т  цели,  потому  что  кто-то  решил,  что  передавать  ее   нет
необходимости.
   Станции подслушивания "Архимед" в  Гарце  и  восточногерманскому  сектору
Челтнема   было   приказано   безотлагательно   передавать   Маккриди    все
перехваченные сообщения. Особенно срочными считались такие тексты, в которых
упоминались слова "Граубер" или "Моренц". Никому не пришло в  голову  отдать
такое же распоряжение тем, кто прослушивал переговоры дипломатов  и  военных
из союзных стран.
   Полученное наконец Маккриди сообщение было передано в 16.22 в среду.  Оно
гласило:
   От: Геррманна Кому: Фитцау
   Срочно. Найдите миссис А.  Фаркуарсон,  урожденную  Моренц,  проживающую,
по-видимому, в Лондоне. Выясните, видела ли она своего брата или не получала
ли каких-либо известий от него или о нем в течение последних четырех дней.

***

   Бруно никогда не говорил мне, что его сестра живет в Лондоне.  Вообще  ни
разу не упомянул, что у него есть сестра, задумался Маккриди. Интересно, что
еще из  своего  прошлого  утаил  мой  друг  Бруно?  Маккриди  взял  с  полки
телефонный справочник и открыл на букве "Ф".
   К счастью, фамилия оказалась не слишком распространенной. С фамилией Смит
было  бы  почти  безнадежное  дело.   В   Лондоне   оказалось   четырнадцать
Фаркуарсонов, но среди них не  было  ни  одной  "миссис  А."  Маккриди  стал
звонить всем четырнадцати подряд.  Из  первых  семи  номеров  пять  раз  ему
ответили, что, насколько им известно, у них нет и не было никаких миссис  А.
Фаркуарсон. Два номера не отозвались. Маккриди повезло на  восьмом,  который
принадлежал некоему Роберту Фаркуарсону. Ответил женский голос:
   - Да, это миссис Фаркуарсон.
   Еле заметный немецкий акцент или ему только показалось?
   - Это миссис А. Фаркуарсон? - Да, - настороженно ответила женщина.
   -  Прошу  прощения  за  беспокойство,  миссис  Фаркуарсон,  Я  из  отдела
иммиграции Хитроу. Нет ли у вас брата, которого зовут Бруно Моренц?
   Последовало долгое молчание. - Он там? В  Хитроу?.  -  Этого  я  не  могу
сказать. Если только вы не его сестра.
   - Да, я - Аделаида Фаркуарсон. Бруно Моренц - мой  брат.  Я  могу  с  ним
поговорить?
   - Боюсь, сейчас это невозможно. Вы будете на  месте,  скажем,  в  течение
ближайших пятнадцати минут? Это очень важно.
   - Да, я буду дома.
   Маккриди  вызвал  машину  с  водителем  и  сбежал  по  лестнице.   Миссис
Фаркуарсон жила в квартире-студии на последнем этаже солидной  эдвардианской
виллы, стоящей недалеко от  Риджентпарк-роуд.  Маккриди  поднялся  наверх  и
позвонил. Миссис Фаркуарсон встретила его в  блузе  художника  и  провела  в
тесную студию со множеством картин на мольбертах. Пол был усеян эскизами.
   Она оказалась седой, как и ее брат, красивой  женщиной.  Маккриди  решил,
что она старше Бруно, ей лет под шестьдесят.  Миссис  Фаркуарсон  освободила
кресло, предложила гостю сесть и спокойно встретила  его  изучающий  взгляд.
Маккриди заметил что на столике стоят две кофейных чашки.  Обе  были  пусты.
Пока миссис Фаркуарсон садилась, он как бы невзначай  прикоснулся  к  чашке.
Она была еще теплой.
   - Чем я могу вам помочь, мистер...
   - Джонс. Могу я задать вам несколько вопросов о  вашем  брате,  господине
Бруно Моренце?
   - Почему о нем?
   - Это касается иммиграционной службы.
   - Вы говорите не правду, мистер Джонс.
   - Неужели?
   - Да. Мой брат сюда не приезжает. И даже если бы он захотел  приехать,  у
него не было бы никаких проблем с британской иммиграционной  службой.  Он  -
гражданин Западной Германии. Вы из полиции?
   - Нет, миссис Фаркуарсон. Но я - друг Бруно. Мы  знакомы  много  лет.  Не
один пуд соли съели. Прошу вас верить мне, потому что это правда.
   - Он попал в беду, да?
   - Боюсь, что да. Я попытаюсь помочь ему, если смогу. Это нелегко.
   - Что он сделал?
   - Похоже, что он убил свою любовницу в К„льне. И убежал. Он  передал  мне
только несколько слов. Сказал, что не хотел ее убивать. Потом он исчез.
   Миссис Фаркуарсон встала  и  подошла  к  окну.  Глядя  на  деревья  парка
Примроз-хилл, она сказала:
   - О, Бруно. Глупый, несчастный, перепуганный Бруно.
   Она повернулась к Маккриди.
   - Здесь был человек из посольства ФРГ.  Вчера  утром.  Он  предварительно
позвонил, в среду вечером, когда меня здесь не было. Он  ничего  не  сказал,
только спросил, не знаю ли я чего о Бруно. Я ничего не  знала.  Вам  я  тоже
ничем не могу помочь, мистер Джонс. Наверное, вы знаете больше меня, если он
что-то успел вам сказать. Вам известно, куда он убежал?
   - В этом-то все и дело. Думаю, он перешел  границу.  Сбежал  в  Восточную
Германию. Где-то  в  районе  Веймара.  Возможно,  скрывается  у  друзей.  Но
насколько мне известно, он никогда в жизни не был возле Веймара.
   Миссис Фаркуарсон удивленно смотрела на Маккриди.
   - О чем вы говорите? Он жил там два года.
   Маккриди был ошеломлен, но постарался не выдать удивления.
   - Простите, я не знал. Он мне никогда не рассказывал.
   - И не расскажет. Он терпеть не мог вспоминать те  годы.  Это  был  самый
неудачный период в его жизни. Он никогда не говорил о нем.
   - Я полагал, что ваша семья из Гамбурга, что вы там родились и выросли.
   - Так оно и было. До 1943 года, пока  англичане  не  разбомбили  Гамбург,
Бомбардировка "Огненная буря". Слышали о ней?
   Маккриди кивнул. Тогда ему было пять лет.  Королевские  ВВС  так  бомбили
центр Гамбурга, что в  городе  начались  страшные  пожары.  Огонь  засасывал
воздух из пригородов, и вскоре весь  центр  Гамбурга  превратился  в  ад,  в
котором бушевало такое жаркое пламя, что сталь плавилась и текла, как  вода,
а бетонные конструкции взрывались, как бомбы. Огонь стер город с лица земли.
   - Той ночью мы с Бруно осиротели, - миссис Фаркуарсон помолчала, глядя не
на  Маккриди,  а  мимо  него,  снова  переживая  гигантский  пожар,  который
уничтожил ее родной город, превратил в пепел ее родителей, друзей, все,  чем
была богата ее недолгая жизнь. Через несколько секунд она будто проснулась и
так же негромко заговорила с едва заметным немецким акцентом.  -  Когда  все
кончилось, о нас позаботились власти. Нас эвакуировали. Мне было  пятнадцать
лет, Бруно - десять. Нас разделили.  Меня  поселили,  в  одной  семье  возле
Г„ттингена, а Бруно отвезли к какому-то фермеру недалеко от Веймара.
   После войны я искала брата.  Красный  крест  помог  нам  соединиться.  Мы
вернулись в Гамбург. Я воспитывала Бруно. Но он почти никогда не  говорил  о
Веймаре. Чтобы  как-то  прожить  с  братом,  я  пошла  работать  в  столовую
военно-торговой службы британской армии. Тогда были  тяжелые  времена,  сами
знаете.
   Маккриди кивнул:
   - Да, знаю. Сочувствую вам. Миссис Фаркуарсон пожала плечами.
   - Война есть  война.  Как  бы  то  ни  было,  в  1947  году  я  встретила
британского сержанта Роберта Фаркуарсона. Мы обвенчались и приехали сюда. Он
умер восемь лет назад. Когда мы с Робертом в 1948 году уезжали из  Гамбурга,
Бруно поступил учеником в компанию, выпускавшую оптические линзы. С тех  пор
я видела его всего три-четыре раза,  а  последний  раз  мы  встречались  лет
десять назад.
   - Вы это рассказали и господину из посольства? - Герру Фитцау? Нет, он не
интересовался детством Бруно. Но я рассказала леди.
   - Леди?
   - Она ушла час назад. Леди из отдела пенсионного обеспечения.
   - Пенсионного обеспечения?
   - Да. Она сказала, что Бруно  до  последнего  дня  работал  с  оптическим
стеклом, в вюрцбургской компании, которая  называется  BKI.  Оказалось,  что
вюрцбургская компания принадлежит  британской  "Пилкингтон  Глас",  и  чтобы
Бруно получил полную пенсию, а до пенсии ему  уже  недалеко,  ей  необходимо
знать некоторые детали его жизни.  Разве  она  не  из  компании,  в  которой
работает Бруно?
   - Сомневаюсь. Возможно, из западногерманской  полиции.  Боюсь,  они  тоже
ищут Бруно, но не для того, чтобы ему помочь.
   - Прощу прощения. Кажется, я наделала глупостей.
   - Вы не могли этого знать, миссис Фаркуарсон.  Она  говорила  на  хорошем
английском?
   - Да, на очень хорошем. С почти незаметным акцентом. Возможно, польским.
   Маккриди не сомневался, откуда появилась  эта  любезная  леди.  За  Бруно
Моренцем охотились многие, но только Маккриди и  еще  одна  служба  знали  о
вюрцбургской компании BKI. Он встал.
   - Попытайтесь вспомнить, что он рассказывал в первые  послевоенные  годы.
Есть ли там кто-то, хоть один человек, к кому  бы  он  мог  пойти  в  случае
крайней нужды? У кого бы он мог укрыться?
   Миссис Фаркуарсон долго и напряженно вспоминала.
   - Он упоминал имя одного человека, который к нему хорошо  относился.  Это
была учительница в начальной  школе.  Фрейлейн...  черт  побери...  фрейлейн
Нойберг... Нет,  думаю,  это  была  фрейлейн  Нойманн.  Правильно,  Нойманн.
Наверное, сейчас она уже умерла. Это было сорок лет назад.
   - Последний вопрос, миссис Фаркуарсон. Вы рассказывали об учительнице той
леди из компании?
   - Нет, я лишь сейчас о ней вспомнила. Я сказала только, что Бруно  провел
два года в эвакуации на какой-то ферме милях в десяти от Веймара.
   Вернувшись, в Сенчери-хаус, Маккриди зашел в восточногерманский  отдел  и
взял у них телефонный справочник Веймара. Там оказалось несколько Нойманнов,
но только перед одной фамилией стояло  "Fri"  -  фрейлейн.  Старая  дева.  В
Восточной Германии молодая девушка не может  жить  в  отдельной  квартире  с
телефоном. Значит, это старая дева, возможно, какая-то специалистка. Все это
было ненадежно, очень ненадежно. Можно было бы попросить позвонить одного из
агентов восточногерманского отдела, который живет по другую  сторону  стены.
Но люди Штази вездесущи,  они  подслушивают  любой  разговор.  Один  простой
вопрос: "Не учился ли у вас когда-то мальчик, которого звали Бруно Моренц, и
не давал ли он о себе знать  в  последние  дни?"  Так  можно  все  загубить.
Следующий   визит   Маккриди   нанес   в   отдел   Сенчери-хауса,    который
специализировался на изготовлении самых невероятных удостоверений личности.
   Маккриди позвонил в "Бритиш эруэйз" - там ему ничем не смогли  помочь.  В
"Люфтганзе" ему повезло больше. В 5.15 вылетал самолет в Ганновер. Он  опять
попросил Дениса Гонта отвезти его в Хитроу.
   Как  говорил  шотландский  поэт,  лучшие  планы  мышей  и  людей   иногда
заканчиваются тем, что скорее напоминает собачий завтрак.  Самолет  польской
авиакомпании должен был вылететь в Варшаву (с посадкой в Восточном  Берлине)
в 3.30, но  когда  пилот  включил  бортовые  системы,  загорелась  тревожная
красная лампочка. Оказалось, что из строя вышел всего какой-то, соленоид, но
из-за него взлет отложили до шести часов.  В  зале  ожидания  майор  Людмила
Ваневская бросила взгляд на телевизионную информацию, прочла, что  вылет  ее
самолета задерживается "по техническим причинам", молча выругалась  и  снова
углубилась в книгу.
   Маккриди уже уходил из кабинета, когда зазвонил телефон. Он  заколебался,
стоит ли брать трубку, потом решил ответить. Могло  быть  важное  сообщение.
Оказалось, звонил Эдуардз.
   - Сэм, мне сообщили нечто странное, я не поверил.  Слушайте,  Сэм,  я  не
дам, ни в коем случае не дам вам разрешения на переход в Восточную Германию.
Ясно?
   - Ясно, Тимоти, ясней быть не может.
   - Хорошо, - сказал заместитель директора и  бросил  трубку.  Гонт  слышал
этот короткий разговор. Гонт все больше  нравился  Маккриди.  Он  работал  в
отделе  всего  шесть  месяцев,  но  Маккриди  уже  убедился,  что  он  умен,
сообразителен, надежен и умеет держать  язык  за  зубами.  Выбирая  объезды,
срезая углы на  плотно  забитой  в  пятницу  трассе  в  Хитроу,  Гонт  решил
высказаться:
   - Сэм, я знаю, вы бывали в таких переделках, какие мне и не  снились,  но
ведь в Восточной Германии вы занесены в черный список, а босс  запретил  вам
идти туда.
   -  Одно  дело  -   запретить,   -   возразил   Маккриди,   -   другое   -
воспрепятствовать.
   Маккриди шел по залу ожидания второго терминала к самолету "Люфтганзы"  и
не обратил  внимания  на  изящную  молодую  женщину  с  блестящими  светлыми
волосами и проницательными голубыми глазами. Он прошел в двух ярдах он  нее,
но она читала и тоже не заметила мужчину в сером плаще средней комплекции  с
редеющими каштановыми волосами.
   Самолет  Маккриди  поднялся  в  воздух  по  расписанию  и  приземлился  в
Ганновере в восемь часов по местному  времени.  Майор  Ваневская  улетела  в
шесть и была в  восточноберлинском  аэропорту  Ш„нефельд  в  девять  вечера.
Маккриди взял напрокат машину и поехал мимо Хильдесхайма  и  Зальцгиттера  к
лесам возле Гослара. Ваневскую на аэродроме встречал автомобиль КГБ, который
доставил ее на Норманненштрассе, 22. Здесь ей пришлось  примерно  час  ждать
полковника Отто  Босса,  который  закрылся  в  своем  кабинете  с  министром
государственной безопасности Эрихом Мильке.
   Маккриди сообщил о приезде еще  из  Лондона,  и  его  уже  ждали.  Хозяин
встретил его на пороге своего солидного красивого  дома.  Когда-то  это  был
простой охотничий домик, стоявший на склоне холма,  откуда  днем  открывался
изумительный вид на долину с ее густыми хвойными лесами.  В  сумерках  всего
лишь в пяти милях были видны огни Гослара. Если бы  не  вечер,  то  Маккриди
заметил бы далеко на востоке, на одном из самых высоких холмов Гарца,  крышу
высокой башни. Ее можно было бы принять за охотничью вышку, но на самом деле
это был наблюдательный пункт, и построен он был для охоты не на  кабанов,  а
на людей. Человек, к которому приехал  Маккриди,  решил  провести  последние
годы жизни рядом с той границей, на которой когда-то он заработал состояние.
   Годы изменили  и  хозяина,  думал  Маккриди,  проходя  в  обитую  деревом
гостиную, стены которой украшали головы кабанов и ветвистые оленьи  рога.  В
камине весело трещали дрова; даже в начале сентября здесь,  на  сравнительно
большой высоте, ночами было прохладно.
   Некогда подтянутый, хозяин дома располнел, отметил Маккриди.  Конечно  он
не подрос, а круглое розовое лицо и снежно-белая шевелюра придавали ему  еще
более безобидный вид,  чем  прежде,  Впрочем,  это  впечатление  сохранялось
только до тех пор, пока собеседник  не  обращал  внимания  на  его  глаза  -
хитрые, коварные, которые видели  слишком  много,  которые  не  раз  спасали
хозяина от смерти, помогали ему  скрываться  в  канализационных  тоннелях  и
остаться в живых. Испорченное  дитя  холодной  войны,  хозяин  был  когда-то
некоронованным подпольным королем Берлина.
   Двадцать лет, с 1961 года, когда была воздвигнута "Берлинская  стена",  и
до ухода от дел в 1981 году, Андре Курцлингер был Granzganger -  проводником
через границу. "Берлинская стена"  позволила  ему  сколотить  состояние.  До
августа 1961 года, чтобы  Попасть  в  Западную  Германию,  восточным  немцам
достаточно было доехать до  Восточного  Берлина,  а  оттуда  пешком  уйти  в
западную часть города. Потом за одну ночь 21 августа 1961 года  из  огромных
бетонных блоков была возведена стена, и Берлин оказался разрезанным  на  два
города. Многие пытались перепрыгнуть через стену, некоторым  это  удавалось.
Других поймали и на долгие  годы  отправили  в  тюрьмы,  третьи  попали  под
пулеметные очереди и  остались  висеть  на  колючей  проволоке,  потом  тела
снимали пограничники. Почти всегда человек переходил через  стену  -  удачно
или неудачно - один раз в жизни. Для Курцлингера, прежде рядового бандита  и
завсегдатая черного рынка, переход через "Берлинскую стену" стал профессией.
   Курцлингер выводил людей на Запад - за деньги. Предварительно он сам  или
посланный им человек договаривался о цене. Некоторые платили марками ГДР, но
платили хорошо. На эти  деньги  Курцлингер  покупал  на  востоке  три  вещи:
венгерские чемоданы из свиной кожи, чешское стекло и кубинские сигары. В ГДР
они были настолько дешевые, что, даже оплачивая  контрабандную  доставку  на
Запад, Курцлингер зарабатывал огромные деньги.  Другие  беженцы  соглашались
платить в западногерманских марках - после того, как они перейдут границу  и
устроятся на  работу.  Кое-кто  пытался  уклониться  от  уплаты  долга.  Что
касается сбора денег, Курцлингер никогда не Допускал, чтобы его  обманывали,
в этом ему помогали несколько здоровенных приятелей.
   Ходили слухи, что он работал на западные спецслужбы.  Это  было  не  так,
хотя изредка он переводил через границу  человека  по  договору  с  ЦРУ  или
Интеллидженс  Сервис.  Поговаривали  также,  что  он  был   в   приятельских
отношениях со Штази или. КГБ. Это тоже было маловероятно, уж  слишком  много
вреда он причинил Восточной Германии.  Без  сомнения,  он  подкупил  столько
пограничников и чиновников ГДР, что всех их даже не  помнил.  Ходили  слухи,
что он за километр чуял чиновника, которому можно сунуть взятку.
   Хотя  его  коньком  был  Берлин,   он   мог   провести   человека   через
восточногерманскую границу почти  в  любом  месте  от  Балтийского  моря  до
Чехословакии. Когда Курцлингер, скопив изрядно денег, совсем отошел от  дел,
он решил обосноваться не в Западном Берлине, а в ФРГ. Но даже на покое он не
мог уйти далеко от границы, и его дом стоял всего в восьми километрах от нее
в горах Гарца.
   - Итак, герр Маккриди, дорогой мой Сэм, сколько лет сколько зим.
   Курцлингер стоял спиной к камину. Джентльмен в бархатной домашней  куртке
ничем не напоминал того бездомного мальчишку  с  глазами  загнанного  зверя,
который  в  1945  году  начал  свой  бизнес  с  того,  что  стал  предлагать
американским солдатам девочек за сигареты.
   - Вы тоже на пенсии?
   - Нет, Андре, я еще должен зарабатывать свой хлеб. Оказалось,  я  не  так
умен, как вы.
   Курцлингеру такие слова нравились. Он нажал на  кнопку,  и  слуга  принес
поднос с прозрачным мозельским в хрустальных бокалах.
   - В таком случае, - спросил Курцлингер, рассматривая игру пламени  камина
в гранях бокала, - что может сделать старик для могучей шпионской службы  ее
величества?
   Маккриди объяснил. Старик долго смотрел на пламя,  потом  поджал  губы  и
покачал головой.
   - Я уже не играю в эти игры, Сэм. Я не работаю. Теперь  меня  оставили  в
покое. И те и другие. Но вы знаете, меня предупредили. Думаю, предупредили и
вас.  Если  я  снова  возьмусь  за  дело,  они  меня  достанут.  Это   будет
моментальная операция -, через границу и назад до рассвета. Они найдут  меня
вот в этом доме. Они говорили совершенно серьезно, В свое время, вы  знаете,
я доставил им немало хлопот.
   - Я знаю, - сказал Маккриди.
   - К тому же ситуация меняется. Когда-то в Берлине у меня не было проблем,
я мог провести человека  через  границу  в  любое  время.  Даже  в  сельской
местности у меня были свои тропы. Но  в  конце  концов  они  все  их  нашли.
Перекрыли. Мины, которые я обезвредил, заменили.  Пограничников,  которых  я
подкупил, перевели в другие места. Вы знаете,  что  теперь  они  никогда  не
держат пограничников долго на одном  месте?  Постоянно  меняют.  У  меня  не
осталось связей. Слишком поздно.
   - Мне нужно на ту сторону, - медленно произнес Маккриди - потому что  там
находится наш человек.  Он  болен,  серьезно  болен.  Но  если  мне  удастся
вытащить его оттуда, то,  вероятно,  я  испорчу  карьеру  тому,  кто  сейчас
возглавляет второе отделение - Отто Боссу.
   Курцлингер ни единым жестом не выдал своих чувств, но его взгляд  застыл.
Маккриди знал, что много лет назад у него  был  друг.  Очень  близкий  друг,
возможно, самый близкий за всю его жизнь. Его схватили у самой стены.  Потом
говорили, что он поднял руки, но Восс  все  равно  расстрелял  его  в  упор.
Сначала в колени, потом в  локтевые  суставы  и  в  плечи.  Потом  в  живот.
Затупленными пулями.
   - Давайте перекусим, - сказал Курцлингер.  -  Я  познакомлю  вас  с  моим
сыном.
   Конечно, симпатичный молодой блондин лет тридцати,  подсевший  к  ним  за
стол,  не  был  сыном  хозяина,  но  Курцлингер   официально