ым служащим и не имел ни малейшего шанса  подняться  до  уровня
директора, иметь собственный респектабельный  кабинет  с  фрейлейн  Кеппель,
которая приносила бы ему до начала рабочего дня колумбийский  кофе  в  чашке
английского фарфора.
   Наверное, в то утро по всей Германии многие начальники  вызывали  в  свои
кабинеты подчиненных, но едва ли где-нибудь еще  встречались  два  человека,
которых  интересовали  бы  такие  же  проблемы.  Едва  ли   где-нибудь   еще
разговаривали на  подобные  темы,  потому  что  Дитер  Ауст  был  директором
кельнского отделения западногерманской секретной разведывательной службы.
   Штаб-квартира службы размещается в нескольких  обнесенных  глухой  стеной
зданиях рядом с небольшим городком Пуллах, что примерно в десяти  километрах
от Мюнхена, на реке Изар в  южной  Баварии.  Такой  выбор  может  показаться
странным, потому что еще в 1949 году столицей Федеративной  республики  стал
Бонн, расположенный на Рейне, в сотнях километров от Пуллаха. Причины  этого
нужно искать  в  истории.  Западногерманская  разведывательная  служба  была
создана американцами сразу после войны в противовес  усилиям  своего  нового
врага - СССР. Главой службы они назначили Райнхарда Гелена, который во время
войны был шефом немецких шпионов, и на первых порах службу  называли  просто
Организацией Гелена. Американцы хотели, чтобы Гелен работал на территории их
оккупационной зоны, которая включала Баварию и юг Германии.
   Бургомистр   Кельна,   Конрад   Аденауэр,   был    тогда    малоизвестным
провинциальным политиком. Когда союзники в 1949  году  создали  Федеративную
Республику Германия, Аденауэр стал ее  первым  канцлером  и  неожиданно  для
многих выбрал ее столицей свой родной городок Бонн, находящийся  в  двадцати
пяти километрах от Кельна вверх по Рейну. Тогда  поощрялся  переезд  в  Бонн
почти всех федеральных учреждений, однако Гелен устоял, и  его  служба  была
лишь переименована, но осталась в Пуллахе. Там она располагается  и  по  сей
день. Федеральная разведывательная служба имеет  отделения  в  каждой  земле
Федеративной  Республики.  Одно  из  наиболее  важных  таких   отделений   -
кельнское, потому что Кельн, хоть и  не  является  столицей  земли  Северный
Рейн-Вестфалия (ее столица -  Дюссельдорф)  -  единственный  крупный  город,
соседствующий с Бонном. Кельн переполнен правительственными учреждениями.  К
тому же он кишит иностранцами, а немецкая разведывательная служба в  отличие
от западногерманской контрразведки заинтересована  в  связях  с  зарубежными
коллегами.
   Моренц принял приглашение Ауста сесть и забеспокоился, не  сделал  ли  он
что-то не так. Оказалось - ничего.
   - Мой дорогой Моренц, не буду ходить вокруг да около. - Ауст изящно вытер
губы свежайшим льняным носовым платком. - На следующей  неделе  наш  коллега
Дорн уходит на пенсию. Конечно, вы это знаете. Уже известно, кто займет  его
место. Но преемник очень молод и долго у нас  не  задержится,  помяните  мое
слово. Есть, однако, одно дело, выполнение которого требует  человека  более
зрелого возраста. Я бы хотел, чтобы вы взяли это дело на себя.
   Моренц  кивнул,  давая  понять,  что  ему  все  ясно,  хотя  он  даже  не
догадывался, о чем идет речь. Ауст постучал своими пухлыми пальцами по столу
и повернулся к окну, как бы всем своим видом  выражая  сожаление  по  поводу
некоторых причуд своих коллег. Он тщательно подбирал слова.
   - Довольно часто  нашу  страну  посещают  высокопоставленные  иностранцы,
которые, закончив официальные встречи и переговоры,  ощущают  потребность  в
отдыхе... в развлечениях. Разумеется, наши  министерства  охотно  организуют
посещение первоклассных ресторанов, концертов, оперы, балета. Вы понимаете?
   Моренц снова кивнул,. Пока ему ни черта не понятно.
   - К сожалению, некоторые из наших гостей, особенно из арабских стран  или
Африки, иногда и европейцы, довольно недвусмысленно  дают  понять,  что  они
предпочли бы развлечения в женской компании. За деньги, разумеется.
   - Девочки по вызову, - сказал Моренц.
   - Словом, да. Чтобы эти  уважаемые  иностранные  гости  не  приставали  к
портье или  таксистам,  не  искали  красных  фонарей  на  Хорнштрассе  и  не
вляпались бы в неприятную историю в баре или ночном клубе,  наш  чиновник  в
таких случаях предлагает им позвонить по определенному  телефону.  Поверьте,
дорогой Моренц, так делается в любой столице мира. - В этом отношении мы  не
исключение.
   - Мы содержим девочек по вызову? - удивился Моренц. Ауст был шокирован.
   - Содержим? Что вы, конечно, нет. Мы не содержим. И не платим им.  Платит
сам  клиент.  Точно  так  же  мы  никогда  не  используем   компрометирующие
материалы,   которые   могли   бы   получить   на   некоторых    из    наших
высокопоставленных гостей. Наша конституция и законы совершенно  определенно
запрещают подобные приемы, а мы не можем  нарушать  законы.  Пусть  сладкими
ловушками занимаются русские и... - он презрительно фыркнул, - французы.
   Ауст взял со стола три тощих папки и протянул их Моренцу.
   - Здесь данные о  трех  девочках.  Разной  внешности.  Я  прошу  вас  как
зрелого, женатого мужчину взять это на себя. Просто по-отечески  держите  их
под контролем. Убедитесь, что они регулярно проходят медосмотр, поддерживают
презентабельный вид. Следите, на месте ли они, здоровы ли, не  уехали  ли  в
отпуск. Короче говоря, готовы ли они к работе.
   Теперь последнее. Время от времени вам может  звонить  герр  Якобсен.  Не
обращайте внимания, если голос будет другим, это всегда будет герр  Якобсен.
Он сообщит вам вкусы гостя, вы выберете одну из трех девушек, договоритесь с
ней о времени, убедитесь, что она свободна, потом Якобсен позвонит  вам  еще
раз, вы скажете ему о времени и месте, а он передаст  информацию  гостю.  Об
остальном наша девушка и клиент договорятся сами.  Согласитесь,  не  слишком
обременительное поручение. Оно не должно мешать  выполнению  ваших  основных
обязанностей.
   Моренц неуклюже поднялся. Потрясающе, размышлял он, выходя из кабинета  с
папками. Тридцать лет безупречной службы в организации, пять лет до пенсии -
и теперь в награду я должен присматривать за проститутками для  иностранцев,
которым вздумалось порезвиться.

Ноябрь 1983 года

   Сэм Маккриди сидел в затемненной комнате в глубоких подвалах  лондонского
Сенчери-хауса - штаб-квартире  британской  Интеллидженс  Сервис,  которую  в
прессе часто не правильно называют MI6, а свои сотрудники - просто "фирмой".
Он смотрел на  мерцающий  экран:  по  Красной  площади  бесконечным  потоком
тянулась военная мощь СССР или, по крайней мере, малая толика  ее.  На  этой
площади ежегодно проводили два парада; в день Первого мая и 7 ноября в честь
Великой  Октябрьской  социалистической  революции.  Камера   скользнула   по
вереницам грохочущих танков и замедлилась  на  тех,  кто  стоял  на  трибуне
мавзолея Ленина.
   - Медленнее, - сказал Маккриди.
   Стоявший рядом оператор покрутил  регулятор,  и  панорамные  кадры  почти
застыли. Руководители той страны, которую позднее президент  Рейган  назовет
"империей зла", походили скорее на обитателей дома престарелых. Защищаясь от
холодного ветра, старческие лица почти утонули в высоких  воротниках  пальто
под серыми фетровыми шляпами или меховыми шапками.
   Самого генерального секретаря там не было.  Юрий  Андропов,  председатель
КГБ с 1963 по 1978 год, получивший верховную власть в конце 1982 года  после
смерти Леонида  Брежнева,  сейчас  медленно  умирал  в  клинике  для  членов
Политбюро в Кунцево. Его не видели с августа этого  года  и  уже  не  увидят
никогда.
   На трибуне  стояли  Черненко,  который  через  несколько  месяцев  станет
преемником Андропова, Громыко, Кириленко, Тихонов и главный теоретик  партии
желчный Суслов. Здесь же  находился  министр  обороны  Устинов,  на  мундире
которого было столько орденов и медалей, что они защищали его от  подбородка
до пояса не хуже бронежилета. Там было несколько человек, еще не  страдавших
старческим склерозом: руководитель московской партийной организации Гришин и
хозяин Ленинграда Романов. В стороне стоял самый молодой из всех,  пока  еще
чужак в компании кремлевских старцев. Это был Горбачев.
   Камера замерла на группе генералов, стоявших за маршалом Устиновым.
   - Стоп, - скомандовал Маккриди. Изображение на экране застыло. - Вот тот,
третий слева. Можно сделать порезче? А приблизить?
   Оператор  бросил  взгляд  на  приборную  панель  и   осторожно   повернул
регулятор. Казалось, камера постепенно приближается к группе генералов, один
за другим  они  выпадали  из  кадра.  Тот,  на  которого  показал  Маккриди,
сместился слишком далеко вправо. Оператор вернул три-четыре  кадра  назад  -
генерал  снова  оказался  в  центре   экрана.   Потом   оператор   приблизил
изображение.  Командующий  ракетными  войсками  стратегического   назначения
наполовину  заслонял  генерала,  но  его  выдавали  усы,  которые  не  часто
встретишь  у  советских  военных.  Судя  по  погонам  на  шинели,   он   был
генерал-майором.
   - Черт побери, - прошептал Маккриди, - он добился-таки своего. Он там.  -
Маккриди повернулся к бесстрастному оператору:
   - Джимми, как нам раздобыть многоквартирный дом в Калифорнии?

***

   - Что ж, дорогой Сэм, если ответить вам одним  словом,  -  сказал  Тимоти
Эдуардз два дня спустя, - то никак. Мы не сможем. Знаю, это неприятно, но  я
разговаривал с директором и нашими денежными мешками, и ответ был такой, что
он просит слишком много.
   - Но его информация бесценна, -  протестовал  Маккриди.  -  Этот  человек
дороже золота. Это кладезь чистейшей платины.
   - Не спорю, - уклончиво ответил Эдуардз. Он был моложе  Маккриди  лет  на
десять. Птица высокого полета с престижными дипломами и немалым  состоянием.
Чуть больше сорока - и уже заместитель директора. В его возрасте  агент  был
рад, если ему, удавалось стать руководителем зарубежного отделения или бюро,
счастлив, если добирался до кабинета шефа отдела, и лишь мечтал о  должности
инспектора. А Эдуардзу оставался один шаг до кабинета на верхнем этаже.
   - Видите ли, - продолжал Эдуардз, - директор недавно  был  в  Вашингтоне.
Там он упомянул о вашем  агенте  в  связи  с  его  продвижением  по  службе.
Информацией этого агента мы делились  с  американскими  коллегами  с  самого
начала. Они всегда были довольны. Судя по всему, теперь  они  были  бы  рады
вести его сами - платить и делать все остальное.
   - Он осторожен и обидчив. Меня он  знает,  но,  возможно,  не  согласится
работать на других.
   - Бросьте, Сэм. Вы же сами согласились, что  он  -  обычный  наемник.  Он
пойдет туда, где больше денег. А мы по-прежнему будем  получать  информацию.
Организуйте дело так, чтобы передача агента прошла без сучка без задоринки.
   Эдуардз замолчал, пустив в ход свою самую обворожительную улыбку.
   - Между прочим, вас хочет видеть директор. Завтра, в десять утра.  Думаю,
я не совершу большого преступления, если скажу,  что  речь  пойдет  о  новом
назначении. На более высокую должность. Давайте смотреть фактам в лицо:  все
поворачивается к лучшему. Панкратин снова в Москве, значит, ваши контакты  с
ним будут затруднены. Вы и так слишком долго работали в Восточной  Германии.
Наши американские коллеги готовы вести Панкратина, а вы получите заслуженное
повышение. Возможно, отдел.
   - Я привык сам участвовать в операциях, - возразил Маккриди.
   - Наверное, лучше  сначала  выслушать  предложение  директора,  -  сказал
Эдуардз.
   Через двадцать четыре часа Сэм Маккриди был назначен  начальником  отдела
дезинформации и психологической обработки. Вести генерала Евгения Панкратина
и платить ему стало ЦРУ.

Август 1985 года

   То лето в К„льне выдалось жарким. Кому было по средствам, отправили своих
жен и детей  на  озера,  в  горы,  в  леса  или  даже  на  средиземноморские
комфортабельные виллы, намереваясь позднее присоединиться к своим семьям.  У
Бруно Моренца ни  виллы,  ни  даже  летнего  домика  не  было.  Его  карьера
застопорилась. Через три года, в пятьдесят пять лет,  он  уйдет  на  пенсию.
Продвижение по службе уже маловероятно, а  значит,  его  невысокая  зарплата
вряд ли увеличится.
   Моренц сидел на открытой террасе кафе  и  из  высокого  бокала  потягивал
бочковое пиво. Он расслабил узел галстука, а пиджак повесил на спинку стула.
Никто не удостаивал его даже беглым взглядом. Он сменил свой теплый твидовый
пиджак на легкий полосатый костюм, который казался еще  более  бесформенным.
Он сгорбился над бокалом  и  изредка  ворошил  рукой  густые  седые  волосы,
превратив их в совсем беспорядочную копну. Моренц  относился  к  числу  тех,
кого мало интересует собственная внешность, иначе  он  мог  бы  причесаться,
более тщательно побриться, воспользоваться  приличным  одеколоном  (в  конце
концов он жил в городе, где его изобрели)  и  купить  себе  хорошо  пошитый,
модный костюм. Он мог бы давно выбросить сорочку  со  слегка  обтрепавшимися
манжетами и распрямить плечи. Тогда он приобрел бы вид солидного  чиновника.
Но ему было наплевать, на кого он похож.
   Впрочем, у Моренца тоже была мечта. Когда-то была,  очень  давно.  И  эта
мечта так и не осуществилась. Пятидесятидвухлетний Моренц, женатый  человек,
отец двоих взрослых детей, мрачно смотрел на прохожих. Разве он  мог  знать,
что   страдал   психическим   расстройством,    которое    немцы    называют
Turschlusspanik. В других языках трудно подобрать  точный  эквивалент  этого
слова, оно значит - "страх перед закрывающимися дверями".
   Бруно  Моренц,  этот  на  вид  крупный,  общительный   мужчина,   который
добросовестно выполнял свои обязанности,  в  конце  каждого  месяца  получал
скромную зарплату и каждый вечер возвращался к своей семье, в  глубине  души
был глубоко несчастным человеком.
   Его тяготил давнишний брак, в котором никогда не было и намека на любовь,
с Ирмтраут - фантастически тупой и грубой женщиной с фигурой,  как  огромная
картофелина. С годами Ирмтраут даже  перестала  жаловаться  на  то,  что  он
приносит домой слишком мало  денег  и  не  способен  добиться  повышения  по
службе.  О  его  работе  она  знала  лишь,  что  он  служит   в   одном   Из
правительственных учреждений, остальное  ее  не  интересовало.  Если  Моренц
ходил в мешковатом костюме и сорочке с обтрепанными  манжетами,  то  отчасти
причиной тому была Ирмтраут, которая давно перестала следить за его одеждой.
В их небольшой квартире на безликой улице района Порц она  более  или  менее
поддерживала чистоту и порядок, и каждый  вечер  через  десять  минут  после
прихода мужа  подавала  ужин.  Если  Моренц  задерживался,  ему  приходилось
довольствоваться остывшим блюдом.
   Их дочь Ута оставила родителей, едва успев закончить школу,  связалась  с
какими-то деятелями крайне левого толка (из-за политических взглядов  дочери
Моренца проверяли на благонадежность в собственном отделении) и теперь  жила
где-то в Дюссельдорфе с разными бренчащими на гитарах хиппи -- Бруно никогда
не мог узнать, с кем именно, - в самовольно занятом ими доме.  Их  сын  Лутц
пока еще жил дома  и  сутками,  как  приклеенный,  сидел  у  телевизора-Этот
прыщеватый юнец заваливал все экзамены и возненавидел образование,  которому
все взрослые почему-то придавали такое большое  значение,  В  знак  протеста
против несправедливости в обществе он перешел на прически и одежду  в  стиле
панков, но у него  и  мысли  не  появлялось  о  том,  чтобы  согласиться  на
какую-нибудь работу, которую это общество готово было ему предложить.
   Бруно пытался делать все, что было в его силах; во всяком случае, он  сам
верил в это. Он работал добросовестно, аккуратно платил налоги; все,  что  у
него было, отдавал семье и почти не тратил денег и времени  на  развлечения.
Через три года, ровно через тридцать шесть месяцев, его проводят на  пенсию.
В к„льнском отделении будет небольшая вечеринка, Ауст произнесет, речь,  все
поднимут бокалы с искрящимся вином - а потом он уйдет. Куда? У него будет не
только  пенсия,  но  и  сбережения,  полученные  на  "второй"  работе;   эти
сбережения в тайне ото всех он хранил на нескольких мелких и средних счетах,
размещенных  по  всей  Германии  под  вымышленными  именами.  Там  наберется
достаточно  денег,  больше,  чем  кто-либо  мог  подумать  или  заподозрить;
достаточно, чтобы купить  скромный  домик  и  заняться  тем,  что  было  ему
действительно по душе.
   За  общительной,  дружелюбной  улыбкой  Бруно  Моренца  пряталась   очень
скрытная натура. Он никогда не рассказывал ни Аусту, ни кому-либо другому из
коллег о своей "второй  работе"  -  это  было  строго  запрещено  и  грозило
немедленным увольнением. Что же касается Ирмтраут, то ей  Бруно  никогда  не
говорил ни слова ни о какой работе  вообще,  а  тем  более  о  своих  тайных
сбережениях.
   Бруно Моренц хотел свободы, и в этом была его главная проблема. Он  хотел
начать жизнь сначала и теперь вдруг, будто по наитию свыше, понял,  что  для
этого нужно сделать. Дело в том, что Бруно Моренц,  который  давно  уже  был
немолод, влюбился. Влюбился горячо, безумно.  Удивительно,  но  его  Рената,
потрясающе красивая молодая Рената, отвечала ему не менее пылкой любовью.
   В этот ранний летний вечер, в этом кафе Бруно наконец принял решение.  Он
все ей объяснит. Он скажет, что решил оставить Ирмтраут, разумеется,  хорошо
ее обеспечив, бросить работу, уйти на пенсию раньше срока  и  вместе  начать
новую жизнь в новом доме мечты, который они купят где-нибудь  в  его  родных
местах, на берегу Северного моря.
   Настоящая же проблема Бруно Моренца, которой он не замечал, заключалась в
том, что он был в глубоком кризисе, который нередко переживают люди среднего
возраста. Но он этого не понимал, а поскольку к тому же был профессиональным
обманщиком, то и никто другой тоже ничего не замечал.
   Двадцатишестилетняя брюнетка  Рената  Хаймендорф  была  довольно  высокой
(почти метр семьдесят) и стройной. В восемнадцать лет она стала любовницей и
забавой богатого бизнесмена, который был в три раза  старше  ее.  Эта  связь
продолжалась пять лет. Потом бизнесмен скоропостижно скончался от сердечного
приступа,  чему,  вероятно,  способствовало   чревоугодие,   злоупотребление
спиртными напитками, сигарами и Ренатой. В своем  завещании  он  опрометчиво
забыл упомянуть Ренату, а мстительная вдова не  изъявила  желания  исправить
ошибку.
   Зато девушке удалось  основательно  почистить  их  роскошно  обставленное
любовное гнездышко. Продав мебель, ювелирные украшения и безделушки, которые
бизнесмен дарил ей на  протяжении  пяти  лет,  Рената  выручила  кругленькую
сумму.
   Впрочем, этих денег все равно не хватало, чтобы жить на  проценты,  чтобы
позволить себе продолжать ту же жизнь, к которой Рената привыкла  и  которую
не собиралась менять на заботы и мизерную зарплату  секретарши.  Она  решила
заняться делом. В то время Рената в совершенстве  овладела  лишь  искусством
возбуждать чувства в ожиревшем, преждевременно одряхлевшем  мужчине  средних
лет, поэтому в бизнесе для нее была открыта только одна дорога.
   Она  сняла  на  длительный   срок   квартиру   в   тихом,   степенном   и
респектабельном Ханвальде, зеленом  пригороде  Кельна.  Здесь  строили  дома
только из хорошего кирпича или камня, изредка их делили на квартиры, которые
сдавали в аренду. В одном из таких домов жила и работала Рената  Хаймендорф.
Это было четырехэтажное каменное здание, каждый этаж которого занимала  одна
квартира. Рената сняла второй этаж.  Переехав,  она  прежде  всего  занялась
перепланировкой квартиры.
   Квартира состояла из гостиной, кухни, ванной,  двух  спален,  передней  и
коридора. Гостиная располагалась слева от передней, рядом с кухней.  Дальше,
по левую сторону коридора, который поворачивал направо, были первая  спальня
и ванная комната. Коридор упирался  во  вторую,  большую  спальню,  так  что
ванная оказывала