подобен чуду,
     В защитники не взял, забраковал,
     Воздвигнув меж собой и нами вал.
     Ты и в Мелите усмотрел паскуду,
     Ты и в лицо Аниту наплевал,
     Ликона же тебе я не забуду.

     Ликона же тебе я не забуду.
     И это, граждане, вся ваша речь,
     Которой можно смело пренебречь,
     Спустив ее в поганую посуду.
     Но так как вы меня, по самосуду,
     Решили казни лютыя обречь,
     Считаю долгом вас предостеречь:
     Коли прейду, то более не буду.
     Я не двужилен, хоть и многолик,
     И, будучи убитым на ристале,
     Уйду от вас, колико б вы ни стали
     Меня молить, сбавляя мне улик,
     Побыть при вас, хотя б на пьедестале.
     От вас укрою оскорбленный лик.

     От вас укрою оскорбленный лик,
     Равно от ваших чад и домочадцев.
     Вы мне гораздо гаже святотатцев,
     Марающих говном преславный лик.
     Вы отвернулись от святыя лик
     Пресветлой истины к тщете эрзацов.
     Бог с вами. И бород, и бритобрадцев
     Гляжу поверх -- в мученья грозный лик.
     Простимся ныне, завтра же убуду.
     А вы пребудете. Мой жребий плох.
     Вы живы в счастии -- а я подох.
     Но смерть мою вам не вменю в осуду:
     О том, чья участь лучше, знает Бог...
     Опасности ж глаголом не избуду.

     ***
     И вот уж смех в глазах а слезы лили
     Нет не ради тебя а ради нас
     В Фессалию в Фессалию се час
     В котор им наши жизни поручили
     Сократ не правда ль и теперь ведь в силе
     В затвердии явился нам на глаз
     А думать надо проще без прикрас
     Нас приближает видимо к могиле
     Так на хрена там будет мне язык
     За кои отвечать уже не буду
     Пить надо с чувством горький сей родник
     Так помните не бойся не забуду
     Я далеко передо мною лик
     И только изумленья не избуду

        XIII. Бессмертие

     Сократ, я изумленья не избуду, --
     Сейчас Ксантиппу я видал в слезах,
     С сияньем экстатическим в глазах,
     Во дворике, опершуюсь флагхлуду.
     В ней все являет странную причуду
     Изменчивых эмоций на глазах,
     Хоть я настаивал бы на слезах,
     Но слышен был и смех, божиться буду.
     -- Не надобно мне этих клятв, Критон,
     Я верю, что и смех, и слезы были,
     О женщины! Кто попадал вам в тон!
     Мы с нею только что обговорили
     Предмет бессмертья, к вечности понтон,
     И вот уж смех в глазах, а слезы лили.

     И вот уж смех в глазах, а слезы лили,
     И вополь: Ты умрешь не весь, не весь!
     Скажи, однако, отчего ты здесь,
     Едва лучи и мглы не отбелили?
     -- Я весть принес кошмарную. Пробили
     Минуты часа. Жизнь Сократа -- взвесь... --
     -- А, значит -- умереть я должен днесь,
     Я это знал, мне это боги снили...
     -- Сократ, ты так вот не оставишь нас... --
     -- Я не оставлю вас, ну что ж, конешно... --
     -- Нам стало б тут опрично и кромешно,
     Ты это знаешь, и... ты знаешь нас...
     Ты знаешь, мы... не спрохвала, не спешно
     И не ради тебя, а ради нас,

     Нет, не ради тебя, а ради нас --
     Без должностных затрат, ну, без ретиву,
     Тебя... тебе даем альтернативу...
     Ну, ближе... Господи, помилуй нас...
     Короче, ты теперь покинешь нас,
     Чтоб не покинуть вовсе, ну, быть живу.
     В Фессалию, в Фессалию, к заливу...
     Там ждут друзья и средства... ради нас!
     Политики оплакивают час,
     Когда твой казус их застал расплохом,
     Стукач согласен ни единым вздохом...
     Ключарь глаза прикроет хоть на час,
     Две лошади, два зверя... мы не пехом!
     В Фессалию! В Фессалию -- се час!

     В Фессалию, в Фессалию -- се час!
     Уж извини, что с наглых глаз, нахрапом, --
     С подходом нам тебе бы, по этапам!
     Ведь заупрямишься, неровен час!
     А мы подсуетимся, ибо час!
     Они хотят как поумней -- арапом, --
     А и у нас картешка есть -- и с крапом,
     А мы ее из рукава сейчас!
     Общественную сволочь ополчили,
     А та судить нам, шарж нам делать, шо, --
     Так мы из "шо" им ша как раз ишшо,
     Какого только не предвосхичили
     Учители "тнудиться ганашо",
     Которым наши жизни поручили.

     В котор им наши жизни поручили,
     Ответь, учитель, подлинный, живой,
     Грядущий к ним сквозь подлый мира вой,
     Которого умы предвосхичили.
     Сколь подлы мы, кабы не исхичили
     Тебя из гнусной своры "трудовой"
     И, в лоно мощной мысли мировой
     Тебя вернув, вновь жизни не впечили.
     Мы мудрости не чрез тебя ль вкусили,
     Не ты ль нам истины раскрыл притвор,
     Ученики ль мы? Сборище притвор --
     Когда бы вскачь тебя не уносили
     Прочь от опасности. Наш договор,
     Сократ, не правда ль, и теперь ведь в силе?

     Сократ, не правда ль, и теперь ведь в силе
     Наш уговор? Он жизнию скреплен,
     И коль ты колебаньем одолен,
     То ты ведь можешь подчиниться силе?
     -- Ну да, Критон, я уступаю силе
     Ума, пускай он злобою кален,
     Колико будет он определен
     По недвусмысленной разумной силе.
     Так, совести твоей похвален глас,
     Поскольку в ходе кратком либо долгом
     Его теперь мы согласуем с долгом.
     Но если нет, тогда он просто лаз,
     И тем досадней он, чем в боле долгом
     Затвердии явился нам на глаз.

     В затвердии явился нам на глаз
     Позыв бежать от смертных мук теперь же.
     Давай-ка взвесим, о Критон, что тверже --
     Смерть очная иль эта жизнь за глаз.
     Конечно, жизнь, она, на первый глаз,
     Побасче смерти, повкусней, постерже, --
     Судьба как ни калечит, все не вмер же,
     Все корчишься, корячишься на глаз.
     Не жизнь в себе, однако, хризопрас,
     Но смысл есть в жизни, прожитой со смыслом,
     Начатой и закончившейся враз.
     Не надобно лишь мыслить с видом кислым,
     Чтоб стал ты рычагом иль коромыслом,
     А думать надо проще, без прикрас.

     А думать надо проще, без прикрас
     О том, что мы -- два старых человека --
     На площадях вещали в пику века,
     Критон, с тобою порознь и зараз.
     Мы, правда, обличали их, зараз,
     Предупреждая их, что баба нека
     Спалит их город, скипячая млеко,
     А может -- и поджаривая зраз.
     Но се не есть резон, чтоб мы погили
     Вдали законов их и их окон,
     Хотя б ни в тех, ни в этих зги не згили.
     Подумай, нам ли щас вводить закон,
     Чтоб сматывать свой кокон в час, как он
     Нас приближает, видимо, к могиле.

     Нас приближает, видимо, к могиле
     Одна уже совсем простая вещь:
     Попытка обесчеститься и сбещь
     И не иметь нам боле дела к гили.
     Но я подумал: толку нет в бегили,
     Да и чужбина -- та же, в общем, пещь, --
     Эге, Сократ, ты бисерка не мещь
     Метать те бегством бисерок с ноги ли?
     Так то ли этот воздух, то ль язык,
     Загаженный и развращенный в меру,
     Меня изнудил сохранить хватеру.
     Да я ведь на чужбине безъязык,
     Не позову ни бляди, ни холеру, --
     Так на хрена там будет мне язык?

     Так на хрена там будет мне язык,
     Что хоть подстать и самому Эзопу?
     Садясь, подсовывать его под жопу?
     А мне и жалко: все-таки язык.
     Какой-ну-никакой, а все язык,
     Да он не бык, чтоб исхищать Европу, --
     Поболе б в нем наития да тропу,
     А то он вовсе уж простой язык.
     Потом -- чего поделывать там буду?
     А в том, что сделаю, -- что пользы вам?
     Калекам, бабам, телкам, деревам?
     Что ж так без вас и мучиться там буду --
     Чтоб без толку давать исход словам,
     3а кои отвечать уже не буду?

     За кои отвечать уже не буду,
     А стало быть, помру неисправим...
     Ну вот мой шестиногий херувим
     С углем для уст, упрятанным в посуду. --
     -- Я травку вам принес, как то по суду:
     Приказано, чтоб нынче же травим.
     -- Мы приказавших и не прогневим,
     А будет ли инструкция к сосуду? --
     -- Мы научаем запросто, без книг...
     Не надобно лишь вольничать с напитком.
     Тут содержимого как раз с избытком,
     Чтоб огонек до донышка проник
     И чтоб не умножать числа попыткам...
     Пить надо с чувством горький сей родник.

     -- Пить надо с чувством горький сей родник --
     Как славно сказано, мой черный витязь. --
     -- Одни вы только и не кипятитесь,
     А прочих всех -- как подменяет вмиг.
     И хорошо, коль только схватит тик,
     Иной срывается -- тут берегитесь.
     Иной так даже крикнет "отъебитесь!" --
     Но пользы в этом нет тому, кто дик.
     -- Дичиться пользы нет? Так я не буду... --
     -- Не я ведь виноват, я не жесток... --
     -- Брависсимо! Давай сюда посуду! --
     -- И дуть не надобно: не кипяток. --
     -- Что ж, стану дуть, не дуя, этот ток. --
     -- Так помните. -- Не бойся, не забуду!

     -- Так помните! -- Не бойся, не забуду...
     Отпью немедленно, к чему тянуть...
     Ну вот и все... На дне осталась муть,
     Ее глотать и лишне, и не буду.
     Как думаешь, Критон, сегодня ль буду
     "В жилищах их" на горняя взглянуть?
     Иль -- биографии, анкеты... нудь... --
     -- Сократ, тебя оплакивать я буду. --
     -- А и поплачете. Труд невелик.
     -- И похороним. -- А и похоронишь,
     Когда меня сквозь пальцы не проронишь.
     Но может, наскребешь каких толик...
     Но специально гнаться -- не угонишь...
     Я далеко... передо мною... лик...

     -- Я далеко. Передо мною -- лик, --
     Вот все, что он сказал перед кончиной,
     И не продолжил... замер в миг единый...
     Скажи, Критон, мне, что такое -- лик?
     -- Ксантиппа, есть лицо, но есть и лик.
     Тут разница меж веком и годиной,
     Иль комариной песни с лебединой,
     Но что сказал Сократ, так то был -- лик.
     -- Я внутренно была готова к чуду,
     Ведь он сказал. "Ксантиппа, не умру", --
     И приговор сочла я за муру.
     Так оценить великую причуду!
     Случившееся мне не по нутру,
     И только изумленья не избуду.

     ***
     
     Пока вы вашей тетке слезы лили
     Он видимо разочарует нас
     На что живет презренная сей час
     Проникнуть то что виле поручили
     Отступничество сделать это в силе
     От поля к полю на глаза лишь с глаз
     В Элизиум без бурь и без прикрас
     Что неподступен самое могиле
     Все лучшее а главное язык
     Я с тем и говорить теперь не буду
     Не замочив подошв прошел родник
     Я ваших слов до смерти не забуду
     Какой чудовищно безумный лик
     Приду в себя ли отойду ль избуду
     

        XIV. Время
     Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?
     Анахорет, читающий Бог весть
     Какую гиль, но как благую весть,
     Дух проливающий и тще и блуду.
     Жидков, принявший даму за паскуду,
     Не пожелавший ранее и лезть, --
     Теперь густою ниткой тянет лесть
     "Больному скудоумному сосуду".
     Почто почтил еси, Отец Святой?
     Меня ведь контролеры подселили
     В купе, чтоб вкупе плыть нам пустотой.
     Бог знает, чем ее вы наделили --
     Разумством, вежеством и чистотой, --
     Пока своей здесь тетке слезы лили.

     Пока вы вашей тетке слезы лили, --
     Сознайтесь, батенька, бахвал пустой, --
     Не мыслили ль с последней прямотой
     Вы паки обо мне и братце Виле?
     Ведь вы бы меня очень удивили,
     Сказавши с благородной простотой:
     Пусть с благодарностью пьет взоры той, --
     Когда б о Виле знанья не явили.
     Ведь та же ненависть к властям у нас,
     Что и Жидкова, и при том -- с измальства.
     Мы презираем всякое начальство,
     Не сразу поощряющее нас.
     Но ваш Сократ -- известное канальство.
     Он, видимо, разочарует нас.

     Он, видимо, разочарует нас,
     Как поступающий неадекватно
     Тому, что социально и приватно
     Вещает он для греков и для нас.
     Зачем он в заблужденье вводит нас,
     В речах внутрикелийно, накроватно --
     Не избегая кары, что превратно
     Слепая чернь обрушила на нас?
     Ах, Виля презирал их каждый час
     И, называя идолами жести,
     Со школьных лет уже мечтал о мести
     Учителям и матушке на час,
     Что Тетушкой его слывет в сем месте
     И что живет, презренная, сей час.

     На что живет, презренная, сей час,
     Когда и Тасс унылый, и "Известья",
     И радио разносят всем известья,
     Что умер брат позавчера в сей час.
     Что где-то не на небесах сей час --
     В конце столь длительного путешестья --
     Приобретет и честь, и благочестье
     Факира или рыцаря на час.
     Недаром брату этот МИГ вручили!
     Недаром брат пытался столько лет
     Освоить каждый небольшой секрет.
     Какому классу Вилю научили!
     Куда вам, господин Анахорет,
     Проникнуть в то, что Виле поручили!

     Проникнуть то, что Виле поручили,
     Немыслимо. Он выдал все ТУДА.
     Ага, вы, вижу, поняли... Ну да...
     Учители-то вот что получили!
     Но... вы тут мыслишку одну всучили,
     Что умный -- не предатель никогда,
     Что с умного -- все -- как с гуся вода, --
     Иль вы в стишках -- все не про то строчили?
     Что сколько б у груди нас ни носили,
     Ни вскармливали млечной густотой, --
     Мы не должны, как только нас взбесили.
     И каждый, кто с наивной прямотой
     Облагородит прелесть простотой
     Отступничества, -- сделать это в силе?

     Отступничество сделать это в силе,
     Напрасно б мы грозили тут тюрьмой,
     Напрасны даже деньги, Боже мой,
     Где материнская любовь не в силе.
     Бессильны и Гайдары, и Кассили
     С их белым светом и кромешной тьмой, --
     Равно познает, где ей путь прямой,
     Душа, когда б ей ног не подкосили.
     Стоит свобода ей и стоит глаз,
     И нет уже ни дна ей, ни покрышки,
     И крылышки рулят к последней вспышке.
     И только впереди и сзади глаз, --
     И газу, газу -- прочь от вышки к вышке,
     От поля к полю, на глаза лишь с глаз.

     От поля к полю, на глаза лишь с глаз,
     И небо -- одиноких благостыня...
     Но ты перенаселена, пустыня,
     Не скрыться, не уйти -- повсюду глаз.
     И, Господи, пока хватает глаз,
     Сомнительней литании летыня,
     И облака, то горячась, то стыня,
     То в холод, а, то в жар бросают глаз.
     И в высоте "Прослушайте известья", --
     Так значит -- беспомощен был и брасс, --
     Нам каплет вверх по получасу раз.
     И как проникнуть -- полное безвестье --
     В желательное райское поместье,
     В Элизиум без бурь и без прикрас.

     В Элизиум без бурь и без прикрас,
     Что отличался бы от нашей дури,
     Не проскочить по пепельной лазури --
     Туда и космос не проводит нас.
     Ни женский пеплос, ни лихой Пегас
     Не вызволяют нас из-под деюри, --
     Ни скитней тюре, ни смурной микстуре
     Нас не приблизить к Царствию на влас.
     Пусть лишь математической рангили,
     Высоким танцам хореохарит
     И рифмоволн просчитанной бегили
     Дан в память -- так эфир нам говорит, --
     Слог, коий речь ничья не повторит,
     Что неподступен самое могиле.

     Что, неподступен самое могиле?
     Ты, мальчик, ошибаешься. Безмен
     Уже отяготила горсть измен, --
     Там, в горних, в мирозданья эпистиле.
     Предатель, ищущий себя в бегили
     От родины, он хощет перемен
     В стране сенаторов или камен, --
     Равно, куда б его ни исхитили.
     Измена -- почкой распускать язык,
     Какой бы слава ни казалась лестной,
     Во имя той, что нам дала язык.
     Прекрасно славен только неизвестный.
     Молчанье красное, обычай честный --
     Все лучшее, а главное -- язык.

     Все лучшее, а главное -- язык,
     Не подтирающий порог у Мильна,
     Не треплющий с восьми и до семи льна,
     Но тот, что сам себе всегда язык.
     Невнятен черни подлинный язык,
     И только общность, к звуку щепетильна,
     Преймет, когда смиренна и умильна,
     Простой и восхитительный язык.
     Но с этой мыслью гонят нас отвсюду.
     Несчастный Виля! Так обнять штурвал,
     Что и прозектор еле оторвал!
     О, мы достойно празднуем Иуду.
     Кто миг измены не переживал,
     Я с тем и говорить теперь не буду.

     Я с тем и говорить теперь не буду,
     Кто не Вильям Шекспир, не Вильям Питт,
     Кто множество раз в жизни не был бит
     И не бежал раз в жизни ниоткуду.
     Не предал ли Христос допрежь Иуду:
     Тот подбивал, а этот лишь подбит.
     Но беспредельный блеск, что нас слепит,
     Один сродни предательству и чуду.
     Предатель -- гениальный ученик,
     Отступник всякий, кто превысил меру:
     В модель Мадонны он возвел Химеру.
     А тот, кто бросил строгих душ Парник
     И по воде, подобно водомеру,
     Не замочив подошв, прошел родник?

     Не замочив подошв, прошел родник
     Как по суху -- вот квислинг расчудесный
     И контестатор всякой силы пресной,
     Которой, кстати, сотворен родник!
     Открыть высокой мудрости родник
     Для всякой разной шушеры окрестной, --
     Чрез то ей не занять сей огнь небесный,
     Но всякий пей теперь -- тебе родник!
     -- Простите перебью, а то забуду, --
     У Матюрена есть роман "Мельмот", --
     Никак оттуда строчку не забуду --
     О том, что душу продает всяк тот,
     Кто, жизнесловий не приняв, живет...
     -- Я ваших слов до смерти не забуду.

     -- Я ваших слов до смерти не забуду.
     Теперь позвольте -- выйду покурить.
     Он поспешил ей двери отворить,
     А сам остался думать про Иуду.
     Произвела в нем странную побуду
     Девица бледная, что говорить!
     Да не могла б с собой что сотворить --
     Он бросился по клацанью, по гуду.
     И вдруг к стеклу оконному прилик
     Смущенно, страстно и уже бессильно,
     Весь спазма зренья, желчи и колик.
     -- Такую смерть, -- он зашептал бессильно, --
     Вручает рок, а ревность тут бессильна!
     Какой чудовищно безумный лик!

     Какой чудовищно безумный лик!
     Как раз над Леной мост лежал в том месте,
     И полосы стальные в перехлесте
     Упругих шпал вязали бык и бык.
     Но вот что он увидел в этот миг:
     Его попутчица -- со зла? Из мести?
     (Когда бы даме в ум пришло процвести...) --
     Слетала вниз, как падающий МИГ.
     Ко дну -- неохватимому сосуду,
     Где Вечности прозрачная черта
     Преполовила бык и бык моста.
     В объятья Сулейману ибн Дауду,
     В Алкивиадоград, к стопам Христа.
     Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?


     XV. Вечность

     И ненависть стенаньем не избуду,
     И о любви добормочу до звезд,
     И руки, и колена вперехлест --
     И так сидеть до закосненья уду.
     Почто пролил скудельному сосуду
     Такую муку, горшую корост,
     И эту плоть, что бело-алый грозд,
     Подверг еси томлению и зуду?
     Почто еси не уподобил той,
     Кого одну блистать определили
     Разумством, вежеством и чистотой --
     В мирах, которыми нас обделили --
     Затем, чтоб под хрустальной высотой
     Чужим рекам мы наши слезы лили?

     Чужим рекам мы наши слезы лили
     И праздновали вражеский постой,
     Встречая тех сердечной теснотой,
     Кого над нами властью наделили.
     Вся соль ушла -- нет горечи в солиле.
     Ты ищешь влаги малышу -- постой:
     Пусть с благодарностью пьет взоры той,
     Кого все беды мира не растлили.
     Что делать -- может, он грядущий Спас,
     Смотри, какой прозрачный и лядущий,
     Но голос, чуть прорезался, уж бас.
     Читай псалом: Единый, Присносущий,
     Окутай от сомненья в сон грядущий
     О родине, давно забывшей нас.

     О родине, давно забывшей нас,
     Но даже в забытье своем зовущей, --
     Молись в колонне, к западу идущей:
     Быть может, вспомнит и постигнет нас.
     К нам низойдя, тотчас догонит нас
     Иль тучкою, иль песенкой плывущей
     Она и грянет: Ты, поток ревущий,