ему пальцем. -  О,  я
не знаю, что означает этот вот взгляд. Нет, на самом деле знаю. Так на  меня
смотрит мой отчим,  царь  Ирод.  Но  не  лучше  ли  смотреть  на  Луну?  Она
девственница, она никому не вверяла себя.
   Дальше Кравченко следил за действием словно в полусне.
   Саломея услышала Крестителя. Он Громове вещал из своей темницы о том, что
Мессия пришел в мир,  дабы  искупить  его  грехи.  И  вот  они  встретились:
принцесса и юный пророк. Кравченко узнал в этой роли Данилу. На этот раз  он
сбросил все одежды - только шкура волка на бедрах и цепи на руках.
   - Ангел Господень, где же ты? - взывал он, потрясая стиснутыми  кулаками,
цепи звенели. - Спустись  с  мечом  своим!  Разрушь  этот  дворец!  И  пусть
настанет Страшный Суд!
   Он был весь - воплощенный Гнев. Ярость. Он ищем не напоминал традиционный
образ библейского пророка, и даже то, что он был так молод... Кравченко  это
показалось кощунственным, но этот Креститель  больше  походил  на  Демона  с
картины Врубеля. Глаза его сверкали тем же  мрачным  отчаянием  и  страстью,
голос, хриплый, грозный, пугал:
   - Таких, как вы, сметет с лица Божий гнев! Вы живете в разврате, рыскаете
в поисках наслаждений, вы...
   - А разве ты не ищешь наслаждений? - Саломея смотрела  на  него,  прикрыв
лицо веером из страусовых перьев. Он вздрогнул. Саломея  приблизилась,  веер
свернулся, развернулся. Она протянула руку и провела пальчиком по его  голой
груди сверху вниз. Все ниже и ниже. Он затрепетал.  Ее  ладошка  застыла  на
шкуре волка.  -  Твое  тело  бело,  Иоанн  Креститель,  как  снег  в  горах.
Позволь... Позволь мне прикоснуться к нему...
   Он отпрянул, откинулся назад. Саломея прижималась все теснее.
   - Твои кудри темны, как ночь, как южная ночь...
   Твой рот... - Она искала губами его губы. - Твой рот, Иоанн Креститель, я
полюбила твой рот. Он как золотая рыбка... Он может извергать проклятия,  но
может и говорить слова, ласковей всех слов  в  мире.  Рот,  такой  сочный..,
алый, как цвет крови.., теплый... Позволь мне поцеловать твой  рот.  Позволь
мне... - Их дыхание смешалось, руки Крестителя уже поднимались, чтобы обнять
принцессу, прижать ее к груди, но тут за сценой пророкотал бутафорский гром.
Руки бессильно упали, кандалы лязгнули.
   - Оставь меня, не смей творить насилие, - прошептал он. -  Через  женщину
дьявол посылает зло в сей мир.
   - Позволь мне целовать твой рот...
   Он с силой оттолкнул ее от себя. Принцесса упала, покатилась по ступеням.
   - Ангел Смерти говорит твоими устами, дочь Иродиады. Я уже  вижу  отблеск
его меча на твоем лице!
   - Позволь мне.., я буду целовать твой  рот,  Иоанн  Креститель!  Я  буду,
слышишь! Буду целовать твои губы! - Саломея извивалась на белых  ступеньках,
точно золотой червяк.
   Кравченко украдкой следил за своими соседями. Чугунов слушал без  особого
интереса, елозил языком за щекой, щупая ноющий зуб. Японцы шептались - один,
видимо, переводил. Альбинос закрыл глаза и утонул в мягком кресле. Рука  его
свесилась, пальцы слабо перебирали воздух. Точно отрубленные щупальца...
   А Кравченко было очень интересно и как-то.., жарко. Он весь взмок, то  ли
от  тепла  камина,  то  ли...  Он  все  время  помнил,  что   Саломею,   так
прижимавшуюся, так лапавшую этого надменного красавца, играл парень!
   "Катя была права на все сто?, -  думал  он,  следя  за  пиром  во  дворце
тетрарха,  где  грустный,  рафинированно-сентенциозный   Ирод   обсуждал   с
Иродиадой слухи о том, что в  Галилее  появился  какой-то  человек,  который
воскрешает мертвых.
 
*** 
 
   А Катя в этот самый миг бездумно смотрела ?Храброе сердце?, где  отважные
шотландцы, возглавляемые героем Мэла Гибсона, выходили в чисто поле на битву
с англичанами. На экране лихо мчалась закованная в броню рыцарская  конница.
Но ряды шотландцев стояли, не дрогнув, готовясь встретить врага. И  вот  тут
вдруг...
   От неожиданности Катя так дернулась, что свалила и портрет  Бонапарта,  и
телефон, поставленный на подлокотник кресла. У нее перехватило дыхание.  Она
нажала ?стоп?, перемотала назад пленку. Вот снова.  Снова.  ДА!  Так  оно  и
было... Только так!
   Она подняла телефон, лихорадочно  набрала  номер  Мещерского.  На  экране
кипела битва не на жизнь, а на смерть. Телефон не соединялся. От удара,  что
ли? Она нажимала кнопки, чуть не плача с досады. Наконец...
   - Алло, Сережа!
   - Катя, что случилось? Вадим, да?!
   - Я смотрю ?Храброе сердце?... Ты смотрел его?
   - Нет, Катенька, Господи ты Боже мой! Ну разве так можно... Ну, успокойся
ты. - Он тяжело дышал в трубку. - Я подумал...
   - Сереж,  здесь  есть  одна  сцена,  сцена  битвы:  англичане  наступают,
шотландцы обороняются. Они...
   - Ну, что делают шотландцы. Катя?
   - Они метнули в них...
 
*** 
 
   А далеко-далеко на сцене в Холодном переулке Ирод спрашивал Иродиаду:
   - Куда она смотрит, Саломея?
   - Ты опять пялишься на мою дочь, -  ворчала  Иродиада  и  залпом  осушала
кубки, полные вина.
   Ирод поднялся, поцеловал ее руки - правую, левую. Почтительно облобызал.
   - Саломея, станцуй для меня, - попросил он тихо.
   - Я не хочу танцевать, тетрарх. Музыка  звучала  в  зале,  щемяще-нежная,
хватающая за сердце.
   - Саломея, станцуй. Я печален сегодня. Когда я шел сюда, я  поскользнулся
в луже крови. Если ты станцуешь, я исполню любое твое желание. Я клянусь.
   Саломея вышла из-за кресел, из-за спин зрителей. Она стояла теперь к  ним
спиной,  томно  поводила  бедрами.  С  ее  плеч  до  самого  пола  стелилась
златотканая накидка. Пламя светильников освещало ее.
   - Чем ты клянешься, тетрарх?
   - Жизнью своей, богами. Чем ты хочешь. Я  дам  тебе  все.  Даже  половину
царства.
   - Ты поклялся, тетрарх.
   - Я поклялся, Саломея.
   Свет на сцене внезапно потух. Потом зажегся снова - слабый.  И  были  две
гибкие тени на стене. Звучала музыка, свет разгорался ярче, ярче.  И  теперь
зрители затаили дыхание - перед ними танцевали две Саломеи.  Две  совершенно
одинаковые принцессы в гирляндах, сплетенных  из  пурпурных  роз,  только  в
гирляндах, которые ничего не скрывали, наоборот!
   Впрочем, танцевала - неистовствовала, крутилась, прыгала  -  только  одна
Саломея. Как вихрь, как пантера. Босые ноги ее  так  и  мелькали.  Кравченко
против воли ощутил острое волнение - его зажгло. Чугунов возбужденно  сопел,
он покраснел, налился кровью. Саломея крутанула задом перед самым его лицом.
Гирлянда роз хлестнула его по щеке. Он поймал ее  рукой,  рванул  к  себе  -
тщетно, она уже умчалась на другой конец зала.
   Саломея номер два была только тенью.  Она  двигалась,  точно  сомнамбула,
легко и бесшумно. Ее почти не было видно. Много ли мы обращаем  внимания  на
свою тень?
   Саломея-первая сделала  великолепный  прыжок.  На  мгновение  они  встали
рядом, резкий жест и.., их гирлянды упали. Свет ярко вспыхнул - стало видно,
что это  парень  и  девушка,  мокрые  от  пота,  с  развившимися  белокурыми
волосами. И снова наступила тьма.
   Голос Ирода, хриплый, срывающийся от вожделения, спросил:
   - Что же ты хочешь, Саломея?
   - Я хочу.., чтобы ты дал мне..,  на  серебряном  блюде...  ГОЛОВУ  ИОАННА
КРЕСТИТЕЛЯ! -Голоса Саломей звучали хором, торжественно и неумолимо.
   Кравченко подался вперед. Он лихорадочно следил, что же будет дальше. Вот
ей, вернее, им принесли  голову.  Тот  самый  Данила,  теперь  переодетый  в
раба-германца, в рогатом  шлеме  и  шкуре,  принес-Принес  свою  собственную
голову. Саломея взяла се - Саломея-парень. Она объяснялась мертвой голове  в
любви, потом поцеловала ее в мертвые губы.
   Потом  принцесса  снова  раздвоились.  Теперь  танец  предназначался  для
мертвого Иоанна. А со сцены  за  ней  наблюдали  потрясенный  Ирод,  мрачная
Иродиада. Из зала пялились взвинченные зрители.
   - Твоя дочь - ЧУДОВИЩЕ - кричал Ирод, ломая руки.
   - А я горжусь ею! - отвечала его  жена.  А  Саломеи  кружились,  прыгали,
плясали, стараясь угодить. Кравченко вздрогнул - рядом кто-то всхлипнул.  Он
увидел, что Чугунов стиснул  кулаки,  лицо  его  выражало  чисто  физическое
страдание. По воспаленно блестевшим глазам было ясно, чего он хотел...
 
*** 
 
   - Сереж, это КОПЬЕ, понимаешь? - кричала Катя в трубку. - ОН УБИЛ ИХ ВСЕХ
КОПЬЕМ! Пронзал насквозь. Я только что видела нечто подобное в  фильме.  Это
могло случиться только так!
   Мещерский молчал.
   - Это копье, клянусь тебе! Если б мы с тобой жили лет этак семьсот назад,
эта рана сквозная не вызвала бы у нас такого удивления.  Тогда  так  убивали
многих. Это  никакой  не  штырь!  Это  толстое  копье  с  наконечником.  Оно
пробивало даже рыцарскую броню!
   - Я сейчас приеду, - сказал Мещерский.
 
*** 
 
   Саломеи прыгнули, совместились, наклонились над мертвой головой,  припали
к ней, слившись в чудовищном тройном поцелуе.
   - Ибо таинство Любви сильнее таинства Смерти. ТОЛЬКО ЛЮБВИ НАДО ИСКАТЬ! -
Их голоса дрожали от страсти.
   Вот они выпрямились, воздели руки к Луне, обнаженные, одинаковые  под  ее
лучами. Почти одинаковые...
   Кравченко, не отрываясь, смотрел на Ирода. Лицо того кривилось, по  щекам
текли слезы. Настоящие слезы. За его спиной высился германец - раб в рогатом
шлеме. В руке его дрожало вознесенное... КОПЬЕ.
   - УБИТЬ ЭТУ ЖЕНЩИНУ! - простонал Ирод.
   Кравченко вскочил, но поздно. Копье просвистело в  воздухе.  И  тут  одна
Саломея, Саломея-парень, толкнула Саломею-девушку,  они  упали  на  ступени.
Саломея-парень подмял свою тень  под  себя.  Копье  пронеслось  над  ними  и
вонзилось в дубовую панель над камином.
   Зрители поднялись.  Лица  их  напоминали  гипсовые  маски.  Но  никто  не
проронил ни звука. Только японец  и  альбинос  как-то  странно  смотрели  на
сцену. Чугунов отдувался, вытирая  платком  лысину:  ?Ну  и  ну!?  Кравченко
чувствовал: что-то не так. ЧТО-ТО СОРВАЛОСЬ. И ОНИ ВСЕ ЗНАЛИ ЭТО. Все, кроме
него, Чугунова и...
   Тетрарх быстро спустился в зал. Раб-германец в волчьей  шкуре  застыл  на
месте. И тут  раздалось  тихое  хихиканье.  Кравченко  ошеломленно  смотрел:
Саломея-девушка выбралась из-под своего напарника и смеялась, смеялась...
   - НУ И ЛИЦА У ВАС БЫЛИ! Я так и знала, что он придумает что-то этакое! Ай
да режиссер! - Ее тоненький голосок звенел, точно песнь комара в ночи.
 
Глава 37 
 
ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ 
 
   Это рассекающее воздух копье с тяжелым острым  наконечником  преследовало
Катю, как призрак Банко короля  Макбета.  Копье,  напоенное  кровью  четырех
жертв, оно  дрожало  и  раскачивалось,  вонзившись  в  дубовую  панель,  оно
поражало и уязвляло, впивалось и вонзалось, оно жалило, оно убиваю.
   Катя сидела за столом в пресс-центре.  Стучала  машинка,  фосфоресцировал
компьютер. Горелов скороговоркой передавал  сводку  происшествий  на  ?Радио
Подмосковья?. Катя и слышала это, и не слышала. В ?очах ее  души?  летело  в
поисках новой жертвы смертоносное копье.
   Вчера, в пятом часу утра, когда к ней ввалился  Кравченко,  бледный,  без
пальто - он забыл его в машине, а она ринулась к нему и закричала: ?Он  убил
их всех КОПЬЕМ!!?, Вадька только растерянно кивнул, прошел в комнату, сел на
пол, прислонившись к креслу. В руке  он  тискал  полупустую  бутылку  водки.
Взболтнул остаток и молча протянул бутылку  Мещерскому  (тот  приехал  среди
ночи, сразу же после Катиного звонка).
   Катя тупо размышляла: надо же, до чего мужчины  толстокожи!  После  того,
что Вадька увидел в том доме, он еще сел за руль, завез Чучело, заведенное с
половины оборота, к  любовнице,  остановился  на  площади  трех  вокзалов  у
ларька, торгующего круглосуточно, купил водки и основательно ею угостился.
   "Мужики пьют после стресса?, -  эту  тайну  ей  как-то  раз  доверительно
сообщил один арестованный хмырь, о котором она делала репортаж. Он вместе  с
собутыльниками убил своего дружка за кожаную куртку. Ну, понравилась  одежка
хмырю - он и не сдержался.  И  как  убил!  Притащил  пьяненького  дружка  на
кладбище, положил лицом вниз на кладбищенскую  ограду  и  со  всего  размаха
ударил кулаками по затылку.
   Металлические колья ограды пропороли несчастному горло. А после..,  хмырь
преспокойно пошел в ларек, обменял куртку на водку и  выхлестал  ее  всю  из
горла. ?Мужики пьют после стресса?. Вот и Вадечка тоже...  Почему  ей  вдруг
вспомнился  тот  кладбищенский  кошмар?  Да  потому,  что  там   тоже   были
колья-копья, пронзающие насквозь.
   Вадька рассказывал свои приключения очень медленно,  подробно.  Казалось,
он и сам все еще не верил в то, что видели его глаза.
   А что они, кстати, видели? ПЬЕСУ. И только.  Весьма  любопытную  пьесу  с
оригинальной концовкой. И ничего криминального,  ведь  смертоубийства-то  не
было! Мало ли что кому-то там померещилось,  что  где-то  что-то  у  кого-то
сорвалось. НИЧЕГО НЕ БЫЛО.  Ничего  нужного  и  важного  для  представителей
закона не произошло. Ну, поразвлекались  ?господа?,  пощекотали  нервишки...
Вадька рассказывал, какое замешательство возникло в зале после.
   Тот, игравший тетрарха, Игорь  Верховцев,  увел  иностранцев  в  кабинет.
Актриса, игравшая Иродиаду, потчевала Чугунова (ничего так и  не  понявшего)
коньяком. А губы-то се дрожали. Вадька заметил, и руки дрожали... А  Саломеи
ушли переодеваться. Одна из них тоже ничего не усекла или.., или она  просто
притворялась с какой-то целью?
   - Нет, - рассеял ее сомнения Вадька. - Эта девица не притворялась. Она не
ожидала, видимо, но.., ей это понравилось! Ей фокус пришелся по вкусу.
   Странно все это...
   Странно... Самое любимое у  нас  словечко  стало.  Мещерский  тоже  тогда
пригубил рюмочку за компанию. (Мужики - был бы повод!) Он молчал,  хмурился,
слушал. Шепнул Кате:
   - А ты говорила, что такие объединяться не могут, что ищем одиночку.  Вот
тебе и одиночка!
   А Кравченко был просто страшен. Чувствовалось, что весь  он  как  опасная
бритва - сам себя режет. От водки он только больше бледнел и наливался тихой
яростью. Его последними словами Кате (когда Мещерский повез его  к  себе  на
квартиру) были:
   - Оперу своему ни слова. С этими театралами я разберусь САМ. Это  вам  В.
А. Кравченко говорит. Зарубите на носу.
   - Зарубим, Вадь, зарубим. Пойдем,  Катюше  отдых  нужен,  -  заверил  его
Мещерский.
   Однако у Кати с зарубками  на  памяти  было  туговато.  Первое,  что  она
сделала, прибежав на работу, - ринулась в кабинет Колосова. (Черт с  ним,  с
Вадькиным гонором, я все-таки сотрудник милиции! А поссоримся -  помиримся.)
Толкнула дверь - заперто.
   У зама - заперто. У сотрудников ?убойного? - заперто.
   - Где они все? - спросила она дежурного.
   - На операции, по Клеверовскому работают.
   - В районе, да? В каком?!
   - Информация разглашению не подлежит.
   - Но мне очень нужно! Это срочно.
   Дежурный только пожал плечами: знаем,  какие  срочности  в  пресс-центре!
Катя даже всхлипнула украдкой: чурбан! Сегодня ж пятница, в субботу Колосова
вообще не поймаешь, а потом...
   -  Катюш,  срочно  материал  нужен  в  ?Ведомости?.   Что-нибудь   крайне
положительное о практиках. - Горелов так  и  светился,  очки  его  блестели,
словно алмазы. - У  тебя  было  о  заслуженном  участковом  России.  Катюша,
быстренько, быстренько! Номер уже в типографии!
   Катя  села  за  статью  об  участковом  с  тяжелым  сердцем.  Исправляла,
вычеркивала устаревшие цифры. А в  голове  вертелось  только  одно:  что  же
делать ЕЙ? Что предпринять по этим театралам из Холодного переулка? Что?
   Наконец статья перекочевала в руки Горелова, и он сломя голову помчался в
типографию. Катя смотрела на сумерки за окном: вот опять наступает вечер,  а
только мгновение назад была долгая-долгая ночь. Дня она  даже  не  заметила.
Сняла трубку. Позвонить, что ли, Мещерскому? Нет, лучше не разочаровываться.
Их ведь все равно нет. Где они сейчас с Вадькой? Что делают?
   А эти.., любители ?Саломеи?, чем заняты они? Кто они  вообще  такие,  три
этих парня и две женщины? Что  их  связывает?  И  почему  одна  из  них  так
бездумно готова принести себя в жертву? Игорь Верховцев, Данила, а как зовут
остальных? Где их искать, если они задумают  бежать?  И  вообще  почему  они
ставят эту пьесу? Ради денег? Или... Или они такие,  из  шестого  измерения,
нашедшие друг друга  в  водовороте  жизни  и  действительно  объединившиеся,
сбившиеся встаю? Стая, рой...
   Когда они начнут ее убивать? Вечером? Завтра утром? А может, уже  сейчас?
Кате внезапно стало жарко от всех этих мыслей,  она  дернула  шнур  фрамуги,
открыла ее настежь, впустив в  кабинет  свежий  воздух.  В  Малом  Никитском
переулке зажигались фонари, от  подъезда  главка  отъезжали  машины.  ПОЛНАЯ
БЕСПОМОЩНОСТЬ. Ей внезапно вспомнилось кравченковское: ?Надо всколыхнуть это
болото и посмотреть, какой кулик взлетит первым?. Колыхали уже, и  что?  Она
чертила пальцем по холодному стеклу, рисуя рожицу: точка, точка,  запятая...
А если попробовать еще раз? Самой?
   Если собраться с духом и...
   Она решительно тряхнула волосами и направилась к шкафу -  одеваться.  Она
была довольна, что сегодня обновила это чудесное итальянское пальто. Сегодня
вечером ей хотелось быть грозной и элегантной как никогда.
 
*** 
 
   День после премьеры начался вполне обычно.  В  половине  одиннадцатого  в
столовой в доме в Холодном переулке все сели за  стол  завтракать.  Ни  одно
место не пустовало. Четверо старались не смотреть друг на  друга,  а  пятая,
Аня, с аппетитом уплетала бутерброды, йогурт, пила кофе,  снова  принималась
за бутерброды. Несмотря  на  субтильность  сложения,  была  она  чрезвычайно
прожорливой.  Данила  смотрел  на  нее  и  думал:  и  куда  это  только  все
умещается?
   Все объяснения оставили на потом. ?Мы поговорим, когда она примет  дозу?,
- прошипел Верховцев.
   - Здорово было вчера!  -  Статистка  болтала,  как  заводной  попугай  на
батарейке. - У меня прямо сердце в пятки ушло! Я так и знала, что-то  вы  им
подкинете, что-то подсуропите. Не  за  дрыгание  же  ножкой  мне  две  косые
выложили! Я сразу поняла - либо бордель извращенцев, либо... А тут во  какие
дела!
   - Значит, вы, Аня, вчера испугались? - тихо спросил Верховцев.  Он  сидел
над полной тарелкой чрезвычайно прямо. Позвоночник его глухо ныл.
   - Струхнула, уже когда под ним вот на полу лежала. - Она кивнула на Олли.
- А почему вы мне сразу не сказали, что так будет?
   - Я не хотел вас пугать. Думал, откажетесь.
   - Я? Да вы что? Это ж как аттракцион в  Луна-парке!  Как  там  этот,  как
его... Вильгельм Телль с яблоком на башке. - Она довольно захихикала. -  Эта
ваша прошлая, ну, прежняя статистка, которая ногу сломала,  что,  упала  под
него неудачно?
   - Совершенно верно. - Верховцев  поднял  чашку  кофе  с  блюдечка,  отпил
глоток, поморщился. - Лели, пожалуйста, этот кофе недостаточно крепок, свари
для меня новый.
   Женщина молча поднялась из-за стола.
   - Да, Аня, -  повторил  Верховцев,  -  ваша  предшественница  была  очень
неловкой. Вы гораздо лучше.
   - А вы подпишете со мной контракт, как обещали? При этих ее словах Данила
встал и отошел к окну. Верховцев задумчиво крошил хлеб на тарелке.
   - Вы этого хотите? Она закивала.
   - Значит, вам у нас нравится?
   - Да, да! Если на две тысячи нельзя, я на меньшее согласна!
   - Вам бы хотелось каждый вечер выходить на сцену и играть ?Саломею??
   - Да.
   - А почему, Аня? Вам нравится эта пьеса?
   - Классная пьеса!
   - И вам нравится ее конец? - Голос Верховцева был мягким, грустным.
   - Конечно! - Она улыбнулась. - Какие у  них  лица  были,  ну,  у  этих..,
зрителей! Вот не ожидали-то они! Один чуть кресло не свалил. Копье-то  прямо
в их сторону летело! Вот Данила-то молоток - шваркнул его  как:  тютелька  в
тютельку над нами свистнуло. И ангелок этот, - небрежно кивнула она на Олли,
- меня отпихнул. Вот это реакция!
   - Вы смелая девушка, Аня, - заметил Верховцев.
   - На том стоим. Ну так как же... - Она тревожно искала глазами его глаза.
- Будет контракт?
   Он скл