, совсем чужие, и я их возненавидел!
Уроды, интеллигентишки проклятые!..  Все  учеников  водили,  не  дом,  а
проходной двор! Учись, учись, только выучившись, выйдешь в люди!  Читай,
читай, в книгах есть все, что нужно человеку! А мне ничего этого было не
нужно! Я хотел, чтобы у меня были мать и отец, а  они  оказались  чужие!
Они меня подобрали просто так, чтобы все знали, какие  они  благородные,
сволочи!..
   Инне было страшно и неприятно, но она взяла  его  за  руку  и  сильно
сжала - как будто надеялась, что сможет привести его в чувство!
   - Вас... обижали? Били?
   - Если бы они хоть пальцем до меня дотронулись... я  бы  убил  их.  Я
всегда был сильнее. Я был самым сильным. И умным. Гораздо умнее, чем эти
старые, трухлявые пни!
   - Как вы попали в Заболоцк, Юра? Он дернул плечом, стряхивая ее руку.
   - После университета я приехал сюда, в Белоярск. Конечно, я  поступил
в университет, как они хотели! Это оказалось так просто  -  поступить  и
учиться, потому что все остальные ничтожества были гораздо хуже и глупее
меня! Я был лучшим студентом в Томском университете, на  социологическом
факультете! Можете хоть сейчас позвонить  туда  и  узнать!  Да  вам  кто
хочешь скажет!..
   - Вас тогда звали Георгий Мурзин? - осторожно спросила Инна.
   - Конечно! - Тут Юра неожиданно захохотал. - Я взял  фамилию  матери,
когда получал паспорт, они же мне были не родные. Это  меня  потом  дядя
Сережа переименовал, а тогда!..
   "Дядя Сережа" упорно молчал, и его молчание не  нравилось  Инне.  Она
мельком посмотрела на  него  и  поняла  -  он  до  смерти  боится  этого
человека, все правильно она угадала.
   - Вы... заболели здесь, в Белоярске?
   - Я не болел! Я здоров! Я всегда был здоровее  всех,  и  умнее!  Меня
упрятали в психушку, а я сбежал! Потому что был умнее и здоровее всех!..
   - Юра, как вы оказались в больнице?
   Он вдруг снова двинул стул, перегнулся, схватился руками за спинку  и
наклонился к ней так близко, что ей пришлось откинуться назад.
   - Я хотел умереть, и тебе не понять  этого!  Я  несколько  раз  хотел
умереть, потому что я всегда знал, что не такой, как все! И меня  каждый
раз... останавливали! Только потом я понял, что сам бог не хочет,  чтобы
я умер! Для него важно, чтобы я был здесь!
   - Для кого? - не поняла Инна.
   - Для бога, - жарко выдохнул Юра.  -  Он  специально  оставляет  меня
здесь, чтобы я мстил сволочам! Но об этом никто не знал,  кроме  бога  и
меня, и они отправили меня в больницу. Они отправляют в  больницу  всех,
кто хочет убить себя!
   - Ваши родители к тому времени уже умерли?
   - Я сам прикончил своего отца!
   - Нет, ваши приемные родители?
   Тут он вдруг успокоился - шторма как не бывало.
   - Черт их знает. По-моему, да. Они перестали меня интересовать с  тех
пор, как я узнал о том, что они не настоящие. Они присылали мне  деньги,
письма... я не помню.
   - Где вы работали? Юра захохотал.
   -  В  мэрии.  В  социологическом  отделе.  Я   подсчитывал,   сколько
пенсионеров живет в крае, сколько рождается младенцев,  сколько  из  них
передохнет до одного года, а потом до пяти, а потом до пятнадцати! Какая
глупость, вы даже представить себе не можете, Инна Васильевна!  Я  хотел
умереть больше всего на свете.
   - Да, - согласилась Инна. - Лучше бы вы умерли.
   - Я не умер, - энергично возразил Юра. - Но я оказался в  больнице  с
психами и уродами. Дядя Сережа меня спас. Он однажды приехал и  все  мне
рассказал - кто я и откуда. Он потом часто приезжал. Он говорил, что  на
моем месте непременно бы отомстил. И я понял, что должен  мстить,  а  не
умирать!.. Что я должен раздавить своего настоящего отца,  как  ядовитую
гадину, и я раздавил! Я  был  совершенно  нормален,  а  этого  никто  не
понимал, даже он! - И Юра кивнул подбородком в сторону совсем притихшего
Якушева. - Я утопил санитара, чтобы доказать ему, что я сильный,  что  я
умнее всех, что я могу просчитывать на сто ходов вперед!  Видели  бы  вы
его лицо, когда я пришел к нему в общественную приемную! Он взял меня на
работу и... помог, но это мой план, и я горжусь, горжусь!..
   - Мухин догадывался, -  сказала  Инна  и  посмотрела  в  окно.  -  Он
догадывался, что это вы, потому что именно для меня он приготовил газеты
и... что там было еще, Юра? Ну, что вы взяли из дома Мити Мухина,  когда
убили Любовь Ивановну?
   - А-а... Письма. Мои письма к нему. Ну, где сначала деньги,  а  потом
свидание с давно потерянным ребенком, то есть со  мной!  -  Юра  закинул
голову и захохотал. - Старый стервец. И  бабку  пришлось  уложить  из-за
него. Столько народу из-за него передохло!
   - А газеты вы почему не взяли? Письма взяли, а газеты оставили?
   Юра вдруг сморщился, как от зубной боли.
   - Я не подумал про газеты! - захныкал он. - Правда  не  подумал!  Ну,
лежит и лежит себе какой-то там мусор! Я и оставил. Я был занят, - вдруг
добавил он важно. - Мне надо было убить бабку. И мне не хотелось  делать
это до того, как вы пришли! Мне хотелось, чтобы вы знали - я рядом!  Вот
он, этот теплый трупик, который сделал  я,  лично  я  сделал  трупик  из
живого человека! Я зна-ал, что вы перепугаетесь до смерти, и это хорошо!
Это славно.
   - Вы, конечно, знали, что он убил Любовь  Ивановну.  Вы  его  за  это
ругали, наверное. А потом испугались, потому что он уже начал убивать  и
теперь делал это с удовольствием и радостью, а  вас  от  вида  пистолета
просто дрожь пробирала, да, Сергей Ильич? Несмотря на  то  что  пистолет
ему добыли вы. И тот, из которого Мухин как будто застрелился,  тоже  вы
добыли, правильно?
   - Юра, - озабоченно проговорил Якушев, - с ней  что-то  надо  делать.
Только не здесь.
   Юра деловито распахнул пиджак и вытащил из-под полы  пистолет.  Очень
важный пистолет с глушителем.
   Лихо, как в кино, крутанул на пальце и предложил:
   - Сейчас прикладом в висок,  до  вечера,  а  там  вывезем  тихонечко,
прикончим и закопаем. А? - И он опять лихо прокрутил пистолет.
   - Вы испугались смерти вдовы и решили, что ее вполне  можно  спихнуть
на дочь. Вы знали, что дочь не в себе, и приготовили  легенду  -  она  в
припадке безумия убивает мать, а потом прыгает с обрыва или с крыши, что
вы там придумали? Вы ей даже рассказали, как  Любовь  Ивановна  погибла,
да? Когда она спала. Чтобы она всем объявила, что видела, как убивают ее
мать. Потом вы ее выпустили из дома, дали ей уйти, хотя она была  совсем
не в себе, и Юра пошел за ней, но тут случай помог -  мужик  выезжал  на
машине, и она к нему прямо за забор упала. И он привез ее ко мне. И она,
между прочим, поведала мне, что ночью, когда мать не вернулась,  звонила
вам.
   - Ну и что? - спросил Якушев.  Он  вообще  держался  с  поразительным
хладнокровием.
   - Ничего. Но потом при мне вы сделали вид, что узнали о смерти Любови
Ивановны по телефону. Утром. Зачем?! Зачем?! Вы друг семьи, и  в  первую
очередь Катя должна была позвонить  именно  вам,  и,  следовательно,  вы
давно должны все знать! И мой водитель сказал, что все считают, что мать
прикончила полоумная дочь! Так сказал ему  ваш  водитель,  а  ему  могли
сообщить только вы, потому что в Белоярске Катя не живет и никто  ничего
про нее не знает, полоумная она или какая там!
   - А Юрку? Ты как вычислила, Инна Васильна? Якушев поднялся, подошел к
шкафу, достал стакан и налил себе воды из большого графина.
   - Тебе не  предлагаю,  чтобы  ты  лишних  отпечатков  тут  у  нас  не
оставляла, - объяснил он спокойно. - Давай говори, и будем  решать,  что
нам дальше с тобой... Пока в здании народу мало, все  на  конференции  в
соседнем районе.
   Инна поменяла местом - перебросила одну на другую - ноги. И стряхнула
невидимую пушинку с безупречной юбки.
   - О том, что нет никакого маньяка, я  узнала  случайно.  Позвонила  в
Заболоцк, Иван Адамович Егоров мне рассказал...
   - Старая крыса, - прокомментировал Юра, - тюремщик, палач, гнида.
   - ...что Георгий Мурзин утонул и Захар Юшин утонул, а  я  знала,  что
Захар Юшин и написал статью про маньяка, хотя этого Захара в лицо  никто
не видел. И дальше все просто. Кто знал, что Любовь  Ивановна  перенесла
встречу со мной в квартиру сына? Катя, которая мне об этом сказала, сама
Любовь Ивановна, я и Юра, который оказался рядом. У меня из дому утащили
те самые газеты - Юра зашел ко  мне,  увидел  их  и  решил,  что  должен
немедленно от них избавиться. Пока я не наделала дел. Он  выпустил  меня
вперед, вернулся в дом - все знают, где у меня ключи - и забрал  газеты.
Нас Ястребов загнал в снег, я хотела с Юрой на эфир поехать, а  его  все
не было и не было. Где он был? Вчера, когда я шла к вам,  Сергей  Ильич,
он вышел из вашего коридора. Ни помощника,  ни  секретаря  на  месте  не
было, тогда что он мог тут  делать?  Губернатор  никогда  не  принял  бы
помощника начальника  управления,  это  смешно!  Тем  не  менее  вы  его
приняли, потому что больше тут  нет  никаких  дверей  и  идти  ему  было
некуда.
   - Как вы наблюдательны, миледи, - восхитился Юра.
   - В квартире Захара я нашла вот это, -  и  она  выложила  из  кармана
тоненький лоскуток, похожий на паутину. - Знаете, что это такое,  Сергей
Ильич? Это сетка для волос. Наш Юра очень любит свою  прическу,  бережет
ее и сохраняет сеточкой, я сегодня сама видела. Да, и девушка! Горничная
Наташа, которая явилась ко мне в  день  похорон!  Вы  решили  на  всякий
случай проверить, нет ли у меня какого-то компромата, не сплавил ли  мне
Мухин каких-нибудь бумаг. Пришла милая девочка и обыскала  мой  кабинет.
Потом Юра посадил ее в машину и увез в метель и снег без пальто и шапки.
Сегодня я ее тоже почти что видела, эту девушку. Да главное даже не она,
а фартук. Фартук на вешалке висел. Голубой, как у всех  в  хозяйственном
управлении.
   - Просто, как все гениальное, - задумчиво сказал Якушев, допил воду и
сунул стакан в шкаф таким окончательным движением, что Инна поняла,  что
сейчас ее непременно будут убивать.
   - Вы мне только скажите, Юра, почему у вашего Захара  все  псевдонимы
на "Г", а фамилия Юшин?
   - Потому что моя фамилия Захарчук! - радостно ответил Юра, - А  зовут
меня Георгий! Вот как Сергей Ильич постарался в  смысле  документиков  -
чтобы все было красиво. Мне мое имя очень нравится. Так что "ЗГ"  -  это
я. Георгий Захарчук.
   Он посмотрел на Якушева, и тот кивнул, и Юра вдруг прыгнул  прямо  на
Инну и  повалил  ее,  широко  замахиваясь  рукой,  а  она  стала  бешено
сопротивляться, крутить головой и подтягивать  ноги,  и  громкий  хлопок
двери и топот вдруг  накрыли  ее  с  головой,  оглушили,  словно  выбили
барабанные перепонки, и Юра куда-то исчез,  и  она  растерянно  села  на
ковре.
   Их было много, человек восемь, -  в  одинаковых  дешевых  костюмах  и
галстуках. Бритые головы, равнодушные лица  профессионалов.  Инне  вдруг
показалось, что она никогда не видела таких красивых лиц.
   Юра,  распластавшись,  лежал  лицом  на  ковре,  придавленный  мощным
коленом. Якушев стоял у стены, распяленный,  как  мотылек  на  булавках.
Двое обыскивали его.
   В распахнутые двери вошел еще один, постарше, и волосы  на  голове  у
него были несколько длиннее.
   Он огляделся и сказал невеселой скороговоркой:
   - Никому не двигаться, ФСБ России.
   Потом увидел Инну,  улыбнулся  медвежьей  улыбкой,  протянул  руку  и
поднял ее с ковра. Она встала на ноги, всем свои видом давая понять, что
с ней все в порядке, помощь не  требуется,  и  вдруг  чуть  не  упала  -
сломанный каблук валялся отдельно, под стулом.
   Глаза налились слезами.
   - Вы что, Инна Васильевна? - поразился тот, который вошел последним.
   - Жалко туфли, - сказала она и заплакала навзрыд.
   Он не стал ее утешать, потому что знал - все равно не утешит.
 
*** 
 
   Весна ворвалась в скованный морозом город, постояла в  недоумении,  а
потом развеселилась - похоже, что здесь ее никто не ждал и на ее  приход
не надеялся.
   За одну ночь потеплело - было минус  двадцать,  стало  голос  десять.
Иннина свекровь жаловалась на голову, сердце и  сосуды,  которые  "прямо
лопаются", и еще на то, что климат нынче изменился,  а  когда  она  была
девчонкой, на Пасху снега отродясь не бывало.
   В канун главного в году воскресенья  Инна  прилетела  из  Германии  и
привезла ей формочки для пасхального печенья, шоколадную коврижку в виде
толстого зайца и еще белый жилет, простеганный пунцовым шелком. Свекровь
от счастья зарумянилась, все  рассматривала  гостинцы,  исподтишка,  как
маленькая девочка, поглаживала  жилетку,  а  потом  нарядилась  и  долго
любовалась на себя перед зеркалом. Коврижка, формочки  и  жилет  сделали
свое дело. Свекровь  перестала  "помирать",  как  она  это  называла,  и
принялась печь куличи и красить яйца -  дело  непростое,  хлопотное,  но
светлое, приятное.
   С Инной они договорились, что в воскресенье с  утра  Осип  заедет  за
свекровью и вместе с куличами, окороком, пирожками с мясом и творогом  и
всем остальным сказочным пасхальным угощением отвезет ее к Инне, где она
и останется до понедельника. Потом Осип заберет Инну  с  работы,  и  они
попразднуют. "На свободе", как выразилась свекровь.
   На свободе, то есть без сына - бывшего Инниного мужа, который никаких
таких праздников не любил,  ныл,  стонал,  требовал  внимания,  каких-то
особых развлечений, а когда не удавалось их получить, надувался,  уходил
в другую комнату, валился там на диван и лежал. Надо было идти  к  нему,
умолять о прощении, выпрашивать индульгенцию,  клятвенно  обещать  нечто
невыполнимое, заранее страшась того, что выполнить все равно не удастся.
   С крыш лило, на тротуарах стояли лужи,  которые  ночью  замерзали,  а
днем превращались в озера, машины словно плыли  в  месиве  из  грязного,
стремительно тающего снега и воды, пешеходы скакали через ручьи, но всем
было весело - будто и впрямь не чаяли дождаться весны,  а  она  все-таки
пришла.
   Новости из Белоярска Инна старательно не слушала и не смотрела -  она
ничего не хотела знать, но все-таки знала.
   Александр Петрович  принялся  за  дело  без  шуток,  как  обычно.  Он
моментально скрутил в бараний рог сомнительный  бизнес  -  не  истребил,
естественно, а заставил работать  на  себя.  Приструнил  законодательное
собрание. Местной прессе велел заткнуться, перестать копаться в навозе и
месить одну и ту же грязь. Мухина не  вернешь,  его  жену  тоже,  жизнь,
однако,  продолжается,  поговорили  -  и  хватит!  После  чего   пресса,
разумеется, с утроенной силой принялась месить эту  самую  грязь,  столь
ненавистную Александру Петровичу, и Инна  подумала,  что  он  так  и  не
научился общаться с журналистами.
   Криминальные авторитеты вступили с ним в  борьбу,  и  одного  из  них
Ястребов сгоряча  посадил,  что  было  большой  ошибкой,  ибо  авторитет
моментально вознесся в мученики,  радетели  и  спасители.  Его  пришлось
освободить "за недоказанностью", после чего он  прямым  рейсом  дунул  в
Монако, откуда давал теперь пространные и скорбные интервью - все о том,
как коррумпирован, жаден и неуемен нынешний губернатор.
   Не плюй в колодец, слышалось Инне в его выступлениях,  вылетит  -  не
поймаешь!..
   Ястребов хранил надменное молчание - уж это он умел, зато журналисты,
которым он давеча велел заткнуться, старались изо  всех  сил.  Президент
пригрозил, что к концу лета посетит регион с  визитом.  Ястребов  оттуда
ответил ему: мол, ждем, ждем - и опять залег на дно - ни сам в Москву не
поехал, ни к себе из московских чиновников никого не позвал. Это было на
него похоже - независим, как братская  Украина,  упрям,  как  сто  тысяч
ослов, деятелен, как термит, и себе на уме, как рыночная торговка.
   Пока было совершенно непонятно, что выйдет из его  управления  краем,
но зато стало очевидно - придется Александру Петровичу несладко, трудно,
и впереди у него масса "открытий чудных", когда ближайшие союзники вдруг
оказываются противниками,  когда  окружение  сдает  со  всеми  потрохами
врагу, когда решения принимаются через голову, а отвечать за них тебе  -
некому больше отвечать!
   Когда все недовольны - верхи  не  могут,  низы  не  хотят,  в  полном
соответствии с известной революционной теорией.
   Когда одна половина страны, благодаря средствам массовой  информации,
считает тебя тупым самодуром, а вторая половина - неплохим  мужиком,  по
глупости взявшимся не за свое дело.
   Когда центральная газета  на  первой  полосе  "по  ошибке"  три  раза
назовет губернатором края твоего злейшего врага,  а  тебе  не  останется
ничего, только беситься в своем кабинете, звонить  в  Москву,  требовать
опровержений, и получить их - через три номера, на  последней  странице,
мелким шрифтом.
   Когда длинноволосая и сладкоголосая ведущая в сотый раз  намекнет  на
твою "нетрадиционную сексуальную ориентацию" - раз столько лет не женат,
значит, голубой, - а ты станешь делать вид, что тебе наплевать,  что  ты
не оскорбился, что все мужское, что только есть в тебе, не  корчится  от
унижения и страха, вдруг сын  прочтет,  увидит,  услышит,  перепугается,
перестанет доверять.
   И все это еще только начало развеселой губернаторской жизни.
   В киоске на первом этаже Думы Инна  обнаружила  новую  книгу  любимой
Марининой и воспрянула духом - перспектива провести  вечер  с  Марининой
была гораздо лучше, чем с Джиной, Тоником и телевизором, из которого  ее
ухо только и делало, что вылавливало новости о  Ястребове,  хоть  она  в
этом себе и не признавалась.
   На улице все было таким не правдоподобно ярким, что Инна, едва шагнув
на крыльцо, нацепила на нос темные очки, о которых  Осип  так  заботился
еще в Белоярске.
   Ее машина стояла довольно далеко - она приехала в Думу  после  обеда,
когда никаких свободных мест уже не оказалось и в помине, и Осип втиснул
"Вольво" на единственный пятачок возле Большого театра.
   На вечер она получила несколько приглашений - от Юдашкина, из  "Новой
оперы", еще откуда-то. Были билеты в "Современник" - два, - и  Инна  так
расстроилась, увидав эти два билета, что решила ни за что не ходить.  Ну
не с кем ей идти, ну и что?! Пошла бы с  Ариной,  но  у  той  на  работе
созвали  срочное  совещание,  и  вообще  ее  муж  не  любил,  когда  она
задерживалась слишком уж допоздна.
   У Арины есть муж, а у Инны нет.
   Как быстро и необратимо все изменилось. Прошло около пяти месяцев,  а
ей кажется, что целая жизнь. Даже если бы бывший муж  немедленно,  прямо
сейчас, вот прямо на стоянку перед Большим театром приполз  на  коленях,
умоляя  о  прощении  и  заодно  посыпая  голову  пеплом,  Инна,  ласково
улыбаясь, отправила бы его  обратно  в  новую  -  теперь  уже  старую  -
"счастливую семейную" жизнь.
   Оказывается, муж так же мало значил в ее жизни, как вон тот  воробей,
что  весело  купается  в  искристой  луже  -  сейчас  бодро  зачирикает,
встопорщит  крылья  и  махнет  на  лавочку,  драться  с  сородичами   за
раскрошенную булку из "Макдоналдса".  Какое  ей,  Инне,  дело  до  этого
воробья? Если бы он подлетел к ней, а у нее была бы булка,  она  бы  ему
покрошила, а раз нет - извини, пожалуйста.
   Оказывается, единственный человек, до которого ей по-настоящему  есть
дело, - это нынешний губернатор  Белоярского  края.  Который  не  делает
никаких предложений дважды. Который спас ей жизнь и,  пожалуй,  карьеру.
Который ничего не боится, и рядом с ним она на  самом  деле  чувствовала
себя защищенной.
   Которого никогда больше не будет в ее жизни.
   Инна шла по оттаявшему асфальту. Он искрился так, словно ночью в него
закатали  все  существующие  в   мире   бриллианты.   Цокали   каблучки,
развевалась пола  легкой  шубы,  и  Маринина  под  мышкой  придавала  ей
уверенности в себе.
   "Как же так, - цокали каблуки, - как же так"...
   Осип издалека помахал ей рукой - бдительный,  верный,  славный  Осип,
которого она чуть было не заподозрила в измене.
   -  Ты  чего  печальная  такая,  Инна  Васильна?  Смотри,  какой  день
чудесный!
   - Чудесный, - согласилась Инна.
   - А ч