- Так вот и объясните мне:  какая  муха
его вдруг укусила? Зачем он затеял драку в магазине?
   - Нет, это уж вы мне сначала скажите, - напыжился коротышка. - Разве  это
честно - человека тащить в милицию и с бухты-барахты обвинять его в каких-то
двух убийствах?
   - Он вам рассказал?
   - Конечно! Вы ж его здесь допрашивали, небось в этом же  самом  кабинете.
Он психанутый именно от вас прибежал. ?Паша, - орет, - меня чуть  за  Светку
не посадили! Насилу вырвался!"
   - Он несколько преувеличил. Творческая фантазия  разыгралась,  -  заметил
Никита. - Его никто и  ни  в  чем  пока  не  обвиняет.  Напротив,  мы  хотим
разобраться.
   - Так разбирайтесь! - взвился Могиканин.  -  Разбирайтесь  же  скорее!  И
начинайте с тех, кто этого заслуживает, а не с Володьки-балбеса, который...
   - А кто заслуживает, по-вашему, Павел Николаевич?
   Коротышка засопел сердито.
   - Берберов -  вот  кто!  Ваш  потерпевший,  -  передразнил  он  скрипучим
старушечьим фальцетом. - Геронтофил чертов!
   - А почему вы так решили?
   - Да потому, что Светка у него работала, вот почему! К нему она пошла - у
него и пропала!
   - Но ведь Удойко ее тоже знал. Разве нет?
   - Ну и что с того? И я ее знал, и все ребята у нас в ?Улье? -  что,  всех
нас тоже посадите? - вскипел коротышка. - Вовка -  алкаш,  это  верно.  Так,
значит, на него все валить надо? Валить?
   - А почему на него валить нельзя, а на Берберова можно? По-моему,  у  них
шансы равные, - заметил Никита осторожно.
   - Да какие там шансы! - взорвался Могиканин. - Вы ж не знаете ни уха,  ни
рыла, а судите! Кто к геронтофилу приходит, про кого он  справки  наводит  -
все вдруг испаряются! Это что, тоже шансы, по-вашему?! -  Он  умолк,  тяжело
дыша.
   Колосов достал пачку сигарет, они закурили.
   - Так, давайте разбираться  вместе,  Павел  Николаевич.  По  порядку,  не
спеша. Вы, я вижу, за приятеля горой стоите. Похвально. Вот и  помогите  мне
выяснить все. Я так понял, что Удойко, когда вернулся от нас к вам, - Никита
усмехнулся, - кое-что вам рассказал,  да?  А  потом  вы  вместе  отправились
звонить Берберову. Насчет чего?
   - Вы что, следили за нами?
   - Это все нетрудно предположить - ситуация типичная. Не хотите поделиться
тем, что вы от него узнали? Мы так ценим вашу помощь. Мы помним, что  именно
вы первым заявили о Красильниковой как о  пропавшей  без  вести  -  вы  дали
начало всему.
   Так о чем он вам рассказал?
   Могиканин молчал, пускал дым из ноздрей. Колосов не нажимал: пусть  зреет
сам. Наконец Могиканин нехотя выдавил:
   - Ну, он напился в тот вечер. С горя, между прочим, я его не осуждаю.
   - Я тоже. Напился, и что?
   - И сказал, что быть ж.., для битья русской  интеллигенции  не  привыкать
стать.  Насчет  жандармов  прошелся,  насчет  Третьего  отделения,  потом  о
тридцать седьмом годе что-то плел, - сообщил коротышка ядовито.  -  А  потом
сказал, что он ментов (извините, это его выражение) не  винит,  а  понимает.
Ему-де самому стало любопытно, отчего все так странно  получается.  ?Паш,  -
сказал он мне, - Светка к Артуру ходила? Ходила. И что?  Нет  ее.  Еще  одну
телку я с ним знакомил, так убили ее, говорят. Дал телефон Лавровского  -  и
того тоже кончили. Что ж такое получается, а?? - так он мне сам сказал.
   - Значит, он сообщил, что знакомил с Берберовым кого-то еще  из  девушек.
Имени не называл?
   - Нет.
   - А при каких обстоятельствах он дал  Берберову  телефон  Лавровского?  -
Никита быстро задавал вопросы: ?Куй железо, не отходя от  кассы!?  -  Вообще
какой телефон он ему дал? ?Рампы? или...
   - Ничего я больше не знаю, - вздохнул Могиканин. - За что  купил,  за  то
продаю. Про геронтофила добавил Вова одно только слово: ?Сука?, в  чем  я  с
ним полностью солидарен. Звонили мы ему ночью, чтобы выяснить все на  месте,
не откладывая в долгий ящик. Только не было дома Артурчика - амуры крутил  в
доме престарелых.
   - А что произошло сегодня днем? - спросил Никита.
   - Да полаялись они по телефону - вот что! Тот его послал, ну а  Вовка  не
стерпел. Поговорить хотел, разобраться так же,  как  и  вы.  Законное  право
имеет. Только геронтофила-то все где-то носило. А сегодня они встретились.
   Я как от ребят в общаге узнал, что он на Кузнецкий попер,  сразу  за  ним
побежал - думал, может, помочь чем надо.  Ну,  не  сдержался  мужик,  врезал
подлецу пару раз, пойми ты. -  Коротышка  проникновенно  заглянул  Никите  в
глаза. - Это ж понять надо, а вы его сразу в отделение, в вытрезвитель! Ведь
не за что же! С этой публикой не так еще разбираться надо.
   - У вас лично есть какие-то соображения, почему вся цепочка  исчезновений
и смертей замыкается на  Берберове?  -  спросил  Никита.  Он  любил  слушать
умозаключения свидетелей и очевидцев - такие перлы попадались.
   - У меня соображение одно: извращенцам правила не писаны. Тот, кто старух
лижет и ради этого на стенку лезет, способен на что хотите. И не  возражайте
мне!
   - Да я и не возражаю, хотя.., вы его не жалуете, я вижу. А вот многим его
искусство, его модели очень даже нравятся...
   - Искусство! Модели! - Коротышка скорчил гримасу, словно хлебнул  уксуса,
и изрек свое фундаментальное:
   - СРАМОТА!
   "На вкус и на цвет - товарища  нет,  -  подумал  Никита.  -  А  Кате  вот
понравилось?.
   - Посадите Вовку, а?  -  спросил  Могиканин.  -  Слышь,  Никита  Михалыч.
Слышь... Никит... Не за что ведь. Ей-Богу, ни за что посадите.
   - Ни за что не посадим, -  ответил  Колосов  двусмысленно,  но  бодро.  -
Разберемся мы во всем, не волнуйтесь вы. А за сообщение - спасибо.
   - Геронтофилов  развели,  -  бурчал  Могиканин  и  уже  в  дверях  строго
осведомился:
   - У нас полиция нравов действует? Я,  как  налогоплательщик,  имею  право
знать.
   Колосов только пожал плечами.
 
Глава 32 
 
?КРЕПКИЕ ЛИ У ВАС НЕРВЫ?" 
 
   Посещение выставки Российского турклуба в Экспоцентре на  Красной  Пресне
стало событием,  на  время  вытеснившим  из  Катиной  души  все  впечатления
Последних дней. Сергей Мещерский любил оказываться в центре  внимания  своих
друзей именно в роли  знаменитого  путешественника,  отправлявшегося,  точно
Чарлз Дарвин, на поиски неизведанного и  неисследованного.  И  ни  Катя,  ни
Кравченко не желали разочаровывать Князя своим равнодушием.
   В среду Катя спешно выкроила два часа специально  для  посещения  Красной
Пресни. Кравченко вез ее туда молча. Он всю дорогу о  чем-то  сосредоточенно
думал, хмурился, кусал губы.
   - Ты что надулся? - осведомилась Катя. - Заболел или я тебя рассердила?
   - Ни то и ни другое. - Он улыбнулся, но объясняться не стал.
   "И не надо, подумаешь!? Катя отвернулась, сощурилась от яркого солнца: ну
и марток! Этак еще ослепнешь, что значит:  озоновый  слой  истончается.  Она
открыла бардачок и, увидев там Вадькины темные очки, потянулась к ним.  Очки
были самые пижонистые - даже Джеймс Бонд и то бы поостерегся нацеплять их на
свой классический профиль. Катя, однако, нацепила, и...
   - Боже, что это?
   Она словно глядела в бинокль! Вон то окно в  доме  справа  -  оно  же  на
седьмом этаже, а даже цветы на подоконнике видно! А вон чердак открыт на той
крыше, и кошки дерутся... И трещина на лепном балконе  -  ну,  просто  рукой
можно потрогать! Она сдернула очки.
   - Это фантастика! У них такое увеличение. Для чего это, а?
   - Игрушка для телохранителя.  -  Вадим  снова  улыбнулся.  -  Специальная
шпионская штука: чтобы зрить и бдить, босса охранять от снайперов  и  разной
сволочи, затаившейся на верхотуре.
   - А с виду как обычные солнцезащитные.
   - Так и должно казаться.
   - А еще что у тебя есть из шпионских игрушек? Шприца с  ядом  в  ботинке,
случаем, не держите?
   - Много будешь знать, Катенька, плохо кончишь.
   - Подумаешь. - Она бережно вернула очки в бардачок и, помолчав, добавила:
   - У кого четыре глаза - тот похож на водолаза.
   Кравченко только кивнул, соглашаясь, взгляд его снова уперся  в  пустоту.
Катя чувствовала - что-то с  ним  происходит,  что-то  не  так.  Она  решила
набраться терпения: авось вместе с Князем они растормошат этого умника.
   Мещерский встречал их у входа - оживленный, румяный, взволнованный: серый
клубный пиджак в клеточку расстегнут, галстук ?нон шалон? съехал набок.
   - Дай-ка я его тебе поправлю. - Катя привела Князя в порядок. -  Ну  вот,
как белый человек Миклухо-Маклай. Телевидение приехало?
   - Четвертый канал, ?Клуб кинопутешествий? и ?Дважды  два?,  -  перечислил
Мещерский с гордостью.
   - Отлично, отлично. Скромненько и со вкусом.
   Вы  стойте  у  стенда,  а  я  сейчас.  -  Она  юркнула   в   толпу,   ища
телевизионщиков.
   Хоть бы знакомые попались, те, что на брифинги приезжают!
   Знакомых, увы, она так и не увидела, однако телевизионщиков  подстегивать
и не требовалось. Они так и сновали по  залу,  перегороженному  пластиковыми
стендами и стойками-столами, и снимали все подряд.
   Вскоре экспозиция, представляемая Российским турклубом, попала в поле  их
зрения. Мещерский дал энергичное  и  обстоятельное  интервью  корреспонденту
залихватского  вида,  щеголявшему   в   объемном   жилете   цвета   хаки   с
многочисленными  карманами,  набитыми  аппаратурой.  Он  завороженно  слушал
каскад   причудливых   названий,   рассыпаемых   великим   путешественником:
Танганьика, Килиманджаро, Серенгети, Нгоронгоро...
   А Кравченко по-прежнему хмурился, его недовольная  физиономия  составляла
разительный контраст с излучающим блаженство лицом Князя.  Распростившись  с
прессой, тот потер руки.
   - Ну, ребятки, все. Сюжет пойдет, сказали. Вадь,  ты  что  такой?  Что-то
случилось? Ты не заболел, часом?
   - Нет.
   - Ну вот  что,  пора  подкрепиться  и  пропустить  стаканчик.  Здесь  бар
неплохой.
   В переполненном баре они с великими трудами нашли свободный столик.  Если
бы не пластиковая карточка, пришпиленная к лацкану пиджака Мещерского, их бы
просто не пустили: ?Места только для членов клуба?.
   Мясо по-китайски Кате не понравилось. Она не любила свинину,  даже  такую
хрустящую.  Коктейль  больше  пришелся  по  вкусу.  Она  потягивала  его   и
наблюдала, как Кравченко вяло жевал волован с ветчиной.
   - Нет, ты все-таки заболел. Маслинку хочешь?
   - Нет.
   - Да что случилось-то? - спросил Мещерский тревожно.
   Вадим посмотрел ему в глаза. Что случилось! Хотел бы и он это знать. Ведь
действительно случилось.
   Вот только что?
   Утром, когда он собирался ехать за Катей, в офис Чугунова на  Кутузовском
проспекте  позвонил  Арсеньев  и  попросил  секретаршу   соединить   его   с
начальником охраны.
   - Доброе утро, я насчет того вечера. Помните, был разговор...
   - Да. -  Кравченко  уже  и  думать  забыл  о  ?хорьке?,  а  он,  ишь  ты,
гостеприимец  какой!  -  Василь  Василич  поручил   мне   лично   обо   всем
договориться.
   - Я навел справки. Чугунова  и  вас  ждут,  только..,  только  там  очень
высокий взнос и...
   - Сколько? - небрежно осведомился Вадим. Арсеньев назвал цифру.
   Кравченко изумленно свистнул: четверть  такой  суммы  Чугунов,  помнится,
выложил за то, чтобы посидеть за банкетным столом в  компании  Чака  Норриса
в ?Серебряном шаре?, когда знаменитый актер и боец посещал  Москву.  Но  это
была всего только четверть, и это был звездный ЧАК!
   - Однако... Ну и аппетит у кого-то... Что же это за зрелище такое,  а?  -
спросил он недоверчиво. Облапошит еще ?хорек?, с него станется!
   - Вы согласны платить? - вкрадчиво осведомилась трубка.
   - Мы хотим сначала знать, за что.
   - Там есть на  что  взглянуть.  Ручаюсь.  Это  уникальное  в  своем  роде
зрелище, - шепнул Арсеньев доверительно.
   - В принципе, босс согласен. - Кравченко заинтересовался. - Однако он  не
из тех, кто берет кота в мешке.
   - Это уникальное зрелище, Вадим. Единственное в своем  роде,  -  повторил
Арсеньев настойчиво. - Только я должен задать вам один вопрос.  Обязательный
вопрос.
   - Какой?
   - Крепкие ли у вас нервы ?
   Кравченко помолчал.
   - Хорошо, думаю, он согласится заплатить эту сумму, наверняка согласится,
- сказал он тихо. - Когда и кому платить?
   - Я вам перезвоню. - Арсеньев повесил трубку. Чугунову,  совещавшемуся  с
управляющим  банком  ?Провинциальный  кредит?  в  итальянском  ресторане  на
Полянке, Кравченко звонить по сотовой не стал, самому надо разобраться,  что
к чему. Арсеньев объявился спустя час.
   - Записывайте телефон. -  Он  начал  диктовать.  -  Спросите  Данилу.  Он
назначит время, когда привезти деньги. Только наличные.
   - Ну а все-таки, что за зрелище нас ждет, Иван?
   - ?САЛОМЕЯ?.
   - ?Саломея??
   - Пьеса Оскара Уайльда. Кравченко усмехнулся:
   - Уайльд и Чугунов - две вещи несовместные. Извините.
   - Это уникальное зрелище. Единственное и неповторимое. - Арсеньев говорил
веско и глухо и вдруг добавил:
   - Вы корриду видели?
   - Нет.
   - Ловите момент.., тогда. Не пожалеете.
   - Значит, это театральное представление? - осведомился Кравченко.  Сердце
его забилось.
   - Не совсем. Но зрелище впечатляющее. На всю жизнь не забудете.
   Вадим перевел дыхание: что-то происходит, что-то.., вот сейчас.  Катю  он
не желал ни во что вмешивать, однако спросить все же стоило:
   - Господин  Чугунов,  коли  уж  ему  предстоит  заплатить  такие  деньги,
предпочитает ходить на зрелища не только в компании телохранителя.
   - Никаких дам, - отрезал Арсеньев. - Это непременное условие.
   - А вы будете там?
   - Где? - спросил создатель ?Царства Флоры" тихо и мягко.
   - На ?Саломее??
   - А вам, Вадим, этого хочется?
   - Да.
   - Тогда приду, если.., если звезды будут ко  мне  благосклонны.  Мне  тут
надо уехать на пару дней, но я вернусь.
   - Когда можно звонить этому Даниле?
   - Завтра вечером, в десять часов.
 
*** 
 
   Ответ на вопрос Мещерского  ?что  случилось??  занял  у  Кравченко  минут
двадцать. Он подробно поведал ему и Кате обо всем:  о  Берберове,  посещении
?Ботанического  Сада  Души?,  знакомстве  с  Арсеньевым,  его  звонке,   его
?флоралиях?.
   Мещерский  отставил  бокал  с  коктейлем,   слушал   внимательно,   очень
внимательно.
   - Так Арсеньев сам предложил вам взглянуть на свои  ?флоралии?  в  другой
обстановке? - спросил он задумчиво.
   - Сам.
   - Почему?
   - Потому что в самый первый  раз  ему  понравились  мои  плечи,  -  криво
усмехнулся Вадька, искоса взглянув на Катю. Та вздохнула.
   - А твой Чугунов действительно заплатит такую сумму? - спросила она.
   - Заплатит. Ты психологии Чучела не знаешь. Чем больше просят, тем больше
он жаждет увидеть то, что так дорого стоит. Он жаден до зрелищ  и  любопытен
также, как и ты.
   - Но ?Саломея? - это так необычно...
   - Катенька, а ты не введешь нас в курс, что это за ?Саломея??  -  спросил
Мещерский. - Что-то я такой пьесы у Уайльда не знаю.
   - Нет, это его пьеса, довольно знаменитая. Он написал ее под впечатлением
Флобера. Написал по-французски. - Катя попала в свою  среду  и  рассказывала
охотно. - На английский ее перевел Альфред Дуглас.
   - Это кто еще такой? - хмуро буркнул Кравченко.
   - Это.., это друг Уайльда. Его друг и...
   - Ясно. - Кравченко хмыкнул. - Ясно все с ним.
   - Насколько мне известно,  -  продолжала  Катя,  -  ?Саломея?  при  жизни
Уайльда никогда не ставилась на сцене. Ходили, правда, слухи, что ее ставили
на одной частной квартире, где собирались друзья и поклонники  писателя,  но
это только домыслы. Хотя во  время  знаменитого  процесса  над  Уайльдом  ее
написание  даже  вменялось  ему  в  вину.  Автора   ?Саломеи?   упрекали   в
аморальности и кощунстве.
   - И что там аморального? - спросил Мещерский.
   Катя пожала плечами.
   - По нынешним меркам,  вроде  бы  ничего.  Уайльд  подошел  к  известному
библейскому  мифу  несколько  нетрадиционно.  Ну,  все  знают  эту  историю:
принцесса Саломея  плясала  перед  тетрархом  Иудеи,  своим  отчимом  Иродом
Антипой, и, когда он поклялся исполнить любую ее просьбу, попросила  у  него
по наущению матери, царицы Иродиады, голову  Иоанна  Крестителя  -  пророка,
который  содержался  Иродом  в  темнице.  Это  традиционная  легенда:  совет
злодейки Иродиады, послушная дочь-грешница и так далее. А Уайльд  подошел  к
этому по-своему. Его Саломея без памяти влюбилась в Крестителя.
   - Влюбилась в  пророка?  -  удивился  Кравченко.  -  Да  он  же  старикан
какой-нибудь седобородый, прости. Господи, меня, грешного!
   - Иоанн Креститель был молодым человеком, ему было чуть больше  двадцати,
- возразила Катя. - По Уайльду, Саломея влюбилась в юношу и  предложила  ему
себя, а он ее отверг. Тогда она поклялась,  что  будет  целовать  его  губы,
несмотря ни на что. Иродиада се ни к чему не подговаривала,  понимаешь?  Эта
девочка, такая нежная и невинная, сама попросила у влюбленного в  нее  Ирода
голову Крестителя за свой танец.
   - Ну и что же тут безнравственного? - спросил Кравченко.
   - Нарушен библейский канон, это ересь - по прежним меркам.
   - Там кого-нибудь убивают, кроме пророка? - спросил вдруг Мещерский.
   - Где? - опешила Катя.
   - В ?Саломее? Оскара Уайльда?
   - Не знаю.
   - А ты разве не читала эту пьесу? - удивился Князь.
   - Нет.
   - Господи, хоть что-то нашлось, чего не читал  наш  книжный  червячок,  -
вздохнул Вадим.
   - В наших изданиях я ее не встречала, - оправдывалась Катя. - Я в отличие
от вас, Вадим Андреич, французским не владею. К сожалению.
   - Je renonce aux lauriers souvient qu'a Paris j'aimais trop peut-etre , -
продекламировал Кравченко с чувством и пригорюнился. - Значит, моему  Чугуну
хотят показать библейский миф. Занятно.
   - Повтори, как Арсеньев сказал? - попросил Мещерский.
   - Он сказал: это уникальное, единственное в своем роде зрелище.
   - А где, что, ты пока не знаешь?
   - Нет. Надо звонить некоему Даниле.
   - А что ты так встревожился? - спросила Катя. Кравченко смотрел на нее.
   - Так.., не знаю пока.
   - Ты меня уж извини, Вадя, но ты сам про Арсеньева мне сказал,  так  вот,
это, мне кажется, будет просто... - Она запнулась, подыскивая слова.  -  Ну,
учитывая характер пьесы и прежние вкусы  и  пристрастия  ее  автора  мистера
Оскара, это может быть  что-то  вроде  китайской  оперы  или  театра  времен
Шекспира.
   Кравченко насторожился.
   - Цветник незабудок, что ль?
   -  Ну  нет,  не  обязательно.  Просто   пьеса   может   играться   как-то
нетрадиционно. - Катя  сделала  рукой  неопределенный  жест.  -  Ты  же  сам
говорил, что никаких  дам  там  видеть  не  желают  и  ?флоралии?  Арсеньева
представляются исключительно мальчишками.
   - Да...
   - Что да? - Она взяла его за руку. - О чем ты все время думаешь?
   - О Красильниковой. - Вадька закусил губы. - Только если ты уверена,  что
меня волокут в бирюзовый бордель, то...
   - Много здесь, конечно, совпадений, - молвил Мещерский  осторожно.  -  Но
есть и нестыковки. Не надо, ребята, пороть горячку. Так  ты  все-таки  решил
звонить?
   - Решил. - Кравченко вздохнул и хлопнул коктейль до дна -  только  кубики
льда звякнули о стекло. - Мне хочется взглянуть на эту ?Саломею?,  приглашая
на которую меня так заботливо спрашивают о крепости моих нервов. Так вот,  я
хочу взглянуть. Теперь и мне любопытно.
   Катя встала. Кравченко поймал ее за руку, поцеловал.
   - Колосову - ни слова, иначе мы - враги навеки. Поняла? Я сам.
   Она молча кивнула - спорить было бесполезно.
 
Глава 33 
 
СНЫ ДВАДЦАТОГО ГОДА ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 
 
   Все приготовления заканчивались. Верховцев делал  последние  штрихи:  это
будет так, а это вот так. Кубок встанет на свое  место,  светильники  займут
свое, фарфоровая Луна взойдет на картонные небеса  и  озарит  их  серебряным
светом.
   - В сцене танца, Анечка, вы и Олли сделаете синхронный жест, - сказал  он
на заключительной репетиции.
   - Какой? -  спросила  статистка  деловито.  Она  казалась  взволнованной.
Верховцеву это нравилось: девочка добросовестно работает и очень  старается.
Вообще она значительно измени