офессиональная,  чем
обычно, дикторша сдавленным  голосом  прочитала  сообщение  о  том,  что
сегодня утром Любовь Ивановна Мухина умерла от  сердечного  приступа  на
руках у родных и близких. Следом за ведущей появился главный врач края и
на очень медицинском языке объяснил, что губернаторская  вдова  страдала
сердцем много лет, и утром случился обширный инфаркт, и  стабилизировать
состояние не удалось, и вдова скончалась, и  мы  все  скорбим  вместе  с
семьей. Ужасное несчастье.
   На этом экстренный выпуск закончился,  и  как  ни  в  чем  не  бывало
продолжилось незамысловатое кинцо. Инна взялась рукой за лоб.
   Значит, сердечный приступ и обширный инфаркт  на  руках  у  родных  и
близких.
   Ты прессу попридержи, Инна Васильевна. Никаких расследований  нам  не
надо. Праздник для народа надо, а расследований чтобы не было!..
   Их  и  не  будет.  Разве  можно  расследовать  сердечный  приступ?  С
похоронами что-нибудь придумают - закрытый гроб, к примеру.  Или  увезут
подальше, "на родину", скажут, что такова последняя воля покойной. Никто
и никогда не узнает про черную дыру в  виске,  через  которую  раз  -  и
улетучилась жизнь, словно ее и не было.  Никто  и.  никогда  не  узнает,
зачем она пошла в комнату, что хотела отдать Инне. Вернее, не хотела,  а
должна была отдать, потому что так велел ей покойный муж!..
   Сердцу было холодно и тяжело, оно ворочалось, словно гиря.
   - Можно, Инна Васильевна?
   - Входите, Юра.
   Помощник вошел и не сел на  свое  обычное  место,  а  остался  стоять
посреди кабинета.
   - Инна Васильевна, вы... слышали?
   Внезапно она пришла в сильное раздражение.
   - Юра, вам отлично известно, что я не только слышала, но и видела.
   - Это... ерунда какая-то! - вдруг выпалил помощник. - Так не  бывает,
чтобы на одной неделе...
   - Так не бывает, но так есть, - отчеканила Инна.
   - Да она вчера была жива-здорова!
   - А сегодня умерла.
   - Вы... верите в это?
   Он спросил это таким тоном, что моментально стало ясно, что  он  сам,
Юра Захарчук, не поверил ни единому слову.
   Следует быть осторожной, стремительно подумала Инна.  Не  переиграть.
Если никто не верит, значит, и я не  должна.  Официальные  сообщения  не
предназначены для "причастных". Официальные сообщения - для народа.  Для
"причастных" - особая "секретная" информация. Она ничуть  не  правдивей,
чем официальные сообщения, но создает ощущение посвящения в тайну, и это
ее основная задача.
   - Юра, - проникновенно сказала Инна, - конечно же, я не верю. Но  мне
неизвестны никакие подробности. А вам?
   - Она отравилась, - сообщил Юра и покрутил головой, словно  проверял,
не подслушивает ли  кто.  -  Еще  утром  про  это  говорили.  Вроде  они
ссорились с мужем, и она... из-за чувства вины.
   - Какой вины? - уточнила Инна.
   - Ну, что довела его до самоубийства.
   - Господи, Юра, что вы такое говорите?! Они жили вместе тридцать лет,
и на тридцать первый год он решил из-за нее застрелиться?!
   Помощник помолчал.
   - Так говорят, Инна Васильевна. А еще говорят, что не зря Ястребов  в
крае появился. Что это он решил себе кресло освободить.
   - А вдова собиралась баллотироваться? - уточнила Инна. -  Конкуренцию
могла составить? И Ястребов ее насильственно отравил?
   Она не любила, когда при ней говорили глупости.
   - Юр, я хочу вас попросить. Мне нужен список всех  печатных  изданий,
которые зарегистрированы в крае, и московские  тоже.  И  еще  хорошо  бы
какую-нибудь статистику, кто упоминается чаще всех и в какой связи.  Нам
ведь придется деньги где-то искать. - То, что ей было  нужно,  не  имело
никакого отношения к поиску денег на "праздник для народа", но помощнику
об этом можно не сообщать. - Сделаете?
   - Конечно, Инна Васильевна. Вечером вы на телевидении. В девятнадцать
ноль-ноль эфир.
   - Зачем?
   - Дебаты. Свобода слова и закон о печати. Вы отвечаете на вопросы как
представитель государства.
   - Хорошо.
   На местном телевидении она никого не опасалась. Недоброжелателей было
много, но все не слишком серьезные.  Кроме  того,  она  прошла  отличную
школу выживания в условиях телевидения, так она это называла.
   - Я сейчас уеду. Если  что-то  срочное,  звоните  мне  на  мобильный,
хорошо?
   - Конечно, Инна Васильевна, как всегда. А завтрашнее совещание?..
   - Что?
   - Состоится?
   - Если больше никто не застрелится и не  отравится,  -  сухо  сказала
Инна. - Бог даст.
   Помощник слегка улыбнулся, дал понять,  что  оценил  шутку,  и  ловко
испарился из кабинета, словно его и не было.
   Инна посмотрела в закрытую  дверь.  Если  придется  воевать,  значит,
понадобится союзник. Если придется совершать "противоправные  действия",
значит, понадобится сообщник. Юра на роль сообщника и союзника  подходил
лучше всего.
   Он был давно и неизменно ей предан - не так, как  Осип,  но  все  же.
Кроме того, он был проверен и испытан в боях, и она уверена,  что  может
ему доверять не только в отношении работы. Конечно, можно  не  посвящать
его во все детали, но что-то  объяснить  придется.  Например,  про  этот
праздник.
   Впрочем, хорошо бы ей самой кто-нибудь что-нибудь объяснил.
   Подумав, она решила все объяснения отложить на завтра, вызвала Осипа,
дремавшего над каким-то кроссвордом, и через десять минут уехала  домой,
строгим голосом напомнив помощнику  про  список  изданий  -  просто  так
напомнила, чтобы он не  расслаблялся  и  как  следует  прочувствовал  ее
деловую озабоченность.
   В доме было тихо и холодно - очевидно,  Аделаида,  уходя,  привернула
отопление.  Кошки  встретили  ее  вопросительным  мяуканьем.  Они   были
удивлены, что она приехала так рано.
   Они ничего не знали про смерть губернатора Мухина и его  жены  и  еще
про то, что эта смерть каким-то образом касалась их хозяйки. А может, не
хотели знать - их-то она никак не касалась!
   - Привет, - сказала Инна им обоим, - не приставайте ко мне. Считайте,
что я на работе.
   Но они все равно приставали.
   Джина повела ее прямиком к мискам, села,  сделала  грустные  глаза  и
дернула хвостом. Это означало, что в холодильнике есть  рыба  и  она  об
этом прекрасно знает.
   Покорившись,  Инна  достала  кастрюльку  с  рыбой,  выложила  в   две
одинаковые миски две одинаковые горки, а остатки убрала  в  холодильник.
Кошки проследили за кастрюлькой - поняли,  что  съедено  еще  не  все  и
перспектива на вечер не так уж печальна.
   Намудрил, намудрил академик Павлов!..
   Сигареты и зажигалка лежали на прежнем месте и, рассердившись на себя
за девчоночий трепет, Инна решительно сунула их  в  ящик,  где  валялась
всякая мелочовка. Там им самое место.
   Она сняла юбку и пиджак и, оставшись в колготках и  блузке,  пошла  в
кабинет, на разостланное газетное поле.
   Нужно начать все сначала - вчера Ястребов не  дал  ей  додумать,  как
именно эти газеты  могли  быть  связаны  с  ней  и  с  покойным  Мухиным
одновременно. Зачем он написал - "Селиверстовой"? Что имел в виду? Зачем
вдова принесла их с собой в квартиру сына? Почему назначила ей  свидание
именно там?
   Газеты - от стены до стены - привели ее в уныние.
   Господи, что тут можно найти?! Как она станет искать?! И черная кошка
в темной комнате сразу припомнилась, и еще подумалось, что,  прежде  чем
искать,  хорошо  бы  хоть   приблизительно   представлять   себе,   что,
собственно, ищешь.
   Мне надо, сказала она себе, и я найду. Еще не было  случая,  чтобы  я
отступила просто потому, что мне непонятно и страшно. Я найду.
   Медленно продвигаясь по газетному полу, она стала читать все подряд и
дочитала до самой двери.
   Ничего подозрительного или  странного.  Обычная  газетная  трескотня,
давно устаревшая и потому неинтересная. Тогда она по очереди перевернула
все газетные полотнища и стала читать от двери до стены, и опять  ничего
ни странного, ни подозрительного.
   Тогда она еще поизучала синие чернильные закорючки, сплетенные  в  ее
фамилию. Зачем-то покойный Мухин сплетал их,  зачем-то  Любовь  Ивановна
притащила их в квартиру сына-алкоголика,  зачем-то  она  назначила  Инне
встречу именно в этой квартире, хотя до этого велела приходить в  другую
квартиру, в свою!
   Почему Любовь Ивановна передумала?
   Инна задумчиво села прямо на газеты, как давеча кошка Джина.
   Испугалась чего-то?..
   Наверное. И  даже  скорее  всего  -  ведь  потом  случилось  то,  что
случилось, почти на глазах у Инны.
   Она поднялась  с  газет,  вышла  в  коридор,  походила,  вернулась  и
посмотрела. Опять походила и опять посмотрела.
   Ей было страшно и холодно, зря Аделаида уменьшила отопление.
   Что в этих газетах такого ужасающе важного? Гастроли Витаса в  Омске,
которые давно закончились, если  вообще  состоялись?  Похищенное  чучело
медведя? Семейная драка пенсионеров?
   Остальная информация была в том же духе. Ничего криминального не было
в  ней,  кроме  побега  маньяка  из  сумасшедшего  дома  и  все  той  же
пенсионерской драки!..
   Тогда что? Что?!
   Она ходила и думала, думала и ходила.
   За  окнами  быстро  и  безнадежно  темнело,  и  Инна,  проходя   мимо
выключателя, зажигала и гасила свет.  Когда  свет  зажигался,  окна  как
будто чернели и проваливались, а когда гас - начинали синеть.
   Что еще может быть в старых газетах, кроме никому не нужных историй и
фамилий журналистов?
   Ничего. Ничего.
   Проходя мимо выключателя, она  опять  зажгла  свет  и  посмотрела  на
газетное поле.
   Фамилии?.. Фамилии журналистов?!
   "Ты, Инна Васильевна, всех журналистов знаешь..."
   "Ты, Инна Васильевна, прессу попридержи..."
   Она бросилась на колени и проворно  поползла,  считывая  фамилии.  Их
было много - разных, знакомых и незнакомых, московских и местных.
   Инна знала, что, как  правило,  номер  делают  три  человека,  ну,  в
крайнем случае пять, а два десятка  имен  -  вольные  фантазии  на  тему
собственного имени, или никак не связанные  с  собственным  именем,  или
просто стеб. Фекла Безродная, Федор Бурков, Фелиция Брасси и Фрида  Борн
-  суть  Аня  Гулькина,  высоченная,  патлатая  и   рассеянная,   и   по
рассеянности то и дело поедающая чужие булки и  выпивающая  чужой  кофе,
мастерица  разгромных  политических  статей  и   сложных   экономических
обзоров.
   Примерно на середине газетного поля Инна сообразила, что  просто  так
читать фамилии нет никакого смысла, их надо записывать и потом что-то  с
ними делать, сравнивать и анализировать, что ли, хотя, как именно  можно
проанализировать фамилии, было неясно. Подползши на коленях к столу, она
достала из него бумагу, ручку и  стала  записывать.  Бумага  то  и  дело
рвалась, и фамилии выходили с дырками посередине. Зинаида  Громова  -  в
каждой "о" по дырке. Грмва - что-то чешское было в этом буквосочетании и
еще что-то от Стивена Спилберга, вроде "гремлинов"...
   Фамилий было много, и на первый взгляд они почти не  повторялись.  За
редким  исключением.  Ну,  например,  во  всех  белоярских   "Московских
комсомольцах" некто Петр Валеев громил местную администрацию.
   Петра Валеева Инна  Селиверстова  знала  хорошо.  Он  был  фрондер  и
отчасти  даже  бунтарь,   но...   как   бы   это   выразиться...   свой,
прикормленный. Он то и дело обрушивался на кого-нибудь или что-нибудь  с
праведным гневом Перуна  и  Зевса-громовержца,  если  бы  таковые  могли
объединиться, но гнев этот был на редкость безобиден, не оскорбителен  и
местами конструктивен. У "читающей публики" Петр Валеев  имел  репутацию
борца, у "сильных мира" - шавки, которая брешет, а ветер носит,  а  если
заплатить ему, то кого хочешь покусает, хоть своих, хоть  чужих,  но  не
больно.
   Ну, Маша Плещеева, она же Михаил Пискарев, риторически  и  безадресно
вопрошала - доколе?! Доколе будет продолжаться  грабеж,  доколе  простых
людей будут притеснять, доколе чиновники будут издеваться над теми,  кто
от них зависит, доколе зимой будет идти снег?  Инна  была  уверена,  что
никак невозможно получить на эти  вопросы  хоть  сколько-нибудь  внятные
ответы, поэтому у Маши Плещеевой впереди простиралось  еще  не  паханное
поле - "доколе".
   Еще была Дуняша  Простоквашина,  настоящее  имя  Юля  Фефер,  которая
вразумляла красоток, как им еще лучше украситься, и советовала мужчинам,
что  лучше  всего  подарить  любимой  на  Новый  год  или  День  святого
Валентина. По Юлиному, Дуняшиному то есть, выходило, что  самый  лучший,
после бриллиантов, подарок - это неделька  у  теплого  моря,  спортивная
машинка и все такое. Простенько и со вкусом.
   Остальные фамилии Инне были неизвестны, и она записывала все  подряд,
позабыв про время. В таком виде  -  в  блузке,  колготках  и  с  дырявым
листком в руке - ее и застал помощник Юра, приехавший,  чтобы  проводить
се на теледебаты.
   Про Юру она начисто позабыла.
   - Инна Васильевна! - вскрикнул он,  увидав  ее  колготки,  и  залился
мальчишеской краской, и сорвал шапку, словно намереваясь ею закрыться, и
заюлил, и стал отводить глаза.
   - Простите, Юра, - растерялась Инна и спряталась за дверь, -  а  что,
уже?..
   - Уже полседьмого, Инна Васильевна! - громко объявил из-за двери Юра.
От неловкости так громко, поняла Инна. - Нам пора... уезжать...
   - Проходите, - пригласила она, - не  пугайтесь  так.  Я  буду  готова
через минуту.
   Откуда-то сверху,  совершенно  непонятно  откуда,  на  пол  обрушился
Тоник, сел, поглядел по сторонам, потом подошел  к  Инниным  ботинкам  и
стал их обнюхивать, как будто никогда раньше не видел. Хвост трубой,  на
морде ухмылка.
   Юра покосился на него. Тоник сел между ботинками и уставился на Юру.
   Она моя, вот что было написано на усатой морде. Я не знаю,  зачем  ты
пришел, но она моя.
   Прибежала Инна, в костюме и с сумочкой, швырнула сумочку в  кресло  и
стала обуваться. Юра с Тоником следили за ней очень внимательно. Тоник -
открыто. Юра - исподтишка.
   - Какая-то странная история со мной произошла,  -  пожаловалась  она,
когда Юра подал ей шубу, на этот раз другую, белую, коротенькую,  и  она
принялась решительно заталкивать под мех консервативный английский шарф.
   - Что за история?
   - Ерунда какая-то, Юр. Вчера я вернулась после кладбища, а у меня тут
незнакомая девица. Она  сказала,  что  горничная  и  что  подменяет  мою
постоянную, Аделаиду Петровну. Потом она ушла в чем  была,  а  на  улице
весь день мело и холодно было.  А  сегодня  Аделаида  мне  сказала,  что
никакой Наташи не знает и у них в штате вообще  нет  горничной  с  таким
именем.
   - Детектив, - оценил Юра. - А вы все  посмотрели,  ничего  у  вас  не
украли?
   Инна перестала заталкивать шарф и уставилась на Юру.
   Черт возьми!.. Ничего она не смотрела.
   Господи, с ее манерой везде расшвыривать серьги, кольца, деньги -  не
потому,  что  неряха,  а  потому,  что  вечно  ей  было  некогда  искать
соответствующую "тару" и потом еще нести "на  место"  -  украсть  у  нее
могли все, что угодно.
   Не зря Аделаида переписала по пунктам все ее белье - не полагалась на
хозяйкину память!
   - Откуда здесь могут быть... воры? - строго, раздосадованная тем, что
сама не догадалась, спросила она у Юры, как будто он  уже  украл  у  нее
"комплект фисташковый "Лиз Шармель".
   - Кто их знает, Инна Васильевна.  Они  везде...  могут  быть.  У  них
работа такая.
   Это тоже было совершенно справедливо, и поэтому Инна рассердилась еще
больше. Кроме того, ей очень хотелось побежать и посмотреть, все  ли  на
месте, но времени уже не оставалось, следовало ехать "дебатировать".
   - Юр, вы на своей или с нами? Везти его ей не хотелось - от досады.
   - Я на своей за вами.
   Инна махнула рукой в сторону Юриной машины, похожей на темную гладкую
рыбину, сияющую под фонарем чешуей, и забралась в свою.
   - Опаздываем, что ли, Инна Васильевна?
   - Нет. Осип Савельич,  помнишь  нашу  вчерашнюю  историю  с  девушкой
Наташей?
   Осип посмотрел на нее в зеркало заднего вида  и  пробормотал  как  бы
себе под нос, но так, чтобы она слышала:
   - Да у нас вчера сплошь истории  случались...  И  утром,  и  днем,  и
вечером.
   Инна  замерла.  О  чем  он?  Знает,  что  Ястребов  приходил?..   Или
догадался, что Любовь Ивановну убили почти на глазах у нее, Инны?..
   Осип сопел. Машина летела. Инна ждала.
   Осип не выдержал первым:
   - Так чего там с Наташей этой?
   - Да ничего. Нет такой в хозяйственном управлении и не было никогда.
   - Да ты что! - вскрикнул Осип.
   - Ну да.
   - Так откуда ж она взялась?!
   - Понятия не имею. Юра спрашивал, не пропало ли чего,  а  я  даже  не
посмотрела! Мне и в голову не пришло.
   - Да-а, - протянул Осип. - Загадка.
   - Точно.
   До здания Белоярского телевидения оставалось  езды  еще  минут  пять,
когда их машину неожиданно прижали  к  обочине  какие-то  мигалки.  Осип
выкрутил руль так, что сам почти повалился на бок, Инна стукнулась  лбом
в подголовник переднего  кресла,  со  щитка  полетели  газеты  и  Иннины
давешние темные очки. Она обеими руками ухватилась за кресло, уверенная,
что сейчас что-то случится - взрыв, очередь, захват.
   Господи, помоги нам!..
   "Вольво" понесло по обледенелой дороге, пронесло  немного,  и  машина
ткнулась рылом в сугроб.
   - А, чтоб вас!.. - заорал Осип.
   Мигалки унеслись вперед. Их всполохи далеко разливались по  сугробам.
Следом за мигалками по белой пустой дороге пролетела машина,  Инна  даже
не разобрала, какая именно, и все пропало, словно черти убрались обратно
в свою преисподнюю.
   Некоторое время было тихо.
   - А, чтоб вам пусто стало! - начал Осип. -  Да  чтоб  вам  на  первом
повороте!.. Да чтоб, вашу мать, вам наперерез танк выехал!  Чтоб  колесо
отвалилось, чтоб!..
   - Осип Савельич.
   - Чтоб вас всех до смерти убило, уроды бешеные, твою мать!..
   - Осип Савельич! Все, хватит.
   - Да что хватит, когда чуть не убили!.. Козлы, вчера права купили,  а
сегодня уже за руль!
   - Осип Савельич, наша машина едет или не едет?
   - Чтобы им сгореть, проклятым, прямо в их тачках!..
   - Осип Савельич, мы можем дальше ехать или мне пешком идти?
   Осип неожиданно осознал реальность, покрутил головой в знак того, что
слов у него больше нет, и стал медленно выбираться из  сугроба.  Тяжелая
машина  почти  не  слушалась,  колеса  крутились,   разбрызгивая   снег,
двигатель ревел, корпус подвиливал - и было непонятно,  вылезет  она  из
сугроба или нет.
   Инна оглянулась на пустую дорогу. Где Юра, может, с ним поехать, пока
Осип тут будет... откапываться?
   - Уроды, господи прости... На дороге нет  никого,  четырех  полос  им
мало, надо чтоб в кусты  башкой,  они  без  этого  никак  не  обойдутся,
сволочи. Я вот мужикам своим скажу, чтоб  поприжали  где-нибудь  сволоту
эту проклятую, приезжих этих...
   Инне стало смешно.
   - Осип Савельич, что ты несешь?! Каких приезжих?! Сам-то,  тоже  мне,
сибиряк нашелся!
   - Я-то, может, и не сибиряк. Я-то, может, из Москвы  приехал.  А  эта
сволота откуда поналезла мне неизвестно. Да еще в начальство прет!..
   Инна громко выдохнула. Осип выбрался на дорогу и нажал  на  газ.  Юры
все не было видно.
   - Кто прет в начальство?
   - Да этот хрен моржовый, что нас с тобой в кусты загнал! Его  машина.
Губернатором он будет! Вот кем он  будет!..  -  и  всегда  сдержанный  и
солидный Осип сделал неприличный жест.
   Инна посмотрела в сторону.
   Итак, Ястребов  Александр  Петрович.  Пролетел  мимо,  спихнув  Осипа
вместе с Инной с дороги в сугроб.
   Занятно.
   Инна голову могла дать на отсечение, что пролетел Александр  Петрович
как раз на тот самый эфир, куда поспешала она сама.
   Очень занятно.
   У нее есть пять минут, чтобы приготовиться. Что ж это Юра  не  сказал
ей, с кем именно она должна "дебатировать"!  Впрочем,  понятно.  Столько
этих дебатов было передебатировано, столько слов сказано, столько эфироз
"отдержано", что и не счесть, а этот, сегодняшний, -  самый  что  ни  на
есть рядовой, обыкновенный.
   Ястребов спихнул ее с дороги, а она, пожалуй,  приложит  все  усилия,
что