Куда взлететь недостает усилий.
     Бегу к вам анфиладой перистилей
     И по циркумференций кривизне,
     По лестницам, застывшим в крутизне,
     Забросанным огрызками кандилей.
     Туда, где смех, где пистолетный бой,
     Бегу, распахивая зал за залом,
     И мне навстречу голуби гурьбой.
     Взяв саквояж, я прохожу вокзалом,
     Чтоб -- как прилично старым и усталым --
     Бежать в иные дни, бежать душой.

     * * *
     "Смятенной, восхищенною душой,
     О Тетушка, я все еще, Вы правы,
     В лугах, где золотистые купавы
     Обрызганы сладчайшею росой,
     Где вечерами дождичек косой
     Вас нудит кинуть луг и сень дубравы
     Для горенки меж лип и в ней забавы
     Над пяльцами с цветною томошой.
     О там-то, там, среди своих зимбилей,
     Шарообразных, с ярким мулине,
     Таинственным, как музыка Массне,
     Вы грезите, а в лепестках жонкилей
     Спит мотылек Толстого иль Мане,
     Колебля снег запятнанных воскрылий.


     Что Ваша муза в белизне воскрылий --
     По-летнему ль она все так щедра?
     Все так же ль снизу льют, как из ведра,
     К Вам грязь и дрязги словомутных силей?
     Ах да, насчет все тех же инезилий --
     Н.Н. все так печальна и мудра?
     Что говорит по поводу одра,
     Терзавшего ее в тени шармилей?
     Привет ей, если помнит обо мне,
     А если вдруг к тому ж и не серчает --
     Тогда... ну что ж, тогда привет вполне.
     Скажите ей -- племянник Ваш скучает
     Без общества и двойки получает
     Иссиня-черные на белизне..."

     "Иссиня-черному на белизне
     Воронежской племяннику Антоше,
     О тете вспомнившему по пороше
     И слава Богу, что не по весне.
     Что делать? Видно, музыка Массне
     Способна вызвать в памяти апроши,
     Иль потянуло с хлеба на бриоши --
     А вспомнил тетушкино мулине --
     Но пусть причины ясны невполне,
     Бог с поводом, что б им тут ни явилось,
     Важнее будет, что письмо явилось
     Венцом размыслия наедине --
     Досуг был, и желание явилось
     Излить себя в чернил голубизне.

     Ну вот он, мой ответ, в голубизне
     Уже других чернил -- без проволочки.
     Не вышиваю ныне, шью кусочки
     Цветной лузги в закрай на полотне.
     Соседи крайне надоели мне,
     И я от них бегу в поля да в строчки.
     Н.Н. к нам часто меряет шажочки,
     Она тобою занята вполне.
     Придя, садится средь моих зимбилей,
     Но разговор у нас не о тебе --
     А все вокруг нарциссов и форшпилей.
     При ней хромой Д.Т., да он ни бе,
     Ни ме в цветах и в музыке, ничто себе,
     А вот взлететь недостает усилий".

     "...Так, Тетушка, я не щадил усилий,
     Чтоб быть с ним ближе, он ведь уникум,
     Хорошие слова и каракум --
     Подчас в основе дружеских идиллий.
     Всему виной мой норов крокодилий,
     Я потерял с ним дружбу, а ведь ум!
     Что поразительно -- он однодум
     Средь этих всех теперешних мобилей.
     И то -- знаток и имитатор стилей
     Он преотменный, и его-то стих
     Совсем не то, что фейерверк шутих.
     Он плавен, точен, без обычных свилей
     В манерничанье ритмом, с ним постиг
     Я стих как анфиладу перистилей.

     Стих -- родствен анфиладе перистилей --
     Что удивительно! Во всем расчет!
     Его строфа архитектурный свод:
     Гейсон и фриз, но прежде -- эпистилий.
     Не только что гренад, но и кастилий
     Всех нынешних он полный антипод,
     Не знаю, как, но рифмам придает
     Он тяжестость отливок из кокилей.
     И жаль -- неоценен мной в новизне,
     Заметен, но нисколько не занятен,
     Увы -- снежком расстрелян Саломатин,
     А что бы стоило сдержаться мне,
     Зрачки ему продрать от снежных патин
     Тогда в циркумференций кривизне!"

     "...Неудивительна при кривизне
     Твоих понятий этакая крайность --
     Я далека, чтоб усмотреть случайность
     В такой, казалось бы, простой возне.
     Напротив, все сильней сдается мне --
     И для тебя пускай не будет тайность --
     Что есть чрезмерность, да и чрезвычайность
     В твоих "снежках" -- и по твоей вине.
     Варнак ты этакий, ответь-ка мне,
     Где ты такое обращенье видел?
     Тебя так кто когда-нибудь обидел?
     Итак, ты виноват пред ним, зане
     Он сирота, он ласки и не видел
     На лестницах, застывших в крутизне.

     -- По лестницам, застывшим в крутизне, --
     Он пишет мне в открытке остроумной, --
     Антон Ваш бегает, как полоумной,
     Шныряя в двор без шапки и кашне. --
     А вот в другой разок, уж по весне:
     -- Антон Ваш что-то стал благоразумной,
     Не носится, как прежде, многошумной --
     Теперь лежит, бедняк, в карантине. --
     Вот телеграф из ваших "перистилей"
     (Пришлось побеспокоить докторов):
     "Жидков прекрасен и вполне здоров
     Диагноз растяженье сухожилий
     Отличник в четверти майор Петров"
     А все огрызки, как их там? -- кандилей!"

     "Ах, Тетушка, да что же нам с кандилей,
     Когда б не травмы, да не телеграф!
     Так что майор Петров, пожалуй, прав
     Хоть в том, что и в кандилях -- без идиллий,
     Да я уж на ногах -- хоть для кадрилей,
     И годика четыре так вот здрав,
     Вам подтвердит и Саломатин -- брав,
     И если не берилл -- как раз бериллий.
     Покамест на поверку нас гобой
     Не позовет пред зеркало под лампы,
     Летаю взлягушки, как зверь из пампы.
     Потом поверка -- "Новиков! -- Прибой!"
     "Жидков! -- На баке!" "Бондарчук! -- У рампы!"
     А как проверят нас -- тотчас отбой.

     А по отбое же гитарный бой
     И фантастические переборы
     Про авантюры или про приборы --
     Иные за забор -- что им отбой.
     Пишу и слышу Ваше "но побой-
     ся Бога, друг мой! В этакие поры!"
     Вы правы, как всегда, оставим споры,
     Забор -- как праздник, что всегда с тобой.
     Ах, Тетушка, все дело лишь за малым --
     И я лечу на оперу Гретри,
     Сманив двух граций -- жаль, но их не три!
     Валерия с ее сестрой Патри-
     цией, а я билеты обещал им,
     Чтоб не скучать неделю по танцзалам".

     "...Бежишь, распахивая зал за залом,
     Глотая вдруг там ливер, здесь клавир,
     Неутомимый, как Гвадалквивир,
     Не понимая сам, к чему весь слалом!
     Вот отчего себя сравнил ты с лалом? --
     Все это -- ну не боле как завир,
     Бахвал ты, я скажу тебе, бравир,
     Не в зуб ногой ты, не в колокола лом!
     За что люблю тебя -- Господь с тобой?
     За что ночей моих недосыпаю?
     За что такое счастье шалопаю?
     А если рынок обхожу -- любой --
     То в зелени и мыслях утопаю --
     И мне навстречу голуби гурьбой".

     "И мне навстречу голуби гурьбой --
     Что за оказия! Вот совпаденье!
     Но, Тетушка, то было привиденье
     Спросонья через час спустя отбой.
     Явились двое, чтобы вперебой
     Меня подвигнуть на грехопаденье,
     И мне, дабы отбить их нападенье,
     Пришлось сказать, что не курю прибой,
     Тут из кустов вдруг вылез с самопалом --
     Ну кто б Вы думали? -- дед Снеговик.
     -- Жидков, вы спите? Ну, без выкавык --
     Я разбудил вас? -- рассмеялся впалым,
     Как яма, ртом. -- Я, знаете ль, отвык
     Бродить по поэтическим вокзалам.

     Не обижайтесь, что в одно с вокзалом
     Я ваш роман облыжно увязал --
     Вся жизнь у нас -- не правда ли -- вокзал,
     Вот только мы сидим по разным залам.
     Вас, видимо, сочтут оригиналом,
     И, чтоб ваш стиль тихохонько линял,
     Сошлют, куда Макар их не гонял
     Своих телят, -- известным вам каналом.
     Потомки их вас о бок с Ювеналом
     Должны поставить -- и на этот счет
     Не ошибутся -- ваша боль не в счет.
     Теперь вы выглядите непристалым
     Судьей их мелких дрязг, но это в счет
     Того, что зрелость вас нашла усталым.

     Но стих ваш я не назову усталым,
     Отнюдь, -- в нем некий нерв, хоть не везде,
     И ваша птичка все еще в гнезде,
     Но полетит, и дело здесь за малым.
     Что до героев ваших, я б сказал, им
     Недостает движения нигде.
     Ах, только ваш язык один -- вот где
     Вы подлинно один за перевалом! --
     А Лейцина мне: "Sie sind nicht so scheu --
     Wie ich mir fruher vorgestellet habe:
     Es geht hier um die Weltsicht, um die Gabe.
     С ней проболтали в паузе большой.
     Довольно мне, на первый раз хотя бы.
     О, эта немка -- женщина с душой!
     * * *
     Скажите мне, быть может, за душой
     Моей уже давно пора послать им --
     Тем существам, кому оброк мы платим,
     Когда -- не ясно, но всегда душой.
     Все говорят, был жар и пребольшой,
     И, что, лишь только потянулось затемь,
     Я от него стал бегать по кроватям
     И пойман был по беготне большой.
     Меня ловили, говорят, кагалом,
     Но так как в беге я пока силен,
     То взяли лишь забросив одеялом.
     -- Ну, батенька, вы скачете, как слон! --
     Сказал добрейший Понт. -- Он утомлен,
     Хоть стих его не назовешь усталым.

     Нет, стих ваш я не назову усталым... --
     Он помолчал. -- При чем же здесь и стих! --
     Сказал я злобно, но тотчас же стих,
     Подломленный температурным валом.
     Я на него косился буцефалом:
     Уж Вам давно известно, что за псих
     Племянничек, когда находит стих
     Ему казаться пчелкою и с жалом.
     -- Ну, стих как стих, -- Понт выкупал в воде
     Клешни с такой значительной любовью,
     Как будто были вымазаны кровью.
     Шекспировский момент по остроте.
     Он шел со стетоскопом к изголовью,
     Ворча: "В нем некий нерв, хоть не везде!

     Да, да, в нем некий нерв, хоть не везде!" --
     Я возразил, что все про нерв я слышал,
     В душе взмолясь, чтоб он скорее вышел
     Иль замолчал, иначе быть беде.
     Приятно холодя меня везде,
     Он продолжал, как Святослав на вы шел,
     Что, кажется, отец мой плохо вышел,
     Что он не воин, хоть и при звезде.
     Застряв, как на шеллачной борозде,
     И сыпя мне латынь и по-немецки
     В то время, как сидел я по-турецки,
     Томил меня он очень, к меледе
     Примешивая мысли по-простецки
     О пулеметном, кажется, гнезде.

     Известно ль мне о таковом гнезде?
     Я говорил, что все, что мне известно
     О таковом, мне мало интересно,
     Что прочее узнать я не в нужде.
     -- Где только он воспитывался? Где
     Ворчал сердито Понт. -- Что за ложесна
     Его нам подарили! Ха, прелестно --
     Лишь по нужде желаю знаний де!
     А без нужды хочу гулять по каллам
     И нюхать розы и смотреть экран!
     А прочие -- пускай их мрут от ран --
     Как мухи, хлопонутые над калом!
     Вот отношение к борцам всех стран!
     Он -- ретроград! Иль дело здесь за малым! --

     -- Оставьте, дело вовсе не за малым! --
     Я отбивался от него, как мог,
     Он таял у меня в глазах, но смог,
     Довольно едкий, снова наплывал им.
     -- Он бы в глаза, -- ворчал он, -- наплевал им
     В их честные, когда б он только смог,
     Проткнул бы кожух, утопил замок --
     Им, этим угнетенным и отсталым! --
     Болтая, он не выглядел усталым,
     Я молча дулся: он был невпробой,
     Когда ворчливый бес овладевал им.
     Милейший Понт, он говорил с собой
     В подобный миг, скорее, чем с тобой...
     -- Героям этим вашим, я б сказал им!

     Что до героев ваших -- я б сказал им... --
     Он бы открыл им, что они -- пустяк,
     Ведут себя невсчет и кое-как:
     На тройку с минусом -- когда по баллам.
     Мол им бы полежать под одеялом,
     Они же не вылазят из атак --
     Да кто ж их гонит в шею, так-растак! --
     Наверное, тоска по идеалам?
     Мол немцев пулемет держал в узде,
     А что у наших -- так себе, зенитец,
     Хоть семьи и в тылу, не кое-где.
     Что? Сделал очень больно? Извините-с!
     Ну, это пустячок -- перитонитец...
     Недостает движения нигде.

     Недостает движения нигде --
     Ни в немцах, ни у нас, когда на риге
     Книг больше не гноят, не сносят в жиги,
     Не присуждают к штрафам на суде. --
     Так, Тетушка, на мысленной уде,
     Представьте, он держал меня в те миги,
     Когда болезни жалкие интриги
     Меня пытались утопить в воде.
     Он, кажется, готов был на дуде
     Играть, чтоб выманить меня, как мышку,
     Оттуда, где я попадал под крышку.
     Порой частушкой, словно в коляде,
     Сознанья кратковременную вспышку
     Он вызывал, чтоб исчезать в нигде,

     Ах, только Ваш язык один, вот где
     Я мог бы длиться вечно, существуя
     В минуты те, когда по существу я
     Скорее, нежли тут, был на звезде.
     Держите меня в милой слободе
     Речений Ваших, тусклый слух дивуя,
     Сознанью слабому вспомоществуя --
     В их чистой кашке, дреме, лебеде!
     В них я побуду коротко привалом,
     Глядясь в их серебристые ручьи,
     А то омою в них глаза свои.
     А то глядишь, потянет душным шквалом,
     И ноженьки несут меня мои
     Скитаться по колючим перевалам.

     Ну что ж, и побреду по перевалам
     Я с Вашей речью -- вот уж не один,
     Уж не такой я и простолюдин
     С ее веселым сладостным кимвалом.
     Ну, только б не неметчина с шандалом,
     Да с жутким бормотаньем их ундин,
     Ведь так нехватит никаких сурдин,
     Как забытье нахлынет черным валом:
     Shidkov, bin heute ich nun wahrheitstreu,
     So ist es noetig, dass ich konstatiere
     Euch unseren Verdruss und tiefste Reu, --
     Darum doch nicht, weil unsere Quartiere
     Jetzt Wald und Sumpf, wie die der wilden Tiere,
     Denn, wie ich glaube, sind wir nicht so scheu.

     Nein, mein Shidkow, wir sind gar nicht so scheu,
     Um uns dem Pessimismus schlechter Sorte
     Zu unterziehn, wir, ewige Kohorte
     Der Sturmsoldaten ohne jede Scheu.
     Lasst uns gedenken, wie des Duerers Leu
     Und wenn auch Hoffnungslos, mit der Eskorte
     Von Tod und Teufel ritt, -- nach welchen Orte? --
     Ziel ist nicht wichtig, immer wieder neu.
     Die Zukunftsaussicht -- keine sichre Habe,
     Und denen, deren Basis einmal schmolz,
     Schenkt Glauben jetzt, ich meine, auch kein Knabe
     Sind nicht die Russen aus dem selben Holz,
     Wie jener duestre Knecht? -- gesund und stolz, --
     Den ich euch eben vorgestellet habe...

     Wie ich mir einmal vorgestellet habe,
     Wir sind auch Feinde, weil derselben Brut,
     Wo einer fuellt, geht's ja dem andern gut:
     Ein weisser Rabe -- Tauber nicht -- ein Rabe.
     Es widerstrebe deutscher Geist dem Grabe
     Und unsere Einheit falle nicht in Schutt, --
     Wenn euer Herz auch alles anders tut,
     Der Sinn es greift, denn "Elbe" sei auch "Labe".
     Und neigt wohl bald zu groesserem Masstabe
     Und wenn an euch jetzt etwas nоch mankiert, --
     Das ist die Traene, die den Henker ziert.
     Die Mitleidstraene stoeret nicht im Trabe:
     Der Fuehrer, der nicht zu verrueckt regiert,
     Hat immer Vorzugsrecht und schoenste Gabe.

     Es geht hier um die Weltsicht, um die Gabe
     Die Neues schaffend, es beim Alten laesst:
     Ein starkes Feuer braucht genug Asbest
     Um zu verhindern jede Hitz-Abgabe. --
     Bewahrt das Feuer, eure einzge Habe,
     Doch gebt mir acht auf Feder und auf Nest:
     Wir tauchen auf, dann kommt, dann kommt der Rest:
     Was Faust fuern Graben haelt, gleicht mehr dem Grabe. --
     Не правда ль, скажете: кошмар какой! --
     И то, подчас такое нас окатит,
     Что даже бреду можно крикнуть -- хватит! --
     Но бред не минет, ибо не такой
     Субстанции, что ж он напрасно тратит
     Украденную власть, власть над душой?

     И много, если в паузе большой
     Он подарит одну секунду воли --
     Верней, беспамятства, зато без боли --
     И это отдых для меня большой.
     Но грудь мне давит. То мой враг большой --
     Дух Тяжести, я с ним доел пуд соли,
     Не перый пуд, не третий, а поболе,
     Я на него имею зуб большой.
     Он толст и очень нагл, как все набабы,
     Идеоложно выдержан, еще б --
     Пьет коньяки и ест люля-кебабы,
     И хочет, чтоб я с ним стрелялся, чтоб
     Вернее закатать мне пулю в лоб,
     Довольно мол, на первый раз хотя бы.

     Довольно мне, на первый раз хотя бы
     Той пули, что теперь еще живот
     Дерет мой, впрочем, может, заживет?
     Кто знает -- переварим эти крабы?
     Или продуэлировать с ним, дабы
     Все потекло иначе, чем течет?
     Орел иль решка, нечет либо чет --
     (Уж если не евреи, то арабы).
     Взамен привычной тяжести земной,
     Прошу я лишь немного легкой плоти --
     Тут Блок и Ницше были бы в комплоте.
     Быть взятым вдруг небесной глубиной,
     Но не в летальном все-таки полете,
     Парить собой -- не токмо что душой!

     * * *
     Но если тело разлучит с душой
     Дух Тяжести, по смыслу поединка, --
     Не станет Ваша и моя разминка
     Бессрочной? -- вот ведь ужас-то какой.
     Картель, по крайней мере, был такой,
     Чтобы встречаться нам меж скейтинг-ринка
     И тира, где ленивая тропинка
     Подложена подземною рекой.
     Там что не выбоины -- то ухабы,
     И вот дождя крутого кипяток
     На забранный решеткой водосток
     Валит и брызжет, раздевая грабы,
     А вой реки так темен и жесток,
     Что устрашит Вас, в первый раз хотя бы.

     Вам воя не перекричать, хотя бы
     Терзало Вас сто демонов в тот миг,
     Пусть до небес и досягнет Ваш крик,
     К нему пребудут глухи наши шкрабы.
     Боюсь, что Вам тотчас надует жабы:
     Angina pectoris и в воротник,
     К тому ж, там аллергический сенник:
     Сплошные курослепы да кульбабы.
     Но если дней веселый хоровод
     Вас повлечет на Миллерову дачу,
     Молю Вас побродить тут наудачу.
     Помыслите тогда: у этих вод,
     Платя по чекам без надежд на сдачу,
     Я ставил в позитуру мой живот.

     Плевать им, Тетушка, на мой живот,
     А у меня один, другого нету:
     Нарочно спросите мою планету --
     Взойдет она еще раз? -- ну так вот.
     Но и остаться жить среди зевот,
     Настраивать в безлюдье кастаньету
     Назло врагам, на ужас кабинету --
     Мне надоело, кажется, до рвот.
     И если все-таки меня не рвет,
     То оттого, что рвать меня ведь нечем,
     Зато в висках новогородским вечем
     Стучит, ну а в глазах... в глазах плывет --
     Вот так мы их успехом обеспечим:
     Дерет, а впрочем -- может, заживет.

     Но, Тетушка, когда вдруг заживет --
     А я, ну что ж, а я того хотел бы --
     Ах, как тотчас бы соколом взлетел бы,
     Вы знаете, жизнь все-таки зовет.
     Пускай опять ломают нам хребет,
     А я, как встарь, над рифмами потел бы
     И сталкивал бы в светлой пустоте лбы,
     И к ижицам прикладывал бы лед.
     На тишь да гладь я бы навел им штрабы:
     Пускай кряхтят, да сносят, как хотят --
     Люблю щелчками поощрять генштабы.
     Как думаете -- ведь они кряхтят?
     Уж как-нибудь, должно быть, отомстят,
     Да только я плевал на ихи крабы.

     Все Духи Тяжести, известно, -- крабы,
     А у Н.Н. ее Д.Т. -- злодей,
     Он краб от мира, так сказать, идей,
     Но в нем есть также что-то и от бабы.
     Он слушает кифары и ребабы
     И в ямбе тут же выделит спондей,
     Но, сколько ты в молитве ни радей, --
     Не увлажнишь пустое око жабы.
     И нет томленью моему ослабы,
     Поскольку алиби ведь нет руке,
     Пойду к подземной, все-таки, реке.
     Прощайте, бузины и баобабы,
     И, Тетушка, Вы в чудном далеке
     О днях моих не сокрушались абы...

     Я шел продуэлировать с ним, дабы
     Сквитаться с ненавистным мне Д.Т.,
     Нам секунданты дали по ТТ
     И, разведя нас, отвалили слябы.
     Какое чудо все-таки прорабы:
     Как бы предвидя наше экарте,
     Они корректно развели в портэ
     Одиннадцати метров водоснабы.
     Кому из нас скорее припечет,
     Или сжидится мозжечок немного --
     Т