уда ехал с ветерком. А  обратно...
с бидоном.
   Они помолчали, вспоминая каждый свое - кто бидон с молоком, кто драку
с соседскими мальчишками из-за собаки, которую они  обижали,  а  Инна  с
ходу  ввязалась  в  бой.  До  сих  пор  в  безупречных  -  своих,  а  не
американских! - зубах остался крохотный изъян. Зуб, почти выбитый прямым
ударом, был будто чуть-чуть повернут. Правда, дралась  она  раньше,  чем
двадцать лет назад.
   - Вряд ли, конечно, что-то есть, - задумчиво проговорила Инна. - Хоть
бы узнать, из-за чего она утопилась.
   - Если она есть в картотеке, узнаем, - пообещал Глеб.
   - И про этого мужа. Геннадий Зосимов, если я не ошибаюсь.  Только  он
питерский, а не местный.
   Глеб улыбнулся и поболтал в кружке остатки кофе.
   - Да ладно, Инна Васильевна. Какое это значение имеет - питерский или
хоть... южнокорейский. Картотека на всех одна.
   Инна посмотрела на него и тоже улыбнулась.
   - Ты кто теперь, Глебушка? - неожиданно спросила она.
   - Майор.
   - Это хорошо?
   Он опять пожал плечами в норвежском узоре.
   - Нормально пока. А там поглядим. Они помолчали.
   - Вы меня простите, Инна Васильевна, что я ее к вам...
   - Да ладно тебе, Глеб! Что ты опять затянул!.. Все уже сделано.
   - Вы ее... - он посмотрел на Инну  словно  оценивающе,  -  вы  ее  не
прогоняйте, хорошо? Куда она пойдет, когда ей еще мать хоронить! Да  еще
за ней правда кто-то шел, я сам видел, а у меня галлюцинаций не бывает.
   Инна рассердилась:
   - Глеб, я не собираюсь никого прогонять. Ты  не  хлопочи  понапрасну,
тоже мне, мать Тереза!.. Ты лучше найди нам хоть что-нибудь, похожее  на
факты.
   Он поднялся, и ей пришлось закинуть голову так, что затылок уперся  в
стену.
   - Тогда я поеду, пожалуй. Вы... дверь за мной заприте.
   Инна заперла за ним дверь, погасила свет на крыльце и некоторое время
смотрела на снег, казавшийся голубым под  огромной,  холодной,  страшной
сибирской луной.
   Где-то далеко в тайге за Енисеем под этой  же  самой  луной  худой  и
жилистый волк прячет нос в замерзшие лапы.
   Где-то близко под этой же самой луной человек, убивший губернатора  и
его жену, обдумывает следующий ход. Инна точно знала - он думает  именно
об этом и именно сейчас.
   Он уже знает, что будет дальше, и теперь ему нужно лишь не  ошибиться
в  деталях.  Главное  уже  сделано,  осталось  совсем  чуть-чуть.   Инна
Селиверстова, попавшаяся на пути, не в счет. Он уверен, что избавится от
нее так же быстро и легко, как от губернаторской вдовы.
   Инна натянула на щеки воротник  свитера.  Щеки  были  горячими,  руки
холодными, а шерсть колкой.
   Ее противник  отвернул  пробку  квадратной  бутылки  и  плеснул  себе
немного виски. Он любил, чтобы все было красиво и по правилам.  Виски  и
сигара были достаточно красивы и вполне в соответствии с правилами.
   Он знал о ней все, потому что подобрался к ней очень  близко,  и  был
уверен, что убрать ее  ничего  не  стоит.  Старый  пень  Мухин  все-таки
умудрился испортить идеальную схему - в самом конце, когда уже почти все
было готово, вмешалась старуха, его вдова, а потом Селиверстова, которой
кажется, что она очень умна.
   Баба не может быть умной. Она может быть хитрой, изворотливой, лживой
- но не умной, уж он-то точно это знает! Он отправит ее на тот  свет,  а
потом все сделается так, как нужно ему, а не какой-то там бабе,  барыне,
интриганке, уверенной, что она лучше всех!
   Она проглотила  наживку,  и  острый  металлический  крючок  скользнул
внутрь и зацепился  за  ее  внутренности,  проткнул  их  насквозь  -  не
сорвется. Осталось только подсечь, вытащить и ударить обледенелым камнем
по глупой рыбьей голове. И все. Все!
   Инна Селиверстова возле своего окна, над которым висела одна на  всех
луна, улыбнулась.
   Он все рассчитал, это верно.  Она  все  время  чувствует  этот  чужой
расчет, чужие правила и то, как ловко он заставляет ее по этим  правилам
играть. Хуже всего, что он так и  не  может  догадаться,  чьи  они,  эти
правила!..
   Он не учел одного. Она - серьезный противник, а не напуганная и почти
помешанная губернаторская дочь. Что  бы  там  ни  было  дальше,  ему  не
удастся использовать ее так, как он придумал и запланировал.  Пока  игра
шла только в одни ворота - в его, - и он уверен, что положение  на  поле
не изменится. Хорошо, что он в этом уверен.
   Пока он уверен, что умнее, у нее есть время. Как  только  он  поймет,
что она на самом деле опасна, он попытается немедленно ее уничтожить,  и
действительно неизвестно, удастся ли ей спастись.
   Пока он наслаждается своей властью над  ней,  у  нее  есть  несколько
дней.
   Инна сжала и медленно разжала кулак.
   Значит, так.
   Горничная Наташа, о которой никто в хозяйственном  управлении  ничего
не знает. Темная машина. Бумаги,  которые  вдова  должна  была  передать
именно  ей,  Инне.  Черная  дыра   в   виске.   Газеты   с   чернильными
губернаторскими  закорючками,  сплетенными  в  ее  фамилию.  Газеты  эти
настолько важны, что пропали из ее дома. Остался только листочек,  а  на
нем фамилии журналистов, и самые часто встречающиеся инициалы - "ЗГ".
   "ЗГ" - загадка.
   Преступление,  наказание,  самоубийца  Маша  Мурзина,  утопившаяся  в
Енисее двадцать лет назад. Бог  троицу  любит,  плата  за  грехи,  Катя,
которая рыдала так, что казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.
   Что за всем этим стоит?
   Кто за всем этим стоит?
   Ястребов?  Якушев?  Или  кто-то,  не  имеющий  никакого  отношения  к
политике? Или... или...
   Она отошла от окна,  подумала  и  задернула  шторы,  чего  не  делала
никогда в жизни - дом стоял так обособленно, что  подсматривать  за  ней
было некому, и вряд ли в "Соснах" нашелся бы желающий  подсматривать  за
соседями. Луна осталась по ту сторону темной и плотной ткани.
   Инна с сомнением посмотрела на дверь - у мнимой горничной были ключи,
значит, надежды на то, что замок остановит врагов, нет никакой.
   Она никогда и ничего не боялась - даже когда боялась.
   Она никогда не разрешала себе говорить: "Я не могу". Она даже  думать
так себе не разрешала.
   Я все смогу, и да поможет мне Пресвятая Богородица!..
   Поэтому она решительно придвинула к двери журнальный столик, а потом,
пятясь, подтащила низкую обувную стойку. Стойку она пристроила к столику
так, что от малейшего движения она бы с грохотом завалилась набок.  Если
кто-то посмеет явиться к ней без приглашения, она хотя бы это услышит!
   Потом заглянула к Кате - та спала, дыхания почти не было слышно. Зато
Джина подняла голову.
   "Я здесь, на одеяле, и я точно знаю,  что  ты  и  не  подумаешь  меня
прогонять, потому что я поступаю хорошо, правда?"
   Ох, дал маху академик  Павлов,  да  еще  какого!..  Что  за  условный
рефлекс заставляет Джину греть ноги несчастной Кати -  никогда  в  жизни
она не лежала ни у кого в ногах, а теперь вот забралась да еще  осталась
в кабинете, чего терпеть не могла,  -  устраивалась  на  ночь  всегда  в
кресле, рядом с батареей на втором этаже!
   Как бы не проспать приход Аделаиды, у которой тоже условный рефлекс -
она приходит всегда в восемь часов. До ее прихода надо успеть  разобрать
баррикады - если ночь пройдет спокойно.
   "ЗГ" - это может быть кто угодно. Глеб Звоницкий, к примеру, хоть  он
никогда в жизни не писал статей в газеты.
   Или Генка Зосимов, муж Кати,  которому  до  смерти  хочется  поделить
"по-честному" Катину квартиру. О нем никто вообще ничего не знает.
   Хочется до смерти. До смерти.
 
*** 
 
   Утром, еще до ее отъезда на работу, позвонил Якушев и  напомнил,  что
праздник для народа - затея очень важная и чтоб Инна не тянула.
   - Я не тяну, Сергей Ильич. Я занимаюсь этим вопросом.
   - Тем более у нас, сама видишь, беда за бедой. Люба вот тоже...
   - Подробностей никаких нет?
   - Да какие там подробности! - с досадой сказал Якушев. -  Нету  Любы,
ушла за Толей. Не пережила. Слыхала песню "Лебединая верность"?
   Инна промолчала. Песню она слыхала, конечно.
   Естественно, Якушев не может  обсуждать  с  ней  подробности,  но  он
должен был дать ей понять: что бы там  ни  случилось,  есть  официальная
версия, и все мы - и ты, и я - станем этой версии придерживаться, как бы
она ни была смешна или не правдоподобна.
   А он сказал - песня "Лебединая верность"!
   - Так  что  ты  поактивней,  поактивней,  Инна  Васильевна!..  Да,  и
молодец,  что  так  ловко  Ястребова  обвела.  Вчера  смотрел,  смотрел.
Понравилось.
   Инна ждала, что сейчас он скажет хоть что-нибудь про  "команду",  про
будущие большие дела, про то, что Иннин  профессионализм  пригодится  на
выборах, но опять  Якушев  ничего  такого  не  сказал,  только  еще  раз
повторил, что сна "молодец", и повесил трубку.
   ...Зачем звонил?
   Странно, странно.
   Аделаида на кухне  напевала  про  дождливый  день  и  оленя,  который
проскакал  по  городу.  Баррикаду  Инна  благополучно  разобрала  до  ее
прихода, но обувную стойку все же поставила как-то не  так,  потому  что
Аделаида тотчас же заметила, что "у нас тут непорядок".
   Так  как  по  своему  обыкновению  она  созывала  кошек  к   завтраку
ненавистным для них "кысь-кысь-кысь!", обе кошки,  состроив  независимые
физиономии, сидели в холле по разные стороны  кисельной  розы.  Кати  не
было слышно.
   Инна решилась зайти к ней перед самым приездом Осипа.
   Она не сдала.  Лежала,  до  шеи  укрывшись  одеялами,  и  смотрела  в
потолок.
   - Доброе утро, - отчетливо проговорила она, не поворачивая головы.  -
Спасибо вам большое. Я, наверное, доставляю вам много хлопот.
   Инна придвинула к  дивану  кресло,  села  на  него  и  посмотрела  на
губернаторскую дочь. Лоб ее был очень  белым,  под  глазами  синева,  на
висках желтизна.
   - Катя, послушайте меня. Вам пока лучше не выходить из дома. Побудьте
здесь.
   - Я не могу. Там мама. Надо все устраивать.
   - Катя, там и без вас все устроят. Хотя бы до вечера побудьте здесь.
   - Я не могу. Из-за мамы.
   - Я все равно вас запру, -  заявила  Инна  спокойно.  -  А  на  окнах
решетки.
   Катя повернула голову и посмотрела на нее.
   Инне показалось, что безмятежного  вчерашнего  безумия  в  ее  глазах
больше нет, осталась лишь вся тоска, что только есть на белом свете. Как
она там поместилась?..
   - Митьку надо найти, - с трудом выговорила Катя. - Сказать про  маму.
Он не знает, наверно.
   Инна была уверена, что, даже если Митю найдут и скажут, что его  мать
умерла, он ничего не поймет.
   - Все-таки я, наверное, пойду, Инна Васильна.
   - Никуда вы не пойдете, - жестко сказала Инна.  -  Или  вы  хотите  к
вечеру стать третьим в вашей семье трупом?
   Она  умела  быть  жесткой,  непреклонной,  несгибаемой  -  когда  это
требовалось. Она была в сто раз сильнее Кати Мухиной и была уверена, что
сумеет Катю остановить.
   - Так что до вечера  вы  точно  останетесь  здесь.  Горничная  сейчас
уйдет, я попрошу ее,  чтобы  она  долго  не  возилась.  Завтрак  вам  мы
оставим. Вечером приедет Глеб, и мы что-нибудь придумаем.
   - Глеб - это тот, кто вчера меня нашел?
   - Вы сами его нашли.
   - Он правда был начальником папиной охраны? Инна удивилась:
   - Неужели вы не помните? Катя улыбнулась:
   - Почти... нет. Мне кажется, что если и помню, то  только  чуть-чуть.
Но все равно мне нельзя оставаться здесь. Меня искать, наверное,  будут.
Мой... муж вчера прилетел.
   - Я позвоню вашему мужу и скажу, что вы гостите у меня.
   Катя отвела глаза и опять уставилась в потолок.
   - Нет.
   - Почему нет?
   - Я не хочу, чтобы он сюда приходил.
   Инна нетерпеливо вздохнула - Катин муж ее не слишком  интересовал,  и
вообще ее всегда раздражало, когда женщина не могла за себя постоять.
   - Я не стану сообщать ему пароли и явки.
   - Что?
   - Катя, вы пока отдыхайте, а там посмотрим.
   Катя помолчала.
   - Спасибо. - И Инна поняла, что своего добилась.
   Кате не хотелось "на войну" - выходить из убежища, принимать  сложные
решения,  брать  на  себя  проблемы,  решать  их,   тащить   на   хребте
ответственность.  Ей  нужна  была  передышка,  и  Инна  такую  передышку
предлагала. Ей нужно было как следует прочувствовать  свое  горе,  чтобы
принять его и смириться с ним - Иннин теплый и глухой кабинет был лучшим
местом для этого.
   Кроме того, Катя почти не помнила, что делала вчера, и ее это пугало.
С тех пор как сознание стало отлетать от тела и Катя  как  будто  видела
себя со стороны и немного сверху, она ни разу не задумалась, что  именно
происходило, когда сознание существовало отдельно?  Где  она  была,  что
делала, что видела?..
   А теперь вот задумалась.
   Ночью она пришла в себя на незнакомом  диване,  в  незнакомой  темной
комнате и перепугалась, и вскочила,  и  хотела  бежать,  уверенная,  что
наконец-то все поняли, что она сумасшедшая, и отправили ее в сумасшедший
дом, но тут завозился теплый шерстяной ком у нее  в  ногах  и  остроухая
небольшая кошка, подняв голову, строго посмотрела ей в глаза.
   Катя была уверена, что именно эта кошка вернула ей рассудок - хотя  в
этой мысли было гораздо больше безумия, чем во всех предыдущих.
   Кошка смотрела не мигая - словно в самую середину мозга. И  как  пыль
со старого зеркала,  неясные  и  расплывчатые  образы  стали  пропадать,
меняться, и Катя все вспомнила - маму, обледенелые доски,  собачий  лай,
огромного человека в капюшоне и теплой куртке, машину, похожую на сарай,
Инну Селиверстову.
   Кошка не отводила глаз, пока картинка не сложилась  вся,  целиком,  и
Генка в ней  оказался,  и  фиолетовая  Илона  с  зелеными  ягодицами,  и
питерская квартира с видом на Дворцовый мост,  и  пьяненький  Митька,  и
закрытый гроб, в котором хоронили отца,  -  все  беды  и  несчастья  ее,
Катиного, сегодняшнего существования.
   И еще она вспомнила, как решила убить Генку, и вспомнила свой бред  о
том, что видела, как убивали маму.
   Кошка все не отводила глаз - и не дала сознанию трусливо  уползти  из
тела.
   Нет. Это только твое, тебе и нести.
   Ты можешь спрятаться, конечно, за свое отлетающее сознание,  но  твое
время еще не пришло. Ты остаешься здесь и должна жить в соответствии  со
здешними законами, как бы  они  ни  были  жестоки,  -  так  Катя  поняла
остроухую кошку.
   Потом та отпустила губернаторскую  дочь,  очевидно  решив,  что  пока
достаточно, - моргнула, повела головой, смачно зевнула и перевалилась на
другой бок.
   Катя взялась рукой за лоб.
   Лоб был горячий. Она потрогала свои щеки и волосы -  будто  чужие,  -
воротник свитера, шею. И еще немного подумала про мужика  в  капюшоне  и
про Инну Селиверстову, которая оставила ее в своем доме,  -  не  вызвала
санитаров, не позвонила Якушеву или Генке.
   А потом Инна пришла.
   Катя  посмотрела  на  нее.  Очень  красивая,  очень  взрослая,  очень
уверенная в себе. С такой не пропадешь. Она не  бросит  ее  в  беде,  не
оставит одну, что-нибудь придумает.
   Господи, какое замечательное выражение -  что-нибудь  придумает!  Это
значит, что выход всегда есть, и эта беловолосая женщина знает, как  его
найти, даже если Кате кажется, что его не найти никогда!
   - Я напишу на бумажке мой мобильный номер, - сказала Инна негромко, -
и вы сможете мне позвонить. И мы договорились, да? Вы побудете здесь  до
моего возвращения.
   - Да, - согласилась Катя.
   - Ну и отлично.
   Она поднялась, всколыхнув вокруг себя запах неброских утренних духов,
и вышла, не оглянувшись.
   Верный Осип был уже на посту - в окно  Инна  увидела  машину.  Ей  не
хотелось, чтобы он вошел и обнаружил Катю, поэтому  она  сунула  ноги  в
туфли - некогда было возиться с сапогами, велела Аделаиде "закругляться"
и выскочила на крыльцо.
   Осип как раз всходил на крылечко.
   - Доброе утро, Инна Васильевна.
   - Доброе утро, Осип Савельич.
   - Как сама?
   - А сам как?
   Осип хмыкнул и поддержал ее под локоть.
   - Сам лучше всех.
   - Ну, и я так же.
   Он распахнул перед ней заднюю дверь.
   - В администрацию?
   - Нет, Осип Савельич. Давай для начала в редакцию.
   - В какую?..
   - Давай в "Белоярские вести".
   - А чего? - спросил любопытный Осип. - Вчера вроде не собиралась?
   - Вчера не собиралась, а сегодня собралась.
   - Нагоняй будешь давать? Инна промолчала.
   - Губернаторская дочь куда-то подевалась, - сообщил Осип. - Я сегодня
утром машину мыл с Володькой, водителем Сергея Ильича  Якушева.  Так  он
говорит, вчера пропала с самого утра, и нет ее. А она не в себе.
   - Что значит "не в себе"? - уточнила Инна, глядя в окно.
   - Значит, умом девка тронулась от горя. Володька сказал, что они  там
считают, что она мать и... того. - Чего?..
   - Ну... того. Ты, Инна Васильевна, когда мы на Ленина были, не видала
ее там? Дочку-то?
   - Нет.
   -  А  Володька  говорит,  Сергей  Ильич  за  одну  ночь  аж  поседел.
Разговаривать не может.
   - Он мне звонил утром, - отчеканила Инна, - и разговаривал  вполне...
успешно.
   Осип посмотрел на нее в зеркало заднего вида и ничего не сказал.
   Телефон зазвонил в кармане шубы, и Инна вытащила нагревшуюся трубку.
   Звонил Юра. Он был озабочен изменениями в Иннином  графике  и  слегка
пенял ей, что не поставила его в известность.
   Инна покаялась - по привычке все и всегда  делать  самой,  она  часто
забывала о помощнике.
   - Инна Васильевна, данные  по  газетам  я  собрал,  как  вы  просили.
Звонили из Приангарска, там какой-то фестиваль,  спрашивали,  будете  вы
или нет. Еще звонили из...
   - А я должна?
   - Что?
   - Быть в Приангарске на фестивале?
   Юра застеснялся и заюлил - наверное, наобещал чего-то, в  известность
ее не поставил и теперь хочет навести ее  на  решение,  которое  выгодно
ему.
   - Инна Васильевна, вообще-то мы посещаем такие  мероприятия,  и,  как
правило...
   - Бросьте, Юра, - перебила Инна, - когда это мы  посещали  фестивали?
Еще совещания какие-нибудь - я понимаю, а фестивали!..
   - Инна Васильна, это хорошее мероприятие. Кстати, деньги на него дали
хозяин лесопильного завода и председатель совета директоров тракторного.
   Инна вздохнула.
   - Вы хотите, чтобы я у них попросила и для нас?
   - Ну, если это возможно... Кроме  того,  это  вообще  хороший  повод,
чтобы повстречаться с местным бизнесом.
   На этих словах Инне все стало ясно.
   Он наобещал кому-то ее присутствие - скорее всего, знакомство  с  ней
понадобилось приангарским начальникам  для  того,  чтобы  заручиться  ее
поддержкой "в смысле прессы". Если Инна правильно все помнила, на  весну
там были назначены выборы. Кандидатам в местные приангарские  цари,  так
же  как  и  кандидатам  в  цари   белоярские,   непременно   понадобятся
журналисты, а они стоят дорого, особенно если покупать их в  розницу,  а
не оптом.
   Начальники решили оптом купить их у Инны - все-таки она была своя,  с
ней казалось проще договориться.
   - Юра, - сказала она весело, - ничего у вас не выйдет. В Приангарск я
сейчас не поеду. Если вы  там  кому-то  что-то  пообещали,  позвоните  и
передоговоритесь на другое время, когда будет поспокойнее.
   Юра молчал, и  в  молчании  его  было  все  на  свете  -  насмешливое
раскаяние, уважение к начальнице, что она так быстро и так правильно все
поняла - не проведешь на мякине, даже если мякина "высшего сорта"!  -  и
некоторая снисходительность, означавшая, что рано  или  поздно  помощник
все-таки заставит начальницу плясать под свою дудку!
   Инна улыбнулась в свою телефонную трубку. Юра улыбнулся в свою.
   - Когда вас ждать?
   - Думаю, часа через полтора.
   Главный редактор "Белоярских вестей" был чрезвычайно  говорлив.  Инна
уповала на то, что в такой ранний час его не будет на месте и она быстро
получит необходимые ей сведения.
   "ЗГ" - вот кто интересовал ее больше всего.
   Хотелось бы знать, имеют  эти  таинственные  инициалы  хоть  какое-то
отношение к  тайне  губернаторской  смерти  или  она  все  придумала  не
правильно.
   Осип плавненько причалил к "Белоярским вестям" и  осведомился,  ждать
или пров