художников  он  туда  не  допускал.  Все  остальные
помещения на этом этаже предназначались под жилые и служебные.
   Затем он уехал в свое первое путешествие по  Европе.  Турфирма,  куда  он
обратился, разработала для него индивидуальный маршрут. В переводчиках он не
нуждался. В юности он закончил  филологический  факультет,  его  познания  в
английском и французском были даже выше, чем у обычного студента.  Он  любил
эти языки, ведь на них говорил и писал Мастер.
   В Европе он  занимался  тем,  что  закупал  все  необходимое  для  своего
будущего замысла. Он проехал Францию, Австрию, отдохнул в Альпах, провел две
солнечные недели в заснеженном  Инсбрукс  и  отправился  в  Италию.  У  него
имелась двухнедельная виза, он поспешил ее  продлить.  Там,  в  миланских  и
римских  театральных  мастерских,  он  сделал  крупный  заказ  -   почти   в
полмиллиона долларов - и закупил костюмы,  реквизит,  ткани,  краски,  духи,
цветы, предметы старины и  множество  других  необходимых  вещей.  Груз  был
отправлен пароходом  в  Одессу.  У  итальянской  таможни  нашлись  некоторые
придирки, но он дал ?чичероне? солидную взятку, и все утряслось само собой.
   Тогда в Риме, в июне 1994 года, он и встретил Клелию. У  нее  были  самые
обычные русские имя и фамилия (а также итальянская фамилия). Впоследствии, в
отделе выдачи виз, на таможне, в аэропорту, они постоянно назывались, потому
что значились во всех ее документах. Но он их никогда не произносил вслух. К
чему? Ему нравилось в ней именно то, что она русская, русская из Рима, и то,
что она - Клелия, Лели.
   Когда они впервые поговорили начистоту,  она  только  лениво  усмехнулась
уголком накрашенного рта:
   - Я русская певица, а не какая-нибудь б...
   - Но я не сплю с женщинами, - сказал он.
   - Ты спишь с мужчинами? - снова усмехнулась она.
   - Нет.
   - С кем же тогда?
   - Сам с собой. Иногда.
   В ее глазах что-то мелькнуло. Он понял, что разговор их еще не окончен.
   Клелия вышла за гражданина Италии в двадцать три года. До этого  она  уже
была женой известного советского художника - костлявого старца,  доживавшего
последние дни на крупные гонорары от выставок,  устраиваемых  ему  Академией
художеств. Его эпическое полотно ?Триумф  XXV  съезда  КПСС?  красовалось  в
Третьяковской галерее в разделе ?Искусство развитого социализма?. На  приеме
в итальянском посольстве она познакомилась с седым, огнеглазым и  порывистым
синьором, представившимся ей графом Луиджи Бергони.
   - Мне шестьдесят пять лет, моя жена мертва уже два года. В  моем  большом
доме в Сорренто пусто и тихо, - шепнул он ей  на  ломаном  английском  после
того, как они весь прием говорили о творчестве ее престарелого мужа.
   А через три месяца она стала его женой. Художник, не выдержав потрясения,
скончался от инсульта. У нее  хватило  ума  не  отказываться  от  советского
подданства, но тем не менее мысли ее уже летели к берегам Средиземного моря.
   Синьор Бергони оказался в делах любви требовательным  и  ненасытным.  Она
сильно  уставала  от  его  домогательств,  но  терпела   -   в   мечтах   ей
представлялась увитая виноградом вилла в Сорренто, чудесная  белая  спальня,
залитая солнцем терраса, выходившая на лазурный залив...
   - Шестьдесят пять, а каково? - шептал ей  потный  и  задыхающийся  синьор
Бергони. - Каково, а? Хочешь еще?
   Дом в Сорренто действительно  оказался  фамильной  графской  резиденцией,
но.., он срочно требовал немедленной и полной реставрации. Денег же  на  его
ремонт у синьора Бергони не оказалось.
   - Вы же говорили, что... - возмущалась она, созерцая эти заросшие мхом  и
камнеломкой развалины.
   - Так получилось. Дом графов Бергони беден. В нашей стране  деньги  имеют
только выскочки, нувориши,  пошлые  и  темные  деляги,  -  жаловался  старый
ловелас. - Я ехал в Союз в надежде подписать один контракт, который спас  бы
меня от полного разорения. Но ваше Министерство внешней  торговли  оказалось
несговорчивым. Вместо русских прибылей я привез себе русскую жену.  -  И  он
галантно целовал кончики ее пальцев.
   Она промучилась с ним ровно два года. Поначалу ей даже пришлось  вставить
спираль, ее страшила мысль, что этот  старик,  наградив  ее  отпрыском  рода
Бергони, сыграет в ящик, оставив ее без гроша. Но, к счастью,  возраст  брал
свое, и он докучал ей все реже и реже.
   А потом она встретила синьору Риту, содержавшую уютный  русский  ресторан
на маленькой площади в центре Рима. Там собирались потомки всех волн русской
эмиграции и диссиденты. Она  пришла  туда  только  потому,  что  ей  однажды
нестерпимо захотелось перекинуться с  кем-нибудь  словом  на  родном  языке.
Пришла и осталась у Риты, послав на следующий день к Бергони двух официантов
за своими вещами.
   - Я положу тебе хорошее жалованье, - сказала толстая  нежная  Рита,  дымя
длинной сигаретой и щуря на синьору Бергони серые глаза с расширенными,  как
у кошки, зрачками. - Ты красивая. Ты будешь петь. И  ты  не  пожалеешь,  что
сжалилась над Ритой.
   Синьор Бергони потом таскался в этот ресторан  всякий  раз,  как  у  него
заводились деньги. Он плакал и пил русскую водку, что ему совершенно не шло,
и добился того, что она люто возненавидела его. ?Рита, избавь меня от него?,
- ей стоило только попросить, и подруга сделала бы  невозможное,  но..,  все
вдруг сложилось как-то само собой. Однажды утром приходящая  в  дом  синьора
Бергони  прислуга  нашла  графа  Луиджи  мертвым  в  постели.   Он   был   в
специальном ?бандаже холостяка?. Ощущения,  которых  он  добивался  от  этой
хитроумной машинки, оказались слишком сильными для его престарелого сердца.
   С тех пор вот уже восемь лет она пела в ресторанчике на Пьяцца дель Донго
и была даже счастлива в те минуты, когда синьора Рита не слишком напивалась.
   Все это она и поведала  Игорю  Верховцеву,  первому  мужчине  из  России,
который ее чем-то безотчетно  заинтересовал.  Несколько  вечеров  подряд  он
приходил в их заведение, садился за ближайший к  эстраде  столик,  заказывал
вино, пил и смотрел, как она  пела.  ?Синьора  Клелия,  -  объявлял  ведущий
программы. - Несравненная синьора Клелия!"
   - Поедем домой, Лели, - предложил он ей. - Брось все  это  дерьмо,  брось
эту толстую Мессалину. Я сделаю из тебя великую актрису. Ты будешь играть  в
таких пьесах, каких еще не видел мир.
   - В России этого просто не может быть. Ты бредишь или лжешь.
   - В России конца второго тысячелетия возможно все, -  возразил  он.  -  В
девяносто пятом - девяносто шестом годах случится  много  чего  интересного.
Так ты не утратила своего прежнего гражданства? Нет? Тогда в чем же дело?
   Вот тогда она  и  высказала  свою  звучную  фразу,  заготовленную,  чтобы
отшивать  тех,  кто  волок  ее  в  постель.  Она  не   собиралась   изменять
облагодетельствовавшей ее Рите с разными проходимцами. Она  выглядела  очень
эффектно тогда...
   Он улыбнулся, вспомнив все это. Щелкнул магнитофонной кнопкой,  перемотал
пленку. Фредди запел свое ?Упражнение в  свободной  любви?.  Что  ж,  сердце
женщины - загадка. В октябре девяносто четвертого он  уже  встречал  графиню
Бергони в Шереме-тьеве-2. Клелия была именно той женщиной, которая,  по  его
замыслу, рисовалась ему в роли...
   Но сначала надо  было  распределить  роли  среди  мужчин.  Вернувшись  из
Италии, он ревностно искал себе друзей, единомышленников, соратников, рабов,
последователей, учеников. Найти подобных оказалось делом архисложным. Иногда
он отчаивался: ну почему, почему наши мечты так трудно  воплотить  в  жизнь,
даже   имея   в   своем   распоряжении   такой    капитал,    как    капитал
Верховцева-старшего? Но однажды...
   Дверь снова бесшумно распахнулась, вошел Данила.
   - Звонил секретарь господина Ямамото. Интересовался,  когда  можно  будет
нас посетить, - сказал он с легкой усмешкой.
   - Ты сообщил, с какими трудностями это связано?
   - Сообщил. Но господин  Ямамото  настаивает.  Секретарь  сказал,  что  он
прилетел в  Москву  всего  на  две  недели.  И  хотел  бы  увидеть  то,  что
настоятельно рекомендовал ему увидеть мистер  Тара.  Я  попросил,  чтобы  он
перезвонил нам в среду.
   - Ты надеешься так быстро найти замену? - усмехнулся Верховцев.
   - Я попытаюсь, у меня кое-кто есть на примете. Верховцев вздохнул: да-да,
именно своим темпераментом и энергией Данила покорил его  с  самого  начала.
Они впервые встретились в Питере в  одной  подпольной  вонючей  порностудии.
Верховцев обыскал их все, но материал везде был грубым, пошлым,  вульгарным.
Но Данила...
   - Что ты делаешь в этом вертепе? - напрямик спросил его тогда Верховцев.
   - Зарабатываю деньги, - ответил Данила. Имя это, кстати,  ему  совсем  не
шло. Он был огромным и стройным, с  горделивой  осанкой,  кудрявыми  темными
волосами  до  плеч,  надменным  ртом  и  холодным  взглядом   серых   широко
расставленных глаз. Верховцеву он сразу же представился в  обличье  древнего
германца в волчьей шкуре, рогатом шлеме, с огромным мечом в руках.
   - Я предпочел бы, чтобы ты зарабатывал деньги у меня, - сказал он.
   - Сколько? - спросил Данила.
   Следующим его вопросом было:
   - Что я должен делать?
   Они сидели в  этой  самой  комнате,  под  насмешливо-рассеянным  взглядом
Мастера. Выслушав Верховцева, Данила промолвил:
   - Ты сумасшедший.
   - А ты? - спросил Верховцев.
   Данила засмеялся, и смех его был красноречивее всяких слов.
   Данила и привел к нему Олли. Это  случилось  в  октябре,  как  раз  перед
приездом синьоры Бергони. Он просто привел его в этот дом за руку и сказал:
   - Познакомься, это мой Олли. Он все знает. Он согласен.
   Верховцев, едва  увидев  этого  юношу  с  золотистыми  волосами,  изящной
фигурой и свежим розовым румянцем на щеках, такого тихого, светлого, ясного,
мысленно вознес хвалу Мастеру.  Тот  оказался,  как  всегда,  прав:  образы,
созданные чьим-то воображением давным-давно, оживали прямо на глазах.
   Олли, и это даже не надо было проверять по старым фотографиям, походил на
того, ради которого Мастер, Великий Мастер, Король и Знаток Жизни, принес  в
жертву все. Все - покой, имя, богатство, славу, честь, успех, творчество.
   Олли оказалось уменьшительным именем от  Ольгерда.  Он  был  по  паспорту
литовец, а по крови - на четверть поляк, на четверть швед и на две  четверти
потомок славного Гедимина. Говорил он по-русски чисто и  правильно,  с  едва
уловимым металлическим акцентом.
   Семья его, точнее, жалкие ее остатки, бежала  из  Литвы  после  девяносто
второго года. Его дед был убежденным  и  высокопоставленным  коммунистом.  В
двадцатых он  устанавливал  советскую  власть  в  Сибири,  в  тридцатых  был
председателем  балтийского  отделения  Коминтерна,  в  сороковых  боролся  с
буржуями у себя в Литве. В девяностых этот ровесник  века,  доживавший  свои
дни на правительственной даче в окружении  нянек  и  слуг,  переживший  всех
своих детей и внуков и имевший в качестве единственного наследника  правнука
Ольгерда, с грехом пополам учившегося в Ленинграде в балетном училище  имени
Вагановой, в одночасье собрался  и  покинул  Литву,  заявив,  что  с  новыми
буржуями и недобитыми кулаками он не желает иметь общее небо над головой.
   После смерти деда Ольгерд не  собирался  возвращаться  туда,  откуда  его
дряхлому предку пришлось уносить ноги. В течение трех последних  лет  они  с
Данилой были любовниками и  жили  в  квартире,  некогда  выделенной  старому
литовскому большевику из питерского жилфонда.
   - Квартиру на Неве вы можете продать, - сказал им тогда  Верховцев.  -  С
этого момента вы живете и работаете у меня.
 
*** 
 
   - Значит, ты надеешься так быстро найти замену? - переспросил он. - А как
с тем поручением?
   Данила молча прикрыл глаза, давая понять, что все исполнено.
   - Ладно. - Верховцев откинул со лба длинную прядь светлых, остриженных  в
форме каре волос. - Лели сказала, что  привезли  новое  напольное  покрытие.
Надо выбрать цвет. Тебе придется снова потрудиться. Увы,  эту  работу  я  не
могу доверить никому, кроме тебя.
   Данила усмехнулся, раздул ноздри точеного носа,  вбирая  в  себя  острый,
волнующий аромат духов, клубившийся в комнате.
   - Я возьму молоток и гвозди.
   Верховцев легко поднялся с кресла. Голос Фредди Меркьюри внезапно умолк -
запись кончилась. Верховцев  медленно  приблизился  к  портрету  Мастера,  с
минуту  разглядывал  его,  затем  нажал  ногой  на  напольный   выключатель.
Электрическое солнце погасло. Они вышли, позабыв отключить светильник в виде
стеклянного рыцарского меча, выхватывающий  из  мрака  искусственную  зелень
плюща и темный  пурпур  бегоний,  а  также  маленькую  серебряную  табличку,
привинченную к портретной раме: ?Оскар Уайльд. 1893 год?.
 
Глава 7 
 
ЗЛОВЕЩАЯ СТАРУШКА, КНЯЗЬ И ДРУГИЕ 
 
   Среда началась кроваво. С утра пораньше в пресс-центре трезвонил телефон.
   - ?Времечко?, - сообщил Горелов. - Они туда съемочную направляют. Но наша
телегруппа уже на подходе. Всех опередят: и второй канал,  и  ?Скандалы?,  и
?Хронику?, и ?Дважды два?. Сюжетец наш будет.
   Катя поежилась. ?Сюжетец? заключался в съемках одной  зловещей  старушки,
проживавшей в сельце Узуково в дальнем Подмосковье. Старушка эта  имела  все
шансы, чтобы попасть в шикарно изданную энциклопедию ?Монстры  и  чудовища?.
Дело  в  том,  что  старушка  с  безобидной  фамилией   Проткина   оказалась
натуральной.., людоедкой.
   Жили старички Проткины тихо и мирно и поначалу никого не трогали. Дети их
изредка  навещали,  привозили  из  города   продукты   и   свежие   новости.
Соседи-узуковцы тоже порой забредали проведать. Но общаться с  Проткиными  с
каждым годом становилось все труднее - маразм крепчал.
   И вдруг заметили соседи исчезновение старичка Проткина. Посудачили  день,
два,  три,  а  затем  решили  взглянуть,  что  же  все-таки   происходит   в
маразматическом домике.
   Первое, что они узрели, был голый труп старика, лежавший посреди  горницы
на пестром домотканом половичке. Дедочку проломили голову обухом топора.  Но
это было еще не все. Увидев остальное, соседи с дикими  криками  ринулись  к
местному участковому.
   Во второй раз в дом пришлось заходить с нарядом милиции. И  лица  стражей
порядка, привыкших к разнообразной пестроте людских  безобразий,  перекосила
судорога,  ибо,  как  впоследствии  деликатно  указывалось   в   милицейских
рапортах, ?мягкие ткани с ягодичной области трупа гражданина  Проткина  были
удалены полностью?. Проще сказать, отрезаны. Увы, поначалу было  неизвестно,
где искать эти самые удаленные мягкие места. Старушка  Проткина  застыла  на
табуретке подобно статуе Химеры на соборе Парижской Богоматери.  ?Ступор,  -
констатировал участковый. - В психушку. Она мужа угробила, потом..,  сделала
это самое, а потом и с катушек съехала?. Старушку увезла ?Скорая? в  ?желтый
дом?, а мягкие части старичка Проткина в конце концов отыскались в морозилке
холодильника ?ЗИЛ?. Они успели уже задубеть,  словно  натуральная  говядина.
Кусок же грамм этак на триста плавал в кастрюльке в жирном белесом бульоне.
   После  составления  детального  протокола  осмотра   места   происшествия
участкового долго и мучительно рвало над унитазом в старушкиной уборной.
   - И они будут это снимать? - брезгливо спросила Катя.
   - Они же это едят, как ты верно подметила, -  хмыкнул  Горелов.  -  Ну  и
пусть. Пусть лопают,  пока  у  них  все  это  наружу  не  полезет.  Как  же,
старушка-людоедка  -  находка  для  голубого  экрана.  Есть  чем   заполнить
очередной выпуск новостей. Это лакомство для господ телевизионщиков.  А  для
тебя.., для тебя найдется кое-что и посерьезнее.
   - Что? - Катя насторожилась.
   - Прохорова взяли.
   - Правда?
   - Правда. Вчера ночью из Минска привезли в наручниках.
   Катя лихо присвистнула. Андрюшу Прохорова можно было смело считать  одним
из самых любопытных преступников девяностых годов. Двадцать лет, за  плечами
только  десятилетка  и..,  тринадцать   трупов.   К   тому   же   недюжинный
криминальный ?талант?. Прохоров ухитрился  сколотить  банду,  подчинив  себе
пятерых бывалых, сидевших, прожженных  урок.  Сорокалетние  здоровые  мужики
беспрекословно подчинялись этому юнцу, потому что панически его боялись.
   Отмороженный Андрюша - эта  кличка  прилипла  к  нему  после  первого  же
убийства водителя ?Жигулей? на Горьковском шоссе. А потом были еще убийства.
Отмороженные  лютовали  на  дорогах  Подмосковья.  В   отличие   от   других
автомобильных  банд  они  специализировались   исключительно   на   легковом
транспорте. Убивали шофера,  отмывали  салон  от  крови  и  гнали  машину  в
Белоруссию, где сбывали за полцены. И так тринадцать раз.
   Летом девяносто пятого областной угрозыск  крепко  сел  банде  на  хвост.
Одного за другим бандитов брали, однако Отмороженный Андрюша под шумок успел
куда-то откочевать. И вот наконец взяли и его...
   Катя вздохнула и подобно комете двинулась в розыск, к Колосову. Сердце ее
так и  прыгало  в  груди,  предчувствуя  настоящую  сенсацию.  Однако  дверь
кабинета начальника ?убойного? отдела оказалась запертой.
   - У начальства, - шепнул ей знакомый парень из этого отдела. - Ты,  Кать,
иди, сейчас не до тебя тут. Совещание небольшое намечается.  -  Внезапно  он
взял ее за руку, предлагая  чуть  посторониться.  Катя  сделала  шаг  назад,
обернулась.
   По коридору шла странная процессия. Впереди, пристегнутый  наручниками  к
рослому, мрачного вида оперу, медленно шагал  невысокий  белобрысый  парень,
одетый в засаленный адидасовский костюм и кроссовки без шнурков. Второй опер
шел позади, едва не наступая парню на пятки. Проходя  мимо  Кати,  парень  в
?адидасе? зыркнул на нее. Глаза его  были  нежно-голубыми,  внимательными  и
блестящими. Белобрысые  бровки  хмурились.  На  щеках,  поросших  золотистым
пушком, багровели юношеские прыщи.
   - Это кто? - шепнула Катя.
   - А это сам Отмороженный Андрюша, - тоже шепотом ответил сыщик. -  Его  к
шефу ведут. Там уже половина розыска. Ты иди, Кать, иди. Потом  позвони  мне
или Никите, все подробности твои будут.
   - Его правда в Минске задержали? - успела застолбить участок Катя.
   - Правда. На квартире, в пригороде. Он в последнее  время  даже  за  едой
перестал выходить. Осторожничал, - ответил опер.
   Катя в задумчивости поднималась к себе на этаж. В пресс-центре  зазвонили
телефоны. Катю срочно требовал редактор журнала ?Авторалли?:
   - Материал  нужен,  Екатерина,  что-нибудь  суперкриминальное.  Из  жизни
автомобилистов.
   - Будет вам суперкриминальное, -  пообещала  Катя:  Отмороженный  Андрюша
сулил принести неплохие дивиденды.
   "Колосову сейчас делом Красильниковой заниматься явно  недосуг,  -  уныло
размышляла  она,  стуча  на  машинке.  -   Такие   события   повалили!   Они
Отмороженного теперь дня три долбить будут, а то и больше.  Что  ж,  Андрюша
стоит того, чтобы его раздолбили вдрызг.  Но  насчет  Лавровского  к  Никите
теперь тоже не подступишься. И что же тогда делать? Что делать-то?"
   Опять зазвонил телефон. От злости Катя ляпнула ошибку.
   - Катенька, ну ты что же? Забыла? - раздался обиженный голос Князя. -  Ты
еще на работе? А я тебя жду, жду.
   - Ой, Сереж, извини, и вправду чуть не забыла. - Катя ахнула.
   - Тебя на остановке встретить? Она вздохнула: Князь  в  своем  дворянском
репертуаре.
   - Я не инвалид, и на дворе не час ночи, Сереженька. Я прекрасно доплетусь
до твоей квартиры сама.
   Она еще  успела  заглянуть  в  книжный  магазин  на  Никитской,  а  затем
автобус ?К? благополучно довез ее  до  Яузской  набережной.  Там,  в  заново
отремонтированном доходном доме, в двухкомнатной  квартире,  бывшей  некогда
коммунальной, обитал Сергей Мещерский. Квартирку эту он выменял  с  доплатой
во время работы в фирме. Оборудовал и обставил по собственному вкусу.
   Катя, отряхивая с шубы снег, звонила в его дверь уже в начале седьмого.
   - Ну наконец-то! - Мещерский с ходу ткнулся  щеголеватыми  усик