ли,  а  на  самой
подушке, раскопав покрывало так,  чтобы  лежать  именно  на  чистеньком,
пахнущем утюгом и свежестью белье.
   - Выгоню из дома на мороз,  -  пообещала  Инна,  запихивая  костюм  в
плотный ряд одежды. Для  этого  пришлось  произвести  серьезные  буровые
работы и отвал породы. Зачем ей столько шмотья?
   "Как бы не так, - ответил Тоник  и  поглубже  зарылся  в  подушку.  -
Выгонишь ты меня, как же"!
   Инна натянула джинсы и белый свитер бывшего мужа -  когда-то  он  его
здесь оставил, и она любила его надевать, словно чувствовала себя в  нем
защищенной. И еще носки, связанные свекровью.
   Когда они развелись, свекровь убивалась больше всех. Рыдала,  умоляла
еще разок подумать, не горячиться, не торопиться, вернуться - ничего  не
помогло, конечно.
   "Ну ладно, - громко высморкавшись, сказала тогда свекровь,  -  ладно.
Невестка у меня все равно одна. Никаких других невесток не желаю, ты  их
даже со мной не знакомь, сыночек. Сам как себе  хочешь,  а  мне  немного
осталось, я с этой доживать стану".
   Вот связала ей носки. По пятницам все порывалась приехать  убираться,
но у Инны была Аня, которая и без свекрови  отлично  справлялась,  и  не
только по пятницам. Зато свекровь варила борщ - так никто не  умел,  как
она, - и привозила его в наивной белой кастрюльке, замотанной  в  четыре
полотенца, чтобы непременно довезти горячим, как будто нельзя разогреть.
И варенье привозила, и творог "с рынка",  чтобы  "подкормить"  невестку,
которая "ужас какая худая и желтая!".
   Жалко, что нет апельсина.
   Инна спустилась вниз, неслышно ступая в  толстых  носках,  и  села  к
столу в кабинете.
   Перед ней лежала кипа газет. На самой верхней была та  самая  надпись
синей шариковой ручкой - "Селиверстовой".
   Пожалуй, это Мухин писал, решила она, посмотрев газету так и эдак.
   Она не слишком хорошо знала губернаторский почерк, но этот был похож.
Значит, Мухин хотел, чтобы эту газету передали ей.
   Зачем, черт побери?!
   Она посмотрела на дату - три месяца, как газетка вышла, всего ничего.
   Все тот же белоярский "Московский комсомолец", про который она  никак
не могла взять в толк, почему он "Московский", если белоярский. Июльский
номер, уже пожелтел даже.
   Впрочем, подумала Инна, усмехнувшись, он был желтым  с  самой  первой
секунды жизни, только-только выбравшись из печатного станка - по законам
жанра.
   Она развернула газету  и  быстро  просмотрела  -  ничего  особенного.
Летние газеты вообще отличаются  сонным  однообразием  и  годны  большей
частью только для того, чтобы бить ими мух.
   Из новостей - певец-амфибия Витас собирается в Омск на  гастроли.  Из
сумасшедшего дома сбежал опасный  пациент,  следует  быть  начеку.  Секс
улучшает голос - новое великое открытие медицины. Знаменитый колдун дает
советы,  как  избежать  воздействия  "темных  полей".  Пенсионер   побил
пенсионерку, а из музея народного творчества похитили чучело медведя.
   Еще есть одна главная политическая суперновость.  Президент  пошел  в
отпуск.
   Инна просмотрела газету еще раз.
   Ну да. Больше ничего.
   Она  сложила  газету  и  задумчиво  посмотрела  на  синие  закорючки,
связанные в ее фамилию.
   Что Мухин имел в виду? Зачем  ей  эта  газета?  И  когда  он  написал
"Селиверстовой"? Тогда, три месяца назад? Или только недавно?!
   Синие чернила показались ей вполне свежими, а газета  на  самом  деле
была желтой, завалявшейся. Значит, писал недавно. Хотел, чтобы  она  три
месяца спустя узнала о прибытии в Омск певца Витаса?  Или  о  похищенном
чучеле?
   Вряд ли. Вряд ли...
   Она отложила "Комсомолец" и стала  смотреть  дальше.  Оказалось,  что
первая газета была самой ранней, все остальные  более  поздние  и  никак
друг с другом не связанные.  Попались  еще  несколько  "Комсомольцев"  -
белоярско-московских,  "Версты",  "Афиша",  "Вечерний  клуб"  и  местная
газетка "Домино", состоявшая  из  криминальной  хроники,  кроссвордов  и
программы.
   Метель шаталась над Енисеем  и  по  поселку,  терлась  о  стены,  как
медведица.
   Инна думала.
   Зачем ей газеты? Как они могут быть связаны с гибелью  губернатора  и
потом - его жены? И связаны ли вообще? Может быть, он хотел  сделать  ей
внушение  о  том,  что  средства  массовой  информации   края   работают
недобросовестно? Время от времени он  любил  сделать  пару-тройку  таких
заявлений, все никак не мог привыкнуть к свободе слова,  все  гремел  по
привычке: "Свобода - не значит вседозволенность!"
   Однако Любовь Ивановна сказала, что сейчас принесет ей это,  и  пошла
за этим, и была убита - в то время как Инна спокойно  сидела  на  кухне,
рассматривала свои ногти и мечтала побыстрее уехать.
   Не из-за этого ли ее убили? И где теперь это? Убийца унес с собой?
   Или все-таки это и есть кипа старых, пожелтевших газет?!
   В любом случае эти газеты очень важны, раз Любовь Ивановна  притащила
их с собой в Митину квартиру. Может, было что-то еще, более  важное,  но
газеты тоже имеют значение.
   Инна задвинула стул в самый угол и принялась  раскладывать  на  ковре
шелестящие тонкие листы. Самые старые - поближе к двери. Самые свежие  -
поближе к столу.
   Получилось газетное поле - без конца и без края.
   И что теперь с ним делать?
   Ступая прямо по бумаге,  она  пробралась  к  двери  и  опустилась  на
четвереньки. И стала смотреть заголовки. Один за другим.
   Пришла Джина, села на пороге и вопросительно  повела  плечиком.  Инна
мрачно посмотрела на нее, заправила за  ухо  выбившуюся  белую  прядь  и
продолжала свое занятие, сделав вид, что никакого Джининого вопроса  она
не слышала.
   "Ну, - повторила Джина, - что это значит?"
   Ступила на шуршащее полотно, брезгливо присела,  поглядела  вокруг  и
немедленно стала мыться - а что еще остается делать?!
   Ох намудрил там что-то академик Павлов с рефлексами, ох намудрил!..
   Заголовки казались бессмысленными  и  уж  никак  не  зловещими:  "Нам
работать нынче лень, президент уходить в тень",  и  фотография  -  пляж,
"грибок", в тени "грибка"  шезлонг,  на  шезлонге  некто.  Подзаголовок:
"Президент объявил о том, что летний отпуск проведет в Сочи".
   Далее Витас, далее полоумный маньяк, который просто  вышел  в  ворота
сумасшедшего дома, и  хватились  его  через  неделю,  далее  супружеская
потасовка, магия и все такое.
   Она перевернула полотнище. С обратной стороны был  секс,  тот  самый,
что улучшал голос. Веселенький доктор советовал всем  певцам  и  певицам
записывать  свои  хиты  непосредственно  после  секса,  дабы  несказанно
улучшить их звучание.
   Сентябрьская "Афиша" осведомляла читателей, что Лада Дэнс купила себе
пиджак за пятнадцать тысяч долларов, да и то с большим трудом - никак не
могла найти подходящий, хоть бы и за  пятнадцать  тысяч.  Мэр  какого-то
южного города приглашал всех желающих отдыхать.
   "Мы  уже  почти  ликвидировали  все  последствия  недавних  стихийных
бедствий,  -  бодро  уверял   мэр.   -   Электроснабжение   зон   отдыха
восстановлено еще не полностью,  но  во  все  санатории  и  дома  отдыха
завезены движки, которые вырабатывают ток для жизнеобеспечения объектов.
Штормовое предупреждение на прошлой неделе объявлялось только три  раза.
Отрадно  и  то,  что  недавний  селевой  поток  смыл  наконец   в   море
лакокрасочный завод  и  в  данный  момент  его  продукция  не  отравляет
побережье!"
   Елена Малышева  сдержанно  советовала  подготовить  детей  к  первому
сентября  -  не  только  в  смысле   портфеля   и   пенала,   но   и   в
морально-психологическом.
   Инна прочитала про детей до конца.
   Дальше что?
   Джина вдруг перестала мыться, навострила уши и  посмотрела  на  Инну.
Зрачки у нее были странные - как будто поперек глаз.
   - Ты что? - спросила Инна. Почему-то ей вдруг стало страшно.
   И тут ударил по нервам дверной звонок.
   Ладони стали влажными и  словно  чужими.  Сердце  сместилось  куда-то
вверх и затрепыхалось так, что воздух завибрировал в горле.
   Джина настороженно смотрела на дверь.
   Быстро и бесшумно  ступая  по  газетам  в  носках,  связанных  бывшей
свекровью, Инна пошла к двери.
   Осип?.. Он не  стал  бы  звонить  в  дверь,  прежде  позвонил  бы  по
телефону.
   Подруга Арина три дня назад  улетела  в  Москву  и  должна  вернуться
только через неделю. Местные белоярские знакомые тоже не приходили к ней
просто так - "охраняемая зона" к этому не располагала.
   Тогда кто?..
   Тут же навалилось все - и горничная Наташа, и темная машина, и  шепот
губернаторской дочери, и черная дыра в виске  вдовы,  и  ее  собственный
побег из "мертвого дома", опрометью, по-заячьи.
   Инна подошла к двери и прислушалась. Ничего. Только метель  трется  о
стены.
   Звонок снова зазвонил, и холод продрал  ее  от  макушки  до  пяток  в
шерстяных свекровиных носках.
   И тогда решительно - все-таки она почти никогда и ничего  не  боялась
или заставляла себя не бояться - она открыла внутреннюю дверь,  вышла  в
"сени" и распахнула дверь наружную.
   - Инна Васильевна?..
   Она отступила, чуть не поскользнувшись на холодном полу.
   И голос, и человек показались ей совсем незнакомыми.
   - Да.
   - Разрешите... мне войти? И тут она узнала.
   Ястребов Александр Петрович, только что виденный в новостях.
   - Входите, Александр Петрович.
   Она пропустила его в дом, мельком  глянула  на  улицу,  в  метель,  и
закрыла дверь.
   В ушах тоненько звенело. От метели, наверное.
   - Прошу прощения, что так поздно.
   - Ничего.
   Он стащил с плеч куртку, и  пристроил  ее  на  вешалку,  и  посмотрел
вопросительно.
   Инна стиснула кулак и тут же заставила себя его разжать - что еще  за
дамское волнение!..
   - Мне нужно с вами поговорить, - объявил Ястребов.  Вид  у  него  был
сердитый.
   - Именно сегодня?
   Она не была готова к разговору и, что хуже всего, не могла понять,  о
чем именно он хочет с ней говорить. До сегодняшней программы "Время"  он
был фантомом, тенью, приключением, случившимся с ней в самый плохой день
ее жизни.
   Она и не вспоминала о нем, потому что навалились тревожные и страшные
дела, которые заняли все ее мысли и чувства.
   Нет, вспоминала, конечно, вдруг подумала она, увидев, как он  сел  на
диван и зачем-то подтянул рукава темного  свитера  -  открылись  смуглые
волосатые руки.
   - Хотите чаю? - нервно спросила  она  и  возненавидела  себя  за  эту
нервность - как институтка.
   - Нет, спасибо.
   Как нет?! Когда приходят после десяти в дом к незнакомой  -  если  не
считать проведенной вместе ночи!  -  даме,  отказываться  от  чая  никак
нельзя. Что тогда делать, если не чай пить?!
   - Может быть, кофе?
   Ястребов посмотрел на нее - глаза были очень черными.
   - Ну, давайте кофе.
   Не "ну, давайте", а "спасибо вам большое", вот как надо  сказать!  Но
поправлять его Инна не стала - еще что!
   - А... курить у вас можно?
   Она не любила, когда у нее в доме курили, потом плохо спала, мучилась
головой, но не разрешить ему почему-то не смогла.
   Нет, не почему-то, а  потому,  что  вновь  почувствовала  собственную
институтскую робость перед ним, опять поправила она себя.
   Он встал и пошел куда-то,  мимо  нее.  Она  изумленно  проводила  его
глазами. Он  вытащил  из  кармана  куртки  сигареты.  Куртка  немедленно
свалилась с вешалки, и он с досадой  сунул  ее  в  кресло,  пристраивать
обратно не стал.
   Что делать дальше, она решительно не знала.
   Ах да. Кофе варить.
   Не говоря ни слова, она ушла на кухню, зажгла газ и поставила в центр
синего пламени крохотную армянскую турку. Кофе в  ней  получалось  ровно
два глотка.
   Ее все  тянуло  посмотреть,  что  там,  в  глубине  ее  дома,  делает
Александр Петрович Ястребов, и она останавливала себя - очень строго.
   Зачем он пришел?!
   Что  вообще  происходит  в  последнее  время  вокруг  нее  -  мистика
какая-то!
   - Инна, давайте... проясним ситуацию.
   Газ полыхнул и погас -  она  хотела  всего  лишь  уменьшить  пламя  и
промахнулась. Ястребов посмотрел на турку,  выдвинул  стул  и  сел,  как
пришлось, прямо в центре кухни, очень неудобно.
   Инна  щелкнула  кнопочкой,  зажгла  газ.  По  стенкам  турки  изнутри
поползли шустрые пузырьки.
   - О... какой ситуации вы говорите, Александр Петрович?
   Господи, как же она его называла, когда занималась с  ним  той  самой
преступной любовью?
   Саша?! Шурик?! Господин Ястребов?!
   Вдруг ей стало так смешно, что она с утроенным вниманием уставилась в
турку - как там шустрые пузырьки?
   - Я хотел бы, чтобы наша с вами встреча осталась... не доведенной  до
средств массовой информации, потому что мне предстоит... большая  работа
в крае.
   Ого!..
   Позабыв про пузырьки, она повернулась к нему и спросила вызывающе:
   - То есть вы опасаетесь, что я возьмусь вас  шантажировать  и  наш  с
вами одноразовый секс станет достоянием гласности?
   Вот так. Еще в восьмом классе  на  школьной  столярной  практике  она
научилась забивать гвозди одним ударом: раз - и по самую шляпку.
   "По самое не балуйся", как стали теперь говорить.
   Ястребов Александр Петрович при  упоминании  одноразового  секса  так
напрягся, что даже шея покраснела.
   - Я не имел в виду... первую встречу. Я имел в виду... сегодняшнюю.
   Она язвительно  молчала,  смотрела  ему  в  лоб.  Лоб  тоже  медленно
покраснел.
   - Инна, не мне вам объяснять, что обстановка в крае... серьезная.
   - Вы хотите обсудить со мной обстановку в крае?
   - И ее тоже.
   - А политическую ситуацию в стране в целом? Он помолчал.
   На что он надеялся, когда,  отвязавшись  от  охраны  и  разного  рода
деятелей, которые лезли  к  нему  со  всех  сторон,  отправился  к  ней?
Кажется, у него была какая-то конкретная и ясная цель, он даже несколько
раз подряд сформулировал эту цель про  себя  -  чтобы  не  забыть  и  не
упустить ненароком.
   Что это была за цель, вспомнить бы?..
   Он плюхнулся в разговор,  как  жаба  в  пруд  -  неловко,  нелепо,  с
чавкающим звуком, - все из-за того, что не готов был ее увидеть.  Шел  к
ней, а увидеть не ожидал и... растерялся.
   Особенно оттого, что она была в джинсах и свитере - совсем другая.  И
еще оттого - он прищурился, - что белые волосы на длинной  шее  сужались
так по-девичьи нежно.
   И еще оттого, что она оказалась  первой  женщиной  за  много  лет,  о
которой он помнил все - как она спит, как ест, как говорит по  телефону,
какие у нее локти, уши, веки, зрачки, ступни.
   И то, что он помнит, - это  очень  личное,  почти  интимное,  гораздо
более интимное, чем непосредственно "одноразовый секс".
   Нашла выражение, черт бы ее побрал!..
   - Инна, я просто хотел избавить нас обоих...  от  возможных  неловких
положений. Ну, вы же все понимаете. Я принял решение...  баллотироваться
в губернаторы, и нам, очевидно, придется часто встречаться.
   - Совсем необязательно нам часто встречаться, - сказала она  и  опять
уставилась в турку. Он был рад, что голубые, прозрачные, страшные  глаза
его отпустили. - И вы... не беспокойтесь, Александр Петрович. Я вовсе не
собиралась сдавать в прессу нашу с вами... love story.
   Он вышел из себя - совершенно неожиданно. - Да я вовсе не считаю, что
вы хотите сдать в прессу...
   - Вам с молоком или с сахаром?
   - Что?!
   - Кофе с молоком или с сахаром?
   Он опять помолчал - ему надо было собраться с силами. Странно она  на
него действовала, эта женщина.
   - Мне кофе с сигаретой, - буркнул он.
   - Вам покрошить? - живо поинтересовалась она.
   - Что?..
   - Сигарету.
   - Черт возьми, - медленно произнес он.
   - Вот именно, - согласилась она.
   Налила ему  кофе  в  наперсточную  чашку,  пододвинула  пепельницу  и
вернула турку на огонь.
   Он покосился на чашку.
   Аристократка, должно быть. Вон какие чашки, кольца, руки.
   Стоп, приказал он себе. Вот про руки думать никак нельзя.
   - Инна Васильна, вы... напрасно все время  пытаетесь  выставить  меня
дураком, - объявил он неожиданно.
   - Я?! - поразилась Инна Васильна. - Вас?! Дураком?!
   Тут он засмеялся, не выдержал. И она улыбнулась.  Сверкнули  зубы,  и
глаза чуть-чуть оттаяли.
   Почему он решил, что сможет "чисто по-дружески"  с  ней  объясниться,
расставить все по местам, чтобы при  случае  не  вляпаться  в  неудобное
положение?
   Или вовсе не объясняться он хотел, а просто ее... увидеть?
   После того как на кладбище она прошла в полуметре  от  него  -  очень
грустная, словно тот, кого хоронили, и впрямь был ей близким  человеком,
- Ястребов только и делал, что думал о ней, хоть это было не  правильно.
У него было о чем подумать и без нее, а мысли все время сворачивали... к
ней.
   Вот он и приперся - следом за мыслями.
   И никак не мог поверить - неужели именно с ней он провел  ночь?!  Как
это вышло тогда, если сейчас он до смерти ее боится?!  Так  боится,  что
думать связно не может и позабыл, зачем пришел?!
   Тогда он точно ее не боялся.
   Он хотел ее, жалел и пытался утешить.
   Утешение, надо сказать, было своеобразное.
   - Я хотел вам сказать... чтобы вы не удивлялись, когда увидите меня в
Белоярске.
   - Я уже удивилась, когда увидела вас по телевизору. А как  вы  сумели
перекупить "БелУголь" так, что про это никто не знал?
   - Никто? - переспросил он. Зыбкое  болото,  по  которому  он  бродил,
неожиданно превратилось в привычную и знакомую твердую землю, на которой
он всегда стоял обеими ногами.
   - Я имею в виду прессу.
   - Пресса получает столько, сколько должна получить, не  больше  и  не
меньше. Не мне вам объяснять.
   - Да, - согласилась она, - но все-таки  странно,  что  вас  никто  не
сдал.
   - Меня просто так сдать трудно, -  признался  он.  -  Я...  страхуюсь
хорошо. А вы у Якушева в команде останетесь?
   Инна замерла. Вопрос был опасен и странен.
   - Я пока по-прежнему начальник управления информации, - сказала  она.
- Сергей Ильич до выборов будет  исполнять  обязанности  губернатора,  и
администрация будет работать...
   - Да я не об администрации спрашиваю, -  перебил  ее  Ястребов,  -  я
спрашиваю у вас. Вы станете работать на Якушева?
   Отвечать нельзя.
   Она не знает, что именно завтра ей предложит  бывший  первый  зам,  а
нынешний и.о. губернатора. Она не  знает  истинных  намерений  человека,
который сидит сейчас посреди ее кухни. Она не знает  расстановки  сил  -
кроме  того  что  сегодня  рядом  с  ним  все  время  был  "самый-самый"
вице-премьер, а это дорогого стоит.
   Зато она знает, что  убита  губернаторская  вдова.  Почти  у  нее  на
глазах.
   С  таким  "знанием"  она  не  то  что  не  может  принимать   никаких
предложений, но даже не может поручиться за собственную жизнь.
   - А... почему вас интересует моя работа? - спросила она осторожно,  и
он заметил ее осторожность.
   - Если вы станете играть в команде Якушева, значит - против  меня.  А
все знают, что вы опасный противник.
   - Я противник совсем не вашего уровня, - ответила Инна  и  улыбнулась
застенчивой улыбкой студентки, выпрашивающей четверку вместо  трояка.  -
Что вы, Александр Петрович!
   И тут он спросил - совершенно неожиданно для себя:
   - То есть на меня вы работать не хотите?
   Инна взглянула на него с изумлением:
   - Это предложение?
   Он и сам  понятия  не  имел,  предложение  это  или  так,  "небольшая
проверка", как любил говорить старик Мюллер.
   - Да. Предложение.
   Она подумала немного.
   - Я не знаю, что ответить. Вряд ли мы с вами сможем работать в  одной
команде.
   Итак, проверка показала, что... А что, собственно, она показала?!
   - Из-за того, что мы с вами... в Москве... да?
   Из-за того, что я тебя совсем не понимаю, чуть было не ответила Инна.
Из-за того, что я тебя боюсь, хотя у меня есть чудное правило,  согласно
которому я никогда никого и ничего не боюсь. Из-за  того,  что  я  помню
тебя совсем другим и это не дает мне покоя. Из-за того, что я занималась
с тобой любовью так, как не занималась уже много лет.  Из-за  того,  что
мне изменяет мое всегдашнее чувст