Альберт Шпеер, -
после отсидки двадцати лет в тюрьме Шпандау.
   - Ну что ж, приезжайте, - ответил мне Шпеер. - Я еще неделю буду здесь,
а потом отправлюсь в горы. Среда, четыре часа, вас устроит это время?
   (Один из моих боннских друзей, пожилой католик, брошенный гестаповцами
в концлагерь, сказал мне:
   - Что бы сейчас ни говорили про Шпеера - и ошибался он в Гитлере, и
слишком доверчив был, и вину свою искупил в тюрьме, - я всегда буду
помнить моих друзей, мальчишек, замученных до смерти эсэсовцами на его
подземных заводах!)
   ...Я приехал загодя; зашел в городской замок, где сейчас музей: Он
возвышается над Гайдельбергом, словно бы взлетев с земли, - очень это
красиво...
   Множество американцев - здесь расположен военный гарнизон. И - как
реакция на присутствие военщины - огромное количество коммунистической,
левосоциалистической литературы в бесчисленных книжных магазинчиках.
   Действие рождает противодействие, сие - истина в последней инстанции.
   ...Шпеер вышел мне навстречу, открыто улыбаясь; жена его, однако, была
насторожена.
   - Знаете, - сказал бывший рейхсминистр, - когда ко мне сюда приехал
первый русский, и это был второй русский после прокурора Руденко, который
допрашивал меня во время Нюрнбергского процесса, я очень подивился
определенному сходству:
   и тот и другой - в отличие от вас - были подчеркнуто тщательны в
одежде, как истинно военные люди.
   - Кто был вторым?
   - Ваш коллега, писатель Лев Гинзбург. Только через час после начала
беседы, когда я определенно и открыто сказал ему о своем нынешнем
отношении к нацизму, и ему это явно понравилось, он спросил, нельзя ли
снять галстук. Я предложил снять и пиджак, было очень жарко, но господин
Гинзбург отказался... Должен сказать, что я впервые по-настоящему начал
изучать русскую литературу в камере - времени, как понимаете, у меня было
предостаточно; приобщение к Толстому, Чехову, Достоевскому, Гоголю
поразило меня, во многом изменило прежние концепции...
   Нет-нет, я не намерен отказываться от того, к чему я был причастен, это
мелко и бесчестно - что было, то было, и я понес за это наказание, пришло
возмездие, но я говорю вам правду: приобщение к русскому гуманизму
потрясает.
   Я достал из портфеля документ, переданный мне Штайном, - о подземных
складах и заводах.
   - Это ваша подпись, господин Шпеер?
   Он внимательно посмотрел:
   - Да. Моя.
   - Гражданин ФРГ Георг Штайн ведет свой поиск похищенных ценностей...
   - Каких именно?
   - Картин из наших музеев, икон из церквей, Янтарной комнаты, архивов...
   Вам что-либо известно об этом?
   - Давайте сначала посмотрим документы Нюрнбергского процесса. - Шпеер
поднялся.
   - Мне помнится, генерал Утикаль, из штаба Розенберга, давал показания.
   Он вернулся через несколько минут с тремя томами, открыл нужную
страницу, быстро, п р о ф е с с и о н а л ь н о пробежал текст:
   - Я бы советовал вам очень тщательно посмотреть все, абсолютно все,
материалы Нюрнберга. Там могут оказаться кое-какие нити из прошлого в
настоящее.
   - Я беседовал с Вольфом...
   - С каким?
   - С Карлом Вольфом.
   - Ах, это который работал у Гиммлера? Совершенно напрасно он -
убежденный нацист, до сей поры уверен, что, если бы не предательство
генералов, Гитлер бы выиграл войну. Ни минуты не сомневаюсь, что он вам
лгал, даже если и помнит что-либо.
   - А Шольц? Такая фамилия вам говорит что-нибудь?
   - Конечно. Он руководил изобразительным искусством в министерстве
пропаганды у Геббельса. Он жив, вы знаете? Недавно выпустил книгу о
живописи третьего рейха.
   Я могу помочь вам найти его адрес, но не вздумайте выходить с ним на
контакт!
   - Зачем же мне тогда его адрес, господин Шпеер?
   - Нужно найти какого-нибудь бывшего военного, обязательно консерватора,
но не национал-социалиста. И пусть бы этот консерватор стал ныне
пацифистом, но помалкивал об этом. И пусть бы он писал книгу. Или статью
для журнала. С таким человеком Шольц может решиться на разговор. С русским
- никогда. И с левым тоже не станет, пусть даже этот левый будет из самой
аристократической семьи Мюнхена...
   - А с людьми, подобными вам? Будет Шольц говорить? Или откажется?
   Шпеер не ответил, снова вышел; вернулся с большим мельхиоровым блюдом.
На нем лежали письма и телеграммы:
   - Это проклятия, которые мне присылают истинные солдаты фюрера.
   Я посмотрел некоторые письма: они были злобны, грубы, хотя в высшей
мере грамотны.
   - Если вы почитаете документы о подземных штольнях, может быть, вам
будет легче вспомнить? Штайна интересует любая мелочь...
   - Покажите, - сказал Шпеер.
   Он внимательно пролистал документы, покачал головою:
   - Нет. Я могу что-то вспомнить, связанное с военным производством...
   Картинами занимался Розенберг.
   Он снова вышел, вернулся с папками, начал перебирать бумаги.
   ...Документы, которыми начал оперировать Альберт Шпеер, были,
бесспорно, интересны. Значительная часть связана с показаниями генерала
Утикаля. Но ведь многие его показания заведомо ложны; теперь-то мне
совершенно ясно, что ни один из людей Гиммлера и Геринга, не говоря уже о
Бормане, не открыл ни единого секрета, связанного с "прерогативой фюрера".
   - Но Гитлер, - сказал Шпеер задумчиво, - не мечтал о личной коллекции,
как Геринг... Я хочу отметить это справедливости ради.
   - Но ради того, чтобы открыть музей в Линце, он грабил Европу, не так
ли?
   Шпееру, архитектору по образованию, рисовальщику, конечно же трудно
отвечать на этот вопрос, я не тороплю его, я - жду.
   - Да, с вашей формулировкой нельзя не согласиться, - ответил он
наконец. - К
 сожалению, было так, как говорите вы. Я помню кое-какие детали, но ведь
это - не документы, так что вряд ли они вам пригодятся...
   - Кто знает. Очень может быть, что в крошечной детали и заложен тот
микрослед, который может вывести к макрорезультату.
   - Довод, - усмехнулся Шпеер. - Имя Поссе вам говорит что-либо?
   - Какого вы имеете в виду?
   - Директора Дрезденской галереи.
   - Говорит о многом.
   - Видите ли, сначала ведь Гитлер сам занимался сбором коллекции и для
своего музея в Линце и для музеев в Кенигсберге и Берлине. У него была
разветвленная цепь "дилеров", то есть перепродавцов картин... Он получал
каталоги, исследовал их, а потом задействовал своих фотографов, прежде
всего Генриха Хоффмана, инструктировал их лично, отправляя отыскивать
картины для Линца... Ханс Ланге, один из ведущих берлинских аукционеров,
как-то сказал мне о том, как эмиссары Гитлера бились за одну и ту же
картину, "бесстрашно" набавляя цену...
   Когда Гитлер узнал об этом, он и пригласил профессора Поссе стать его
личным "скупщиком". Потом к этому делу подключился принц фон Гессен, но
после покушения Штауфенберга или даже раньше, в день ареста Муссолини,
фюрер пригласил его к себе в ставку вместе с женою, а оттуда перевел в
концлагерь... Такое тоже бывало в ту пору... Кстати, вы спрашивали меня о
том, как соблюдалась секретность в вопросах, связанных с вывозом
ценностей... Конкретно сказать не могу, но помню, что даже мероприятия по
созданию "мемориала победы", задуманного фюрером на площади Адольфа
Гитлера в Берлине, были закамуфлированы кодовым обозначением "военная
программа по инспекции водного и железнодорожного транспорта"...
   Теперь вот что может вам пригодиться... В самом начале, когда только
Гитлер выдвинул программу создания своего музея, между его дельцами и
дельцами Геринга шла прямо-таки необъявленная война. Гитлер издал приказ,
вы правы, направленный против Геринга, когда "разложил по полочкам", кому
какими картинами и скульптурами надлежало заниматься. И начиная с сорок
первого года лишь к Гитлеру, в Оберзальцберг, начали привозить каталоги
картин с фотографиями.
   Эти каталоги были переплетены в мягкую коричневую кожу; если обнаружите
коричневую кожаную папку - ищите следы к фюреру... Ну а что касается
коллекции Геринга, то это, конечно, был открытый гангстеризм... Его замок
Каринхалле был сплошь увешан картинами вывезенными из многих стран Европы.
Причем картины были развешаны чуть что не с потолка и до пола... Никто,
кроме Геринга, его штабных офицеров и гостей, не мог любоваться шедеврами
мастеров Возрождения - вход в замок охраняла личная гвардия
рейхсмаршала... Как-то в середине войны Геринг, смеясь, сказал мне: "Я
продал свою коллекцию живописи гауляйтерам: они уплатили мне во много раз
больше, чем я в свое время истратил на устройство своего домашнего
музея..."
   Как-то после долгого роскошного обеда он поднялся из-за стола,
пригласил меня в подземелье Каринхалле и показал невероятные ценности:
уникальнейший алтарь из Южного Тироля, вывезенный из музея Муссолини и
подаренный "второму человеку рейха"; там, в подвале, он хранил бесценные
полотна из музея Неаполя - все экспонаты были вывезены оттуда войсками СС,
перед тем как в город вошли американцы... Рядом с картинами великих
итальянских художников в его подвале хранились ящики с концентрированными
французскими супами, парфюмерией из Парижа, коллекциями бриллиантов...
   - А что можно считать следом к сокровищам Геринга? Какие-то особые
папки, специальные ящики, портфели?
   Шпеер пожал плечами:
   - Мне кажется, что коллекция рейхсмаршала была собрана по законам
мафии, где главным законом является старая заповедь: "Никаких следов!"
   - А когда крах был близок, когда нужно было прятать ценности, неужели и
тогда никаких следов не оставляли? Может быть, именно в эти последние
месяцы и можно проследить цепь перемещения культурных сокровищ?
   Шпеер долго не отвечал на мой вопрос, потом, словно бы взвешивая каждое
слово, начал размышлять вслух:
   - В нюрнбергской тюрьме Геринг неоднократно говорил нам, что его
неминуемо казнят союзники, но что через пятьдесят лет благодарные немцы
непременно перенесут его прах в золотой гроб и установят в пантеоне... То
есть, следовательно, он мечтал о том, чтобы сохранилась память о нем и его
времени...
   Следовательно, уже накануне краха он должен был озаботить себя
проблемой будущего: куда спрятать личные документы, картины, книги,
оружие, коллекции...
   Да, это - версия... Но, с другой стороны, я помню заседание в ставке
фюрера, это было, мне кажется, в середине марта сорок пятого года, когда
Гитлер продиктовал Кейтелю проект приказа: все немцы, которым угрожает
оккупация, должны быть эвакуированы - пусть даже силой. Кто-то из
генералов заметил, что для эвакуации нужны вагоны, нужны функционирующие
железные дорога, нужен уголь... Гитлер прервал генерала: "Пусть их гонят
пешком!" Генерал - я забыл, кто это был тогда, - тем не менее рискнул
отстаивать свою точку зрения, ведь надвигался крах, люди стали смелее, не
хотели тонуть скопом... Он сказал, что и гнать-то людей нет возможности:
их надобно кормить во время этапа, а запасов продовольствия нет в рейхе.
Фюрер просто-напросто прервал его, повернулся к фельдмаршалу Кейтелю,
начал диктовать ему приказ о насильственном угоне немцев в глубь страны,
имея в виду в первую очередь горы Тюрингии... Через несколько дней он
пригласил меня к себе, чтобы ответить на мой меморандум: я рискнул -
впервые в жизни, работая бок о бок с ним, - написать всю правду о крахе
нашей экономики... Я ждал самого худшего, но он повел себя очень странно.
Он сказал, что я не имею права никому говорить правды о надвигающемся
конце, никому... А потом закончил: "Если война проиграна, то нечего думать
о будущем страны, а тем более о будущем немецкого народа. Он должен
исчезнуть с лица земли... Мы должны помочь процессу, пока это в наших
силах..." Думаете ли вы, что Гитлер думал о сохранении экспонатов для
"музея фюрера" в Линце? Или военного музея в Кенигсберге или Берлине? Вряд
ли...
   Я помню, как он рассказывал мне о церемонии предстоящего самоубийства,
как он намерен застрелить свою собаку, как он сказал, что "фройляйн Браун
намерена остаться со мною", как он посмотрел на меня: не примкну ли и я...
Нет, он р а з в а л и л с я, он не мог думать о будущем...
   - А Борман?
   Шпеер ответил без колебаний:
   - Этот - мог...
   Провожая меня к машине, Шпеер заметил:
   - Кстати, вы спрашивали меня о грузовиках Международного Красного
Креста... Я ни разу не видел их в Тюрингии, но видел в конце апреля сорок
пятого неподалеку от Гамбурга, в Заксенвальде... И наконец, ваш последний
вопрос: можно ли было надежно спрятать? Да, можно было... В марте сорок
пятого я ехал из поверженного Рура - через Вестфалию - в Берлин... Я
помню, как шофер остановил машину и я оказался лицом к лицу со старыми
крестьянами... Начался разговор... Эти несчастные, узнав меня, говорили,
что они по-прежнему верят в победу национал-социализма, что у фюрера
наверняка припрятано самое секретное оружие, которое он пустит в ход в
самый последний момент, и тогда исход войны будет решен в пользу рейха...
"Мы-то понимаем, чего хотел фюрер, - говорили они мне, и глаза их,
несмотря на голод, бомбежки, ужас, горели фанатично, - мы понимаем, зачем
он пустил на нашу территорию врагов... Это его гениальный трюк:
   заманить как можно больше мерзавцев, а потом уничтожить их всех единым
махом..." Да разве одни они верили в этот миф?! Если бы! Один из
приближенных Гитлера, рейхсляйтер Функ, спрашивал меня в апреле: "Когда же
мы начнем применять секретное оружие возмездия?!"
   ...Функа нет более на свете, а даже внуки тех, кто мог видеть, куда
прятали ценности - опускали в озера, загружали в шахты, закапывали в
землю, - будут молчать и своим правнукам молчать закажут...
 
 
 

                                   Глава, 

 
   в которой рассказывается о том, как мафия травит молодежь героином и
налаживает контакты с торговцами краденым...
 
 
   1
 
 
   ...Человек позвонил, не назвался, предложил встретиться.
   - Где?
   - Где угодно, назначайте.
   - Тема беседы?
   - Наркомания, торговля героином, но в свете того поиска Штайна, о
котором вы писали.
   - Поиск Штайна и наркомания?! Любопытно. Давайте в "Макдональдсах", в
Бад-Годсберге? Через полчаса?
   - Я живу в Бонне, и у меня нет машины...
   - Хорошо, увидимся в кафе-мороженом на площади, напротив "Пост амта".
   Собеседник вдруг рассмеялся:
   - Согласитесь, что ваш "почтамт" происходит от нашего "пост амта", а не
наоборот...
   - Согласен.
   - Слава богу, чувствую объективного человека. Успеете в Бонн за полчаса?
   Я поднял жалюзи: декабрьское солнце было ослепительным, морозец
неожиданно крутым - чуть ли не четыре градуса ниже нуля, это очень холодно
для здешних мест, значит, надо прогревать машину; привычка эта была
привита мне старшими друзьями, летчиками полярной авиации Героями
Советского Союза Ильей Мазуруком и Костей Михаленко. Помню, как на СП-8
или мысе Челюскин, острове Врангеля или на подскоке Средний они гоняли
моторы подолгу, дожидаясь, пока стрелка "масло" не подойдет к той черте,
которая позволит пилотам взять штурвал на себя и начать разбег по
искрящемуся бело-сине-красному снежному полю.
   - За полчаса не успею, - ответил я. - Сорок пять минут.
   - Жду.
   Через сорок минут я запарковал машину в подвале универмага "Херти" и в
который уже раз подивился здешней расторопности: я не видел стоящих без
дела пустующих подвалов! А ведь эти гаражи - и людям польза, и государству
заработок.
   Интересно решается проблема кооперативных гаражей и складских помещений
в Швеции:
   повсюду в подвалах помимо двух- и трехэтажных стоянок для машин
построены великолепные отсеки, где жители дома хранят то, что им нужно.
Кооперативы при этом оборудуют подвалы светом, водою, кондиционерами; все
это ложится не на плечи государства, а на людей, объединенных автострастью.
   ...Рационально используют и тепло: только-только выглянет солнышко, как
владельцы кафе и баров сразу же выставляют на открытый воздух столики -
важно заманить клиента; ты только, милок, сядь, мы тебя примем как
родного, мы устроим тебе сказочный отдых, только приготовь деньги,
отстегни их нам, мы не подкачаем, будь уверен, ибо если мы посмеем
подкачать, ты уйдешь в другое кафе, что напротив, и нас ждет банкротство и
нищета; плохая работа здесь означает только одно - крах, погибель, конец
жизни.
   ...Бородач, сидевший в кафе-мороженом на центральной площади Бонна за
столиком, выставленным на брусчатку, помахал мне рукой. Высокий, крепко
сбитый, чуть неряшливый - в широко распространенной здесь среди молодежи
полувоенной зеленой куртке; лицо веселое, как у доброго черта.
   - Не считайте, что я намерен пить кофе за ваш счет, - сказал он сразу
же.
   - Я
 буду платить за себя, вы - за себя, по-английски.
   - Можно подумать, что это очень отличается от того, что у нас называют
"по-немецки".
   - Умыли. Я вас с "почтамтом", а вы меня с нашими англосаксонскими
манерами.
   Последние слова он произнес на сносном русском, весело глядя мне в
глаза.
   - Где учили?
   - Я филолог по образованию.
   - Русская филология?
   - Нет, польская. Ваш язык был у меня вторым... Итак, о предмете моего
звонка...
   Я не левый, у меня особых симпатий к вам нет, но я верующий и заповедь
"не укради" почитаю, как и все остальные заповеди божьи... Я вернулся из
Италии, там есть довольно интересные материалы, связанные с историей
русской литературы, ряд невыявленных архивов, но все они были похищены не
нацистами, их увезла с собою первая эмиграция, а какая-то часть документов
осела в Риме еще в прошлом веке.
   Одна графи... старая дама русского происхождения во втором колене,
показав мне два альбома, где собраны невероятно интересные экспонаты
русской истории - программы обедов, балов, спектаклей, вклеенные
стихотворения Вяземского, Батюшкова (он сказал "Батюжкова". - Ю. С),
чьи-то рисунки, злые эпиграммы, рассказала, с каким трудом ей удалось
выиграть бой на аукционе в Риме за эти альбомы у коммерсанта из Гонконга.
Тот бился с таким надрывом, столь нервно, что даме показалось, будто он
работает не на себя, а нанят другими. После торгов дама подошла к чуть не
плакавшему коммерсанту, познакомилась с ним, пригласила его к себе... Дама
богата, - пояснил бородач, - весьма богата; это редкость среди эмигрантов,
но ведь она русская во втором колене, я же говорил вам.
   Дама рассказала о беседе, которая состоялась у нее с коммерсантом из
Гонконга.
   Я
 спросил разрешения передать вам ее содержание. Гра... старая дама долго
думала, прежде чем ответить. Но она все-таки согласилась, отказавшись от
встреч с вами, - боится красных, ничего не поделаешь, люди старшего
поколения живут по законам привычного трафарета. Поскольку то, что она
передала мне о беседе с человеком из Гонконга, касается русских культурных
ценностей, и в связи с тем, что дело это связано с торговлей наркотиками,
а я - не столько магистр филологии, сколько старый студент, следовательно,
отношусь с ненавистью к тем, кто убивает героиновой чумой моих товарищей
по университету, мне и пришло в голову рассказать обо всем этом вам:
может, что используете во благо дела. Ссылка на меня обязательна?
   - Вам бы этого не хотелось?
   - В общем-то я не боюсь, но ведь есть идиоты, а я веду семинар
воспитываю молодежь, понимаете?
   - Вполне. Уговорились. Меня устраивают факты; имена - не столь уж
обязательны...
   - Хорошо... Итак, коммерсант из Гонконга, выпив немного водки,
настоянной на каких-то русских ягодах черно-красного цвета, откушав с
серебряных тарелок дичи с вареньем, сначала потеплел, потом растаял и,
когда подати кофе на балкон виллы графи... старой русской дамы, решил
исповедаться. Именно на балконе, - снова усмехнулся бородач, - там у мадам
горят свечи, так что заморский гость решил, что запись исповеди на балконе
невозможна... Именно эта деталь, совершенно неакцентируемо переданная
графи... старой дамой, заставила меня поверить в истинность того, что
поведал ей случайный знакомый...
   "Я работаю на "боссов" банка, который финансирует пути сообщения мафии,
- сказал коммерсант. - Это выгодно, потому что пути