тр - это призрак жизни, это ее бледная тень.
   -  Я  и  приглашаю  вас,  синьор  Анджелико,  наблюдать,  -  тихо  сказал
Верховцев.
   - Что наблюдать?
   - Жизнь.
   Гиберти усмехнулся:
   - Я не хожу в театр вот уже двадцать лет, милый мой друг.
   - Но это не театр.
   - Что же это?
   - Жизнь, - повторил Верховцев настойчиво.
 
*** 
 
   В ТОТ РАЗ ОНИ ПРЕВЗОШЛИ СЕБЯ. Единственный  зритель  -  синьор  Анджелико
Гиберти - был их  главным  судьей.  Когда  все  было  кончено,  когда  Игорь
Верховцев в душистых, затканных золотом одеждах, в  высокой  тиаре  тетрарха
сошел с маленькой сцены  и  направился  в  зал,  Гиберти,  великий  Гиберги,
истерически засмеявшись и тыкая тонким смуглым пальцем в то, что еще  лежало
там, там.., на этой самой сцене, выкрикнул:
   - Пчелы из Ада, они прилетят! О, теперь-то они прилетят сюда целым  роем!
Ибо одна из них, самая первая, - я! Я!
   Лели принесла ему вина. Ее руки, окольцованные браслетами, мелко дрожали.
Зубы синьора Гиберти стучали о край бокала.
   -  Я  прямой  потомок  римлян,  мой  друг.  Я   всегда   мечтал   увидеть
гладиаторский бой, - шептал он. - И вот я увидел. Мечта сбылась. Но как! Кто
бы мог подумать. И где!
   Верховцев молчал. Он был  потрясен  до  глубины  души.  Он  слушал  себя,
анализировал. На этот раз его ощущения были совершенно иными. Совершенно.
   - И вы действительно уверены, что там, на квартире на Литл-Колледж-стрит,
где собирались поклонники ?Зеленой гвоздики?, происходило нечто подобное?  -
шептал Гиберти, дыхание со свистом вылетало из его щуплой груди.
   - Да. - Верховцев убедил себя, что так оно и было, и ему хотелось убедить
художника. - Да.
   - Но Уайльда никто не может упрекнуть в жестокости! - воскликнул Гиберти.
   - Разве жизнь может быть жестока? - Верховцев в изнеможении опустился  на
ковер. - Разве это не ваши слова?
   - Да-да, несомненно, но... -  Гиберти  сумасшедшими  глазами,  в  которых
метались страх и восторг, оглядел Зал Мистерий. - Но этого просто  не  может
быть! Я не верю самому себе!
   - Но это было. И прошло. Новое ощущение  в  копилку  опыта  жизни.  Новый
стимул ее. Вы удивлены, синьор Анджелико?
   - Да, мой друг. Да! Вы поразили меня. Это не то слово, какое я  хотел  бы
сказать. Это слишком тусклое слово для выражения моих чувств. Вы...
   - Не я. - Верховцев снял с головы тиару. - Я только раб  Мастера,  черный
невольник в серебряном ошейнике. Он создал это. Он сказал,  Оскар  О'Флаэрти
Уайльд: ?Я изменил души людей и облик вещей. Все, что я делал,  изумляло.  Я
взял пьесу, самую ее объективную форму, какая известна искусству,  и  сделал
из нее средство выражения глубоко личного, что есть во  мне.  Я  наделил  ее
новой красотой. Я пробудил воображение  своего  века?.  Это  все  он,  Оскар
О'Флаэрти Уайльд.
   - Он. - Гиберти закрыл глаза. Смуглая подагрическая рука  его  впилась  в
валик дивана. - Он был дьявол, ваш Уайльд, это комплимент,  заметьте.  И  вы
дьявол. Очень молодой, очень обаятельный. Дьявол.
   - Так пчелы прилетят ко мне? - тихо спросил Верховцев.
   Гиберти кивнул. Через день он покинул Москву, а за два часа перед отлетом
его секретарь привез в особняк  в  Холодном  переулке  подарок  для  синьора
Верховцева. В сафьяновом футляре лежал акварельный рисунок Гиберти:
   "Лорд Альфред Дуглас в роли..."
   Да-да, в той самой роли, столь талантливо снова исполненной  Олли  и  той
нежной белокурой девочкой, говорившей со смешным оканьем по-волжски, которая
так поразила его. Первоначальная стоимость рисунка, как  узнал  впоследствии
Данила по просьбе Верховцева, по оценке аукциона Кристи, равнялась  двумстам
тысячам долларов.
   Почин был сделан: первая пчела принесла первый мед. И он на вкус  казался
и сладок и горек. Это и было начало всего. Гиберти имел в  Европе  множество
друзей. И они проявили не более здравого смысла и не менее любопытства,  чем
создатель ?Совокупления в  Эдеме?.  Можно  было  заводить  картотеку,  ждать
заказов на места в зрительном зале.
   Они вскоре последовали. Господин Ямамото - автомобильный король из Страны
восходящего солнца - был не первым, кто  хотел  увидеть  все  от  начала  до
конца. Не первым и не последним... Даст Бог, не  последним.  Даст  Бог.  ?Не
кощунствуй, - оборвал себя Верховцев. - Не Бог, а..."
   Тут в зале зажегся свет. Первое действие  ?Волшебной  флейты?  кончилось,
наступил антракт. Мимо их ложи прошла  стройная  шатенка  в  открытом  белом
платье с ниткой жемчуга на шее. Она в упор  смотрела  на  Данилу.  Глаза  ее
сияли. Данила наклонился к Олли и нежно поцеловал его в  губы  прямо  на  ее
глазах. Шатенка резко отвернулась. Ее лоб, щеки,  шея  под  жемчужным  колье
стали клюквенного цвета. В оркестровой яме кто-то настраивал виолончель.
 
Глава 21 
 
ГОЛОВА КРЕСТИТЕЛЯ 
 
   Все воскресенье Катя отдыхала: нежилась в  ванне,  лежала  на  диване,  с
наслаждением  перелистывая  свою  любимейшую  книгу:   ?Наполеон   Бонапарт.
Воспоминания?.
   Кравченко, явившийся из спортивного зала, бросил хмурый взгляд на книгу -
готово дело, приступ меланхолии, или, как он говаривал, девичий бонапартизм.
Он от всей души ненавидел и эту книгу, и это Катино состояние души.  ?И  кто
ей только вбил в голову, что она сможет написать роман  о  Наполеоне?  Какой
идиот впервые обнадежил  ее,  что  она  станет  писательницей?  -  думал  он
тоскливо. - Как начались эти литературные бредни, у нас с ней все  вкривь  и
вкось поехало..."
   - Кать...
   - Что?
   - Ты в тот магазин на Кузнецком пока не  лезь.  Я  сам  на  него  сначала
погляжу, - предупредил он. Надо ведь  было  хоть  что-то  сказать!  Молчание
становилось тягостным.
   - Хорошо. - Она подняла голову от  книги,  улыбнулась  вроде  ласково,  а
глаза  -  пустые,  нездешние.  Там  она,  в  Египте,  со   своим   треклятым
Бонапартом... Кравченко  в  сердцах  швырнул  на  стул  махровое  полотенце,
вытащенное им из сумки.
   - Ты работать сегодня будешь, да? - Он старался, чтобы его  голос  звучал
как можно более равнодушно.
   - Мне хочется кое-что почитать. - Она  снова  углубилась  в  книгу.  -  И
подумать.
   - Ладно, думайте, шевелите мозгами, мисс. Мне все равно отъехать надо.  К
отцу  заскочить.  -  Кравченко  рывком   застегнул   ?молнию?   на   кожаной
?мотоциклетной? куртке. - Ну, в общем.., я тебе позвоню в понедельник насчет
этого портного.
   - Хорошо. - Она даже не подняла головы. Кравченко  покинул  ее  квартиру,
стараясь не хлопать дверью. Он не терпел, когда она предпочитала ему  других
- даже этого бумажного Бонапарта.
   А Катя отдыхала и сердцем, и душой. Когда Кравченко ушел, она достала  из
книжного шкафа маленький портрет в деревянной рамке  и  положила  его  перед
собой: ?Портрет императора?.
   Вадька  злился,  когда  она  его  разглядывала...  Да...   Одиночество...
Одиночество ей просто необходимо. Если иногда не будет полного,  абсолютного
одиночества,  ее  жизнь  превратится  в  сущий  ад.  Она  вспомнила   строки
стихотворения, поразившие ее точностью отражения того  душевного  состояния,
которое порой накатывало на нее вроде бы ниоткуда:  ?Глазами  с  Бонапартова
портрета уязвлена...? Другие в шестнадцать лет влюбляются в  киноактеров,  а
она.., ее вот угораздило влюбиться в императора французов,  да  так,  что...
Уязвлена... Вот оно что. Ни у одного мужчины в мире не было таких глаз,  как
у НЕГО. Ни у одного.
   Она тяжко вздохнула: Господи, Господи, Катенька, о чем ты только думаешь.
Мечты ведь это все, глупые мечты: роман о Наполеоне, писательница,  слава...
Все  это  -  воздушные  замки  на  облаках.  А  в  реальности:  твоя  родная
ментовочка, пресс-центр, статейки  в  газетах  -  все  сплошь  кровавики  да
крутизна, легкомыслие, с  которым  так  удобно  воспринимать  все  трудности
жизни,  и  пустота...  Пустота  и  одиночество.  Собственно,   что   себя-то
обманывать? Катя перевернула страницу. Ей ведь все - все равно, кроме одного
- этой вот книги, воплощения собственной  мечты.  А  остальное...  Вот  даже
смерть Красильниковой, бедняжки, этот полоумный маньяк... Она ведь даже  это
воспринимает отстранение -  вроде  интересуется,  хлопочет,  суетится,  а  в
душе-то... Ладно, хватит копаться в настроениях. Все равно это  ни  к  чему.
Она положила книгу и встала с дивана.
   Итак, он был влюблен в нее  (это,  между  прочим,  спорно),  а  она  была
влюблена в Наполеона. Сюжет  для  романа.  Впрочем,  все  дело  в  том,  что
Кравченко тоже уязвлен. Как это  заметно!  Только  вот  чем,  интересно?  Ее
сегодняшним невниманием к его великолепнейшей персоне? А  сам  он  разве  не
поступал с ней подобным образом десятки, сотни раз за это  время,  пока  они
знают друг друга? Не поступал, нет? Ладно. И  это  оставим.  Чтобы  прогнать
меланхолию, надо просто разозлиться.
   Она взяла с зеркала пилочку и  начала  полировать  ногти.  А  разозлиться
несложно, благо повод есть.  Ну,  НЕТОПЫРЬ  с  железным  жалом,  какое  твое
настоящее лицо? Кто ты, а? Тот  скульптор?  Вовочка-удовлетворитель?  Хозяин
магазина на Кузнецком? Или ты еще нам  не  известный  мистер  Игрек?  Скорей
всего - так оно и есть. Иначе все стало бы слишком просто. В  жизни  так  не
бывает. В жизни к любой цели ведет тернистый путь.
   Ну и что же ты делаешь сейчас, в это вот воскресенье?  Рыщешь  в  поисках
новой жертвы? Или ты уже нашел ее -  снова  маленькую,  нежную  блондинку  и
сейчас измываешься над ней в своем вонючем логове? Тебе нравится смотреть на
ее мучения? Тебя привлекает акт смерти?
   Она подошла к окну. На  улице  лил  дождь,  съедавший  последние  остатки
снега. На подоконнике тикали часы - круглый, черный с золотом  циферблат,  -
Вадька забыл свои. Время шло: тик-так, тик-так... Вперед, вперед. Тик-так...
   Часы отсчитывали мгновения не только для  Кати.  Кравченко,  остановивший
машину у светофора на Кропоткинской, в этот самый миг тоже смотрел  на  часы
на приборной панели. Но ни он,  ни  Катя  даже  и  не  подозревали,  что  до
странных  событий,  которые  самым  серьезным  образом   повлияют   на   все
приключившееся с ними впоследствии, остаются считанные часы. Тик-так...
 
*** 
 
   А все произошло на следующий день - в понедельник, 10 марта. В  12.00  на
Митинском кладбище хоронили Красильникову и Лавровского. Катя,  уезжавшая  с
Гореловым и фотографом в давно запланированную начальством  командировку,  в
подмосковный Троицк, знала, что на похороны никак не успеет. До Троицка было
добрых сто километров - два часа езды на машине в один конец.
 
*** 
 
   Кравченко, до обеда дежуривший в своем офисе, отправился на Кузнецкий  во
второй половине дня. Оставив босса на попечение трех охранников, швейцара  и
секретарши, он взял его рабочий ?БМВ? - синий ?металлик?, машину, на которой
его наниматель ездил исключительно на деловые встречи. То, что  он  подъедет
к ?Писку? на иномарке,  а  не  подойдет  пешком,  было  им  решено  еще  при
разговоре с Катей, дальнейшее развитие событий он возлагал на  волю  случая.
Славянская Вадькинадуша обожала полагаться на авось, и он ей (душе своей)  в
этом никогда не чинил препятствий.
   "Писк моды? располагался  в  узком,  заставленном  машинами  переулке  на
пересечении Кузнецкого и Рождественского  бульваров.  С  трудом  припарковав
машину,  Кравченко  вальяжно  направился  к  зеркальным  дверям,  украшенным
прихотливой  вязью  красных  неоновых  букв  ?П-И-С-К  МО-ДЫ?.  Он   толкнул
вращающиеся створки, над головой мелодично звякнул колокольчик.
   -   Добрый   день,   чем   могу   помочь?   -    Невысокий    прилизанный
менеджер-приказчик в желтой водолазке тут же выскочил  навстречу.  Кравченко
неторопливо огляделся.
   - Я, кажется, ошибся адресом. Женское царство, - кивнул  он  на  вешалки,
зеркала.
   - Мужского у нас, к сожалению, нет.  -  Прилизанный  в  желтой  водолазке
бросил мимолетный взгляд на  английское  пальто  посетителя  и,  решив,  что
покупатель солидный, пригласил:
   - Приезжайте к нам с НЕЙ.
   - Приеду. - Кравченко ответил ему улыбкой. - А могу я видеть Артура?
   "Желтая водолазка? на мгновение задумалась.
   - Сегодня его нет, но на днях обязательно появится. Ему что-то передать?
   - Я бы хотел узнать насчет.., ах, черт,  как  это  называется  у  вас?  -
Кравченко бросал свой первый пробный камень на совершеннейшее ?авось? - куда
упадет.
   - Насчет очередного ПОКАЗА? Ах, это! - ?Водолазка? оживилась-- Заходите в
среду, ровно в два. И обязательно с НЕЙ. - Он улыбнулся. - Как раз успеете к
началу.
   - Спасибо.
   "Я попал пальцем в горшок с медом. Вот только какого сорта этот мед...  -
думал Кравченко, покидая магазин. - Будет показ,  словечко  найдено.  Только
вот показ чего и для кого?"
   Впереди кто-то коротко  просигналил.  Он  увидел  припарковавшийся  возле
?БМВ? красный ?Форд?, сигналил его водитель.
   - Извините, на секунду можно вас? -  Он  открыл  дверцу  и  высунулся  из
машины - мышиного типа блондинчик, весь какой-то  серый,  словно  подернутый
пеплом, в серой замшевой куртке и зеленом шелковом кашне. Красный ?Форд? был
для него слишком ярким. - Извините, вы не сын Василия Васильевича  Чугунова?
- спросил он, мягко улыбаясь.
   Василий Чугунов -  так  звали  кравченковского  босса,  которого  сам  он
никогда не называл иначе как Чучело.
   - Это ведь его машина, да? - осведомился блондин.
   - Я начальник его личной охраны, - ответил Кравченко с достоинством.
   - Ах вот оно что.., я, видите ли, знаком с  ним.  Мимолетно.  Машину  эту
помню, в одном салоне покупали. Моя фамилия Арсеньев.
   - Рад. - Кравченко хотел было сесть за  руль.  -  Я  вам  место  парковки
сейчас освобожу.
   - Да не беспокойтесь, я просто мимо проезжал. А вы,  я  видел,  из  этого
магазина выходили...
   - Я ошибся дверью.
   - Я так и думал - вряд ли такого человека, как вы,  могло  заинтересовать
тамошнее барахло. - Блондин Арсеньев тихонько захихикал.
   Кравченко изумленно воззрился на собеседника.  Чем-то  он  ему  сразу  не
понравился - слишком мягкая улыбка,  слишком  настойчивый  взгляд  -  липкий
какой-то.
   - Вы спортом, наверное, занимаетесь...
   - Что? - Кравченко нахмурился.
   - У вас дивные плечи...
   Он все уже понял.
   - Отвали.
   - Грубость тебе к лицу.
   Кравченко  сел  за  руль,  с  силой  захлопнул  дверь.  Арсеньев   быстро
наклонился, а затем высунулся из машины, чуть не выпав из салона на тротуар.
В руке его была.., белая лилия.
   - Грубый, грубый, - зашептал он. - Я же ничего у тебя не прошу. Я же  сам
тебе в этом признаюсь! - Лилия и что-то маленькое и белое  перелетели  через
опущенное стекло ?БМВ? и спланировали на руль.
   Кравченко прорычал нецензурное ругательство и рванул машину с места.
   - Я ничего не  прошу!  -  крикнул  ему  вслед  блондин.  Лилию  Кравченко
выбросил сразу же. Ее раздавила  ехавшая  за  ?БМВ?  ?Волга?.  ?Маленьким  и
белым? оказалась визитная карточка, где славянской  вязью  значилось:  ?Иван
Арсеньев, Ботанический Сад Души?. Телефон. Факс. ?Баб снимают на  Кузнецком,
сам делал, грешен, но чтоб вот так среди бела дня  внаглую  снимали  мужика.
Меня! Ах ты, хорек лупоглазый!? Кравченко скрипел  зубами.  Нет,  этого  так
оставить нельзя. Он внимательно посмотрел  на  визитку.  ?Выпадет  свободный
вечерок -  установим  адресок  по  телефону,  наплачется,  хорек,  кровавыми
слезами, будет помнить день, когда попытался  снять  Кравченко!?  -  подумал
Вадим.
 
*** 
 
   Командировка в Троицк являлась обычной рабочей  поездкой  за  материалом.
Катя не ждала  от  нее  ничего  экстраординарного.  Начальник  местного  ОВД
встретил гостей из пресс-центра радушно и  тут  же  начал  хвастаться  своим
хозяйством. Вызванный  к  нему  в  кабинет  начальник  штаба,  энергичный  и
фатоватый мужчина, тут же взял инициативу в свои руки.
   Прессу провели по всем службам, показали недавно отстроенное новое здание
ИВС и служебной столовой, автопарк и автоматизированную  систему  ?ПОИСК?  в
розыске.
   Катя после всех этих красот отправилась в дежурную часть - ей  надо  было
подготовить статью о работе следственно-оперативной группы в дежурные сутки.
Горелов вместе с фотографом из ?Щита? уехал в территориальный пункт  милиция
в деревеньку Стасове. Они делали фоторепортаж о сельских участковых.
   Катя поговорила с дежурным. Усатый степенный майор рассказывал  обо  всем
обстоятельно и неторопливо. Его помощник,  юный  лейтенантик  в  отутюженном
заботливой мамой кителе, напротив, отвечая на  вопросы  Кати,  волновался  и
поминутно вспыхивал точно маков цвет.
   Время текло плодотворно. В дежурке бубнила рация  -  перекликались  посты
ППС: ?Саш, я  на  маршруте?,  ?Где  Седьмой???  ?Седьмой,  ответьте...?,  ?Я
Седьмой, отвечаю, Слав, это ты, что ль? А кто второй напарник, что-то  голос
не узнаю?. Сутки шли тихие, несуетные. Заявили ДТП на 101-м километре -  без
жертв, к счастью. Затем позвонила  заведующая  продуктовым  магазином  -  из
подсобки пропали продукты и несколько бутылок водки.
   - А вот, помню, был случай, - вещал майор, поглаживая усы. - Дежурили  мы
на пару с Алексеем Михалычем, это наш прежний начальник  паспортного  стола,
на заслуженном сейчас, и заявляют  нам  разбойное  нападение  на  палатку  в
Горобцах - есть тут поселочек рабочего типа, да... Катенька. Ну, высылаю  я,
как и положено, группу на место, а сам с Михалычем...
   Резко и настойчиво зазвонил телефон. Лейтенант снял трубку.
   - Троицкий ОВД, помощник дежурного Павлов слушает... - Он внезапно осекся
на полуслове. - Где?! Сейчас передаю трубку дежурному.
   Катя сразу поняла - что-то случилось. И случилось серьезное и страшное  -
лицо майора побагровело.
   - Ну, дождались! - Он быстро нажал кнопку на  пульте.  -  Опергруппа,  на
выезд. Двойное убийство в Никольском. Убит ребенок!
 
*** 
 
   Катя тряслась  в  канареечном  ?уазике?.  Все  как  прежде,  в  Каменске:
дежурные сутки, дежурная машина. Все  возвращается  на  круги  своя...  Все.
?Убит ребенок!? - два коротких слова, а за ними... Эх,  взрослые,  взрослые,
что же вы творите? Что?! Бросаете детей собакам,  топите  в  ваннах,  морите
голодом, истязаете, насилуете. Что с вами?! Будет ли конец вашему  безумию?!
Как его остановить? Чем? Ей вспомнился Сергеев  из  Каменска.  ?Доводись,  -
говаривал он, - детоубийцу лично бы в расход пустил. И рука б не дрогнула?.
   Она  вылезла  из  ?уазика?,  внимательно  огляделась.  Итак,   не   будем
торопиться. Сейчас очередь за всеми этими профи  -  следователем,  сыщиками,
экспертами, прокуратурой. А мы пока хорошенько осмотрим место трагедии.  Вот
окраина села Никольское. Косогор,  под  ним  протекает  речка.  На  косогоре
высокая голубая колокольня - церковь, украшенная свежепозолоченным  крестом.
Судя по архитектуре -  модерн,  начало  XX  века.  Церковь  восстанавливают,
ремонтируют - во дворе кирпич, корыта  с  известкой,  бочки  краски.  Однако
произошло все, видимо,  не  в  церкви,  а  там,  внизу.  На  берегу  реки  -
сотрудники  милиции,  ?Скорая?,  туда  со   всех   ног   бегут   Горелов   и
фотокорреспондент  ?Щита?.  Так,  а  мы  пока  пойдем  другим  путем.   Катя
направилась к церковным дверям.
   - Ой-ей-ей, что же это делается, да за что он их? - судачат на ступеньках
две старушки в болоньевых пальто, ботах и шерстяных платках: очевидцы. Их  с
немалым трудом только что удалили с места происшествия.
   - Извините, здравствуйте, вы не скажете, как называется  эта  церковь?  -
спросила Катя.
   - Предтечи, милая.  Иоанна  Предтечи,  -  закивали  старушки.  -  Сегодня
праздник  тут  храмовый:   день   новообретения   усекновенной   главы   его
многострадальной. А тут такое дело, Господи! Такое дело безбожное!
   - Спасибо большое. - Катя медленно начала спускаться к реке,  скользко  -
местами все обледенело, снег в Подмосковье  долго  держится,  не  то  что  в
городе.
   "Значит, церковь Иоанна Предтечи - Крестителя, так и  запишем,  -  думала
она. - И все случилось именно  в  храмовый  праздник.  Над