сь между двумя спальнями. Рядом с дверью во вторую  спальню,
слева от нее, в стену был встроен огромный шкаф  двухметровой  ширины,  ради
которого пришлось пожертвовать частью ванной.
   Рената спала в первой спальне, а вторая, большая, была ее рабочим местом.
Она была отделана звуконепроницаемыми  материалами:  замаскированные  обоями
пробковые пластины закрывали все стены, и даже  дверь  с  двойными  стеклами
была толсто обита изнутри. Из спальни не доносились звуки, которые могли  бы
потревожить или насторожить соседей - это и нужно было Ренате. Дверь  в  эту
спальню была всегда закрыта.
   В большом коридорном шкафу  висели  только  несколько  плащей  и  обычная
зимняя одежда. Зато гардеробы в рабочей спальне были набиты разнообразнейшей
экзотической одеждой. Здесь можно было найти  полную  экипировку  школьницы,
прислуги,  невесты,  официантки,  няни,  медсестры,  гувернантки,   школьной
учительницы,  стюардессы,   женщины-полицейского   и   даже   формы   времен
гитлеровской Германии; надзирательницы  концлагеря,  гитлерюгенд-фюрера  или
молодой нацистки. Тут же были менее экзотические детали туалета из кожи  или
синтетики: высокие сапоги, накидки и маски.
   В выдвижных ящиках находилась,  правда,  в  более  скудном  ассортименте,
одежда для тех клиентов, которые с собой ничего не приносили, например форма
бойскаута, школьника или лохмотья римского  раба.  Наконец,  в  углу  стояли
пыточный табурет, колодки и сундук с цепями, наручниками, ремнями,  хлыстами
и  прочим  инвентарем,  необходимым  для  сцен  наказания  рабов  и   прочих
непокорных.
   Рената была отличной проституткой, во  всяком  случае,  она  пользовалась
успехом.  Многие  клиенты  навещали  ее  регулярно.   Неплохая   актриса   -
проститутка обязана быть актрисой хотя бы в какой-то мере,  -  она  легко  и
убедительно входила в ту роль,  которая  нравилась  клиенту.  Тем  не  менее
какая-то часть ее мозга всегда оставалась независимой, она  лишь  наблюдала,
все замечала, всех презирала. В работе ее  ничто  не  трогало  -  во  всяком
случае, ее личные вкусы были совершенно другими.
   Она занималась своим бизнесом три года, а еще через пару  лет,  заработав
изрядное  состояние,   собиралась   все   бросить   и   уехать   куда-нибудь
далеко-далеко, чтобы там жить на проценты.
   В тот день в дверь неожиданно позвонили. Рената встала поздно и была  еще
в неглиже. Она нахмурилась; клиент должен  приходить  только  в  назначенное
время. В глазок она увидела искаженную, как в аквариуме, взъерошенную  седую
шевелюру Бруно Моренца, ее попечителя из Министерства иностранных  дел.  Она
тяжело вздохнула, но тут же, собравшись, лучезарно  улыбнулась,  всем  своим
видом выражая радость, и распахнула дверь:
   - Бруно, дорого-о-ой...

***

   Двумя днями позднее Тимоти Эдуардз пригласил  Сэма  Маккриди  на  ленч  в
лондонский клуб Брукса,  что  на  улице  Сейнт-Джеймс.  Эдуардз  был  членом
нескольких аристократических клубов, но обедать предпочитал у Брукса.  Здесь
всегда была возможность как бы случайно столкнуться и обменяться  ничего  не
значащими любезными фразами  с  Робертом  Армстронгом,  секретарем  кабинета
министров,  который  считался  одним  из  наиболее   влиятельных   людей   в
Великобритании. Все были  уверены,  что  именно  он  является  председателем
комиссии из пяти "мудрецов", которая  когда-нибудь  станет  выбирать  нового
директора Интеллидженс Сервис и представит его  кандидатуру  на  утверждение
Маргарет Тэтчер.
   Лишь за кофе в библиотеке под портретами денди эпохи  Регентства  Эдуардз
приступил к делу.
   - Сэм, как я  уже  говорил,  все  очень  довольны,  действительно,  очень
довольны. Но,  Сэм,  наступает  новая  эра.  Эра,  лейтмотив  которой  можно
обозначить словами "по правилам". Использование старых методов, связанных  с
нарушением законов  и  правил,  должно  быть...  как  бы  это  выразиться...
ограничено?
   - Ограничено - самое подходящее слово, - согласился Сэм.
   - Хорошо. Далее,  полистав  документы,  нетрудно  заметить,  что  вы  еще
содержите, вероятно, на всякий случай, несколько агентов, которые  на  самом
деле давно перестали приносить пользу. Возможно, это просто  старые  друзья.
Ничего страшного, если только они не окажутся в щекотливом положении... Если
только их не раскроют собственные службы безопасности, и это не создаст  для
нас массу проблем...
   - Каких, например? - уточнил Маккриди.
   С документами всегда одна и та же беда: они в любое  время  доступны  для
контроля. Только ты заплатил кому-то  за  услугу,  как  в  папке  появляется
платежный документ. Эдуардз перестал ходить вокруг до около.
   - Я имею в виду Полтергейста. Сэм, я не понимаю, как до сих пор никто  не
обратил на это внимания. Полтергейст - штатный  сотрудник  западногерманской
разведывательной службы. Если в Пуллахе  узнают,  что  он  работал  на  вас,
разразится колоссальнейший  скандал.  Мы  не  должны,  повторяю,  не  должны
вербовать агентов из числа сотрудников  дружественных  служб.  Это  даже  не
обсуждается. Отделайтесь он него, Сэм. Прекратите любые выплаты. Немедленно.
   - Он мой друг, - возразил Маккриди. - Мы давно работаем  вместе,  с  того
времени, когда еще не было "Берлинской стены". Он сделал для нас очень много
полезного, выполнял опасные  поручения,  а  тогда  нам  позарез  были  нужны
опытные люди. Нас застали врасплох, у нас не было никого или  почти  никого,
кто мог бы проникать через стену.
   - Сэм, это не предмет для дискуссий.
   - Я доверяю ему, он - мне. Он никогда меня не  подводил  и  не  подведет.
Такие отношения не купишь ни за какие деньги. На это  уходят  годы  и  годы.
Наша небольшая плата - это ничтожная цена.
   Эдуардз встал, поставил бокал с портвейном,  вытащил  из  рукава  носовой
платок и осторожно промокнул губы.
   - Избавьтесь от него, Сэм. Боюсь, мне придется подчеркнуть,  что  это  не
совет, а приказ. Полтергейст должен исчезнуть.

***

   Та неделя  приближалась  к  концу.  Майор  Людмила  Ваневская  вздохнула,
потянулась и откинулась на спинку кресла. Она так  устала.  Это  была  очень
долгая работа. Она потянулась за пачкой "Мальборо" советского  производства,
заметила, что ее пепельница полна, и нажала на кнопку.
   Из приемной тотчас появился молодой сержант. Ваневская молча показала  на
переполненную пепельницу. Сержант взял пепельницу, вышел и  через  несколько
секунд вернулся с чистой. Ваневская кивнула. Сержант ушел, плотно прикрыв за
собой дверь.
   В ее кабинете  не  принято  было  болтать  или  шутить  -  так  Ваневская
действовала на людей. Прежде некоторые молодые самцы,  обратив  внимание  на
коротко стриженую яркую блондинку в  зеленой  форме,  попытали  счастья.  Не
выгорело. В двадцать пять лет она вышла замуж за полковника  и  развелась  с
ним три года спустя: его карьера застопорилась, а ее  только  начиналась.  В
тридцать пять она уже не носила форму, а  предпочитала  строгие  черно-серые
костюмы и белую блузку с большим галстуком-бабочкой.
   Если кто-то еще и думал о Ваневской как о женщине, то лишь  до  тех  пор,
пока не сталкивался с холодным, отрезвляющим взглядом, ее голубых глаз. Даже
в КГБ, никогда не славившемся изобилием  либералов,  майор  Ваневская  слыла
фанатиком, а фанатизм всегда отпугивает.
   Фанатизм  Ваневской  был  связан  с  ее  работой,  точнее  -  с   поимкой
предателей. Будучи убежденной коммунисткой, не допускавшей и тени сомнения в
справедливости  коммунистической  идеологии,  она   посвятила   свою   жизнь
непримиримой борьбе с изменниками родины.  Их  она  ненавидела  всей  душой.
Ваневской удалось добиться перевода из Второго главного управления,  которое
занималось  писателями  и  поэтами,  сочинявшими  антисоветские  стихи,  или
недовольными  рабочими,  в  независимое  Третье  главное  управление.  Здесь
занимались  высокопоставленными,  а  потому  более  опасными  предателями  -
конечно, если они на самом деле были предателями.
   Перевод в Третье главное управление устроил ей муж  в  последние  дни  их
совместной жизни, когда полковник отчаянно пытался хоть чем-то угодить своей
жене. После перевода Ваневская получила в свое распоряжение и этот кабинет в
безымянном здании недалеко от Садово-Спасской улицы,  и  этот  стол,  и  эту
папку, которая теперь лежала раскрытой перед ней.
   На эту папку майор Ваневская потратила два года жизни, хотя  поначалу  ей
удавалось работать лишь урывками, в свободное от других обязанностей  время.
Руководство поверило ей далеко не сразу. Два  года  бесконечных  проверок  и
перепроверок, вымаливания помощи от других управлений, постоянной  борьбы  с
этими армейскими сволочами, которые всегда только наводят день на плетень  и
выгораживают друг друга; два года сопоставления  почти  ничего  не  значащих
крох информации - и вот теперь начинала вырисовываться некая картина.
   Задача майора Людмилы Ваневской  заключалась  в  поиске  вероотступников,
подрывных элементов или даже законченных предателей в рядах Советской Армии.
Потеря ценной государственной собственности из-за недопустимой халатности  -
это уже само по себе преступление; безынициативное, бестолковое  руководство
военными операциями в Афганистане - еще более серьезное преступление, однако
папка на ее столе говорила о другом. Теперь Ваневская была убеждена, что  из
армии утекает информация, утекает не сама по себе, а по чьей-то злой воле. И
источник этой утечки занимал высокое, чертовски высокое положение.
   Последний лист в папке представлял собой список. Восемь фамилий, пять  из
которых были уже вычеркнуты, рядом с  двумя  другими  стояли  вопросительные
знаки, но взгляд Ваневской невольно снова  и  снова  возвращался  к  восьмой
фамилии. Она сняла  телефонную  трубку  и  назвала  номер.  Ее  соединили  с
секретарем генерала Шаляпина, начальника Третьего главного управления.
   - Да, майор. Личную встречу? Наедине?  Понимаю...  К  сожалению,  товарищ
генерал сейчас на Дальнем Востоке... Только во  вторник.  Хорошо,  тогда  на
следующий вторник.
   Майор Ваневская положила трубку и  помрачнела.  Четыре  дня.  Ладно,  она
ждала четыре года, можно подождать еще четыре дня.

***

   В воскресенье утром Бруно с детской улыбкой рассказывал Ренате:
   - Я решил окончательно. У меня достаточно денег на дом и еще останется на
реконструкцию и покупку оборудования. Чудесный небольшой бар.
   Они лежали в постели  в  ее  личной  маленькой  спальне.  Рената  изредка
позволяла такую роскошь Бруно, потому что он ненавидел ее рабочую спальню  -
так же, как и ее работу.
   - Расскажи еще раз, - проворковала Рената. - Мне так нравится  слушать  о
твоих планах.
   Бруно довольно усмехнулся. Он видел бар только один раз, но он  сразу  же
ему понравился. Это было именно то, чего он всегда хотел, и именно там,  где
он хотел, на берегу моря, откуда холодные северные  ветры  приносят  чистый,
свежий воздух. Конечно, зимами там  холодновато,  но  в  баре  есть  система
центрального отопления, ее нужно только немного подремонтировать.
   - Ладно. Он называется "Лантерн-бар", а эмблема его -  старинный  морской
фонарь. Стоит бар прямо на набережной, рядом с  бремерхафенской  верфью.  Из
окон второго этажа видно даже остров  Меллум.  Если  все  будет  хорошо,  мы
сможем купить лодку с парусом и летом плавать на остров.
   Там старинный бар, отделанный бронзой, - мы  будем  за  стойкой  подавать
напитки. А наверху - уютнейшая квартирка. Поменьше этой, но  очень  хорошая,
нам надо только привести ее в порядок. Я уже договорился о цене  и  заплатил
задаток. К концу сентября все будет оформлено. Тогда я смогу увезти тебя  от
всего этого...
   Рената с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
   - Не могу дождаться, дорогой. У нас будет райская жизнь... Ты  не  хочешь
попытаться еще раз? Может, сейчас получится.
   Если  бы  Рената  была  другим  человеком,  она  рассталась  бы  с  Бруно
по-доброму, объяснила бы ему, что у нее нет ни малейшего желания уезжать "от
всего  этого",  тем  более  на  продуваемую  всеми  ветрами   набережную   в
захолустном Бремерхафене. Но Ренате доставляло удовольствие продолжать  игру
до самого конца, чтобы потом побольней втоптать старика в грязь.

***

   Через час после  этого  разговора  в  К„льне  черный  "ягуар"  свернул  с
автомагистрали МЗ и покатил по тихой узкой гемпширской дорожке,  проходившей
недалеко от поселка Даммер. "Ягуар" был персональным  служебным  автомобилем
Тимоти Эдуардза, а за рулем сидел его-личный  водитель.  На  заднем  сиденье
расположился Сэм Маккриди, которого заместитель директора телефонным звонком
оторвал от привычных воскресных радостей в его квартире на Эбингдон-виллас в
Западном Лондоне.
   - Боюсь, это приказ, Сэм. Срочное дело.
   Когда зазвонил телефон, Сэм Маккриди наслаждался музыкой Вивальди, лежа в
глубокой горячей ванне. На полу  в  гостиной  в  роскошном  беспорядке  были
набросаны воскресные газеты. Сэм едва  успел  натянуть  спортивную  рубашку,
вельветовые брюки и куртку, как в дверь  уже  позвонил  Джон,  выехавший  на
"ягуаре" из служебного гаража.
   Автомобиль развернулся на покрытом гравием переднем дворе солидного  дома
в георгианском стиле и  остановился.  Джон  обошел  вокруг  "ягуара",  чтобы
открыть заднюю дверь, но Маккриди его опередил. Он терпеть не  мог  подобных
церемоний.
   - Мне приказано передать, что они будут на террасе, сэр, с другой стороны
дома, - сказал Джон.
   Маккриди бросил взгляд на имение. Десять лет назад Тимоти Эдуардз женился
на дочери герцога, который довольно рано ушел в мир иной, оставив двум своим
отпрыскам, молодому герцогу и леди Маргарет, значительное состояние. На долю
леди Маргарет пришлось около трех миллионов фунтов.  По  прикидкам  Маккриди
получалось, что примерно половина этих денег  ушла  на  покупку  хемпширской
недвижимости.  Он  обошел  дом  и  оказался  возле   колоннады,   окружавшей
внутренний дворик.
   Здесь стояли четыре легких плетеных кресла. Три из них были заняты.  Чуть
дальше на белом столе с чугунными ножками был накрыт ленч  на  три  персоны.
Разумеется, леди Маргарет  останется  в  доме,  она  всегда  обходилась  без
ленчаОбойдется и он. Двое мужчин поднялись с плетеных кресел.
   - Ах Сэм, - сказал Эдуардз, - как я рад, что вы смогли приехать.
   Это просто смешно, подумал Маккриди. Мне он, черт бы его побрал,  сказал,
что это приказ.
   Эдуардз бросил взгляд на Маккриди и далеко  не  в  первый  раз  удивился,
почему  его  чрезвычайно  способный  коллега  опять  предпочел  приехать   в
гемпширский дом хотя бы на несколько часов в таком виде, как будто он только
что ковырялся в саду. Сам Эдуардз был в  начищенных  до  зеркального  блеска
туфлях, идеально отутюженных желтовато-коричневых слаксах, шелковой  рубашке
с шейным платком и блейзере.
   Маккриди ответил взглядом на  взгляд  и  тоже  удивился,  почему  Эдуардз
держит носовой платок всегда в левом рукаве? Это старая армейская  привычка,
появившаяся в кавалерийских частях, когда на вечеринках офицеры появлялись в
таких тесных брюках, что скомканный платок в кармане брюк мог бы дать  дамам
повод подумать, будто они надушились чуть больше меры. Но Эдуардз никогда не
служил в армии, а тем более в кавалерии.  Он  попал  в  Интеллидженс  Сервис
прямо из Оксфорда.
   - Вероятно, вы незнакомы с Крисом Апплйардом, - сказал Эдуардз.
   Высокий американец с обветренным лицом техасского ковбоя  протянул  руку.
На самом деле Апплйард был не из Техаса, а из  Бостона,  а  причиной  такого
цвета лица были сигареты "кэмел", которые он курил одну за  другой,  и  лицо
его было не столько загорелым, сколько прокопченным. Теперь понятно, подумал
Маккриди, почему ленч устраивается на свежем воздухе. Эдуардз  хотел  спасти
полотна Каналетто от никотина.
   - Боюсь, что незнакомы, - сказал Апплйард.  -  -  Рад  видеть  вас,  Сэм.
Слышал о вас много хорошего.
   Маккриди  тоже  слышал  о  Крисе  Апплиарде  (но  видел  его  только   на
фотографиях)  и  знал,  что  тот  занимает   пост   заместителя   начальника
европейского отдела ЦРУ. Сидевшая в третьем кресле женщина подалась вперед и
протянула руку.
   - Привет, Сэм, как успехи?
   Для своих сорока лет Клодия Стьюарт выглядела превосходно.
   Она задержала на нем взгляд и не отпускала его руку на мгновение  больше,
чем было необходимо.
   - Спасибо, Клодия, хорошо. Даже отлично.
   Ее глаза сказали,  что  она  не  поверила.  Женщина  всегда  предпочитает
думать, что мужчина, которого она сама когда-то зазвала в свою  постель,  не
может забыть проведенные с ней дни.

***

   Несколько лет назад, в Берлине, Клодия всерьез увлеклась Сэмом  Маккриди.
Неудача удивила и обескуражила ее. Тогда она ничего не знала о  Мэй  -  жене
Сэма.
   В то время Клодия работала  в  западноберлинском  бюро  ЦРУ,  а  Маккриди
приехал в Берлин на время с каким-то заданием. Он никогда не говорил с ней о
работе. Лишь позднее она узнала, что Сэм вербовал  Панкратина  -  тогда  еще
полковника. Потом контакты с Панкратиным стали ее обязанностью.
   От внимания Эдуардза не ускользнуло, что за внешне  ничего  не  значащими
фразами, которыми обменялись  Сэм  Маккриди  и  Клодия  Стьюарт,  скрывается
нечто, известное им одним. Интересно, что бы это  было,  задумался  Эдуардз.
Его догадка оказалась правильной. Эдуардза не переставало удивлять, что Сэм,
судя по всему, пользуется успехом у женщин. Ведь он такой... неухоженный.  В
Сенчери-хаусе  поговаривали,  что  многие  девушки  охотно  поправляли  Сэму
галстук, пришивали  ему  пуговицу.  Этому  Эдуардз  не  мог  найти  разумных
объяснений.
   - Прими мои соболезнования. Мне очень жаль Мэй, - сказала Клодия.
   - Спасибо, - отозвался Маккриди.
   Милая Мэй, его горячо любимая и любящая жена. Прошло три  года  после  ее
смерти. Мэй всегда ждала его долгими ночами,  всегда  была  дома,  когда  он
возвращался из-за железного занавеса, никогда не задавала  лишних  вопросов,
никогда не жаловалась. Рассеянный  склероз  может  убивать  долго,  может  -
быстро. С Мэй болезнь расправилась очень быстро.  Через  год  она  была  уже
прикована к инвалидной коляске, а через два ее не стало. С тех пор Сэм жил в
кенсингтонской квартире один. Слава Богу, их сын тогда был в  колледже,  его
вызвали только на похороны, и он не успел увидеть боль и отчаяние отца.
   Появился дворецкий - в  таком  доме  непременно  должен  быть  дворецкий,
подумал  Маккриди,  -  с  подносом,  на  котором  стояли  высокие  бокалы  с
шампанским.  Маккриди  вопрошающе  поднял  брови.  Эдуардз   шепнул   что-то
дворецкому, и  тот  принес  кружку  пива.  Маккриди  отхлебнул  глоток.  Все
смотрели на него. Лагер, фирменный напиток с заграничной этикеткой. Маккриди
вздохнул.  Он  предпочел  бы  горький  эль,  неохлажденный,  пахнущий  всеми
ароматами шотландского солода и кентского хмеля.
   - Сэм, - начал Апплйард, - мы столкнулись с  проблемой.  Клодия,  введите
Сэма в курс дел.
   - Речь идет о Панкратине,  -  начала  Клодия.  -  Помнишь  его?  Маккриди
кивнул, не отрывая взгляда от пивной кружки.  -  В  Москве  мы  поддерживаем
связь главным образом через тайники. Непосредственных контактов у нас  почти
не бывает. Получаем  фантастически  ценную  информацию,  платим  тоже  очень
хорошо. Но личных встреч практически нет. Сейчас он направил нам  сообщение.
Срочное сообщение.
   Клодия на минуту замолчала. Маккриди поднял глаза и внимательно посмотрел
на нее.
   - Он говорит, что в его распоряжении находится незарегистрированная копия
военной книги Советской Армии. Подробный план действий армии в случае войны.
Для всего западного фронта. Нам нужна эта книга, Сэм, очень нужна.
   - Так заберите ее, - сказал Сэм.
   - На этот раз Панкратин не хочет воспользоваться тайником.  Говорит,  что
книга слишком толстая. Не войдет. Может броситься в глаза.  Он  передаст  ее
только из рук в руки тому, кого он знает и кому доверяет. Он хочет  передать
книгу тебе.
   - В М