Арсеньева,  он  полностью
уверился, что его Костюмер - это тот самый господин  Ку-Ку,  о  котором  так
талантливо  пел  еще  Фредди  Меркьюри  (любимый  после   ?любэшника?   Коли
Расторгуева колосовский певец).
   Костюмер вернулся домой из Суздаля в пятницу,  компания  эстрадников  под
предводительством известного всей Москве Феди-Ударника привезла его  к  дому
на  шикарной  машине.  Колосов  знал  это  от  Ковалева,  старшего   группы,
осуществлявшей наблюдение за Арсеньевым.
   Итак,  Костюмер  должен  был  обнаружить  в  почтовом   ящике   повестку,
обязывающую его явиться в прокуратуру области,  в  кабинет  48,  к  старшему
следователю Панкратову в 10.00 в субботу.
   Никита вернулся из района тоже в пятницу,  во  втором  часу  ночи.  Домой
ехать уже не было смысла - переночевал в кабинете. Прокуратура  обязала  его
проконтролировать явку Арсеньева.
   Как дисциплинированный сотрудник, Колосов  уже  с  восьми  тридцати  утра
караулил  в  машине  у  дома  Костюмера.  Дом  этот  был  новым,  кирпичным,
кооперативным,  улучшенной  планировки.  Окна  его  глядели  на   заповедные
коломенские дубы и  липы,  видевшие  еще  московских  царей.  Где-то  далеко
церковный колокол  звонил  и  звонил  -  колокольный  гул  плыл  над  тихой,
чистенькой, такой по-выходному безмятежно-сонной улицей.
   Никита ждал терпеливо. Вот его ракушка, замочек на ней  заперт,  ?фордик?
его там, в стойле. Чтобы не  опоздать  в  прокуратуру,  Арсеньеву  следовало
выйти из подъезда в половине десятого. Езды на машине тут двадцать минут,  в
субботу пробок на дорогах не бывает. Может, он выйдет даже  раньше,  это  не
возбраняется. Но если он припозднится или если, сохрани Боже,  проигнорирует
это вежливо-официальное приглашение на разговор, то...
   Колосов смотрел на себя в боковое зеркало: ну, приятель, русский комиссар
Шиманский (тебе ж все знакомые девушки  говорят,  что  ты  на  него  страшно
похож), что же ты предпримешь тогда? ?Не схватите его, с вас станется!? Нет,
брат Панкратов, не волнуйся, не схватим, чай,  не  тридцать  седьмой  годик.
Осуществим привод по полной форме: стукнем в дверь, сунем повестку  в  зубы,
возьмем за шкирман и... СТОП. Колосов закурил  сигаретку  -  это  дело  надо
перекурить. Его нельзя пугать  до  срока,  его  нельзя  волновать  -  он  же
ГОСПОДИН КУ-КУ. Трехнутый.
   К Арсеньеву он испытывал жгучий интерес. Профессиональный интерес. Такого
еще не было ни у кого - ни на счету Скотланд-Ярда, ни набережной Орфевр,  ни
Петровки, 38. Костюмер сулил быть уникумом, единственным в своем роде,  если
только, конечно...
   Нет, сомнения, умрите - это ОН. На нем завязано все. ВСЕ. Все жертвы. Где
он их убивал? В клубе? В этом ?Ботаническом Саду Души??  Чудное  названьице,
точнее было бы в ?дебрях?, а не в саду, в чащобе  или,  как  у  Толкиена,  в
?лихолесье?. Его душа, ишь ты... Какие только  цветочки  там  цветут,  какие
репейники-чертополохи... Ничего, узнаем. Все узнаем, все разъясним, господин
Ку-Ку. Выполем грядочку начисто, голенькую оставим, лысую.
   Итак, где же он их убивал? Не дома, это уже ясно. Значит, верно - в клубе
или в каком-нибудь потайном месте. Гримировал, не насиловал, переодевал.  Во
что?
   На сцене у  него  мальчонки  голышом  пляшут  в  каких-то  ?флоралиях?  -
костюмчиках из живых цветов. Ковалев видел репетицию,  когда  ездил  в  клуб
наводить справки о хозяине. Говорит - как сети:  стебли  да  лепестки  одни.
Если это надеть на кого-нибудь, то... ДЫРОК на одежде как раз не  останется,
потому что одежда словно из сказки про голого короля.
   Да, наверное, так все и было. Я прав. Колосов посмотрел на часы -  девять
ноль семь - и закурил новую сигарету. Только вот чем он их приканчивал?  Это
нечто вроде казацкой  пики,  что-то  острое,  длинное,  твердое,  как...  Он
усмехнулся. Кто про что в меру  своей  испорченности.  Пронзал,  смотрел  на
кровь, Может быть, даже пачкался ею, натирал свое тело и не насиловал их.
   Вот тут что-то не стыковалось. Никита хмурился. Кто он вообще такой, этот
парень Ваня? Какого цвета? По свидетельствам многих -  небесного,  как  флаг
ООН. А вот по поступкам... Почему он выбирал девушек? Ведь,  по  логике,  он
должен был выбирать со-овсем противоположное. Нарушение влечений? Проблемы с
либидо? Перверсии? А черт его знает. Он -  закомплексованный  импотент,  как
Джон Дафи? Нет. Может, он женоненавистник, как  канадский  студентик  Лепин,
расстрелявший класс женского колледжа в Монреале? ?Феминистки разрушили  мою
жизнь, я мстил за себя? - его признание. Значит, женоненавистник? Нет,  тоже
вряд ли. Эта вот его живая картинка  ?Царство  Флоры?  -  женщина-богиня  во
главе угла. Женоненавистник никогда б такой сюжет не выбрал.
   Тогда кто же он такой? Почему он это  делал?  Не  насиловал,  гримировал,
переодевал, убивал. Переодевал и гримировал под кого? Может, под  мальчишек?
Чтобы все было  как  в  кривом  зеркале,  наоборот?  На  сцене  -  мальчики,
переодетые девочками, в жизни - девочки, переодетые мальчиками. И тогда...
   Время вышло - половина десятого.  Колосов  смотрел  на  подъезд.  Никого.
Тетка вон вышла  с  собакой,  два  пацана  выскочили  -  нараспашку,  совсем
по-весеннему уже. Он подождал еще пятнадцать минут. Потом вылез  из  машины.
Не хочешь. Костюмер, по-хорошему, будем по-плохому.
   Поднялся на лифте на восьмой этаж, позвонил в дверь 94-й квартиры.  Никто
не открывал. Ну  же,  господин  Ку-Ку,  не  испытывай  судьбу.  Есть  предел
терпения даже у кротчайшего начальника ?убойного? отдела, русского комиссара
Шиманского,  которому  на  этот  раз  доверили   только   роль   почтальона.
Длинный-длинный звонок. Глухо, как в танке.
   Колосов спустился вниз. Прикинул окна. Так, эти? Нет, чуть левее. Вот эти
четыре окна. А что это там? Свет? Свет в квартире в десять  утра,  когда  на
улице солнечный денек? Ты что же это, господин Ку-Ку, а? Что же ты?!
   На то, чтобы доехать до ближайшего отделения милиции и кое-что втолковать
дежурному, потребовалось тридцать восемь минут. Еще  тридцать  минут  искали
участкового.
   - Звони сразу следователю дежурному в прокуратуру,  окружная  она  у  вас
теперь или какая, та, что прежде Красногвардейского района была,  -  говорил
Колосов. - Все равно же придется...
   - Да он, может, смылся у  вас!  Проспа-а-али,  губерния!  -  презрительно
бурчал дежурный. - А я зазря опергруппу подымай!
   - Он не смылся, он...
   Колосов никак не мог объяснить этому суровому  и  неприступному  в  своей
начальственной важности капитанчику, что  Арсеньев  не  смылся,  не  мог  он
смыться, он... Это предчувствие никогда Никиту не  обманывало.  Оно  пришло,
когда он увидел этот свет в окнах. Такой нелепый в солнечный день.  Так  уже
было с ним однажды.
   Он ехал за Гришей Гороховым - вторым  человеком  и  держателем  общака  в
банде Лоскутова. Гриша хоронился от органов в поселочке Гжель. В том  домике
тоже горел свет - тоже веселеньким таким весенним утром. Его  просто  забыли
выключить. Тот, второй, забыл (как выяснилось, сам Лоскутов).
   А Гриша уже  не  мог  дотянуться  до  выключателя,  лежал  в  прихожей  с
перерезанным  горлом.  Лоскутов  по  давней  лагерной  привычке  предпочитал
бритовку - из любой консервной крышки такой  ?резачок?  мог  соорудить,  что
волос на лету рассекал.
   Еще  час  искали  представителя  ЖКО.  Несговорчивый  участковый  наотрез
отказался вскрывать дверь квартиры 94 без  коммунально-бытового  начальства.
Понятых, слава Богу, заловили быстро - ту старуху с собакой,  любознательная
попалась, и старичка ветерана с  первого  этажа.  Он  хорошо  понимал  такие
слова, как ?ваш гражданский долг?.
   В квартиру вошли  в  13  часов  12  минут.  Иван  Арсеньев  скорчился  на
медвежьей шкуре возле алого кожаного дивана в гостиной,  напоминавшей  музей
антиквариата. Было три выстрела: в грудь, в шею и. уже как  принято,  модный
контрольный за  ухо.  Этот  последний,  кстати,  оказался  лишним.  Арсеньев
перестал дышать уже после первого выстрела, поразившего сердце.
   Увидев эти худые ноги в черных брюках, серебристых носках и начищенных до
блеска туфлях, раскинутые по бурому медвежьему  меху,  увидев  эту  матовую,
изящную руку, в агонии впившуюся в стеклянные  медвежьи  глаза,  Колосов  на
мгновение ослеп. Словно петарда разорвалась перед ним или его снова  двинули
под дых, как тогда, при задержании Лоскутова.
   Участковый, тихо матерясь, названивал дежурному:
   - Жмурик,  накаркали.  Вызывай  группу,  Саныч.  Сегодня  в  ЭКО  Голубев
дежурит, учти. Он с Верой Петровной на выходные поменялся. Если он на обеде,
звони домой, тут ему до нас хода десять минут. Ваш, что ль? - спросил  он  у
Колосова с непередаваемой интонацией.  -  Чего  стережете-то  плохо?  У  нас
своих, что ли, мало? Висяками вон завалились до крыши.  Тяжкие  все.  Это-то
висяк будет, а? Висяк?
   Колосов молчал. Что он мог ему сейчас ответить? Петарда все не гасла,  он
ничего не мог разглядеть, не мог сосредоточиться. Все теперь летело к черту.
Все умозаключения, все завязки. Его кто-то опередил. Арсеньев не был тем. Он
был... Ну, кем он был? Кем? Кто теперь это скажет тебе, комиссар  Шиманский,
кретин ты недоразвитый?! Он не был тем, он не был Костюмером. Он никогда  им
не был! Ты ошибся, Никита Михайлович. Ты  -  круглый  самонадеянный  болван.
Болван и бездарь.
   Московские коллеги работали  споро  и  дружно.  Колосов  чувствовал  себя
лишним. Но не уезжал. Не мог - словно гири на ногах, не сдвинешь.
   Слушал, как неспешно журчали их голоса. По-видимому,  убийца  -  знакомый
погибшего:  хитроумные  и  многочисленные  запоры  на  двери  не   взломаны,
аккуратно открыты самим хозяином. На  столе  бутылка  коньяка  -  рюмок  вот
только нет. Не успели откушать  или  убийца  забрал  рюмки  с  собой,  чтобы
пальчики не оставлять.
   Выстрелы с близкого расстояния. Соседи шума не слышали, нет?  Однако  три
выстрела! Значит, либо спят  крепко  в  выходной  день,  либо  использовался
глушитель. Да, скорее всего, глушитель.  Марка  оружия-Гири  на  колосовских
ногах росли, росли, скоро ему уже казалось, что это не  гири  даже,  а  ядра
Царь-пушки,  прикованные  к  нему  железными  кандалами.  Приехал   Ковалев,
приехали ребята из ?убойного?.
   Шеф, говорят, звонил уже, ругался.
   - И Панкратов звонил, - сообщил Ковалев  тихо.  -  В  курсе.  Как  узнает
только! По каким таким каналам? Тебя требует совещаться.
   Никита кивнул. Перед ним была ПУСТОТА. Такая пустая-пустая, как дырка  от
бублика. Провал. Полный. Надо начинать все заново. Только вот  с  чего?  Все
концы, завязанные на Арсеньеве, кто-то столь предусмотрительно обрубил.
   Он брел к машине. Невидимые гири глухо бились о тротуар. Только он слышал
эти удары, они совпадали с ударами его сердца.  Разбитое  сердце  начальника
отдела убийств. Разбитое вдрызг. Гири...
   Ему вспомнилась  Катина  квартира  на  Фрунзенской.  Балконная  дверь  за
зеленой шторой и этот вот спортивный инвентарь... Ему  ведь  кто-то  помогал
все это время. Совался не в свое дело. Катя помогала... Катя...  Что-то  она
игнорирует его. Информацию получила, любопытство насытила, и  адье.  Женская
память коротка. Но ведь она тоже в курсе. Она кое-что знает по этому делу, о
чем-то она ведь думает! Она...
   Колосов повернул  ключ  зажигания  нарочито  энергично,  чуть  не  сломал
бородку. Вот так, дожили! Как христарадник с протянутой  рукой  -  подкиньте
кретину, подкиньте идейку! Но ведь надо же начинать все заново.
   Он ехал к Панкратову с  тем  же  чувством,  с  каким,  наверное,  Емельян
Пугачев ехал  на  Болото  на  собственную  казнь.  Только  у  Пугачева  была
персональная клетка и ее дружно волокли битюги. А  здесь..,  здесь  даже  по
сторонам нельзя было глазеть напоследок: автомобильное движение  на  том  же
самом Болоте при  въезде  на  Каменный  мост,  несмотря  на  выходной,  было
ве-есьма интенсивным!
 
Глава 40 
 
ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ САЛОМЕИ 
 
   Суббота началась бурно не только для Колосова. В десять  утра,  когда  он
звонил в квартиру Арсеньева, Катя названивала Мещерскому по телефону.  Вчера
вечером после посещения Холодного переулка  она  двинула  прямо  на  Яузскую
набережную.
   Приятели по-прежнему обретались там: сидели в  креслах  и  били  грустные
баклуши. Их реакция на Катино ?Я у НЕГО только что была!? напоминала реакцию
гоголевских персонажей на знаменитое: ?К нам едет ревизор!"
   - Ну зачем, зачем ты это сделала?! - скрежетал зубами Кравченко. -  Я  же
просил тебя русским языком. Я САМ. Я...
   - Он какой, Кать? - тихо спросил Мещерский. Она секунду подумала.
   - Он.., он как сломанное дерево. Помнишь, у нас на даче клен на развилке?
Сук еще грозой отломило. Так и он. Пополам переломленный.
   - Клен ты мой опавший, клен позеленелый. -  Кравченко  закурил  сигарету,
затянулся. Катя воззрилась на него с недоумением: он же никогда не курил!
   Мещерский сел рядом с Вадимом, спросил:
   - Сравнение точное?
   - Черт! Черт вас возьми с вашими аллегориями! Я его видел на  сцене  -  в
костюме, морда вся намазана,  балахон  шикарный,  в  золоте  весь.  -  Глаза
Кравченко сузились от злости. - Царек весь из себя в на  воротах.  Обо  всем
рассуждал, мораль читал. Сукин сын!
   - А второй, этот Данила?
   - Он там ноль, понял? Он просто робот, марионетка - швыряет свое копье  в
цель заданную. Убивает не он,  Сереженька,  убивает  этот  сукин  сын,  этот
Игорюша. Ты ж его голоса не слышал: ?Убить эту женщину!? Нет, это не  театр,
это...
   - А остальные? Эта Иродиада, например? - не унимался Мещерский.
   - Она только тень своего Ирода. Умная  тень,  во  всем  СОЛИДАРНАЯ  тень.
Любовница, наверное, ею подстилка.
   - А Саломеи? Кравченко умолк.
   - Считай, что я их не видел. Только грим, понимаешь? Лиц я их  не  видел,
только одинаково раскрашенные маски. Они... Парень здорово играет, танцует -
мертвого проймет. Он профессионально занимался балетом, это сразу  видно.  А
вот девушка...
   - Поедем, ну, поедем туда! Я звоню своим в тур-клуб. К черту РУОП, пусть.
Заберем оттуда девушку. - Мещерский тянул Кравченко чуть ли не за  рукав.  -
Он же убьет ее. Теперь, когда Катя так необдуманно поступила...
   - Я необдуманно поступила? - вспылила  та.  -  Да  вы  сами  бездельники!
Сидите тут, палец о палец не ударили и меня еще...
   - Тихо. - Кравченко обнял ее. - Тихо,  Катюша.  Когда  старейшины  держат
совет, малыши сопят в две дырочки. Нет, Сереж, ОН ее не убьет просто так.  Я
или ничего не понимаю, или он убивает.., не просто девчонок, нет, каждый раз
он убивает именно Саломею, принцессу. Для него очень много значит эта пьеса.
Это по всему видно: по их поведению, Залу  Мистерий,  музыке,  декорациям  -
словом, всему этому дому. Он живет словно наполовину там и наполовину здесь.
По логике вещей, он.., он должен попробовать еще раз.
   - Что попробовать? - спросила Катя. Но вместо  ответа  Кравченко  спросил
сам:
   - Помнишь, мы  смотрели  видеозапись  спектакля  из  Эльсинора,  ну,  там
?Гамлета? еще английская труппа какая-то играла? Ты еще говорила, там  прием
интересный использовали?
   - Когда зрители сами становятся участниками театрального действа?
   - Во-во, участниками. Не просто наблюдателями,  а  СОУЧАСТНИКАМИ.  Так  и
здесь. - Кравченко  поднялся.  -  Это  для  него,  по-моему,  самое  важное.
Первейший кайф его в ЭТОМ.
   - Да в чем? - рассердилась Катя.
   - В НАС.
   Этот разговор был в  пятницу,  а  в  субботу  утром  Катя  снова  звонила
Мещерскому. Тот ответил, что они с Вадькой  после  того,  как  отвезли  Катю
домой, немного подежурили у дома Верховцева.
   - Тихо там, как в гробу. Мы и уехали.
   - Надо было всю ночь стеречь!
   - Валя сказал, что это уже не важно.
   - А ты больше Вадю слушай! - негодовала Катя. - Он умом повредился  после
этой пьесы. Верховцев, он же мог.., ну, сделать что-то! Я не  знаю  что,  но
МОГ! (И она в своих туманных предположениях была абсолютно права:  Верховцев
как раз ездил к Арсеньсву, только судьба хранила его до поры до времени.)  -
А где наш деятель ?Я САМ??
   - В офис уехал. Ты дома сегодня. Катюш?
   - А куда же я денусь-то?
   Она повесила трубку. И заходила по  комнате.  Эх,  руки  у  вас  коротки,
Катерина Сергевна, один язык длинный, болтливый!
   Позвонила Колосову  на  всякий  случай,  не  надеясь  на  успех.  Никого.
Конечно, суббота, где его теперь найдешь! (Колосов в эту  самую  минуту  как
раз спорил с дежурным в отделении милиции.) Катя с горя пошла завтракать. По
простоте душевной ей казалось, что после вчерашней встречи с тем  убийцей  у
нее должен пропасть аппетит.  (Он  всегда  пропадал  у  героинь  детективных
романов, попадавших в подобные ситуации. Криминальные барышни  ни  черта  не
ели, а только ?нервно курили сигарету за сигаретой?.) Но ничуть  не  бывало!
Она ела с отменным аппетитом, даже вторую чашку кофе выпила.
   Вообще  эта  беседа  с  Верховцевым  на  нее  как-то  не   подействовала.
?Черствеешь,  Катенька,  -  думала  она.  -  Непрошибаемая  делаешься,   как
орудийная броня. Равнодушная. Но что, впрочем, этот изломанный парень против
Андрюши Отмороженного, против того полоумного,  утопившего  девочку,  против
матери-гадины, бросившей ребенка на съедение собакам? Еще  надо  посмотреть,
кто страшнее. И все это звенья одной цепи, витки одной спирали - все вниз  и
вниз, в самый ад, в самое смрадное НИКУДА?.
   Она встала, направилась в  комнату  к  книжному  шкафу,  порылась  там  и
достала томик Оскара Уайльда. Полистала. ?ОНА прекрасна, бела и стройна, как
лилия, и глаза ее словно пляшут, и смех ее трепещет и волнует, как  музыка?.
Катя поднесла книгу к губам, прикусила.
   Уайльд ПИСАЛ ЭТО НЕ О САЛОМЕЕ, нет. Эти строки он писал Альфреду  Дугласу
о своей ЖЕНЕ, РОДИВШЕЙ ЕМУ ДВОИХ ДЕТЕЙ.
 
*** 
 
   Едва Кравченко переступил порог офиса, дежурный охранник сообщил:
   -  Вам  звонил  некий  Данила.  Сказал,   что   перезвонит   в   половине
двенадцатого.
   Вадим сел и стал терпеливо ждать. Данила объявился на полчаса позже:
   - Добрый день, господин Кравченко. Вы знаете, с кем  говорите.  Я  должен
сообщить вам.., в прошлый раз прошло не все гладко, случилась одна  досадная
ошибка.., словом, сегодня в одиннадцать вечера все пройдет заново  так,  как
должно. Если на то будет ваше желание, господин Чугунов и вы...
   - А какая ошибка случилась? - спросил Кравченко,  понизив  голос.  Данила
молчал.
   - Господин Чугунов был крайне разочарован, - отчеканил Кравченко. - Но он
не привык крохоборничать. Сегодня он не  приедет,  его  нет  в  Москве.  (Он
говорил святую правду - Чучело, желая загладить  измену  жене,  собралось  в
одночасье и повезло свою половину в родную деревню, на могилку родителей,  в
Пензенскую область. Их сопровождали двое  охранников.)  Приеду  я  и  личный
секретарь  Василь  Василича,  его  близкий  друг  князь  Сергей   Мещерский.
Насколько я понял, наши места уже оплачены.
   - Вы можете приехать, а секретарь...
   - Наши места оплачены, любезный. Эта сумма и  так  непомерно  высока  для
вас.
   - Я должен проконсультироваться.  Будьте  на  телефоне,  я  перезвоню.  -
Данила повесил трубку.
   Кравченко отключил запись, все эти разговоры он  аккуратно  записывал  на
пленку.
 
*** 
 
   В доме в Холодном переулке Данила тихо поднялся в комнату  Мастера  -  со
вчерашней ночи Верховцев  оттуда  не  выходил.  Он  выпил  почти  всю  пачку
ортофена, пытаясь  заглушить  боль  в  позвоночнике.  Он  выглядел  бледным,
усталым и заторможенным от таблеток. В комнате негромко пел Фредди.
   - Я обзвонил всех, - сообщил Данила. - Будут все, кроме  Чугунова  -  его
нет в Москве. Его охранник настаивает на  том,  чтобы  вместо  него  приехал
личный секретарь князь Мещерский.  Я  запросил  систему,  просмотрел  список
членов Российской геральдической ассоциации. Есть такой  князь,  они  сейчас
все в дворяне лезут, титулы и родословные сочиняют. Правда, о его  работе  у
Чугунова там ни слова, упомин