глаз.
     И время вовсе умерло на глаз,
     Не посвященный в тайну резолюций,
     Печально циркулирующих в куцей
     И миробъемлющей фсеградоф-плас.
     Сто раз пред стен его являлся Красс
     С ордой, но стен нигде не обнаружив,
     Стал просто швабский немец Гюнтер Грасс,
     Плетущий кипенье словесных кружев,
     Да, да и самый лет форштевень стружев
     Навис там, зацепившись, без прикрас.

     Навис там, зацепившись без прикрас,
     Обломок струга неизвестных ратей,
     Тимархией стал строй аристократий,
     И олигархией запахло раз.
     Но вскоре олигархия сто раз
     Сменилась видимостью демократий
     Под яростным напором нищих братий,
     Наведших на имущество острас.
     Сатрапы неугодных батогили,
     И сам народ, зализывая ран,
     Избрал совет из двух иль ста тиран,
     Задачей коих и было, чтоб згили
     В дыму нирван, а может быть -- и пран,
     В обставленной, но все-таки -- могиле.

     В обставленной, но все-таки -- могиле
     Живут и подданные. Смысл казарм
     Везде. Повсюду мрещится жандарм.
     Хоть внутренние с внешними -- все сгили.
     Для земледельцев сделаны бунгили,
     Где есть тонарм и сборник сельских карм.
     То высшая суть общества -- вакарм
     Самодовлеющей разумной гили.
     Поэты изгнаны, ведь их язык
     Был органом мятущегося духа,
     А дух по сути дела подъязык.
     Везде, где он, -- чума иль голодуха.
     Итак, поэтов нет теперь и духа,
     И сам собою держится язык.

     И сам собою держится язык,
     Нетленный, светлый, вечный, орудийный,
     Внеэлегический, атрагедийный,
     Гузном отполированный язык.
     Род женщин, как известно, злоязык,
     Но не в республике экстрарядийной, --
     Здесь тоже разум, он всепобедийный,
     Сказал себя без эк их и без ик.
     Тут женщины приравнены повсюду
     К мужчине, к немощнейшему из них,
     В зарплате, в битве, даже в этих их
     Немужских немощах, что, как простуд,
     Легко излечивает лекарь их,
     И ни одна не говорит -- не буду.

     И ни одна не говорит, не буду
     Обобществленной бабою когорт,
     Или: рожу, не лягу на аборт,
     Или: с моим дитем я, баба, буду.
     Напротив, слышится повсюду, буду --
     Как все! -- И женщины здесь высший сорт,
     Их талии -- как горлышки реторт,
     Щенки их общие, в том сукой буду.
     Как только плод из чрева в мир изник,
     Она уже, не мать, пускай не дева,
     Готова вновь круговоротом чрева
     Приветствовать, с упряжкою квадриг,
     Возницу, воина, -- оглобли древо
     Омыв в себе, как яростный родник.

     Омыв в себе, как яростный родник,
     Всю боль веков, все нищенство, все блядство,
     Вакарм свободы, равенства и братства --
     Единый в мире чистоты родник.
     В нем дух кровей наследственных поник,
     Суровый смысл сменил в нем верхоглядство,
     Пожалуй, нет в нем даже святотатства --
     Из-за отсутствия мощей и книг.
     Но уровень наук в нем равен чуду,
     Особенно наук не наобум,
     Что строжат тело, возвышают ум
     И гонят прочь измыслия причуду
     И весь паноптикум высоких дум,
     Которых порознь разносить забуду.

     Итак, я порознь разносить забуду
     Все то, чему разнос и не к лицу, --
     Ведь время движется там по кольцу,
     Где не стареют, ни к добру, ни к худу.
     Беда здесь только скрюченному уду
     Иль в чем неполноценному мальцу,
     Дурную весть принесшему гонцу,
     Хоть подступу в тот град нет ниоткуду.
     Тот град стоит -- не мал и не велик,
     И в почве града две дыры, и в небе, --
     Для сообщенья с теми, кто в Эребе
     И кто в Элизиуме католик.
     И вечный круг как бы осмерки в небе
     Являет нам любой ушедший лик.

     Являет нам любой ушедший лик,
     Как нотный стан, один значок из хора,
     Который, словно мощная подпора,
     Возник из почвы и в ту твердь пролик.
     Но можно вслушиваться до колик,
     Как дышит та пространственная пора,
     И все ж, отъехав раз от светофора, --
     Потом вовек не отыскать клик-клик.
     УОАЭИ в нем подобны гуду,
     Не расчленимому на пять иль шесть
     Известных звуков. -- Так, Сократ, и есть.
     -- Хотя и тех шести я не избуду,
     Когда и трех мне хватит чтобы есть...
     -- Ты постоянен в этом не избуду.


     ***
     Нейдет сколь масла бы в нее ни лили
     Имянограды в городе у нас
     Оплакивая ны убо се час
     Ему же втуне нас и поручили
     Тукан он с клювом стало быть и в силе
     Все утки бабы так у них есть глаз
     О чем и мыслить вслух и без прикрас
     Вот тут-с в мозгу в сей сводчат0й могиле
     Конечно свист и есть тот надъязык
     Ну и пускай их суд а я не буду
     И он неудовольствия родник
     И обрели тебя я не забуду
     С тебя покамест не подписан лик
     То вовлечен то поглощен избуду

        ХI. Аристофан

     То вовлечен, то поглощен. Избуду?
     Из целокупности? Из клик? Из толп?
     Из массы, схватывающейся в столп,
     Едва погружена в кровищу руду?
     Из суесофии? Из лжи? Из гнуду?
     Из риторических посылов во лб?
     От их гомункулюсов в толщах колб,
     От проникающего в душу юду?
     Согласно же, отнюдь не вопреки
     Нам тварный социум определили --
     Не чтоб решать совместно пустяки.
     Но суеты машину одолили
     И с шестерней повыели коньки --
     Нейдет, сколь масла бы в нее ни лили!

     Нейдет, сколь масла бы в нее ни лили,
     Моя машина времени, мой стан --
     Кровавых гарпий легкий караван,
     От коего все лебеди свалили.
     Прийди скорей из облачной перили,
     Мой соглядатай, мой Аристофан,
     Лихой добряк, божественный профан,
     Чтоб немощных два духом воспарили!
     Не обинуясь и не хоронясь,
     Меня снедает ныне ностальгия.
     Ну где твоя Нефелококсигия --
     Кукушкинград Заоблачный, та ясь,
     Что, не таясь, затмила все другие
     Имянограды в городе у нас?


     Имянограды в городе у нас --
     Алкивиадоград, Платоновполис
     Да Критийбург -- вот то, за что боролись,
     Пелопоннес, но тоже и Канзас.
     За маршевою флейтой слышен джаз,
     Сполохами в лицо нам дышит полюс,
     Благополучие наш глас и солюс
     Да подведенье тезисов и баз.
     А ты паришь безбазисно, лучась
     В каких пространствах, с криком Алкионы?
     В какие дни кромешны, в веки оны?
     Каким там Неевклидом заручась?
     Замыслясь, сокрушаясь паки о ны,
     Оплакивая ны, убо се час.

     -- Оплакивая ны, убо се час,
     Сократ, уйти в воздушные дедалы,
     Покуда шастают надоедалы
     И омрачалы шарят взглядом нас.
     Я сосчитать попробовал их раз --
     Ну всех, кому стихия их скандалы --
     Майоры, тещи, тщи заимодалы,
     Девицы детны и... теперь я пас.
     Меня мои подсчеты огорчили,
     Хоть в математике и не Дирак:
     Из мировых не вылезаем драк,
     И как бы ни вертелись, ни ловчили, --
     Коли не косит Смерть, косит Дурак, --
     Ему же втуне нас и поручили.

     -- Ему же втуне нас и поручили!
     -- Ты Алкиону помянул, Сократ.
     А... хочешь посетить Кукушкинград --
     В рыданиях заоблачной скворчили?
     -- Скажи, а климат там не то, что в Чили? --
     -- Нет, не такой, ты ездке будешь рад...
     Да и республике мой черт не брат,
     Хотя б нарочно кодексы сличили.
     Во-первых, всяк клейменый? а не раб --
     Имеет право, чтоб его носили
     Два-три крыла, веснущатых хотя б.
     А во-вторых, кого б ни поносили
     За то, что он еврей или арап, --
     Тукан он, с клювом, стало быть? и в силе. --

     -- Тукан он? -- С клювом, стало быть? и в силе.
     -- А как с проблемою молодняка?
     -- С детьми проблемы никакой пока:
     Чуть оперился -- брысь! -- все в этом стиле.
     -- А тех, кто ростит, с тем, кого растили,
     Как отношенья? -- Все наверняка.
     Кричат, заклевывая старика:
     Папаша, защищайся, если в жиле! --
     Зато наук нет никаких -- на глаз.
     Все замки в небе, на земле ни стройки.
     -- Все в воздухе? -- На, выбей зуб! На глаз!
     -- Да кто же строит? -- Пеликаны, сойки,
     Гагары... между рыбки и попойки...
     Все утки, бабы, так у них есть глаз. --

     -- Все утки -- бабы, так у них есть глаз?
     -- Конечно, но крикливые особы.
     Чуть что кричат. -- Прорабы -- долбоебы?
     -- Прораб воронам счет ведет у нас.
     -- А как искусства? -- Есть Пикасс. Бекасс.
     Есть Жук да Грач -- играть на скрипках чтобы.
     Вообще? дневной в искусстве больше злобы,
     Но есть и для души -- помимо касс.
     -- Со всем согласен. Ну, а как же вас
     Между землей и твердью терпят боги --
     Ведь воскуренья ныне к ним небоги?
     -- Ну да, мы весь выкушиваем газ
     И сами голоданья на пороге,
     О чем и мыслим вслух и без прикрас.

     О чем и мыслить вслух и без прикрас,
     Как не о будущем? Оно прекрасно,
     Его мы приближаем ненапрасно,
     И, видимо, придет однажды раз.
     -- Там, в вышине, с подвешенных террас,
     Грядущее вам, в самом деле, ясно.
     Но прошлое? -- И это нам подвластно.
     Танцует-с. Прошлое что за гора-с.
     До птеродактилей и прочей гили
     Жил жаворонок-с, даже до амеб
     И до Земли. Родители погили.
     Что делать? Нет земли. Где деть нам гроб?
     Так он отца, скажите, где погреб?
     Вот тут-с, в мозгу, в сей сводчатой могиле. --

     -- Да, но в мозгу, в сей сводчатой могиле --
     Обширнейший гуманнейший субстрат.
     Есть, стало быть, и минимум затрат,
     Который старости определили?
     -- Ну да, хотя бы мы пересолили
     Преукрашая перечень отрад.
     Покойник, разумеется, свой брат,
     К живому мы б не так благоволили.
     -- Ну хорошо, а что вам дал язык?
     -- Он дал нам целый Вавилон языков:
     Грай, гогот, карканье и плач, и зык.
     -- Все это будет из породы зыков.
     Быть может, есть какой из надъязыков?
     -- Из этих свист. Тот будет надъязык.

     -- Конечно, свист и есть тот надъязык,
     Но как им пользоваться? -- Шеф, две трешки!
     -- Тут смысла нет! -- Напротив: Филин, дрожки!
     -- Действительно, сумнительный язык.
     -- Куда там! Птичий небольшой язык.
     Зато он ясен и ежу, и кошке.
     -- Свисти еще! -- Тут все-с. Остались крошки.
     -- Да это просто смех, а не язык!
     -- В мыслительном художестве нет студу! --
     -- Так заключим: "художествен" есть худ?
     -- А студ -- застенчивость. -- Так как -- несть худу,
     Когда вас выше самый плоский суд?
     -- Зато у них есть фонды. Касса ссуд.
     -- Ну и пускай их ссут, а я не буду.

     Ну и пускай их суд, а я не буду...
     И что ж -- все пташки: галки, какаду?
     -- Да, пташки-с. Есть два старца на ходу,
     Живущих с нами из охоты к чуду.
     -- А эти кто? -- Назвать их не забуду
     И даже их занятье приведу --
     То Эвельпид и Пистеттер, к труду
     Прилежны, правят нами не в осуду. --
     -- Однако ваш Кукушкинград -- шутник! --
     -- Еще какой! Все над другими трунит,
     Но пересмешник всуе -- клеветник:
     Тотчас же настучат, и сыч приструнит. --
     -- Ну, кто хохочет, Бог с ним, а кто нюнит?
     -- И он неудовольствия родник. --

     -- И он неудовольствия родник?
     -- Сократ, он будет Канюком иль Выпью,
     А то покроется нудой иль сыпью,
     Ему я не знакомец, не сродник.
     -- Прямой ты трус, скажи уж напрямик.
     -- Нет, я Орел, а особливо выпью,
     Так и друзей не пожалею -- выбью,
     И лого-Грифом стать могу на миг. --
     -- Позволь, твой миг, -- он длится и посюду,
     Твой миг всегда, а что же делать нам,
     Кто тихо празднует всю жизнь иуду?
     Хариты в вечности искали храм,
     Что не подвластен времени пескам --
     И обрели тебя -- я не забуду.

     И обрели. Тебя я не забуду,
     Смешное чудище, Порфирион,
     Губитель Зевса, хоть в порфире он,
     Не верит смерти, как не верят чуду.
     По тальникам, вдоль заводи, по пруду,
     Где воды легкие несет Рион,
     Куда не ступит никогда Креон,
     Где время уничтожилось повсюду, --
     Вдаль обходя широкий лук излик,
     По мелководью, по стреломуравью,
     По цапелью, по нырочью, журавью, --
     Султанка, курочка, втыкая клик,
     Проходишь, как планета, силу травью,
     С тебя покамест не подписан лик.

     С тебя покамест не подписан лик,
     Но ты и есть PORPHYRION тот самый,
     Зевесов враг, одетый птичьей дамой,
     И то, что дама -- множество улик.
     Их тьма и гибнет, не снеся толик
     Космического холода, в упрямый
     Хромой период пред весною самой,
     Но их трепещет Зевс, а он велик.
     Не ласточки, гнездящейся повсюду,
     Не ржанки, смело реющей в Рион,
     Не ибиса, хотя он равен чуду, --
     Болотной курочки PORPHYRION
     Трепещет Зевс, хотя в порфире он.
     То вовлечен. То поглощен. Избуду?

     ***
     Да вы чернила ваши всуе лили
     Сократ сомненьем разъедает нас
     Терзанья наши множишь каждый час
     Которым наши души поручили
     Убудь мы в нашей мудрости и силе
     К тебе подносит то персты то глаз
     Ты оставляешь срам их без прикрас
     Так всех богов ты отослал могиле
     Ты перестроил напрочь и язык
     И мертвый говорит землей не буду
     И помутился истины родник
     Ликона же тебе я не забуду
     От вас укрою оскорбленный лик
     Опасности глаголом не избуду

        XII. Апология

     Опасности глаголом не избуду
     И не затем явился нынче к вам --
     Чтоб волю дать слезам или словам,
     Доступным простоте и внятным люду.
     Ни плакать, ни словоточить не буду,
     Не потеку ушам и рукавам,
     Не стану апеллировать к правам,
     Которых не займу и не добуду.
     А потому, когда бы вы тут все
     Меня сюда прийти определили,
     Чтоб видеть краску на моем лице,
     Смущение в кистях, упадок в силе,
     Чтоб пожалеть, чтоб оправдать в конце, --
     То вы чернила ваши всуе лили.

     Да, вы чернила ваши всуе лили,
     Впусте потратились на столько слов:
     Сократ бездельник, он не чтит богов,
     Сократа виды молодежь смутили. --
     Ну и так далее все в этом стиле,
     Неловком специально для голов,
     Чья справедливость с дегтем сапогов
     Частенько смешивает правды стили.
     Тут кто-то ошибается из нас.
     Я знаю даже кто -- все вы в ошибке,
     От ней же здравый смысл упас бы нас,
     Но мы его заспали раньше, в зыбке,
     И можем вслух помыслить без улыбки:
     "Сократ сомненьем разъедает нас".


     "Сократ сомненьем разъедает нас,
     Изнесших столько тягот безвременья --
     Утрату половины населенья
     В жестоких бедствиях, постигших нас.
     И кто от них не выстрадал из нас?
     Проскрипции, в карбасах затопленье,
     Чужих, своих тюремщиков глумленье,
     Присыпки известью на теплых нас.
     На будущее видом заручась,
     Мы и не то сносили б терпеливо.
     Зачем, Сократ, ты мыслишь так глумливо?
     Своей стерильной мудростью лучась,
     Ты так разнообразно и счастливо
     Терзанья наши множишь каждый час.

     Терзанья наши множишь каждый час,
     Нас отвлекая от забот о хлебе,
     Мы на земле живем, а не на небе,
     И нам важнее Вечности наш час.
     Сократ, ведь наша жизнь всего лишь час,
     И этот час мы отдадим потребе,
     Что нам в Элизиуме иль Эребе --
     Возьми себе их, но верни нам час.
     Смотри, чтоб сны твои не отучили
     Нас от насущного -- мы можем пасть
     И ниже, чем рассчитывает власть.
     Гляди, чтоб нас тогда не отличили
     Животный гнев и низменная страсть,
     Которым наши души поручили.

     И точно: наши души поручили
     Не телу ль нашему? Иль не рукам
     По вторникам, средам и четвергам
     Ломать и строить на песке и пыли?
     Умрем, кто вспомнит, что такие были,
     Ведь дела нет до смертного богам,
     Что в нас -- галактикам и облакам,
     Мы только плесень, знаешь, поросль гнили.
     Но эту плесень оживляет мысль, --
     Так с идеологов мы затвердили.
     Так снисходительно о нас не мысль.
     И это мысль о том, что б ели, пили, --
     Чужое нам растли нас иль окисль,
     Убудь мы в нашей мудрости и силе.

     Убудь мы в нашей мудрости и силе,
     Кто встанет к плугу, сядет в аппарат?
     Ты не даешь рецептов, о Сократ,
     Как бы тебя о том мы ни просили.
     Не города ль твои нас искусили,
     Где можно жить без бед и без затрат, --
     Но ты нам говоришь: Господень град
     Нуждается в иной, не в нашей силе.
     Ты просто издеваешься, глумясь
     Над недостаточностью наших чтений,
     И брезгуешь всех наших предпочтений.
     Ты с нами говоришь ярясь, томясь,
     Как будто кипь невиданных растений
     К тебе подносит то персты, то глаз.

     К тебе подносит то персты, то глаз
     Никто иной, Сократ, как наша юность,
     Которая по праву мира юность, --
     Что ж из того, что перст у ней и глаз?
     Ответь-ка нам, Сократ, зачем далась
     Тебе забота портить нашу юность?
     Зачем ты говоришь ей: ваша юность --
     Синоним глупости и вам далась?
     Когда пред молодежью всякий раз
     Мы подличаем чтобы подольститься,
     Зачем один не смотришь ты на лица?
     Зачем одежды рвешь ты всякий раз
     С любого, будь ответчик иль истица,
     И оставляешь срам их без прикрас?

     Ты оставляешь срам их без прикрас,
     О наш Сократ, мудрейший из мудрейших!
     Тебе махать, конечно, на старейших,
     Тебе не полководец самый Красс.
     Тебе хуйня и Бланманже и Грасс,
     Ты толк не видишь в рикшах либо гейшах,
     Ты презрел и правейших, и левейших,
     Плевал ты и на лесть, и на острас.
     Одежды, бабки, экипажи сгили
     В твоих глазах, как будто их и нет,
     Тебе ничто минет или сонет,
     Намеренья -- пустяк, худы, благи ли,
     И пошлы кастаньета и спинет, --
     Так всех богов ты отослал могиле.

     Так всех богов ты отослал могиле:
     Раздел, изгадил, либо истребил.
     Как сильный человек -- тотчас дебил,
     Коли умен -- не тверд, по горло в гили.
     Тебе победы наши дороги ли?
     Нет. Ты кричишь: Ограбил! (иль: Убил!)
     Скажи, о нас язык ты не обил?
     Ты оному нас отдал в батоги ли?
     Ну что молчишь? Скажи, отбил язык?
     Так с нами ты молчок, гу-гу ты с Богом --
     О чем ты с ним -- о малом иль о многом?
     Он понимает греческий язык?
     Твоим, конечно, он кейфует слогом, --
     Ну да, ты перестроил и язык.

     Ты перестроил напрочь и язык:
     Убавил истин и добавил патин,
     Он одному тебе теперь понятен,
     Твой лексосинтаксический язык.
     Но с чернью ты размежевал язык,
     Чтоб вместе с ними ни солил, ни братин,
     Стократ блажен язык, иже сократен,
     Все прочие -- жаргоны, он язык.
     Он, словно яблочко, катясь по блюду,
     Увязывает в петли все концы --
     И "пред детьми склоняются отцы",
     И " лавр суждается по самосуду",
     И в Греции "избам кладут венцы",
     И мертвый говорит: Землей не буду.

     И мертвый говорит: Землей не буду, --
     Опровергая и огонь, и тлен,
     И десять Богом проклятых колен
     Из плена возвращаются в Иуду.
     Навозной жижи злая вонь повсюду
     Длит с ароматом роз воздушный трен,
     В святилище родит Христа Мадлен,
     Мари же в капище и служит блуду.
     Хрен горек был, но слаще стал клубник,
     Влюбленный -- строг и честен, словно ратник,
     Пророчествует истину развратник,
     И праведник в чужой альков проник,
     И параноик стал небес привратник,
     И помутнился истины родник.

     И помутнился истины родник,
     Сократ, увы, но вопреки тебе ли?
     Ты роды облегчил? Очистил бели?
     Искусственником всякий стал грудник?
     Чьих ты идей горячий проводник?
     В котором ранге? По какой табели?
     Ты выкормил хоть ветку изабели,
     Впаял в компьютер полупроводник?
     Ты Лизия, чей слог