Умолкни! Господи, помилуй нас.
     Избави от мучительства и мести,
     Молю еще, чтоб светоч не погас,
     Что Тетушкой моей слывет в сем месте.
     О мне ни слова: погубил -- как спас.
     Огонь прогрыз асбест и сгас в асбесте,
     Презрев звезду надежды в этот час.

     Презрев звезду надежды, в этот час
     Я восхожу, не надобно улестье --
     А это вам, считайте провозвестье
     О том, что всякой горечи -- свой час.
     Но видь и каждой радости свой час:
     Пождите, озирая кругокрестье, --
     Приобретет и честь, и благочестье
     Какая то восхощет -- все в свой час.
     А в небо с точкою звезды, свечи ли --
     А в небо не один Великий Пост
     Приводит -- и Парижи, да и Чили, --
     И масленица, ах, мой Пруст, Превост,
     Зачем возносишь шепоток до звезд?
     Мы наши арфы вербам поручили.

     Мы наши арфы вербам поручили,
     Мой милый, милый Тасс, мой Ариост, --
     К тому же, нынче он не больно прост,
     И по каким дворам их залучили?
     Какая синева -- на дню, в ночи ли --
     Течет везде, везде -- и там, где пост.
     Там, в небесах, ужель взойду на мост?
     И вправду звезды! И ключи! Ключи ли...
     Ты хочешь уж запеть! Постой! Постой --
     Пока огни в окошках не гасили --
     Невыносим им музыки постой.
     Ты помнишь, помнишь -- нас вчера просили
     Облагородить прелесть простотой?
     Могли ль мы петь осилившей нас силе?

     Могли ль мы петь осилившей нас силе,
     Грозившей нам ликбезом и тюрьмой?
     Уж лучше лапти с легонькой сумой --
     Уж как бы мы равнину замесили!
     На юг не хочется -- там сили, сили,
     А тут Афины, Спарта... с их чумой!
     Равно познает, где ей путь прямой,
     Как бы ее убраться ни просили.
     Ой, ты преполовинился на глаз --
     Ты, право, замечательно двусущий!
     Ах, хорошо мне с ним вдвоем средь кущей, --
     С одним из вас! Второй, прикрывши глаз,
     Берет букетик роз у этой злющей, --
     Цветы темниц, смочив их влагой глаз.

     Цветы темниц, смочив их влагой глаз,
     Цветы темниц... цветы... нам дышат гущей
     Своих соцветий. Даже ветер бьющий
     Не вырывал такой слезы из глаз.
     Но подожди, не говори: там глас
     Возносится, надмирное поющий...
     Но душит сердце этот мрак всесущий, --
     Какой томительно прекрасный глас!
     Прервется и ... "прослушайте известья..."
     Не прерывайся, кант, хотя бы раз,
     Неси свое высокое нечестье, --
     Все выше, выше возноси от глаз
     В желательное райское поместье
     Простые наши песни без прикрас.

     Простые наши песни без прикрас
     Хорала выше и подобны шваре
     Табачного листа в любом товаре,
     Который не заволг и не погас.
     О Господи, не лучше ль чтоб он пас
     Коровушек в индийской Делаваре?
     Березкой с облаком в беззлобной сваре
     Запела бы под их генерал-бас!
     Под пенье б скирдовали и стогили,
     А вечер пал нам -- хоровод харит, --
     Ни счастья, ни несчастья мы б не згили,
     Нет, этот рай нам врат не отворит:
     Слог, коий речь ничья не повторит,
     Мы, как и судьбы, обрекли могиле.

     Мы, как и судьбы, обрекли могиле
     Неисследимое наследье гнезд:
     И птицы поднимаются с борозд
     И миг иль два висят во мгле и гили.
     Все, кого любим мы, по сути сгили,
     Уж точно -- после масленицы пост.
     Нет, видно, домом станет мне погост
     Под жгучим солнцем, посреди пурги ли.
     Улиссушкой во огненный язык
     Спеленутая, только что безвестной,
     Сыщу и на том свете путь мой крестный.
     Упреку наведут на мой язык,
     Молчанье красное, обычай честный...
     Но пусть прилипнет к горлу мой язык.

     Но пусть прилипнет к горлу мой язык,
     Которым целовать могла посильно
     Его уста и шею настропильно
     И что бессилен выразить язык.
     Теперь немеют губы и язык,
     И кто -- Стекольня, Копенгага, Вильна --
     Преймет, когда смиренна и умильна,
     Теперь меня, и плод мой, и язык?
     Но как с Пречистенки пойду, отсюду?
     Нет, изойти из сердца мне не в ум.
     Ты сотворил меня и дал мне шум
     Имен веселых, что и не забуду --
     Султанка, Диотима, Улалюм --
     Когда тебя я вспоминать не буду.

     Когда тебя я вспоминать не буду,
     А сердце, может быть, и откипит, --
     Иль снова станет тем, кто в качке спит,
     Тогда будь то, что будет, -- я не буду.
     Молить Христа я за Иуду буду, --
     Пусть снова смерть и тьма из-под копыт,
     Но беспредельный блеск, что нас слепит,
     Вновь наведу на медную посуду.
     Когда б твой взор в мой илем ни проник,
     Я все при деле -- хоть не при наваре,
     То хохочу, то плачу (Полиник!).
     Я стала деревцем из Бедной Твари
     И показую Сиксту и Варваре
     Тебя, веселья моего родник.

     Тебя, веселья моего родник,
     Мальчонок неразумный, непрелестный,
     И никому на свете неуместный,
     Загадка Магдалин и Вероник.
     О Боже, ты на дереве поник --
     Во искупленье, Боже, мги окрестной!
     Чрез то ей не занять сей огнь небесный,
     Напрасно дух твой из тебя изник...
     -- Не знаю я. Я на кресте побуду. --
     -- Но кто те? -- Слева Маркс, а справа -- Юм.
     О нас не думай, ты жалей Иуду. --
     -- Ты видишь: я избавлена от дум... --
     -- Забудь и то, что сотворяет Рум... --
     -- Пусть почернеет день, когда забуду.

     Пусть почернеет день, когда забуду,
     Забуду то, что сотворяет Рум.
     -- День почернеет, посветлеет ум,
     Что моему как бы подобно чуду.
     -- Дай отгоню от глаз твоих остуду... --
     -- Не стоит... это будет стоить сумм...
     Отрешена от тюрем или сум,
     Куда пойдешь? -- Вернусь домой, в Иуду. --
     -- В Иуду ли? -- Не знаю. Свет велик. --
     -- Раздай все что кобеднишно, носильно
     И что возьмут, и не щади толик. --
     -- Вручает рок, а ревность тут бессильна.
     Смогла бы оцарапать замогильно
     Я моего врага веселый лик!

     Я моего врага веселый лик
     Вскопала б, как соха...-- Дурные вести... --
     -- Женою есмь, а ты в горних вести... --
     -- Аз вем, да горний от сего отлик...-
     -- Сведу я счет без клак там или клик,
     Но будет стоить много -- драхм до двести:
     Когда бы даме в ум пришло процвести,
     То ей не стоит оставлять улик... --
     -- Я помяну тебя, как только буду... --
     -- Уж помяни, когда не наобум,
     Ведь мать тебе. И я молиться буду. --
     -- Ну ты иди... -- Пойду в Капернаум,
     Сама себе теперь очаг и чум,
     И ненависть стенаньем не избуду.

     Ты эту плоть что бело алый грозд
     Окутай от сомненья в сон грядущий
     Она и грянет ты поток ревущий
     Зачем возносишь шепоток до звезд
     Там в небесах ужель взойду на мост
     Ах хорошо мне с ним вдвоем средь кущей
     Но душит сердце этот мрак всесущий
     Нет видно домом станет мне погост
     Березкой с облаком в беззлобной сваре
     Ты сотворил меня и дал мне шум
     Ты видишь я избавлена от дум
     Я стала деревцем из бедной твари
     Отрешена от тюрем или сум
     Сама себе теперь очаг и чум

     ***
     Чужим рекам мы наши слезы лили
     О родине давно забывшей нас
     Презрев звезду надежды в этот час
     Мы наши арфы вербам поручили
     Могли ль мы петь осилившей нас силе
     Цветы темниц смочив их влагой глаз
     Простые наши песни без прикрас
     Мы как и судьбы обрекли могиле
     Но пусть прилипнет к горлу мой язык
     Когда тебя я вспоминать не буду
     Тебя веселья моего родник
     Пусть почернеет день когда забуду
     Я моего врага веселый лик
     И ненависть стенаньем не избуду



        XVI. Антик

     м не избуду --
     Оруж ой логики, Софокл,
     ай раз Гектор и Патрокл,
     К убийству ощутя в себ
     Да не сочтешь ты, мудрый, за причуду
     Нетвердой памяти, но Эмпедокл
     Твердит, чго миф героики столь блекл,
     Что
     негеройственный этап
     Ползучих истин и витийской пыли,
     Небезопасных мин и тихих сап.
     Там, в гавани корабль нам насмолили, --
     Представь да б
     Чужим рекам мы наши слезы лили.

     мы наши
     Здесь, в Аттике, нежнейший Еврипид,
     Где бодрствует террор, а совес
     И слышен храп ее за две-тр
     Но музы памяти нам изменили:
     Не Эмпедокл
     А Ксенофан иль лучш
     Хотя и Эмпедо
     Но Парменид тебя т
     и в центре идеальной сферы,
     Бредущей следом пять-шесть стадий в ч
     Что пользы, удивляя кониферы,
     Рыдать на сл Ки
     -- О ро бывшей нас,

     Рыдать все ж надобно, Софок
     Оплакивая все, все без изъятья, --
     Что нам ни встре
     от слез чумаз,
     Как будто
     пал в объятья:
     Поистине -- в слезах все люди братья,
     Мы пасынки судьбы, ее гримас.
     Протри тот и другой, однако, глаз
     И выслушай, не делая трагедий,
     Что кончен век бл
     И светоч наш бессм
     безумно пошлых интермедий,
     звезду надежды

     Презрев звезду надежды в этот час
     Мошен епротивленства,
     О Еврипид, высокое блаженство
     Воспитывать предназначенье в нас.
     Ибо, не кажется ль тебе сейчас,
     Что нет ужасней фиги для равен
     Чем наши маленькие совершенства,
     Отложенные нами прозап
     Оружья веселей чили
     Чем то, каким блестящий Пифагор
     за им кол с Италийских гор.
     Но мы-то, мы! Подумай -- мы уч
     Зачем, скажи, со столь недавн
     Мы наши арфы

     -- Мы на фы вер
     Не дале, как вчера -- зато на
     Пускай теперь Эол, не человек
     Играет ими поутру, в ночи ли.
     Но сами-то, Софокл, мы не почили,
     Устроив для самих себя побег
     От прыщу здоровием кале
     Самих себя самим себе всу
     Мы не почили, просто мы почли,
     Что предостаточно себя носили,
     То есть насил где могли,
     Что, право, лучше б делали, каб чли
     черв мучем иле
     гли ль мы петь оси ас си

     То есть физи
     и да и нет, --
     Не тиворечив ли сей от
     Нет, ибо исключил он или-или.
     Все так, и мы внимательно га
     Позывы к воспеванию побе
     И, не имея драхмы на обе
     Толпу урчаньем в животах бесили.
     И где Эсхил, как если б скалолаз,
     Мотался с чваным, наглым Прометеем,
     В сердца зве выискивая лаз,
     О Еврипид, подобно двум Протеям,
     Мы создавали вид, что не поте
     В цветы т

     темниц, смочив их влагой глаз,
     Нам воспевать отныне несподобно.
     Лишенцы воздуха, анаэробно
     Мы изведем блестящий мир из нас, --
     Там свежий храм, здесь выспренний палас,
     Где свет в поверхностях ликует дробно
     И плещет в очи зрителю, подобно
     Тому, к пры спе ананас.
     Но сонм лужаек, портиков, террас, --
     Придуманный естественный порядок
     Сдадим ли мы под скл льных ка
     О нет, Софокл, о нет на этот р
     Прошу тебя, не то придут в упадок
     Простые на

     песни без прикрас
     Мы населим нездешними чинами --
     Вообража существами,
     О Евр без тог и бе ирас.
     Живее всех жи вполсо
     Не забавляющиеся словами --
     Но связной речью -- в ссоре с временами,
     Они затмят ованс или Шира
     Ведь мы-то понимаем: хватит гили
     Во славу двух неле складух:
     "Дух Эллени рафо
     персы нам вра
     Другие ли -- за недугом недуг
     Нас, словно Су

     -- Мы, как и
     Наш профессиональный оптимизм, --

     И все ж, Софокл, нельзя, чтоб мы забыли
     О простоте
     как-то медлю обл
     Хоть простота
     перь и мне не в жи
     Но лощадной мне ненави зык,
     И все, что примитивно, чанье,
     Не признаю отныне за язык.
     И если я, в ответ на примечанье,
     Сменю на речь привычное молча
     То пусть прилипнет к горлу мой язык. --

     -- Но пусть при
     Когда твоей не похвалю я ре
     Взвалившей Аталантою на пл
     Весь наш родной членоразд мык
     Какой-то там метек или кумык,
     Влюбившись в речь твою, так жаждет встречи
     С тобою, что готов лететь хоть с п
     Сломив башку, пусть в Тартар напрямик.
     Ты первый, Еврипид, назвал посуду
     Посуди я помню общий шок:
     Ифи ла на
     Ты имя дал мучительному зу
     Экстаза, рвущего узлы кишок, --
     Ах, вспоминать такое дол

     поминать не буду
     Все новшества мои презр со
     Унылое поветрие агор,
     Подачки лю
     Пускай все прочие
     Ты знай фокл, что я с недавн
     Сорвал с искусства дивный легкий флер
     И обнажил кам
     Так ближе истине, так напрямик,
     Так становись
     Разводом
     Цветными пятнами -- энкаустик

     И вот веселья

     -- Тебя, веселья моего род
     Снеда черв учительных сомне
     Пройдешь ли ты сквозь строи поколений
     Живою клумбой выспренных клубник
     Иль, ноги протянув, как Полин
     Травою сорною среди расте
     Добычей станешь мелких смрадных тле
     На полке живых, но "поле ниг.
     Тому, кто в гной общественному блу
     Вплесну поэзии живую кро
     Презренье наше, жалость и... л
     Он запустил гадюк в свою запр
     Плебеев духа, винную сукровь...
     Ему такое вряд ли

     -- Пусть почерне гда забуду
     Себе я день паденья, но пой
     Я верил --
     Чистосердечью простоты
     Суду посредственности, их "вонми",
     Их "не замай", их "ратуй", их "с вось
     Любя в них их
     Я дал им тем против себя ули
     И поводов для недовольства ты
     В билик

     лик Сокра

     Позволь, Сократ, издать веселый клик
     По поводу того, как два собрата
     В поззии
     Встречают



     -- Счастливый слу
     Но радость не пролью потоком слез
     И ненависть стенаньем не избуду.






        ЭПИЛОГ

     Читатель, на какой бы ты предмет
     Ни стал искать героев сих идиллий, --
     Случайно совпадение фамилий,
     Недостоверен перечень примет.
     Равно -- не точен смысл цифровых смет,
     Ужасны "анфилады перистилей",
     Изящней было б "селей" вместо "силей" --
     И чтоб героем был -- не Магомет.
     Теперь, когда расстаться нам пора,
     Не выразить признательности вящей
     Тебе я не могу -- сними с пера.
     Итак, простимся с кутерьмой, царящей
     Повсюду в этой -- выспренно парящей --
     Моей комедии еtc.




        КОММЕНТАРИИ

     Авторский комментарий к "Жидкову"

     Семейному   роману  следует  предпосылать   генеалогическое  древо,  из
которого  стали  бы понятными кровные взаимосвязи  героев. Последуем в  этом
намерении за авторами драм,  сведя персонажей к простому перечню  их  полных
имен и степеней родства. Итак:
     Жидков Павел  Михайлович  --  отец семейства,  горный инженер, защитник
Отечества, в чине лейтенанта, затем -- Беглый Вор и Мраморная Статуя;
     Жидкова Ольга  -- жена  его, домашняя хозяйка со средним  образованием,
бухгалтер, продавец продовольственного ларька;
     Жидков  Антон Павлович (Антоша) --  их  сын,  школьник, затем  учащийся
среднеобразовательного военного заведения, собственно -- он и есть заглавный
герой романа;
     Максимова Ирина Михайловна -- тетка нашего героя по отцу (Тетушка, тетя
-- в Антиканоне и др.);
     Максимов Николай Максимович (Максимыч, он же -- горемычный Ника) -- муж
Ирины, служащий Наркомата  Внутренних Дел, затем -- узник Желдорлага,  затем
-- защитник Отечества;
     Тетка Валентина -- старшая сестра Ольги (тетка);
     Мать Ирины и Павла (Москва);
     Оба родителя Валентины и Ольги (Саратов);
     Александр  Жидков -- средний брат (между Ириной и  Павлом)  и его  жена
Нюра (Анна Фоминишна) -- только упоминаются.
     Персонажи, не состоящие в родстве с вышеназванными:
     А. И. -- гражданский муж тетки,  жилец ее  квартиры, музыкант циркового
ансамбля;
     Фрак -- друг и сослуживец А. И., фокусник в цирке;
     Стешенька, Старуха Чайкина, Тетя Саня, Санный Мастер  -- соседи Тетушки
по коммунальной квартире;
     Вячеслав Григор и Его Супруга -- то же -- для тетки;
     Далее: Татары, Немцы, Сожильцы по  Саратову, Учрежденческое  и Лагерное
Начальство и прочие...
     Герои и собеседники Сократических Диалогов: Сократ,  Платон, Аристофан,
Алкивиад и прочие; Боги и Герои Эллады, философы, воины, поэты и прочие...
     Годы событий в романе: 1937--56.
     События романа  развертываются  одновременно  в трех планах: жизненном,
или реальном; литературном,  или метафизическом; идеальном, или музыкальном;
соответствующие  пояснения даются  автором в  начале  комментария  к  каждой
Части, а если того требуют обстоятельства -- к отдельным главам.
     
     ВСТУПЛЕНИЕ
     В  качестве такового  предпослан  261-й  из  Фрагментов  на Просторечии
итальянского  поэта  Франческо  Петрарки  (1304-1374).   Произведена  замена
Женщины на Тетушку.

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     Речь  здесь   идет,   в  основном,  о  годах   Войны  и  Эвакуации,   о
взаимоотношениях Героя  с Матерью. Отец появляется  как лицо эпизодическое и
не   вполне   реален.   Музыкально  сюжет  выстроен   по   принципу   десяти
самостоятельных прелюдий, пытающихся обозначить основные фабулы последующего
повествования.
     
     Жидков
     А  сейчас  давайте  на  минуту забудем о каком-то  нашем  современнике,
едущем  неизвестно откуда целую Вечность в направлении как-то на  Восток. Он
ни в чем не кривит душой перед попутчицей, нисколько не старается  ввести ее
в заблуждение.  Она сама вольна понимать или не принять прямо  следующего из
его ответов.  Он не вполне  рожден и не вполне материален -- и в этом смысле
являет собой некую суть, путешествующую в Вечности.  Он и едет вечность. Для
него   важна  только  конечная  цель  его   поездки.   Это  --  Восток,  где
путешествующая  божественная сущность должна слиться с другими божественными
сущностями, преобразившись в нечто целое.
     Бистр -- коричнево-бурый краситель.
     Пени -- поэт. жалобы.
     Гурия -- в мусульманской традиции -- дева рая (для праведной женщины --
это юноша под тем же названием).
     Фермуар -- фр. застежка.
     Гуль  -- в мусульманской  традиции  --  злой  дух,  обладающий  женским
обликом.  Если   верно   предположение,  что  Жидков  --   путешествующая  в
потустороннем мире душа, --  то  она время от  времени вступает  в общение с
проводниками   и   стражами;   Жидков   видит   в   попутчице   некое  злое,
противодействующее его миссии, начало.
     Сенискальк  --  сенешаль  -- от  франкского siniskalk --  в V-VIII  вв.
королевский дворецкий, управляющий дворцом.
     
     И в строчках вечной будет чистота
     Замечания  Жидкова о его происхождении и земном детстве  не  устраивают
его спутницу  -- они  кажутся  ей  довольно  поверхностными, Жидков вынужден
развивать   некую   версию   своих   земных   скитаний,   его  отношение   к
автобиографической справке, как к заведомой легенде, там и сям указывает  на
досадные пробелы в материале, однако попутчица увлечена рассказом и пробелов
не замечает.
     Следует  портрет  отца  и  описание   матери.  Отец   --  что-то  вроде
доморощенного философа,  любитель зверюшек и  Шекспира.  Мать --  аккуратная
хозяйка,  грозящая  с  годами превратиться  в настоящую мегеру. Война  этому
мешает. Мать  однажды получает  по почте большой мешок и  поспешно открывает
его, думая встретить там мясо. Увы, там оказывается отец.
     Рок -- укр. год.
     Посодит -- простореч. посадит.
     ...реви, дел! -- простореч. "тебе тольк