывать воедино Шорохова с этим европейцем,  а потом себя за это бранил,
поскольку Шорохов отправился домой,  и,  ни  с  кем более не встретившись,
поднялся к себе по черной лестнице.
     Однако того  европейца шпик заметил и  не  преминул об  этом сообщить
господину Нолмару -  шпик тоже был  немец,  их  было еще  много в  здешней
полиции,   а  своим  эстонским  начальникам  сообщать  не  стал  -  боялся
нахлобучки за ротозейство.


     - Я  так  много слышал про вас от  Романа,  и  я  не  ошибся в  своих
представлениях.
     - Заходите. Вы забыли, что зовут меня Лида, милый Репин.
     - Называйте меня просто Рублев, - улыбнулся Исаев.
     Он  отметил,  что  лицо Лиды Боссэ относится к  тому редкостному типу
женских лиц,  которые совершенно не  меняются после  сна:  глаза -  ясные,
самую малость припухшие,  но это придавало им какую-то детскую прелесть, а
ведь каждый мужчина -  это Исаев вывел для себя точно - обязательно ищет в
женщине ребенка.
     - Хотите кофе?  -  спросила Лида. - Я собираюсь завтракать, я не могу
говорить о  серьезных вещах на  голодный желудок.  У  меня будет бурчать в
животе,  а вы станете делать вид, что ничего не слышите, вместо того чтобы
засмеяться,  а  это  меня  будет  злить,  а  когда  женщина злится  -  она
омерзительна.  Разве  нет?  Вот,  читайте газеты  -  русские,  эстонские и
немецкую, скучную, как газон, а я через десять минут напою вас и накормлю.
     Он  взял  со  столика "Последние известия".  На  первой полосе жирным
шрифтом было  набросано:  "Второй боевик  фабрики "Унион" -  "Молниеносная
миллионерша".  Грандиозная программа!  Драма в семи актах!  Небывалая игра
артистов!  Удини на аэроплане!  Удини борется с водолазом и перерезает ему
шланг! Удини приручает обезьян-людоедов джунглей!"
     Чуть  ниже:  "Сегодня в  кафе  "Золотой лев"  концерт и  танцы  между
столиками новинок -  фокстрот и шимми".  И рядом "Завтра в "Вилле Монрепо"
вечер  в  пользу  артистов!   Участвуют  Замятина,  Боссэ,  Тхала,  Тиман,
цыганский хор Коромальди.  За вход плата повышенная.  Начало кабарета в 10
часов  вечера".  На  третьей полосе  Александр Черниговский разбирал новую
постановку  в  "Русском  театре":  "Ревизора" ли  видим  мы?  Где  горький
гоголевский смысл,  где разящий хлыст сатиры?  На смену всему этому пришло
горестное сожаление по ушедшему, по всему тому, что определяло быт и уклад
поместной России.  То,  что  должно вызывать гнев и  презрение зрителя,  в
постановке  г-на  Кассера,   наоборот,  рождает  умильное  переживание  по
утерянному с  победой большевиков!  И  это в  то  время,  когда мы  должны
воспитывать нашу молодежь в готовности отдать лучшие порывы юности, а если
потребуется,  и жизнь в борьбе за освобождение родины!  Если бы г-н Кассер
задумал сделать "Ревизора" как сатиру против большевизма,  против уродства
Совдепии,   погрязшей  в  чинопочитании,  -  тогда  он  заслужил  бы  наше
гражданское спасибо,  ибо  ничем  нельзя зажечь людские сердца,  кроме как
глаголом".
     - Чем увлечены?  - спросила Боссэ, выходя из ванной. Была она одета в
серое платье, легко и просто причесана, и пахло от нее хорошим мылом.
     - Черниговским.
     - Милый Сашечка...  Голодает...  Мы  его подкармливаем.  Он  славный,
только озлоблен, на ежика похож.
     - Бедный ежик.
     - Я  покупаю к  утреннему кофе печенье -  его пекут здесь напротив по
моему рецепту. Вы подождете пять минут?
     - Подожду, - ответил Исаев и показал глазами на телефонный аппарат.
     Боссэ отрицательно покачала головой и  чуть  кивнула на  окно:  Исаев
понял,  что  она  будет звонить не  отсюда,  вероятно,  для  этого и  было
придумано печенье. Он еще раз внимательно посмотрел на нее, и она ему чуть
улыбнулась и пошла к вешалке. Он ее опередил, помог надеть плащ и протянул
маленькую, плетенную из соломки сумочку.
     - Нет,  спасибо,  там  мне  готовят пакет,  чтобы удобнее и  наряднее
нести. Читайте газеты, я сейчас.
     Он  сел к  столу,  пролистал еще раз газеты и  отложил их с  досадой;
поднялся,  отошел к окну,  выглянул на улицу.  Через булыжную дорогу, чуть
раскачиваясь на каблучках,  бежала Боссэ с  огромным,  но,  видимо,  очень
легким свертком в руках.
     - Вот и я,  -  сказала она,  ставя сверток на стол.  -  Я взяла много
необычайно вкусных вещей.
     Она  включила граммофон -  новую  американскую модель -  и  поставила
Моцарта.
     - Он утренний композитор,  - сказала Лида, - после него так прелестно
жить на свете. Я позвонила к Роману. Он сказал, что все будет хорошо и что
"товарищи уже начали наблюдение за всеми объектами".
     - Спасибо.
     - Пожалуйста,  называйте меня хотя бы Лидой. Или мадемуазель Боссэ, а
то вы говорите со мной как со столом.
     - Это в традициях русского театра - стол ли, шкаф.
     Лида рассмеялась.
     - Что вы? - спросил Исаев, зараженный ее весельем.
     - Первый раз вижу интеллигентного человека - оттуда...
     - Откуда? - не понял Исаев.
     - Из ЧК, - тихонько прошептала она.
     - Ну, спасибо, - сказал он, - тронут...
     - Угощайтесь  дарами  Ревеля.   Особенно  вкусны  белые  пирожные  со
сливочным кремом. А вот "наполеон" сегодня неудачен, слишком сухой...
     - Я не ем сладкого, Лида.
     - А  я-то  старалась,  дуреха.  Все ваши -  необыкновенно застенчивые
люди, только за компанию едят, а ведь я - на жесточайшей диете...
     - Ну, давайте, я - "наполеон", а вы - одно сливочное.
     - Ох какой хитренький - я женщина волевая. Не буду.
     - С вами сразу легко: это - редкое качество у наших женщин.
     - А я не совсем ваша женщина,  -  ответила Лида,  - папа - француз, а
мама - эстонка.
     - Вы давно с нами?
     - Два года...
     - Отчего вы сказали, что я - первый интеллигентный "оттуда"?
     - Потому  что  остальные добрые,  но  все  какие-то  стальные,  а  не
плотские.  И сразу смотрят, нет ли отдушины в соседний номер с фонографом,
будто я  сама этого до  смерти не боюсь...  А  потом вы Рублева назвали...
"Буржуй проклятый, иконы писал" - так мне один ваш сказал.
     - Это пройдет.
     - Я за это Богу молюсь... Я верующая, вы это, пожалуйста, запомните и
при мне никогда не ругайте Христа.
     - Вы православная?
     - Я  никакая.  Я  просто в Бога верю.  У меня вообще-то богов много -
Христос,  Бах,  Толстой...  Иногда  собеседник делается  Богом  -  но  это
ненадолго.  Мой муж был Богом...  Я не сумасшедшая, просто я всегда говорю
то, что думаю,  - иначе как-то совестно людям в глаза смотреть. Хотите еще
кофе?
     - С удовольствием.
     - Господи,  не отказывается! Ура! Власть переменилась! Вы на прощанье
скажете: "Товарищ, береги себя" - или нет?
     - Скажу.
     - Жаль.  А  то б  вы мне совсем голову вскружили.  Я очень влюбчивая,
Максим Максимович, - вас так надо называть? Максим Максимович. Почему вы -
с ними?
     - А вы?
     - Ну, это дурно - вопросом на вопрос.
     - В  общем-то  верно.  Как отвечать -  я  вас толком не понимаю:  где
кокетничаете, где вправду интересуетесь?
     - Ну,  я не знаю, где и как... Разве я могу сама себя разделять? Ваши
себя так контролируют, так уж контролируют - оттого за ними и следят. Надо
все время быть самим собой - как Бог на душу положит. У меня есть леденцы.
Хотите?
     - Спасибо. Не хочу.
     - Да ну вас к черту... Ничем не угодишь...
     - Экая вы, - заметил Исаев, - "даешь эмансипацию"!
     - Что вы!  - ужаснулась Лида. - Мне во сне дети снятся с оборочками и
в  панталончиках.  Ну  что же  вы  молчите:  я  видела,  вы  собрались мне
ответить. У вас брови сросшиеся, - значит, вы злой ревнивец.
     - Ну и хитрющая же вы.
     - Я?  Ужасно хитрая.  А что?  Хитрость -  это второй ум...  Вы тоже в
тюрьме сидели? Мучили вас, да?
     - Нет.  Все  у  меня  благополучно.  Даже  успел лицей кончить,  курс
математики начал слушать...
     - Какой вы молодец!  А  то я  иногда рассуждаю:  ну зачем,  зачем я с
ними?  Все мои против них,  а  я  с  ними,  и расстреляют еще как шпионку!
Знаете,  как расстреливают:  чик - и нету. На остров бросят, а скажут, что
пытался убежать и ранил конвоира.  О,  я знаю, чего вы хотите! У меня есть
американские сигареты. С медом. Угадала?
     - Угадали.
     - Я  умею читать мысли по  глазам.  Мне предлагали контракт по  Южной
Америке - "сеансы чудес мадемуазель Боссэ".
     - Отказались?
     - Антрепренер сразу стал лезть ко  мне  за  корсет.  И  потом я  могу
отгадывать  по   вдохновению.   Профессионально  -   я   только  на  сцене
выдрющиваюсь. И деньги на бочку. Ну? Что вы молчите?