о как зачарованная - словно он  неожиданно  вернул
то, что вернуться не  могло  никогда:  летний  луг,  платье  в  горошек,
отцовское плечо и запах березового полена.
   - А как я вас учил на канат лезть? У вас должен  был  быть  зачет  по
начальной военной подготовке. Мы учились разбирать "калаш"  и  лезть  на
канат.
   - Что такое "калаш"?
   - Автомат Калашникова. А однажды на Восьмое марта мы с мужиками вашей
маме достали нарциссы, а оказалось, что у нее эта... как ее...  аллергия
на пыльцу. Она весь день плакала, чихала и благодарила нас за внимание.
   Катя все смотрела.
   - Вы Глеб Петрович, да?
   Он с силой выдохнул.
   - Да.
   - Но вы потом куда-то делись.
   - Меня перевели.
   - Зачем?
   - У нас так положено. Меня повысили в звании и перевели.
   - Может быть, если бы не перевели, с папой бы ничего не случилось.
   Глеб Звоницкий  тоже  был  уверен,  что,  если  бы  он  был  рядом  с
губернатором, все вышло бы по-другому. Странно, что она об этом сказала,
эта потерянная девочка, которую он помнил с бантами и  нелепым  "конским
хвостом" на макушке - тогда все подрастающие  красотки  носили  "конские
хвосты".
   Машина еле ползла между сугробами. Он не представлял, что ему  теперь
с ней делать, и тянул время.
   Что она может знать о смерти своих родителей? Почему не в себе?..  От
горя? Или она... давно не в себе?
   - Вы только не везите меня домой, - попросила она, угадав, о  чем  он
думает. - Там мой муж. Он приехал делить со мной квартиру,  я  знаю.  Им
негде рисовать, а папы теперь нет. Знаете, я даже хотела его убить, мужа
то есть. А потом мне стало  так  страшно,  потому  что  мне  кажется,  я
видела, как убили маму.
   - Видели?!
   - Да. Как будто я там была. Как будто я и была убийцей. Понимаете?
   Она ненормальная. Она не просто не в себе, она ненормальная.
   Вот сколько дел наворотил бывший шеф Глеба Звоницкого!..
   Перед съездом на широкую, укатанную трактором дорогу он притормозил и
посмотрел в зеркало заднего вида.  Красный  свет  далеко  растекался  по
сугробам и кустам, а дальше была темнота, и там, в этой темноте,  кто-то
стоял.
   Глеб не был истеричной барышней, с воображением у  него  вообще  было
туго,   зато   он   двадцать   пять   лет   служил   в   разного    рода
спецподразделениях, и умение видеть в темноте и слышать в грохоте боя не
раз спасало ему жизнь.
   Там кто-то стоял и смотрел вслед его машине.
   Выходит, она нормальная?! Выходит, ничего она не придумала?
   Она все смотрела на него - во взрослом лице еще оставалось что-то  от
девчонки, которую он помнил, с  ее  "конским  хвостом"  и  подростковыми
замашками Снежной королевы.
   - Пожалуйста, не везите меня домой. Мне тогда придется выпрыгнуть  из
машины.
   - Не надо прыгать, - возразил он с досадой. - Я не повезу вас домой.
   - А куда?..
   - У меня есть друг, - соврал Глеб Звоницкий. - Он напоит вас чаем,  а
вы нам все расскажете.
   - Что все?
   - Про вашего мужа, про  вашу  маму,  про  то,  что  она  должна  была
увидеться с Инной Селиверстовой. Про ваши подозрения. Договорились?
   Она кивнула, он так и не понял, согласно или нет.
   Ему было очень ее  жаль,  но  он  боялся,  что  уже  слишком  поздно.
Изменить ничего нельзя.
 
*** 
 
   Зачем-то Инна обошла все комнаты,  словно  газеты  могли  сами  собой
сложиться и завалиться в какой-нибудь угол. Нигде не было никаких газет.
   Она ходила и думала, думала и ходила.  Джина,  валявшаяся  в  кресле,
поднимала голову, когда Инна проходила мимо. В конце концов ее  хождение
Джине надоело, и она ушла - спрыгнула  с  кресла  и  пропала,  как  дух,
словно ее не было.
   Значит, думала Инна,  стараясь  наступать  только  на  одну  половицу
лиственничного пола, он вошел, понял, что я на втором этаже, собрал  все
газеты и спрятал. Значит, он знал, что газеты у нее. Значит, он за  ними
и приходил. Значит, в них было все дело.
   Странно, что она раньше не догадалась.
   Значительно хуже, что она так и не догадалась, что именно было в этих
газетах, хотя несколько раз просмотрела их сверху донизу, а потом  снизу
доверху и с обеих сторон!..
   Что? Что?..
   Она выписала фамилии журналистов и еще вспоминала, кто  что  пишет  -
Юля Фефер и Петр Валеев и кто-то еще.
   Листок! У нее был листок бумаги с  дырками  -  Зинаида  Громова  была
записана как "Грмва"! Где он?..
   Инна побежала  в  кабинет.  Джина  с  недовольной  мордой  сидела  на
лестнице и задергала хвостом, когда Инна пронеслась мимо.
   Она была в блузке и колготках, когда приехал Юра и  ужасно  смутился,
увидев ее. В руках у нее был листок с  фамилиями.  Куда  она  могла  его
сунуть?..
   На столе под зеленой казенной лампой не было никакого листка.  Лежала
стопка чистой бумаги, книжка - Донцова, конечно! - и ручки, половина  из
которых не писали, и Инна все собиралась их выбросить. В кресле тоже  не
было  никаких  бумажек.  И  на  подоконнике   никаких,   кроме   толстых
экономических справочников, она  время  от  времени  их  почитывала.  На
стеллажах плотно стояли папки, а в папках было полно разных бумаг -  тот
самый  столяр,  что  соорудил  ей  "гардеробную",  заодно   сколотил   и
специальные стеллажи для ее папок, удобные для работы, -  но  папки  она
точно не открывала.
   Где может быть этот листок?!
   Инна постояла посреди  комнаты,  потом  закрыла  глаза,  чтобы  лучше
вспоминалось.
   Так. Она  сидела  на  полу  и  выписывала  фамилии  журналистов.  Юра
позвонил в дверь В колготках и блузке нет карманов, значит, в карман она
сунуть его не могла. В кабинете листка тоже нет. Если  Ястребов  его  не
забрал, значит, он где-то в доме. Надо искать.
   Значит, она сидела на полу, а Юра позвонил.  Она  побежала  открывать
и... и что? Листок был в левой руке - потому что ручка была в правой.
   Значит, значит...
   Она медленно вышла из кабинета, глядя все время налево.  Если  листок
был в левой руке, она его сунула куда-то  налево.  Куда?  В  кресло?  На
обувную полку? На журнальный столик?
   На столике ничего...
   Сложенный в несколько раз листок бумаги  с  частыми  рваными  дырками
там, где она слишком сильно нажимала на  ручку,  оказался  засунутым  за
зеркало. Он даже завалился - довольно глубоко. Она бежала мимо и  сунула
листок куда попало, все правильно.
   Газеты пропали, зато остались фамилии - "Грмва", к  примеру,  да  еще
Зинаида к тому же.
   Значит, прав Осип, и его "ребята" тоже правы - все дело  в  Ястребове
Александре Петровиче. Он затеял это.
   Странно только, что он сам пришел за газетами, не прислал никого, кто
мог бы с холодной точностью выстрелить ей в висок и спокойно собрать их,
деловито переступая через ее мертвую  руку  или  ногу.  Впрочем,  вполне
возможно, что он слегка сентиментален - утирает слезу, когда смотрит  по
телевизору  кинофильм  "Офицеры",  и  в   задумчивой   грусти   выпивает
полбутылки виски, когда расстается с любовницей. Не потому, что  хочется
напиться, а потому, что "так  положено"  -  печалиться  тяжелой  мужской
печалью и тосковать тяжелой мужской тоской.  Вполне  возможно,  что  ему
стало жаль ее убивать - выстрелом в голову, - все-таки он спал с ней,  и
все такое! Он решил еще раз переспать и забрать то, что  по  случайности
оказалось у нее и чего она не должна была видеть.
   Как же это его киллер недоглядел, не разобрал,  что  газеты  из  дома
губернаторского сына тоже надо забрать! Прошел мимо  Инны,  сидевшей  на
кухне, спрятался в комнате, дождался Любовь Ивановны и убил ее, а на то,
что лежало на столе, не посмотрел.
   Инна обеими руками разглаживала у себя на колене  шершавый  листок  в
дырках от шариковой ручки. Ее тошнило, хотелось закрыть глаза, но, когда
она их закрывала, начинало тошнить еще сильнее.
   Она полжизни бы отдала за то, чтобы он был ни при чем.
   "Ни при чем, - протикали кабинетные часы, - ни причем".
   Вот интересно, половина ее жизни - это сколько?..
   Да, да, лучше, чем кому бы то ни было, ей известно, что в олигархи не
выходят божьи агнцы. Да, да, ей известно,  что  "все  крупные  состояния
нажиты нечестным путем", это всем известно.  И  ей  известно:  для  того
чтобы сделать карьеру - и деньги! - нужно идти напролом, по  головам,  и
очень повезет, если не придется идти по трупам!
   И - да, ей известно, что  "политика  -  грязное  дело".  Все  тот  же
опечаленный комментатор, глядя поверх очков,  не  раз  сообщал  об  этом
телезрителям. Инна, в отличие от телезрителей, догадывалась  об  этом  и
без него. В конце концов,  она  сделала  карьеру  именно  в  политике  и
старалась изо всех сил, чтобы ее карьера была не  слишком  "грязной",  и
преуспела в этом - что бы там про нее ни писали, а писали много разного.
   И - нет, она  никогда  не  слышала,  чтобы  кандидат  в  губернаторы,
посоветовавшись с премьером, нанял бы киллеров, для того чтобы устранить
действующего губернатора и усесться на его место.
   Впрочем, все когда-то делается впервые. Она закрыла глаза и несколько
раз подряд сильно сглотнула - ее опять затошнило.
   Как-то Тенгиз Абашидзе,  политик,  промышленник,  владелец  всего  на
свете и по совместительству простой русский олигарх, сказал ей: все, что
требует сверхсложных ходов и объяснений, скорее всего не правильно.
   Когда милая барышня говорит чрезвычайно  осведомленным  голосом,  что
вице-президента   компании   "Крус-Ойл"   похитили,   для   того   чтобы
американские инвесторы на токийской бирже в  ту  же  минуту  продали  бы
акции иракского  нефтяного  завода,  что  неизменно  повлечет  за  собой
срочное заседание ОПЕК, на котором Саудовской  Аравией  будет  поставлен
вопрос о  размораживании  ближневосточных  месторождений,  что,  в  свою
очередь, послужит  причиной  обвала  индекса  Доу-Джонса  и  внебиржевой
торговой   системы   НАСДАК,   а   это   прямым   ходом   отразится   на
интеллектуальной собственности, вследствие чего  производство  мобильных
телефонов снизится и вышеупомянутая компания "Крус-Ойл" сможет купить по
дешевке несколько акций "МТС" или "Билайн", - это означает, что  барышня
скорее всего фантазирует от души, а заодно демонстрирует желающим знание
терминологии. Намного вероятней, что бедолагу  вице-президента  умыкнули
свои или он к любовнице поехал - невмоготу стало!
   Инна была согласна с Абашидзе.
   Застрелить губернатора и его жену - не самый близкий  путь  на  трон.
Если об этом станет кому-нибудь известно, гораздо более близким окажется
путь на нары. "Политические противники" об  этом  позаботятся.  Вряд  ли
Ястребов этого не понимает. Если все это затеял  он  сам,  между  ним  и
исполнителями должна быть дистанция размером во вселенную -  чтоб  никто
не догадался.
   И все-таки он зачем-то забрал газеты, и Инна обо всем догадалась.
   Значит, ей следующей лежать с маленькой  черной  дыркой  в  виске,  с
посиневшим застывшим лицом, смятой щекой на кисельной розе.
   Значит или не значит?..
   Он ушел, и следом за ним придет киллер.
   Да ли нет? Нет или да?
   Они целовались  самозабвенными  студенческими  поцелуями,  трогали  и
узнавали друг друга, и никому и ничего не были должны, и  смеялись  друг
над другом, и стеснялись, и молчали, и трудно дышали, и старались дышать
потише - для приличия, - и один раз он назвал ее Инкой, низким, тяжелым,
сдавленным голосом.
   Он показался ей очень...  нормальным.  Человечным.  Простым.  Гораздо
более простым и человечным, чем  ее  бывший  муж  с  его  склонностью  к
истерии и вечным неудовольствием, - она все время  чувствовала,  что  не
угодила, что он ждет от нее чего-то большего, а она, черт возьми,  опять
подвела!
   Кроме того, ее трудно было поразить... регалиями. Она никогда, ничего
и  никого  не  боялась,  у  нее  получалось   общаться   на   равных   с
вице-премьерами,  владельцами  нефтяных  скважин,  домов  высокой  моды,
студентами, хоккеистами, журналистами. Она ничего не  делала  для  этого
специально - так само выходило. Потому инстинкт самосохранения и  подвел
ее, когда она в эфире ловко и изящно расправилась с Ястребовым - его она
тоже не боялась нисколько,  и  ей  показалось,  что  он  озадачен  этим,
заинтригован, изумлен. Привык, наверное, в своих верхах к тому, что  все
вокруг падают замертво от  одной  только  мысли  о  том,  что  Александр
Петрович будет недоволен. Может, от изумления, а может, еще  от  чего-то
он непозволительно расслабился, и она решила, что он... нормальный.
   Ошиблась. Конечно, ошиблась.
   И все же она отдала бы половину своей жизни - знать бы, сколько  это!
- за то, чтобы он был ни при чем.
   А он забрал у нее газеты, на которых мухинские закорючки сплетались в
фамилию Селиверстова.
   Газеты забрал, но остался листок с фамилиями.
   В кабинете у Инны всегда  висела  картиночка  из  какого-то  журнала,
много раз переснятая на ксероксе. На картиночке была цапля, а изо рта  у
нее  свешивалась  жаба,  которая,  находясь,  прямо  скажем,  в  сложном
положении, тем не менее пыталась  цаплю  душить.  Под  картиночкой  была
надпись: "Never give up!"
   "Никогда не сдавайся!" - призывала Инну полупроглоченная цаплей жаба.
   - Да я и не собираюсь, - пробормотала Инна, словно оправдываясь перед
жабой-оптимисткой.
   Листочек так листочек. В конце концов, именно он самое ценное, потому
что никакой другой информации, кроме журналистских фамилий, она  в  этих
газетах так и не нашла.
   В кабинет идти не хотелось, и она пристроилась на  лестнице  рядом  с
Джиной.
   "Хоть бы рыбы дала, - с презрением и  некоторой  печалью  сказала  ей
Джина. - Ну что такое, в самом деле!  Приехала,  ни  слова  не  сказала,
пустила в дом невесть кого! А радость общения с нами? Что тебе важнее, в
конце-то концов, - мы или твои глупые  дела  и  твои  еще  более  глупые
гости?"
   - Ну, конечно, вы, - уверила Инна и погладила  Джину  по  голове.  Та
увернулась - она терпеть не могла, когда ее трогали просто так,  без  ее
согласия.
   Если все дело в фамилиях - а ей ничего не  оставалось,  как  исходить
именно из этого, - значит, в них должна быть какая-то  система.  Что-то,
что увидел Мухин и хотел, чтобы увидела  она.  Что  это  может  быть  за
система?
   Она долго читала фамилии - на первый взгляд никакой системы не  было.
Тогда,  вспомнив  про  инициалы,  от  которых  происходило   большинство
псевдонимов, она решила их выписать,  и  побежала  в  кабинет,  и  долго
копалась в ручках и швыряла их, пытаясь отыскать пишущую, нашла и  стала
торопливо записывать.
   Инициалов оказалось много.
   Петр Валеев. Юля Фефер. Дуняша Простоквашина. Михаил Пискарев -  суть
Маша Плещеева. Зинаида Громова. Зейнара Гулина. Захар Горячев.
   Пожалуй, больше всего было  букв  "ЗГ",  и  Инна  даже  застонала  от
досады, когда сообразила, что не записала названия газет, в которых были
статьи с этими инициалами. Просмотрев до конца свой листочек в дырках от
шариковой ручки, она поняла, что скорее всего эти  инициалы  встречались
во всех собранных Мухиным газетах.
   И что это значит?
   А черт его знает. Это может означать все, что угодно.
   К примеру, ничего.
   Она отдала бы три четверти своей жизни - тоже неплохо было бы  знать,
сколько это! - чтобы  Ястребов  Александр  Петрович  вообще  никогда  не
появлялся бы на ее  горизонте.  Чего  лучше  -  печалилась  бы  о  муже,
поплакивала  потихоньку,  устраивала  бы  свою  карьеру,  организовывала
"праздник для народа"!
   Инна задумчиво потерла в пальцах хрусткий листок.
   С этим праздником для народа тоже все  было  зыбко,  неопределенно  и
странно. Зачем Якушев вывел ее из игры?  Сначала  позвонил  и  вызвал  в
Белоярск, а потом спешно организовал  ей  совершенно  дурацкое  задание,
глупое до невозможности? Да еще как организовал - в девять  часов  утра,
на другой день после похорон Мухина, до отъезда московского  начальства,
как будто идея  праздника  не  могла  подождать  денек-другой,  пока  не
улягутся страсти!
   Вот вам и Зейнара Гулина!..
   Джина на верхней ступеньке повела ушами, дернула хвостом и  подтянула
лапы.
   - Ты что? - рассеянно спросила Инна и оглянулась.
   Джина настороженными желтыми глазами смотрела на нее.
   - Что?..
   Какой-то приглушенный шум потряс и парализовал ее, как  прикосновение
к виску  холодного  пистолетного  дула,  пахнущего  смертью  и  ружейным
маслом.
   Шумели на крыльце, очень близко.
   Ну, вот и все. Пришли ее убивать - как быстро. Она не думала, что так
быстро.
   Джина потянулась и  стала  грациозно  спускаться  по  лестнице.  Инна
проводила глазами изящную спину.
   Кошки останутся сиротами. Осип останется сиротой. Свекровь  останется
сиротой - надо было в последний приезд в Москву оставить ей  кошек,  как
же она не догадалась!..
   На крыльце затопали, а потом раздался звонок.
   Инна судорожно выдохнула.
   Киллер не стал бы звонить. Точно не стал бы. Он не стал бы звонить  и
шуметь на крыльце.
   Или... стал бы?
   Снова позвонили, и Джина снизу посмотрела на хозяйку вопросительно  -
ты что? Не слышишь? К тебе опять гости пожаловали! Не дом, право  слово,
а проходной двор.
   Нет, киллер не стал бы звонить.
   Инна скатилась  с  лестницы,  сжимая  в  кулаке  заветный  листок,  и
остановилась в некотором отдалении от дверей.
   - Кто там?!
   - Инна Васильевна!..
   Голос как будто знакомый и в то же время...
   - Кто это?!
   - Инна Васильевна, это Глеб Звоницкий. Господи, какой еще Глеб?..
   В следующую секунду рассудок вернулся к ней так же  внезапно,  как  и
покинул. Она бросилась к дверям и распахнула их одну за другой.
   На крыльце топталось много народу, по крайней мере ей так  показалось
с испугу.
   - Глеб?!.
   - Я. Вы меня не узнали?..
   Конечно, она его узнала. Как она могла его не узнать! Но за спиной  у
него был еще кто-то.
   Огромная  тень  надвинулась  на  нее,  Глеб  посторонился,  пропуская
кого-то, и в желтом круге фонаря, раскачивающегося на своих цепях,  Инна
с изумлением и ужасом узнала... губернаторскую дочь.
 
*** 
 
   - Что происходит?
   - Инна Васильевна, я вам сейчас все...
   Катя вышла из-за спины Глеба и сказала очень вежливо:
   - Дело в том, что мне никак нельзя домой. Я попросила Глеба Петровича
куда-нибудь меня отвезти, и  он  привез  к  вам.  Я  прошу  прощения  за
беспокойство.
   - Ничего-ничего, - пробормотала ошарашенная Инна и спохватилась:
   - Проходите, пожалуйста!..
   Первой зашла Катя и остановилась, с любопытством глядя по сторонам.
   - Знаете, у вас совершенно так же,  как  у  нас,  -  сообщила  она  и
тряхнула непокрытой головой, - только вот тут у нас шкафчик, а  там  еще
одна дверь.
   - Да, - согласилась Инна и за Катиной  спиной  вопросительно  кивнула
Звоницкому. Тот пожал плечами и скорчил неопределенную гримасу.
   Катя нагнулась, расстегнула ботинки и стащила их один за другим.
   - У вас так тепло. - Она улыбнулась. - На улице... мороз.
   - Да, холодно сегодня.
   Инна смотрела на ее  ноги.  Колготки  порвались,  и  красный  наивный
большой палец торчал из черного нейлона. Губернаторская дочь  ничего  не
замечала.
   Инна пошарила на обувной полке, смутно сожалея, что у нее нет  уютных
меховых тапочек с собачьими мордами. Кажется, когда-то  она  о  них  уже
грустила.
   - Катя, наденьте. Если у вас замерзли ноги, я могу  проводить  вас  в
ванную. Вы погреетесь.
   - Не нужно, спасибо, - живо отозвалась Катя. - Я бы чаю выпила.
   - Ну конечно. - Инне не нравился ее  тон,  не  нравился  ее  вид,  не
нравилось, что она вообще оказалась у  нее  в  доме  -  это  словно  еще
приближало к ней беду, и без того очень близкую!
   Она ушла на кухню, поставила чайник и оглянулась, заслышав шаги.
   - Глеб, откуда ты ее взял?
   - Я взял ее  под  своим  забором,  -  он  быстро  оглянулся  и  снова
посмотрел на Инну. - Ока сказала, что ушла из дома и что  она  не  может
туда вернуться потому, что ее убьют.
   - Что?! - вскрикнула Инна и тоже посмотрела в коридор.
   Катя где-то далеко говорила нежно:
   - Киска. Хорошая кис