деться... просто так.
   - Как - так?
   - Никак, - буркнул он.
   - В постели?
   - И в постели тоже.
   - Ты думаешь, я сплю с тобой из-за твоего общественного положения?
   Чего-чего, а таких глупостей он не думал.
   - Инн, - сказал он, морщась, - ты же все прекрасно  понимаешь.  Война
так война, я не возражаю.
   Он еще как возражал, но не говорить же ей об этом!
   В конце концов, он предложил ей все,  что  мог  предложить,  а  такие
предложения не делают дважды.
   - И все-таки, - ненатуральным, холодным, не своим голосом  произнесла
она, - в следующий раз, прежде чем нагрянуть, позвони  мне,  пожалуйста,
по телефону. Чтобы я была готова.
   Он разозлился:
   - В следующий раз обязательно  позвоню  и  обязательно  по  телефону.
Чтобы ты была готова.
   - Как ты попал в дом?
   - Вошел в дверь.
   - Ты что, сломал замок?
   - Ну конечно. Ломом.
   Она тихонько хихикнула - не хотела, но не смогла удержаться.
   - Твоя дверь была открыта, - сухо пояснил Ястребов. - Света не  было.
Я зашел и увидел тебя на лестнице.
   Неужели она не заперла дверь?! Как это ее угораздило? Вот так -  Осип
недоглядел, и она дверь не заперла!
   Говорить больше было не  о  чем,  и  неловкость,  которая  никуда  не
исчезла, а просто пряталась где-то под кроватью, выползла оттуда и стала
неудержимо и стремительно распространяться по комнате с ворсистым ковром
и огромным комом зеленого казенного покрывала посреди кисельной розы.
   Надо вставать. Надо вставать и делать вид, что все нормально - изящно
набрасывать халат, эротично подвязываться атласным поясом, принимать душ
вдвоем, варить кофе, целоваться в сумерках у плиты.
   Ах нет, сначала душ, а потом эротичный халат с поясом.
   Ничего такого Инна не умела. И неловкость страшно ей  мешала,  и  еще
то, что у нее никогда не было  любовника,  и  то,  что  у  него  фамилия
Ястребов,  и  следовательно,  они  принадлежат  к  разным  "политическим
группировкам", и еще то, что она так легкомысленно настроила его  против
себя в эфире, и то, что Осип сказал - за всеми нынешними темными  делами
стоит этот, который неизвестно как оказался в ее постели.
   Впрочем, известно. Он вошел в дверь, потому что дверь была открыта.
   - Я могу сварить кофе, - фальшиво  сказала  Инна,  мечтая,  чтобы  он
отвернулся. - Хочешь?
   Конечно, надо было отказаться, но  он  согласился  -  герой-любовник,
Луис-Альберто, чашка кофе после секса, задумчивый поцелуй и  неожиданное
известие о том, что она на самом деле его сестра!..
   Так как он все смотрел на нее угольно-черными, как  самая  черная  из
всех черных дыр, описанных в учебнике астрономии, глазами,  она  кое-как
перегнулась, подтянула к себе атласное казенное покрывало, обмоталась им
и сползла с кровати.
   По дороге в ванную она налетела на тумбочку  -  все  потому,  что  он
смотрел на нее! - свалила на пол  новую  книжку  Донцовой  и  его  очки.
Донцову Инна вернула на место, а очки протянула ему. Он  взял  -  ладонь
была широкой и горячей.
   Неизвестно почему его очки вызывали у нее странные и сильные эмоции.
   - Ты... плохо видишь?
   - Да так. - Как?
   - Ну, не то чтобы плохо, но без очков мне... трудно.
   - Они тебе идут, - зачем-то сказала Инна.
   - Спасибо, - весело поблагодарил он и нацепил их и посмотрел на нее -
совершенно голый мужчина в стильных очках.
   Она шмыгнула в ванную и заперла за собой дверь, как будто он стал  бы
ломиться.
   Господи, что такое?! Что с ней такое?! На днях ушел муж,  застрелился
начальник, потом погибла его вдова, потом вместо  работы  ей  предложили
роль массовика-затейника, а теперь под покровом ночи к  ней  то  и  дело
наведывается ее новоиспеченный любовник, которого она ославила в  эфире,
у которого странная и угрожающая репутация, если только репутация  может
быть  угрожающей,  и  который,  по   всем   признакам,   вскоре   займет
освободившийся трон. Любовник,  который  принадлежит  к  "стану  врага".
Который,   как   сообщил   сегодня   осведомленнейший   Осип   Савельич,
"договорился с кем-то наверху" и организовал смерть  губернатора  и  его
супруги, чтобы побыстрее освободить вышеупомянутый трон.
   Вот так.
   Она никогда и ничего не боялась - такое у  нее  было  правило  с  тех
самых  пор,  как  ей  исполнилось  восемь,  -  поэтому  она   не   стала
отсиживаться в ванной, решительно вытерлась, решительно натянула свитер,
решительно зачесала назад мокрые белые  волосы,  сделала  решительное  и
незаинтересованное лицо и вышла в спальню.
   Ястребова - голого и в очках - не было на широкой купеческой кровати.
Все следы "бурной страсти", в виде раскиданных подушек и одежды на полу,
были ликвидированы. Тоник сидел в центре кисельной розы и дергал ушами -
прислушивался к чему-то.
   - Где он? - шепотом спросила Инна у Тоника. Тот повел хвостом  -  ему
не нравилось, когда Инна приводила в дом  чужих,  а  уж  таких,  которые
позволяют себе валяться на их с Инной кровати, - тем более.
   Инна спустилась вниз и  обнаружила  Ястребова  на  кухне  -  опершись
обеими руками о плиту, он смотрел, как закипает  вода  в  кастрюльке,  и
оглянулся, когда она вошла. Вид у него был забавный.
   Неловкость приволоклась следом за  Инной  и  привольно  расположилась
между ней и ее любовником.
   Фу, какое отвратительное слово.
   - А... где твой сын? - Это не она спросила, а все та  же  неловкость,
которая требовала говорить о чем-то "отвлеченном".
   - Пока в Москве. Он прилетит на выходные. Или я к ним слетаю.
   Интересно, "они" - это кто? Или в Москве имеется еще одна любовница?
   - Сколько ему лет?
   - Одиннадцать.
   Она удивилась -  почему-то  ей  казалось,  что  у  него  должен  быть
взрослый сын, вроде мухинского Мити.
   - Он... учится?
   - Ну конечно. Я пока не могу забрать его сюда, чтобы не срывать среди
года с занятий.
   Итак, он уверен, что станет жить  тут  постоянно.  Ничего  себе!..  А
выборы? Так сказать, волеизъявление масс, главное завоевание демократии?
Впрочем, всем таким завоеваниям Инна отлично знала цену.
   Он достал кружки - большие, не те наперстки, в которых  она  подавала
кофе вчера, -  банку  растворимого  кофе  и  сахарницу.  Она  насмешливо
наблюдала за ним.
   - Откуда ты знаешь, что где стоит?
   - У меня все стоит там же, - буркнул он. - Все дома одинаковые.  Тебе
с сахаром?
   - Да.
   Он насыпал в кружки  кофейной  крошки  и  сахару,  залил  кипятком  и
помешал старательно.
   Инна покосилась на кружку.  Ястребов  садиться  не  стал,  привалился
спиной к стойке, хлебнул и отвел глаза.
   В джинсах и темном свитере он производил совсем другое впечатление, и
Инна вдруг подумала, что в костюмах ему, наверное,  до  смерти  неловко.
Скорее всего, приехав с работы, он  первым  делом  сбрасывает  пиджак  и
галстук и только потом стаскивает ботинки.
   - Инна.
   Она вздрогнула и посмотрела ему в лицо. Каменная стена, а не лицо.
   - Инна, я хотел тебя... предупредить.
   - О чем?
   - Ты знаешь, что случилось с губернаторской вдовой?
   О-оп - кровь ударила в глаза и уши, зашумела и потекла вдвое быстрее.
   - Она умерла. Сегодня сказали в новостях.
   - Она убита.
   - Что?!
   Ястребов посмотрел на нее и повторять не стал.
   - Пока неизвестно точно - сама она или кто-то ее... Мне сказали,  что
ничего не понятно вроде, но вчера вечером у дома ее  сына  долго  стояла
какая-то машина, которая потом уехала.
   Инна отлична знала, что за машина стояла возле дома на улице  Ленина.
В ней еще Осип сидел.
   - Инна, я ни черта не разбираюсь в местном криминале - кто тут против
кого дружит, а кто с кем воюет. За что Мухина могли убить?
   - Мухин застрелился.
   - Да ладно! - с досадой сказал Ястребов, как будто рассердившись, что
Инна может повторять такие глупости. - С чего ему стреляться-то?
   - Я не знаю. Мало ли с чего!
   - Он застрелился, жена застрелилась, все застрелились!  И  у  всех  в
кармане было по пистолету, и всем жизнь была не мила, так, что ли?
   - Я не  знаю,  -  повторила  она.  Инстинкт  самосохранения  крутился
волчком, гнал волны паники.
   - А... Якушев? - осторожно поинтересовался Ястребов. - Он не в курсе,
ты не знаешь?
   - Сергей Ильич?..
   - А что, есть Якушев не только Сергей Ильич, но еще Иван Иваныч?
   Невинность в голубых енисейских глазах была такой  неподдельной,  что
Ястребов ни на секунду не усомнился - она что-то знает.
   Что? Как понять?
   - Сергей Ильич со мной  ничего  не  обсуждал.  Я  вообще  не  слишком
уверена, что он... станет это с кем-то обсуждать. Он с  Мухиными  дружил
всю жизнь. Для него это близкие люди.
   - Вот именно. Если он хорошо их знал, почему он теперь  твердит,  что
Мухин застрелился, а его жена умерла от сердца?
   - Саша! - она впервые назвала его по имени - просто так, при  жестком
электрическом свете, на кухне, а не в горячей любовной истерике, - и  он
усмехнулся. -  Объявить  сейчас  на  всю  страну,  что  у  нас...  убили
губернатора, невозможно, ты же понимаешь! А если Любовь  Ивановна...  не
сама умерла, то получается, что у нас тут некий маньяк  решил  истребить
всю верхушку власти? Или губернаторскую семью?
   - Пресса все равно рано или поздно все раскопает!..
   - Нет, - твердо заявила Инна.
   - Что - нет?
   - Пресса ничего не раскопает.
   - Инн, пресса моментально все раскопала... про "Норд-Ост", к примеру.
   Она помолчала. Ну да, конечно. Пресса раскопала.
   - Контролировать семьсот человек с мобильными  телефонами  нельзя,  -
жестко сказала она. -  Кто-нибудь  обязательно  куда-нибудь  позвонит  и
что-нибудь там  расскажет.  Да  еще  когда  дело  происходит  в  Москве!
Контролировать двоих в Белоярске - проще не придумаешь.
   - Двое - это кто? Мы с тобой?
   - При чем тут мы с тобой! Двое - это Митя и Катя,  единственные,  кто
может быть заинтересован в расследовании по  всем  правилам.  Больше  не
заинтересован никто. Даже ты.
   - Почему - даже я?
   - Потому что, если кто-то ляпнет, что губернатор убит, вся  пресса  в
ту же секунду заголосит, что это ты  лично  застрелил  Мухина  и  Любовь
Ивановну, чтобы освободить себе место! Это же очевидно.
   Она смотрела ему прямо в лицо, уверенная, что увидит там нечто такое,
что подтвердит или опровергнет ее  предположение.  Она  играла  вслепую,
наверное, в первый раз в жизни, и ей очень не хотелось проиграть.
 
*** 
 
   Проигрыш - смерть. Маленькая черная дырочка в виске. Черная  дыра  из
учебника астрономии.
   - Я ни в кого не стрелял, - тяжело сказал Ястребов, и на скулах четко
проступили желваки, и лицо стало злым и странно помолодело.  -  Я  узнал
обо всем от Севастьянова.
   Севастьянов был премьер-министром.
   Выходит дело, премьер-министр проинформировал Александра Петровича  о
том, что кресло освободилось -  можно  занимать,  пока  не  остыло.  Как
дальновидно и правильно все сделано, просто прелесть.
   - Значит, тебе огласки  не  надо.  Якушеву  тоже  не  надо,  ему  тут
Генеральная прокуратура, представитель президента и прочий компот только
мешать станет. Хрусту тоже не надо - по тем же причинам, что и  Якушеву.
Им сейчас надо к власти прийти, это самое главное. И тебе, между прочим,
тоже.
   - Мне, между прочим, тоже, - согласился  он.  Инна  поднялась,  чтобы
налить себе еще воды из кастрюльки, он протянул руку,  перехватил  ее  и
притянул к себе. От удивления она даже  не  слишком  сопротивлялась.  Он
обнял Инну двумя руками и прижал к себе ее голову. От его свитера  пахло
одеколоном, сигаретами и чужим мужчиной.  Инна  замерла.  Кажется,  даже
перестала дышать.
   Зачем  он  обнимает  меня?  Усыпляет  бдительность?  Хочет   выведать
что-то?
   Ей было неудобно, и она  переступила  ногами  в  свекровиных  носках.
Ястребов шевельнулся, и она обняла его.
   Они постояли молча.
   Господи, как просто, пронеслось у нее в голове. Как все, оказывается,
просто!..
   - Эй! - Голос был сердитый, похожий на собачий лай. - Ты что? Пьяная,
что ли?!
   Катя опять заскулила и затрясла головой - нет, не пьяная, -  и  тогда
тень надвинулась на нее, упала сверху. Она зажмурилась.
   - Давай, давай, вставай и вали отсюда!  Нечего  под  чужими  заборами
валяться! На место! Кому говорю, на место, Альма!
   Альма, подумала Катя. Как хорошо. Значит, она жива? Может, мама  тоже
жива? И папа?
   Или ее все-таки убили,  и  она  попала  в  такой  странный  рай,  где
холодно, брешет  собака  и  ангелы  разговаривают  неприятными  громкими
голосами?
   - Да поднимайся ты, хорош валяться-то!!  Давай  шевелись,  мне  ехать
надо!
   Рывок - кажется, шуба затрещала, и рука,  кажется,  оторвалась,  -  и
Катя очутилась на ногах.
   - Да стой ты, не вались! И туда, туда иди!  За  забор.  Мне  выезжать
надо!
   - Я не могу за забор, - пробормотала Катя. - Меня... убьют.
   - Пойди проспись, - посоветовал голос хладнокровно. -  Убирайся,  или
собаку спущу.
   - Альма, - спросила Катя, вспомнив. - Она жива, да?
   - Пить надо меньше, - буркнул голос, - и закусывать. Поняла?
   - Поняла, - согласилась Катя. - А Альма жива?
   - Щас ты у меня помрешь, - пригрозил голос, но как-то так,  что  Катя
нисколько не испугалась, потому что поняла, что убивать ее он не станет.
Вот тот, который был сзади, действительно шел затем, чтобы ее убить. Она
знала это точно.
   - Будь осторожна, - сказал он откуда-то сверху.
   - Я тут совсем ни при чем.
   - Будь осторожна, - повторил он.
   С кем?! С тобой?! Пока ты - самое страшное и непонятное, что  есть  в
моей жизни. Все это страшное и непонятное началось с тебя - с того,  что
ты как будто по ошибке забрел в мою дачу, остался со  мной  до  утра,  а
потом я обо всем узнала.
   Он еще постоял, держа ее обеими руками, - словно она и  вправду  была
ему нужна и важна, словно не только и не просто секс их связывал,  но  и
еще что-то, - потом отпустил и, не говоря ни слова, вышел из кухни.
   Инна потерла щеки. Короткая возня, шум, открылась и закрылась дверь.
   Ушел.
   - Ну и черт с тобой! - громко сказала она и прислушалась.  -  Черт  с
тобой!
   Выплеснула из его кружки остывший кофе, сунула ее в раковину и пошла,
везде зажигая свет, и так добралась до двери, заперла ее на все замки  и
вошла в кабинет.
   Как только в кабинете вспыхнул свет, Инну пробрала дрожь.
   Ни одной газеты на полу не осталось. Типографское  поле  от  края  до
края  исчезло.  Она  постояла,  посмотрела,  потом  кинулась  к  дверям,
распахнула их одну за другой и выскочила на крыльцо.
   Никого. Нигде. Желтый свет лампы над  крыльцом.  Синий  свет  круглых
шаров на дорожке. За сквозной решеткой еще один фонарь.
   Никого. Охраняемая зона.
   Мороз колол глаза.
   Значит, он приходил за газетами.
   Вот оно что.
   - Мне туда нельзя, - стараясь  быть  очень  убедительной,  выговорила
она, - меня там  убьют.  Хорошо,  что  калитка  была  открыта,  я  и  не
надеялась.
   - Кто тебя там убьет? - насмешливо протянул голос. - Кому  ты  нужна,
мочалка драная? Давай вали отсюда!
   - Мне нельзя, - повторила Катя. - Меня убьют.
   - Значит, туда тебе и дорога, - мрачно заключил  голос.  -  Отойди  с
дороги!
   Он куда-то делся, взревел мотор, и потоки света странно подвинулись и
сместились. Машина, поняла Катя. Он сел в машину и собирается уезжать.
   Я не могу тут остаться. Как только спасительные фары и сердитый голос
скроются за поворотом снежной  дороги,  тот,  кто  шел  за  ней  столько
времени, непременно ее убьет.
   Свет  словно  сконцентрировался  и  пригвоздил  ее  к  лиственничному
забору, она оказалась в середине желтого  круга.  Машина  выпрыгнула  из
темноты и остановилась. Распахнулась дверь.
   - Вы  кто?  -  неожиданно  близко  спросил  изменившийся  голос.  Был
насмешливый и громкий, стал осторожный.
   Катя сунула в карман заледеневшую руку.
   - Довезите  меня...  куда-нибудь,  -  жалобно  попросила  ока,  -  до
булочной. А там я сама. Только не бросайте меня, пожалуйста, не бросайте
здесь!.. Он меня убьет.
   - Катерина Анатольевна?..
   Оттого, что он произнес ее имя - вместе с отчеством! -  она  чуть  не
упала в обморок.
   - Я... я вас не знаю, - пробормотала она. Собака все  лаяла,  и  свет
бил ей в глаза. - Вы... кто?
   - Как вы здесь очутились?!
   Он подошел, хрупая снегом, и  остановился  на  некотором  расстоянии.
Катя никак не могла его рассмотреть - свет был у него за спиной,  и  она
видела только силуэт, огромный и темный  на  фоне  подсвеченного  фарами
белого снега.
   - Я пришла, - сказала Катя и вдруг поняла, что  очень  замерзла,  так
что губы почти не слушались. - Я случайно сюда забрела. Я даже не  знаю,
как... Правда.
   - Вы... одна пришли?!
   - Вы кто? - проскулила Катя. - А?
   - Звоницкий Глеб. Вы не помните меня?
   Катя в круге света потрясла головой -  она  теперь  почти  ничего  не
помнила, с тех пор как сознание стало отлетать от тела.
   - Я служил начальником охраны у Анатолия Васильевича. Довольно долго.
Неужели не помните?
   Не  помнила  она  никакого  Глеба  Звоницкого,  начальника  отцовской
охраны!
   - С вами... все в порядке?
   - Да-а, - уверила Катя. - Папа умер, вы знаете?
   Он помолчал. Собака лаяла, и машина урчала.
   - Знаю.
   - И мама умерла.
   Он еще помолчал.
   - Давайте-ка я вас домой отвезу, - решительно сказал он. -  Садитесь,
Катерина Анатольевна.
   - Я не хочу домой, - перепугалась Катя. - Вы меня довезите  просто...
куда-нибудь, а там я сама.
   - Вам надо домой, - повторил он настойчиво. - Давно вы ходите?
   - Давно.
   - Кто-нибудь знает, что вы ушли?
   - Никого не осталось, - улыбнулась Катя. - Только Митька, но он  пьет
все время. Вы знаете моего брата?
   Не отвечая, он взял ее  под  руку,  ту  самую,  что  раньше  чуть  не
оторвал, и повел к машине. Она послушно шла.
   - Садитесь.
   В машине было просторно,  как  в  сарае,  и  очень  тепло.  Светились
какие-то приборы, радио пело, что "все, наверно, могло быть иначе,  если
б не эти ужасные пробки".
   Катя прислонилась затылком  к  подушке  и  закрыла  глаза.  Ей  очень
хотелось, чтобы все было иначе.
   Открылась дверь, машина качнулась, человек  сел  рядом  и  откинул  с
головы капюшон. Катя на него посмотрела.
   Нет, все-таки она не могла его  вспомнить  -  может,  врет,  что  был
папиным охранником? Он оказался большим - череп почти упирался в  крышу,
- то ли лысым, то ли  бритым.  Длинный  нос,  квадратные  щеки,  возраст
определить невозможно. Может, тридцать, а может, пятьдесят.
   - Вы кто? - спросила у него Катя.
   - Катерина Анатольевна, придите в себя, - произнес он твердо. - У вас
дома кто-нибудь знает, что вы ушли?
   - У меня дома все умерли, - печально проговорила Катя.  -  А  муж  от
меня ушел. К такой, знаете, с малиновыми волосами и  двумя  звездами  на
попе. Попа зеленая,  а  звезды  серебряные.  Он  сказал,  что  ей  негде
работать и я должна отдать им квартиру. Она художник, ей надо  рисовать.
А вы правда у папы работали?
   - Странно, что вы меня не помните.
   - Не помню, - призналась Катя.
   Машина проехала немного и остановилась. Он открыл дверь.
   - Куда вы? - перепугалась Катя.
   - Ворота закрыть. Не волнуйтесь.
   И она послушно перестала волноваться и закрыла глаза. Она всегда была
послушной девочкой. Он вернулся, сел, и машина тронулась.
   - Почему вы решили, что за вами кто-то идет?
   - Я слышала, - удивилась Катя. - Я слышала и знаю, что он шел,  чтобы
меня убить.
   - Кому нужно вас убивать?
   -  Я  не  знаю.  Мама  сказала,  что  должна   поговорить   с   Инной
Селиверстовой, и ушла. А утром мне сказали, что  она  умерла.  Вдруг  ее
убили?
   - С кем?! С кем поговорить?!
   - С Инной  Селиверстовой.  А  вы  ее  знаете?  Вы  у  нее  тоже  были
начальником охраны?
   Он покосился на нее.
   - Послушайте, - вдруг сказал он, - неужели  не  помните?  Вы  были  в
восьмом классе, и вас отправили на практику в колхоз.  У  вас  сразу  же
украли кроссовки и деньги, и я  приехал  вас  забирать.  Меня  ваш  отец
послал.
   Она смотрела на нег