кивнув на столик. -
На всякий случай. Я пока не понял, какой именно ты пьешь.
   - Я пью кофе. Но у меня от него в животе дырка.
   - А по-моему, нет, - вдруг сказал он. - По-моему, нет дырки.
   Тут она, ясное  дело,  покраснела,  как  маленькая,  и  он,  кажется,
чуть-чуть успокоился.
 
*** 
 
   Маленькими глотками она быстро выпила весь свой чай и налила еще - из
другого чайника. Кто их разберет, то ли черный, то ли зеленый.
   - Расскажешь?..
   - Собственно, я за этим и приехала.
   - Зачем? Рассказать? Она посмотрела в сторону.
   - Ну да. Вряд ли на этой стадии я справлюсь... одна.
   - Ну почему же? Ты все время прекрасно справляешься одна.
   - Я понимаю, что ты не собираешься мне помогать, - отчеканила она,  -
но в данном случае я действую и в твоих интересах тоже.
   - В моих?
   - Да.
   Он пожал плечами и взял со стола чашку. Ладонь была огромной и  очень
мужской, а чашка - хрупкой и женственной.
   Ну и черт с ним! Черт с его руками, очками, глазами!  Она  сильная  и
храбрая, она не боится его, и ей очень нужно заставить его  работать  на
себя.
   - Мухин не стрелял себе в голову. Его убили.
   - Это всем было известно сразу.
   - Да. Но это  никакое  не  политическое  убийство.  Ястребов  подумал
немного.
   - Скорее всего нет. Он ни с кем не ссорился, в крупные игры не  играл
и вообще... ничего такого не делал. Самый обычный губернатор.
   - Но обычных губернаторов не убивают выстрелом в висок в  собственном
кабинете! Как правило.
   - А ты... знаешь, кто это мог  сделать?  Осторожнее,  начал  тревожно
шептать  инстинкт  самосохранения,  осторожнее,   осторожнее!   Что   ты
делаешь?!. Помалкивай, помалкивай, действуй только в своих интересах!..
   - Нет, - сказала Инна решительно. - Я не знаю. То есть пока не  знаю.
То есть я знаю, кто его убил, но не знаю... что это за человек.
   Ястребов опешил:
   - Что это значит?
   Инна глубоко вздохнула и с силой выдохнула:
   - Его убил его собственный сын.
   - Как?! Тот алкоголик! Как его... Дима? Вася?!
   - Митя, - поправила Инна. - Он тут ни при чем.
   - Инн, - с досадой сказал Ястребов. - У Мухина только один сын,  этот
самый Митя. Ни на что не годный алкоголик.
   - У него  есть  еще  один  сын.  Его  родила  Маша  Мурзина,  которая
утопилась в Енисее двадцать семь лет назад.
   - Ты бредишь, - констатировал  Ястребов  так,  что  Инна  моментально
поняла - он ей поверил. Поверил и теперь сопротивляется  именно  потому,
что с ходу поверил. - Ты бредишь, да?
   - Нет. Хочешь посмотреть справки?
   - Какие справки?
   - В той квартире я украла папки. В двух  только  газеты,  а  в  одной
справки.
   Ястребов смотрел на  нее  в  упор.  Потом  снял  очки  и  опять  стал
смотреть. Сейчас в глазах у него было все,  что  угодно,  но  только  не
черная дыра без проблеска света, без эмоций, без всякого интереса.
   - Подожди, - мягко сказал он, взял у нее из руки чашку,  поставил  на
стол и сжал ее пальцы. Ей было больно - он сильно сжимал. - Я ничего  не
понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?
   - Да.
   - Ты налетчик?
   Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами
помахала у него перед носом.
   - Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне
и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!
   - Саша, - пробормотал он, - Саша...
   Она  действовала  на  него,  как  сильный   наркотик   на   человека,
измученного нарзаном. Он смотрел на нее - и  переставал  соображать.  То
есть он совершенно отчетливо  осознавал,  как  гаснут  и  замедляются  в
голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от  костра  в  темном
небе,  и  остается  только  одно  -   огромное,   бархатное,   пугающее,
повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся,  что
все кончилось там же, где и началось, на  подмосковной  дачке,  куда  он
забрел по ошибке и где она печалилась  о  своем  муже,  которому  пришла
фантазия ее бросить!
   Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к  нему  в
номер, и все  время  помнил,  что  она  пришла  "по  делу",  и  старался
контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону
реки Иордан, что им никогда не договориться,  что  у  нее  действительно
что-то важное, раз она пришла к нему сама, - он даже представить себе не
мог, что она может на такое решиться!...
   Она назвала его по имени - и все.
   Никто, кроме нее, так не называл его  по  имени.  Как-то  он  ехал  в
машине по Москве, слушал песенку, в которой были как  раз  такие  слова,
рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.
   Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.
   Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл  его  по
имени.
   Он не знал, как ему с этим быть.
   То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный  некоторым
жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, - знал. Еще он знал, что
Волга впадает в Каспийское море, - и ни одно из  этих  важных  и  нужных
знаний не могло ему помочь.
   И еще он не верил в  то,  что  жизнь  вдруг  выкинула  еще  и  эдакое
коленце. Невозможно  было  придумать  для  романтической  истории  более
неподходящего времени, более неподходящего места  и  более  неподходящую
женщину. Она слишком  сложна,  слишком  умна,  слишком  красива,  с  ней
слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки - тогда, на
подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!
   И как быть с этим, он не знал.
   Инна искоса взглянула - вид у него был странный.
   - Ты мне все-таки не веришь, да?
   Он даже не понял, о чем идет речь.  Чему  он  должен  верить  или  не
верить?..
   Ах, да. Она пришла по  делу.  Губернатора  застрелили.  Она  ограбила
квартиру.
   - Я пока ничего  не  понимаю,  -  холодно  сказал  он.  -  Может,  ты
объяснишь?
   - Да я пытаюсь! Катя Мухина сказала мне, что  ее  мать  говорила  про
преступление и  наказание.  Про  то,  что  не  бывает  преступлений  без
наказаний.
   - Это Достоевский, что ли?
   - Это не Достоевский! Еще она спросила у Кати,  помнит  ли  она  Машу
Мурзину, которая утопилась. Кате казалось, что двадцать, а на самом деле
почти тридцать лет назад.
   - Ну и что?
   - Катя помнит Машу  Мурзину  и  помнит,  как  отец  был  расстроен  и
рассержен, что она утопилась.
   - Я бы тоже рассердился, если бы кто-то у меня на глазах утопился.
   Инна  посмотрела  на  свои  руки  -  красные.  Это  потому,  что  она
ковырялась в снегу.
   - Саша. Это старая и неприятная история. То есть  трагическая.  Мухин
зачем-то  оставил  мне  бумаги.  Он  собрал  какие-то  бумаги,   написал
"Селиверстовой" - и застрелился. Любовь Ивановна  попыталась  отдать  их
мне, и ее убили. Остались только газеты. Газеты  у  меня  украли,  но  я
выписала из них фамилии журналистов - больше ничего оттуда  нельзя  было
извлечь. Фамилий много, а инициалы,  как  правило,  повторяются.  Самыми
частыми были "ЗГ".
   - Зиновий Гердт, - предположил  Ястребов.  Слушать  ему  не  хотелось
именно потому, что он был совершенно уверен  -  она  права,  и  это  все
усложнит и изменит.
   Ему на сегодняшний день уже достаточно было сложностей и перемен.
   - Я узнала, что "ЗГ" - это Захар Юшин. Так я и не поняла, почему "Г",
если у него фамилия Юшин! В редакции никто и  никогда  не  видел  его  в
глаза,  гонорары  переводили  на  счет,  зато   у   него   есть   адрес.
Чернышевского, пятнадцать.
   - И из этого ты сделала вывод,  что  Мухина  убил  его  сын  от  Маши
Мурзиной?
   Инна рассердилась:
   - Если вы не хотите или не можете меня выслушать, Александр Петрович,
я лучше пойду. Мы просто зря теряем время.
   Он поймал  ее  за  руку,  когда  она  уже  поднялась,  чтобы  идти  -
решительная какая!
   - Инна. Сядь.  Мне  трудно  сразу  разобраться  и  не  очень  хочется
вникать, честно говоря.
   Конечно. Он знала, что ему нет никакого дела до ее проблем.  Ему  нет
никакого дела ни до чего, но в данном случае  замешаны  и  его  интересы
тоже. Странно, что он не понимает. Или делает вид?
   - В газетах, которые мне оставил Мухин, была заметочка  про  маньяка,
который сбежал из сумасшедшего дома. Я  случайно  узнала,  что  не  было
никакого маньяка, никто ниоткуда не сбегал. Зато, когда  я  позвонила  в
сумасшедший дом, выяснилось, что три года назад у них погибли больной  и
санитар. Утонули в Енисее.
   - Черт побери, - произнес в сердцах Ястребов. - Все тонут  в  Енисее.
Эпидемия прямо.
   - Больного звали Георгий Мурзин. Санитара - Захар Юшин.  Из  квартиры
этого самого Юшина я украла папки. Вон те, - и она подбородком  показала
на раскрытую дверь в кабинет. Ястребов посмотрел туда, просто чтобы хоть
десять секунд не смотреть  на  нее.  -  Там  свидетельство  о  рождении,
какие-то справки от участкового.  В  свидетельстве  написано,  что  мать
Георгия Мурзина зовут  Мария  Степановна  Мурзина,  а  отца  -  Анатолий
Васильевич Мухин. Записано со слов матери, естественно.
   -  Черт  побери,  -  повторил  Ястребов.  Голос  у  него  был   почти
растерянный, что от души порадовало Инну.
   Они помолчали.
   - А зачем Мухин  оставил  тебе  какие-то  бумаги?  Ты  что?  Детектив
местного разлива? И почему вообще оставил? Он что, собирался умирать?
   Инна покачала головой:
   - Это как раз сто пятнадцатый вопрос,  Саша.  Я  не  знаю  ответа  на
главный - кто этот самый сын Мухина? Где он? Как он  выглядит?  Если  он
был в сумасшедшем доме, значит, с ним не все в порядке.
   - Ничего это не значит, - возразил Ястребов. - Это значит, что он мог
там косить от армии или еще что-то.
   - Он убил своего отца выстрелом в висок, - жестко напомнила  Инна.  -
Подошел  и  выстрелил.  И  еще  убил  беззащитную  женщину,  только  что
похоронившую мужа. И чуть не убил губернаторскую дочь на темной  дороге,
то есть свою сводную сестру. Ее спас... совершенно случайный человек.
   - На что ему сдалась губернаторская дочь?
   - На нее  проще  всего  повесить  убийство  матери,  если  бы  о  нем
пронюхали журналисты. А непременно пронюхают,  потому  что  самоубийство
губернатора они еще проглотили,  но  смерть  вдовы  на  следующий  после
похорон день - это чересчур. Это уж слишком похоже на сериал про  этого,
как его... да как же его...
   - Про кого? - спросил Ястребов с насмешкой.
   -  Про  комиссара  Каттани  и  сицилийскую  мафию!  Ястребов  немного
подумал.
   - Значит, Захар Юшин и есть Георгий Мурзин?
   Инна поднялась с дивана и стала ходить по бесценному кайруанскому,  а
может, иранскому, ковру - взад-вперед. Туда-сюда.
   - Знаешь, я точно не знаю, - призналась она, остановившись,  а  потом
снова начала ходить. - Думаю,  что  да.  Я  решила  было,  что  санитар,
прознав о губернаторской  тайне,  просто-напросто  его  шантажировал,  а
потом поняла, что вряд ли...
   - То есть один из них утонул, а второй выплыл и  решил  начать  жизнь
заново - с другими документами, под другой фамилией и так далее. Да?
   - Нет. Я  думаю,  что  один  из  них  утопил  другого.  Специально  и
хладнокровно.
   - Зачем?
   - Ему нужны были не просто новые документы. Ему нужно было, чтобы  от
него  не  осталось  никаких  следов,  понимаешь?  Чтобы  его  как  будто
похоронили. Будто не было никакого Георгия Мурзина  вообще.  Никогда.  И
когда его якобы не стало, он принялся претворять в жизнь свой план.
   - Какой план?
   - Мести. Какой же еще? - Она мельком  глянула  на  Ястребова.  -  Вот
поэтому я и думаю, что этот самый Захар  Юшин  и  есть  Георгий  Мурзин.
Мурзин решил мстить своему отцу за смерть матери и за  то,  что  он  сам
вырос сиротой. Захару Юшину нет никакой надобности  мстить  губернатору,
понимаешь?
   -  Шантаж?  -  предположил  Ястребов.  Инна  еще  немного   походила,
раздумывая.
   - Шантажист, как правило, не убивает. Какой  резон  убивать  -  тогда
точно ничего не получишь. Хотя,  конечно,  это  возможно.  Он  узнал  от
Мурзина, чей тот сын, утопил его, бумаги  забрал  и  стал  шантажировать
губернатора. Да?
   - Ну, что-то вроде, - согласился Ястребов, морщась. - Только я  никак
не могу понять, ты-то тут при чем?!
   - Мухин оставил мне бумаги.
   - Откуда ты знаешь?
   - Мне сказала Любовь Ивановна. На поминках.
   - Что она тебе сказала?
   - Что Анатолий Васильевич просил ее передать мне какие-то бумаги.
   - Ты их получила?
   Инна опять начала сердиться:
   - Нет! Ничего я не получила!  Я  пришла  к  ней  на  свидание,  а  ее
застрелили. Прямо у меня на глазах. Почти у меня на глазах!..
   - Ты что! - рявкнул Ястребов. - С ума сошла?!
   Инна посмотрела на него, изо всех сил стараясь сохранять  независимый
вид, какой сохраняла кошка Джина, когда выяснялось, что это  именно  она
перевернула с плиты кастрюлю с молоком.
   - Что значит - "на глазах"?! Как это получилось?!
   - Я поехала на встречу. Мы  сидели  на  кухне,  потом  она  вышла  за
бумагами и долго не появлялась. Я пошла ее искать и нашла... с дыркой  в
виске.
   - Ты полоумная, ты хоть понимаешь?! Тебе конец, если хоть  кто-нибудь
об этом узнает! Ты никогда и никому не докажешь,  что  ты  ни  при  чем!
Зачем ты вообще поехала с ней встречаться?!
   - Затем, что она сказала, что у нее для меня бумаги!
   - Да хоть мешок золота, твою мать!  Ты  же  не  девочка,  ты  же  все
понимаешь! Ты, черт тебя побери, в  политике  работаешь!  Что  станет  с
твоей карьерой, если...
   - Да мне было наплевать на карьеру, - тоже заорала Инна, -  наплевать
тридцать три раза! Я должна была пойти - и пошла! Ее мужа убили, и у нее
были бумаги, предназначенные для меня! Как я могла не пойти!
   - Очень просто!
   - Как?! Что бы я ей сказала - извините, но это не мои проблемы?!
   - Это не твои проблемы!
   - Теперь мои! - отрезала  Инна.  -  Только  мои.  Мухиных  больше  не
осталось.
   Ястребов помолчал. Он как-то на удивление быстро успокоился.
   - Я не понял, - сказал он задумчиво, - ты благородная, что ли?
   Инна раздула ноздри.
   - Поня-ятно, - протянул Александр Петрович и спросил буднично:
   - Хочешь еще чаю?
   Налил в ее чашку жидкости подозрительно желтенького цвета и аккуратно
вернул чайник на место.
   - Тебе конец, - произнес он спокойно. - То есть, если ты  разоблачишь
его и сдашь в правоохранительные органы, хотя  я  не  понимаю,  как  это
можно сделать, он тебя  не  убьет,  этот  маньяк.  Работу  ты  потеряешь
навсегда. Карьеру - тоже. Ты к этому... готова?
   - У меня нет другого выхода. Я сделала эту чертову карьеру один  раз,
и еще сделаю, если мне понадобится.
   - В политике - никогда.
   - Я устала от политики. До смерти. Мне надоело жить в казенных домах,
где горничные переписывают мое белье!
   Ястребов моргнул.
   - Что... горничные делают?
   - Переписывают белье. По пунктам. Твое не переписывают?
   - Пока нет.
   - Значит, все впереди.
   - То есть ты сознательно готова отказаться от карьеры ради  покойного
губернатора Мухина и его семьи?
   Инна пожала плечами. Он поднялся.
   - Отлично. Чего ты хочешь от меня?
   Она вдруг забыла. Все время помнила, а теперь вдруг забыла, когда  он
сказал отстранение - чего ты хочешь?
   - Инна?
   - Я хочу, чтобы ты немного меня подстраховал.
   - Как?
   Ей хотелось плакать и не хотелось ничего объяснять.
   - Скорее всего этот человек не один. Скорее всего он...  как  бы  это
выразиться, нижнее звено.
   - С чего ты взяла?
   - Им кто-то управляет, очень успешно. По-моему, это очевидно. У  тебя
есть знакомые в ФСБ, только в каких-нибудь верхах? У меня есть знакомый,
но он всего лишь майор.
   - И что? Мы должны идти в атаку на вице-премьера?  Это  он  застрелил
ночью вдову Мухина?
   - Тебе ничего не угрожает, - холодно сказала  Инна,  -  ни  тебе,  ни
твоей карьере. Я все возьму на себя.
   -  Александр  Матросов,  -  пробормотал  Ястребов   недовольно.   Она
предпочла не услышать.
   - Мне нужно только... небольшое содействие.
   - Ладно, - вдруг согласился он с яростной любезностью, - шут  с  ним,
пусть будет содействие. Только ты сейчас подробненько расскажешь мне,  в
чем и против кого.
   И она рассказала.
 
*** 
 
   Над Енисеем в розовом дымном тумане вставало солнце, похожее на кусок
льда в бокале. Даже здесь, за лиственничными стенами, чувствовалось, как
там холодно.
   Холодно и поздно. Она опоздала на  работу,  наверное,  первый  раз  в
своей жизни.
   Аделаида давно ушла, задав корму ее кошкам. Осип три раза звонил, все
приставал с  какими-то  новыми  вопросами,  которые  он  умел  виртуозно
изобретать. Катя тихо возилась  на  первом  этаже  -  завтрак,  что  ли,
готовила? Инна не хотела завтракать. Она совсем ничего не хотела.
   Сегодня последний день драмы.
   Нет, так не говорят. Сегодня последний акт драмы.
   Вот интересно, что с ней будет сегодня - она посмотрела  на  часы,  -
сегодня в шесть часов вечера?.. Сейчас одиннадцать.  До  шести  осталось
всего ничего.
   Отец говорил "кот начхал", когда хотел сказать - мало.
   Инна улыбнулась. Она редко вспоминала отца. Он так  же  был  задавлен
матерью, как и она сама, и она так до конца и не простила  ему,  что  он
ничем не мог помочь ей, маленькой. Он-то мог сопротивляться, у него  был
выбор, в отличие от нее, которая должна была  только  терпеть  и  ждать.
Терпеть и рисовать картинку  с  солнцем  и  толстым  зайцем  под  елкой.
Терпеть и смотреть в грязное окошко на собачью будку и засыпанный  щепой
двор. Терпеть и думать, как она уедет в Москву и  станет  жить,  как  ей
хочется, и больше никогда не вернется обратно.
   Господи, помоги мне! Еще чуть-чуть. До шести часов. С шести я сама  -
как всегда, всю жизнь, только сама, одна.  А  до  шести  -  помоги  мне,
господи!
   Она одевалась особенно тщательно, словно на  самый  главный  в  своей
жизни прием или бал, ибо в бой так не наряжаются. Но она и тут ни за что
не хотела мириться с обстоятельствами.
   Она сильнее их. Сегодня она будет так хороша, что враг  будет  сражен
одним только ее видом.
   Бриллианты в уши. Бриллианты на руку. Немного блеска на губы. Немного
синевы на веки.
   Вот и все. Она готова.
   - Инна Васильевна! - воскликнула пораженная Катя, едва та переступила
порог кухни. - Что это такое с вами?
   - Доброе утро. У меня сегодня важный день, только и всего.
   - А я завтрак приготовила. Я подождала, пока  уйдет  ваша  горничная,
встала и приготовила.
   Катя  была  в  давешнем  свитере  и  джинсах  Инниного   мужа.   Инна
улыбнулась.
   - Кать, я хотела тебе сказать, что, если меня вечером не будет  дома,
позвони Глебу. Только обязательно. Ты знаешь его телефон?
   Губернаторская дочь внимательно на нее посмотрела.
   - А почему вас... может не быть дома?
   - Мало ли, - туманно и безмятежно отозвалась Инна и налила себе  кофе
в  большую  кружку.  Наплевать  на  дырку  в  животе.  Самое  главное  -
продержаться до вечера без дырки  в  виске,  а  уж  с  дыркой  в  животе
как-нибудь разберемся.
   - Так ты знаешь телефон?..
   Катя тоже налила себе кофе и уселась, сделав решительное лицо.
   - Мне не нужен его телефон. Он обещал приехать.
   - Когда?
   Катя скосила глаза в кружку, очень смешно. Инна улыбнулась, глядя  на
нее. Несмотря на то что  разница  в  возрасте  у  них  была  не  слишком
значительной, Инна чувствовала себя намного старше, гораздо старше.
   - Он звонил минут двадцать назад и сказал,  что  приедет  через  час.
Отвезет меня домой и... поможет с мамой.
   - Звонил? - удивилась Инна. Она не слышала никаких звонков.
   Катя слегка покраснела.
   - Он звонил на мобильный телефон, - сказала она небрежно. - Он  вчера
оставил мне свой телефон. Я же ушла из дома без телефона...
   - Ну да, - согласилась Инна.
   Конечно, все правильно. Она ушла без  телефона,  и  Глеб  оставил  ей
свой,  сказав,  что  приедет  и  поможет.  Что  может   быть   проще   и
естественней?
   - Мне так нравится свитер, - призналась Катя и погладила рукав.  -  У
меня почему-то никогд