Поскольку Родина для нас едина,
     Ведь коммунизма родина у нас --
     И надо пережить все потрясенья
     И сделать все для Родины спасенья.

     Я, за собратьями следя, живу
     Одной надеждой -- вас на миг увидеть,
     К твоим рукам на час склонить главу
     И попросить простить, в чем смог обидеть,
     Но только чтобы было наяву,
     А сны я научился ненавидеть --
     Бегут без парусов и якорей.
     Ваш. Вечно с вами. Отвечай скорей.

     * * *
     10 февраля 1942
     От вас нет ничего девятый месяц,
     Весь измотался, исстрадал душой,
     Особенно угрозу если взвесить
     Нависшую над нашею Москвой.
     Что с вами? Живы ли? Уж писем десять
     Писал и посылал, но никакой
     Ответ мне не приходит. Неужели
     Вас больше нет. Что делать в самом деле?

     Здесь все постыло молвить без прикрас,
     А говоря фигурой -- без исходу.
     Живу надеждою увидеть вас
     И видами на скорую свободу,
     Прошусь на фронт и даже взят в запас.
     Домой поотпускали тьму народу
     И в армию набрали целый краб,
     Но я пока страдаю, божий раб.

     * * *
     14 апреля 1942
     Привет, мои любимые, что с вами?
     Трещит моя седая голова
     От общих бед -- не выразишь словами,
     Больное сердце сносит их едва,
     А на духу два слова жерновами --
     Что делать? И при том хотя бы два --
     Два слова в целый год от вас! Тем боле
     Другие -- письма получают с воли.

     Меня, должно быть, в армию берут, --
     Всяк месяц говорят мне: "Вы" пойдете.
     Боюсь, однако, что в глаза мне врут,
     И очень нервничаю на работе,
     Со всеми уж переругался тут,
     Бываю и неправ, зане в заботе,
     Которая так давит мне на мозг,
     Что я фантазией разделан в лоск.

     Вообрази, я получаю письма,
     Отправленные пару лет назад,
     Которых, лада, оба заждались мы --
     А сколько их, незнамо где, гостят,
     Коварно сторожа, чтоб отреклись мы
     От нас самих -- вот тут и навестят,
     Чтоб разболтать, как праздный соглядатай,
     Нам новость свежую за старой датой.

     Вы, письма, вы без весел челноки,
     Заблудшие во времени посланцы --
     Зачем у вас борта так высоки,
     Что не боятся ветра ваши шканцы?
     Плывете по течению реки
     В воде, которой не знакомы глянцы,
     Подверженные всем капризам бурь.
     И все-таки эфир у вас -- лазурь.

     И я надоедаю всем -- вы живы!
     И вижу в строчках столько свежих черт,
     Пока, явясь во сне: Все письма лживы, --
     Не скажешь мне. -- А ну, смотри конверт!
     Проснусь -- мне тошно от моей поживы.
     Нет, право, мой почтарь немилосерд.
     Ему я, как какому-нибудь лорду,
     Заутра разобью о шпалы морду.

     Ау! Ау! Откликнись! Отзовись!
     Ты где, мое единственное счастье?
     Лучом иль беленьким снежком явись,
     Иль ласточкой вломись в окно, ты -- ластье.
     И ласточки летят в окно: свись-свись,
     Но нет средь них тебя, и мне напастье --
     Тебя нет ни у птиц, ни у зверей.
     Мечта моя! Ау! Пиши скорей.

     * * *
     9 мая 1942, Урдама
     На улице -- зима, в душе -- цикады!
     С того апреля первое письмо,
     Отправленное три тому декады,
     Пришло, и у меня из уст само
     Собою исторгаются рулады,
     Хоть желдорлаг на окнах -- как бельмо,
     Или бонмо в зубах продажной крали.
     Я счастлив! Что так долго не писали?

     Зачем каширский штемпель на письме?
     В Москве не возят почту на телеге?
     Ближайший ящик только в Костроме?
     Все странно, как фиалка в хрупком снеге,
     И радостно, и горько на уме.
     Родная, мы великие стратеги.
     Мы верим в честность мужа, но хотим,
     Чтоб нас ошибкой не смешали с ним.

     Голуба, брось, к чему теперь суеты!
     Что значит "есть бесцветные поры,
     Когда не пишется"? Самонаветы.
     Или вот это -- "новости стары,
     А новые похожи на клеветы --
     Боюсь, что ты рассердишься" -- муры!
     Известья не легки, но в чем вопрос-то:
     Твое молчанье тяжелей раз во сто.

     Вот что тебя прошу я от души --
     Что б там, в Москве, с тобой ни приключилось,
     Ты мне тотчас все это опиши,
     Пиши, когда погода не смягчилась,
     Пиши, когда дела не хороши,
     Пиши, когда ничто и не случилось,
     Пиши, когда и радость, и беда.
     Пиши равно. Я писем жду всегда.

     * * *
     4 ноября 1942, Архангельск
     Родная, Ирочка! Ругаться буду --
     Ну что тебе надумалось болеть!
     Где это отыскала ты простуду?
     Спасибо маме -- есть кому жалеть
     И суетиться, успевая всюду,
     Хоть ей, недужной, где со всем поспеть!
     На днях я получил твою посылку,
     Благодарю, роднуля, за присылку!

     Но лишнего ты мне не посылай --
     Пришли мне варежки, часы и бритвы.
     Бельем моим себя не утруждай:
     Имею для молитвы и для битвы.
     А нож (монгольский) выложь и подай.
     Меняются условья нашей житвы.
     А чтоб тебе следить весь ход вещей --
     Пришли бумагу и карандашей.
     * * *
     11 ноября 1942
     Привет родным! Я к Бую подъезжаю.
     Москва так близко, но не захватить!
     Другого случая себе желаю,
     А этот повод надо упустить.
     Что в планах у начальства -- я не знаю.
     Хочу проситься в школу -- повторить
     То, что когда-то так далось легко мне,
     А ныне, отупевший, плохо помню.

     А к слову -- чувствую, что у меня
     В родном мне доме неблагополучно,
     В чем боле убеждаюсь день от дня.
     И я прошусь на фронт собственноручно,
     Мою нелегкую судьбу кляня --
     Чтоб сгинуть, как то с чувствами созвучно.
     И это -- вовсе не дурацкий понт.
     Нет, мне один конец. На фронт. На фронт.

     * * *
     17 ноября 1942, Архангельск
     Иринушка -- весь испереживался,
     Душой и телом всячески изныл,
     Покамест до Архангельска добрался
     И в кадрах тут любезно принят был.
     Со мной одним начкадров совещался
     И мне военучебу предложил.
     Благ пожелал мне. Росчерком единым
     Я более не числюсь гражданином,

     Но, как стройкомандир РККА,
     Теперь я в зимнее обмундирован.
     Шинелька подкачала -- коротка,
     И сапогами я не очарован:
     Уж больно голенища широка.
     Но кошт хорош -- научно обоснован.
     А более всего мне по нутру
     Порядок. Словом, это все к добру.

     Вообще я встал обеими ногами
     На обретенном жизненном пути.
     Бог с ней, шинелишкой, и с сапогами!
     Важнее то, что буду я в чести
     По всей гражданственно-народной гамме,
     Чтоб вновь сквозь испытания нести
     Всю преданность и Партии, и Классу.
     Шинель же не того мне дали классу.

     По смыслу курсов, стану я комбат,
     Но знания мои теперь убоги:
     Отстал, забыл, и не зубаст -- щербат:
     Что выбили, что потерял в остроге.
     Теперь и от занятий стал горбат,
     Небоги мы, да ведь горшки не боги,
     Слыхал я, лепят. Я ж архиерей
     Отсюда выйду. Отвечай скорей.

     * * *
     24 ноября 1942
     Любимая, вам посылаю справку,
     Что я в/служащий, а ты -- жена,
     Чтоб в военторге занесли вас в графку
     И отоваривали всем сполна.
     Но тут и все покамест на затравку,
     А будет ли другое -- ни рожна
     Пока не вижу я и столько ж знаю.
     Как я живу? Да сносно поживаю.

     А настроенье? Настроенье -- в бой.
     Поехать бы на фронт прямой наводкой
     Воздать им, честь по чести, за разбой.
     Сегодня нас порадовали сводкой
     И дух у нас подняли боевой
     Для подготовки вдумчивой и четкой.
     Но -- трудно. Чтоб концы в учебе свесть --
     Не сплю ночей. Но результаты есть.

     Иринушка! К тебе большая просьба,
     Когда ты сможешь и тебе не лень,
     Равно когда-то под рукой нашлось бы --
     Пришли мне бритву, лезвия, кремень
     Для зажигалки, кисточку -- не брось бы
     Я прежнюю -- была б и по сей день --
     Простых карандашей, бумагу, мыла
     Того, что в тубах, -- кажется, там было...

     Резинку, компас, перочинный нож,
     Линейку командира, кофе в зернах --
     А полевую сумку, как найдешь, --
     Сухариков -- два килограмма, черных,
     Немного табачку -- тут молодежь
     Иной раз курит табачков отборных --
     Так буду рад за них, ну, там, кисет...
     Ваш Ника. С нетерпеньем жду ответ.

     * * *
     11 декабря 1942, Архангельск
     Любимая, прости меня! Прости,
     Что на письмо не вдруг я отвечаю:
     Мы на ногах находимся с пяти,
     А в десять я в постель упасть не чаю,
     Нет время лишнего, как ни крути,
     А между тем так по тебе скучаю,
     Так вспоминаю посреди забот
     20-й год и 21-й год!

     Как спали на Рождественском бульваре
     В нетопленой гостинице вдвоем,
     Не смея и мечтать о самоваре,
     Вставали, собирались на прием
     И в городе, иззябшись, как две твари,
     Вдруг где-нибудь к буржуйке припадем,
     Но, трудностей не наблюдая вовсе,
     Мы были молоды, теперь не то все.

     Когда ты это только хочешь знать,
     Я сплю не раздеваясь по неделям.
     В носках, в двух брюках я ложусь в кровать,
     Которую с другим курсантом делим
     Чтоб только с холодрыги не страдать,
     А на себя три одеяла стелим
     И две шинелишки одна к одной,
     А утром обтираемся водой,

     Что было мне полезно и отрадно
     Когда-то в молодости, а сейчас
     Я думаю, что будь оно не ладно.
     Как быть -- твой продовольственный наказ
     Едва ли выполню: живем мы гладно,
     До школы было с пищей -- самый раз,
     Теперь не то. А прежде было рай мне.
     Тебя целую. Ника. Отвечай мне.

     * * *
     1 января 1943, Архангельск
     Любимая! Была сегодня трасса
     Кросс десять тысяч, каковой пробег
     Твой благоверный сдал -- и не без класса --
     За час тринадцать мин. и десять сек.
     Врач говорит, что может быть удасса
     Мне встать на дополнительный паек,
     Что было б для меня совсем неплохо,
     Поскольку чувствую себя я плохо.

     С учебой все неплохо обстоит --
     Пугает тактика и огневая,
     Хотя отлично по второй стоит,
     По первой же на хор. я успеваю,
     И за другими дело не стоит
     Предметами, но я переживаю,
     Безумствуя, цветок мой полевой,
     За непосылку сумки полевой,

     На кою я надеялся и крепко,
     Мне, правда, сумку выдали уже,
     Но эта не хороша и не крепка,
     Но коли той-то нет, сойдет уже,
     Я рад, коль та обменена, как кепка,
     На сыр и соль, но ежели ниже,
     То есть, когда подарена кому-то,
     То попадет кому-то по чему-то.

     * * *
     23 февраля 1943, Архангельск,
     Ну, слава тебе, Господи, хоть я
     От недоеда несколько не крепок
     И нервами пошатан от житья
     Вхолодную среди лесков и степок --
     Я командир, ведь вот что за статья!
     Теперь являюся точный слепок
     Суворова и, хоть аттестован
     Был на майора, вышел капитан.

     А на плечах погона зеленеют
     Со звездами и, как крыла, поют,
     Что хоть погона вида не имеют --
     Пока что нам защитные дают, --
     Но и не заменить их не посмеют,
     Так что и золотые не уйдут
     От нас ни шить, ни кант и ни иголочь --
     Все благородно, а не то что сволочь.

     * * *
     1 марта 1943, Архангельск
     Любимая! Пришла моя пора
     Отбыть для избиения фашистов,
     К чему готовимся уже с утра.
     Конечно, буду стоек и неистов
     Во имя не абстрактного добра,
     Не из усердия иных службистов,
     Не чтоб начальство рвеньем ублажить,
     Но чтоб хоть напоследок нам пожить.

     * * *
     23 июня 1943, Ленинград
     Тебя увидеть -- не о прочем бьюс,
     А там и смерть мою уже приближу.
     Я только беспокоюс и боюс,
     Что пред нее тебя я не увижу,
     И мучаюс и маюс и томлюс,
     Хоть духа своего и не унижу
     Перед опасностью -- но перед кем
     Всплакну? Кому печаль мою повем?

     А ты одна мне слух и утешенье.
     Вот изболевшая моя душа
     К тебе и ластится, как подношенье,
     Тебя своею скукою страша.
     Сегодня вновь на город нападенье
     И рвутся артснаряды, сокруша
     Дома, и из проломов безучастных
     Я помогаю выносить несчастных.


        Голос второй. ХОРОШЕЕ РАСПОЛОЖЕНЬЕ ДУХА МЕНЯ НЕ ПОКИДАЕТ НИКОГДА

     * * *
     17 октября 1941
     Ирина! Вероятно, на Восток
     Уйдем сегодня. До свиданья. Павел.

     * * *
     19 октября 1941
     В Москве опустит этот мой листок
     Один приятель наш отменных правил.
     Уходим, мама, срок наш тут истек,
     И часть уже ушли, а я вот правил
     Покамест вам с Ириною шесть строк.
     Ваш сын и брат уходит на Восток.

     * * *
     24 октября 1941
     Уходим. Ликвидировалась почта.
     Потопаем, должно быть, на Яик.
     Не отвечаю ни за что, ни про что.
     Имею брюки и пиджак, и шлык.
     Все было холодно. Теперь не то что.
     Привет родным.

     * * *
     26 октября 1941
     Поехал напрямик
     На Ярославль. Пути и дальше долги.
     Куда -- не знаю, но бежать -- по Волге.

     * * *
     28 октября 1941
     Ирина! Позади Данилов, Буй,
     А еду через Галич. Нацарапал.

     * * *
     1 ноября 1941
     Проехали Котельнич. Дале дуй
     На Киров (Вятку) -- дале на Сарапул.
     В теплушке чалю буржуем-буржуй,
     С таким комфортом до сих пор не драпал
     Ваш сын. Бегу: фашистов бить спешу.
     С дороги писем Ольге не пишу.

     * * *
     4 ноября 1941
     Простите, что пишу вам без помарок
     И так пространно, что уснешь читать,
     И шлю конверты вовсе не без марок,
     Которые тут пустячок достать --
     Их на вокзалах подают в подарок,
     Да выйдешь -- поезда не наверстать.
     Вот в чем беда! Но то не интересно,
     А интересно, что в теплушке тесно.

     * * *
     10 ноября 1941, Верещагино
     Забыл сказать, что не имею вшей,
     А денег выслать Леле не имею
     Возможности.

     * * *
     17 ноября 1941
     После желдорпутей
     Прошел 125 км с моею
     Всей аммуницией, и тьму вестей
     Вы от меня имели в хвост и в шею.
     Пишите: город Мензелинск, П/Я
     29-й. Обнимаю. Я.

     * * *
     20 ноября 1941
     Снабженье сдохло, но не в этом счастье,
     И провались оно в тартарары --
     Оно не стоит нашего участья,
     Пробуду месяц, т. е. до поры
     Пока не выпустят. П/Я-уч/часть. Я.

     * * *
     23 ноября 1941
     А город невелик: одни дворы,
     Кишащие вкруг киноцеркви роем.
     Туда нас водят через город строем.

     Но перепис у нас нестроевой,
     И это делают зато нестройно.
     600 км прошел я строевой,
     И, надобно сказать, везде достойно
     Нас привечал народ нестроевой.
     По всей Татарии бесперебойно --
     Должно быть, это век теперь таков --
     Встречаю я туристов-земляков.

     * * *
     13 декабря 1941
     Учеба сладилась, как и снабженье,
     Которое готов глотать живьем.
     Мы прочего народонаселенья
     Значительно прятнее живем.

     * * *
     17 декабря 1941
     Из ранее прошедших обученье
     Никто не выехал: все при своем.
     Проводят время в светских растобарах
     Иль, сидя по двое, бьют вшей на нарах.

     Но я пока все не имею вшей,
     Хоть им прожарка -- мертвому припарка.
     Имею смену бельевых вещей,
     У прочих же у многих только парка,
     И, расставаясь с парою своей,
     Мне говорят, что будто бы не жарко.

     * * *
     20 декабря 1941
     Когда из прежних мест я побежал,
     То вот что я услышал и узнал:

     С кирками на платформу вышли тети
     И, дружески кивая нам с путей,
     Кричали: Защитим вас, не умрете! --
     Так любят до сих пор у нас детей.
     Но есть и ворчуны: Вы все снуете --
     В мешок бы всех да в воду вас, чертей! --
     Так поливал сердясь -- как из брандспойта --
     Нас некий дед на станции какой-то.

     * * *
     3 января 1942
     В наряде был под самый Новый год,
     Стоял на улице, холодный мясом,
     В начале все ходил я у ворот,
     А после бегать стал я с переплясом,
     Перемежая барыней фокстрот,
     Партнер же обморозился тем часом.
     Позднее оба мы при свете звезд
     Кобылу мертвую везли за хвост.

     Она (кобыла) угодила в пролубь
     И вскоре богу душу отдала,
     И, кроткая, по снегу, что твой голубь,
     За нашими тенями вслед ползла,
     Укатывая наст в льдяную жолубь,
     И так она на бойню и пришла,
     Etcetera. Я вставил эту прозу
     Здесь более для смеха и курьезу.


     * * *
     15 января 1942
     По месяцу оказии я жду,
     Вчера вдруг получаю телеграмму,
     Отправленную Лелей в том году --
     Строка жестокую являет драму.
     Все зол, как прежде, жду, что вот пойду
     На фронт задать фашистам тарараму.
     Не исправим я. Утром на снегу
     Пишу своей......... "смерть врагу!"

     Прости, мне что-то стало непонятно:
     Пшено-мазня-рублей за килограмм.
     Вам что, продукты выдают бесплатно?

     * * *
     6 февраля 1942
     Позадержался я с ответом вам,
     Поскольку лампа надо мной стоватна,
     Но свету нет и в ней по вечерам.
     Так, о моральном облике ревнуя,
     Едва стемнеет -- предавался сну я.

     * * *
     12 февраля 1942
     Нам лампу завели и керосин,
     Энтузиасты занялись зубрежкой,
     А я и мой приятель тут один --
     Едва лишь вечер -- заняты картошкой,
     Ну то есть: чистим, варим и едим
     Ее на нарах под вонючей плошкой,
     Доскабливаем котелки до дна,
     Хваля: Ну стерва, до чего ж вкусна!

     Храним ее под нарами, ну где де?
     Ее, голубу, брать запрещено
     Во избежанье греческих трагедий.
     Мы дисциплину разделяем, но
     Уж сговорили вновь два пуда снеди.

     * * *
     1 марта 1942
     Картошку съели, думаем давно:
     Не прикупить ли нам еще гороха.
     Питательный, да варится он плохо.

     * * *
     9 июня 1942
     Опять с обменом площади ношусь
     И комнату на большую меняю
     При чем, естественно, удобств лишусь.

     * * *
     10 июня 1942
     Сижу в телеге -- к Туле погоняю.

     * * *
     11 июня 1942
     Стал бодрячок и очень петушусь,
     Без дела маюсь и весьма скучаю,
     Питанье очень ничего собой.
     Ну, кормят хорошо -- как будто в бой.

     * * *
     23 июня 1942
     Хорошее расположенье духа
     Меня не покидает никогда.
     Я полагал, что в Туле голодуха,
     Но кормят как... не знаю и куда!
     Во фляге постоянно медовуха,
     Но я не прилагаю губ туда,
     Или почти, -- ждем генеральной пробы,
     А представленье скоро -- и добро бы.

     * * *
     8 июля 1942
     Покинув милые мне берега,
     Торчу в полях, прислушиваясь к грому
     Со стороны заклятого врага,
     И жду приказа приступить к разгрому.

     * * *
     11 июля 1942
     Нечищенные оба сапога --
     От лености, ни по чему другому.
     Привет от Сени. Водку я не пью,
     Я Сене все до капли отдаю.

     * * *

     16 июля 1942
     Мотался трое суток на машине
     И видел множество красивых мест
     И много сел, пустых и черных ныне.
     От каменных домов торчат окрест
     Стена -- не больше, а от изб стены не
     Останется, но, где с дороги съезд,
     Стоят одни приземистые кубы
     Печей потухших и печные трубы.

     Поля засеяны, густая рожь,
     Высокая, ее волнуют ветры,
     По ней бежит, как водяная, дрожь --
     И никого вокруг -- на километры.
     Все в огородах есть, и никого ж.
     Грибов и ягод масса -- кубометры.
     А рыб в озерах -- ведрами носи,
     И ловятся лещи и караси.

     Пойду искать водицу со скотами,
     Когда с дежурства будем мы сняты.
     В полях цветы. Я упоен цветами
     И даже вам вот шлю теперь цветы,
     А ягодки -- все мне. И за постами,
     Тревогами дорожной маяты,
     Всем виденным счастливо о