я возражать не буду
     Такому повороту бытия,
     И если ты не будешь, ведь и я --
     Довольно скоро и вполне не буду.
     Но жаль, когда какой-нибудь шутник
     Сократа имя весело склоняет
     В любом из мест, где вывешен ценник.
     От этого твой промысел линяет.
     Во мненьях это как-то оттесняет,
     Увы -- глубокомыслия родник. --

     -- Увы, глубокомыслия родник
     Нуждается в устах, глазах и шеях, --
     Иначе эти струи, хоть зашей их --
     Куда и луч бы света не проник.
     И если фокусник или мясник,
     Иль мусагет исчадий длинношеих
     Услышит нечто, что длинней ушей их,
     Я не боюсь, чтоб он в те речи вник. --
     -- Я -- да. И не за Кришну, не за Будду
     Боюсь в тебе, и не за тот киоск,
     Чему строитель этот хладный мозг, --
     Он ввысь уводит будою за буду, --
     За это тело, хрупкое, как воск,
     Которое любить я не забуду. --
     -- Ксантиппа, я когда-нибудь забуду
     Живые передряги наших ссор --
     Они мне явятся -- как некий сор,
     Где я наткнусь на резвую причуду.
     И там, и сям я вижу в них повсюду --
     В рассыпанном на безоружный взор --
     Не явленное ни на чей позор,
     Что как бы медь, сверкнувшая сквозь луду.
     Из этих драгоценнейших толик
     Вся радость жизни состоит в прошедшем,
     И горе -- этих блесток не нашедшим.
     Пора настала, видишь, кинуть клик
     Всем бурным дням, в былое отошедшим,
     Где красен даже разъяренный лик.

     Послушай: даже разъяренный лик
     Бывает непротивным и непотным,
     А драгоценным камнем приворотным,
     Ну что там -- бирюза иль сердолик!
     Ущерб от перепалок невелик,
     Смягченный бегом времени вольготным,
     А после -- у любви за базом скотным --
     Есть тоже тьма волнующих прилик.
     Но верен навсегда останусь чуду
     Безмолвного пахучего цветка
     С его листвою, сродной изумруду.
     В плену у роз, пусть только у пятка,
     Я долго буду пребывать, пока
     Смешной любви по смерти не избуду.

     ***
     Страданья в душу скорби не пролили
     А кто уколет честных граждан в нас
     На пищу гражданам хотя б на час
     Нам на троих палаш мой поручили
     И отвратясь мы минуть грязь не в силе
     В предсмертном клике и в зенице глаз
     Поверенных отчизне без прикрас
     Как огоньки на праведной могиле
     Они показывали нам язык
     Чем занят был перечислять не буду
     Я говорил души моей родник
     Я вам повем зараз не то забуду
     А мне во сне в ту ночь явился лик
     Когда сомнений тягостных избуду


        VI. Город

     Сомненья тягостного не избуду,
     Могу ли в мыслях одолеть развал,
     Когда давно я не переживал
     Подобных колебаний амплитуду.
     Сократ, ты ездил покорять Потуду,
     Ты, что за справедливость ратовал,
     На истме воздвигал за валом вал
     И с черепов откалывал полуду.
     Ты, партизан Божественной любви,
     Которой ум твой Дельфы просветлили,
     Одноплеменников топил в крови.
     Иль прибыли Афинян умилили
     Тебя настолько, что и визави
     Страданий в душу скорби не пролили? --

     -- Страданья в душу скорби не пролили
     Тому, чьи сути, тощи, как скала,
     Седалищем афинского орла
     Седые Парки быть определили.
     Но сердце мне они не закалили
     Настолько, чтоб кровавые дела
     И грязь разбойничьего ремесла
     Мой ум растлили, а не просветлили.
     Но чем, Аполлодор мой, стал для вас
     Любой из тех, кто на призыв Архонта
     Отдать свое именье нуждам фронта,
     Укрыл бы самое себя от глаз, --
     Ведь поведеньем лени иль афронта
     Он уколол бы честных граждан в нас.

     А кто уколет честных граждан в нас, --
     Судьба его отныне незавидна:
     Ему уйти из жизни необидно,
     Он вне благотворительности касс.
     И если б даже он и пал тотчас
     При обороне ратно иль корридно,
     Нимало от умерших суицидно
     Не выделили б вы его на глаз.
     И самый героизм его бы вас
     Не убедил хотя б на йоту, -- верно,
     Ты согласишься: умереть так скверно
     Не мог, не мог Сократ, чтоб кинуть вас
     (Пускай он не Геракл, а вы не Лерна),
     На пищу гражданам, хотя б на час.

     На пищу гражданам, хотя б на час,
     Вас, неповинных, я не мог оставить, --
     На выходе -- оружие прославить --
     Остановился ваш отец тотчас.
     Ксантиппа, подобрав палаш, как раз
     Колола им дрова чтоб щи поставить.
     Я попросил ее палаш отставить,
     Едва нащиплет бересту взапас.
     -- Пойду скажу, чтоб меч твой наточили...--
     -- Оставь, родная, в этом нет нужды:
     Боюсь и так наделаем беды...
     Лахес с Алкивиадом на точиле
     И ждут трубы и верховой езды.
     Нам на троих палаш мой поручили. --

     Нам на троих палаш мой поручили,
     Поскольку с плавкой вышел перебой
     И должен был решить ближайший бой,
     Пойдут ли двое на щиты, в мечи ли.
     Но нас тогда сомненья не точили, --
     Мы знали: посылают на убой
     За Родину, которая с тобой,
     Покамест ей и жизнь, и смерть вручили.
     И как бы умники ни поносили
     Дух рекрутства, над солдатней ярясь, --
     Свободны будем -- только покорясь.
     Нас взяли под палаш -- мы не просили.
     Пред лицем -- кровь, а за спиною -- грязь,
     И, отвратясь, мы минуть грязь не в силе.

     Поворотясь, мы минуть грязь не в силе,
     Идя вперед, мы попираем кровь.
     Отчизна никогда не мать -- ятровь,
     Из наших сил у ней нужда -- лишь в силе.
     И сколько бы мы ей ни приносили
     На алтари крепчайшую любовь, --
     Она лишь холодно подернет бровь:
     Нас о любви сыновней не просили.
     И коль ты пасынок -- не ловелас,
     Обиженный пустым движеньем брови, --
     Задавишь ты в себе сердечный глас.
     И, безо всяких нежных чувств к ятрови,
     Ты не откажешь ей в толиках крови,
     В предсмертном крике и зенице глаз.

     В предсмертном крике и в зенице глаз,
     Что предумышленны и добровольны, --
     Вольны вполне мы, в остальном невольны,
     Рабы узилища, где узкий лаз.
     Но этот лаз, поистине, алмаз, --
     Мы в этом пенье, слава Богу, сольны,
     А солоны иль вовсе малосольны
     Дни нашей жизни -- это из гримас. --
     -- Сократ, ты истинно, без привирас --
     Нам обьяснил моральную раскладку
     Войны -- как склонность к миру и порядку.
     И сладко нам под скорлупой кирас
     Сердец ядреных чувствовать зарядку,
     Поверенных Отчизне без прикрас. --

     -- Упрямый бес, по кличке Без Прикрас,
     Мной изгоняем впредь без сожаленья.
     Извольте выслушать и продолженье,
     Оно не в раж вам будет, не в острас.
     С тех пор, как шлюп в Потуде нас отряс,
     Мы были без конца в расположенье,
     Так как противник, в виде одолженья,
     До нас не снисходил и нас не тряс.
     Потудиаты, думаю, не згили,
     Какого беса дружественный полк
     При их воротах зябнет, точно волк.
     (Ворота они сразу заригили.)
     А мы, как нам велел сыновний долг,
     Их стали к братской приближать могиле.

     Как огоньки на праведной могиле,
     Вдаль поразбредшись по холмам зимы,
     Без дела взад-вперед таскались мы,
     Настраивая лютни да игили.
     Там на ветру два-три заменингили,
     Здесь двое фантов вылезли в грумы,
     Из города меж тем ни хны, ни хмы,
     В нем никакой шагили и шмыгили.
     Лишь черных чаек очумелый мык
     В его стакане, желтом от заката, --
     Мятущийся то круто, то покато,
     С восторгом горемык или ханыг, --
     Был бесконечно милым пиццикато
     Для нервов, кислых даже на язык.

     Они показывали нам язык,
     Но голоса отнюдь не подавали,
     Как если бы, кормя, нам выдавали
     Коровье вымя за свиной язык.
     Мы перешли с картечи на язык
     Нормальной речи и обетовали
     Им цвель великую и бездну швали
     На языке, что им и нам язык.
     Не вызовя меж тем у них побуду,
     Открывшись нам по-братни до конца,
     Взломать свои запоры и сердца,
     Мы всем окрест произвели побуду
     И подпалили два иль три крыльца,
     Чем похваляться, видимо, не буду.

     Чем занят был, перечислять не буду:
     Кичиться нечем мне, не сир, не босс,
     Я утром выходил, и сир, и бос,
     На лед, укрывший поле и запруду,
     И, прислонясь к ветлы промерзшей хлуду,
     Смотрел на облак ледяной обоз,
     На дальний лес, где завывал барбос,
     И на спираль поземки вниз по пруду.
     А после в трепетной молитве ник,
     Благодаря Творца за мир подзвездный --
     Между зеницей и далекой бездной, --
     За волосы приречных вероник, --
     А рядом, в суете своей полезной,
     Веселый булькал и кипел родник.

     Я говорил: Души моей Родник,
     Пошли мне знак благой твоей неволи,
     А будет сень темницы или воли
     В твоей руке тогда -- мне равен миг.
     Повей мне, хочешь ли, чтоб я проник
     В твой град, прекрасный, словно роща в поле,
     А будет ли мне это стоить боли --
     Светла мне боль, которой время -- миг. --
     О прочем же, я думаю, забуду
     В моем рассказе: что вам за нужда
     Знать то, о чем вот-вот и сам забуду.
     Но если бы спросили вы, -- когда
     И чем, Сократ, окончилась страда, --
     То вам повем сейчас, не то забуду.

     Я вам повем зараз, не то забуду, --
     Что после их попытки отклонить
     Переговоры, мы связали нить
     С их контестаторами -- не в осуду! --
     И без кровопролитья под погуду
     Их собственных рожков, смогли вчинить
     Им справедливый мир, чтоб охранить
     Впредь от ошибок славную Потуду.
     Представьте, сколь был радостен наш клик,
     Обретши в вороге былое братство,
     И лишь упадничества психопатство
     Затаивало впрок свой слезный хнык.
     На победителей лауреатство
     Смотрел бесслезный побежденный лик.

     А мне во сне в ту ночь явился лик,
     Был кущи мрак копьем сиянья вспорот,
     И стало больно глаз, чей слабый взор от --
     Я не отвлек, как свет был ни велик.
     И словом был уже не звук, но блик,
     Бегущий ледяной водой за ворот,
     Он говорил: Сократ, чудесный город --
     Не твой, под сенью сладостных прилик. --
     -- Молю тебя, ответь: когда там буду? --
     И внятный прозвучал ответ: Когда
     Прейдешь... -- Но это значит -- никогда...
     Я никогда в том городе не буду...
     А может быть и буду, но тогда,
     Когда сомнений тягостных избуду.

     ***
     Пока мы кровь в войне со Спартой лили
     Сошедшей за грехи на худых нас
     Не отдаляли смерть мы и на час
     Бежали те кому нас поручили
     Равно для рыб все сказанное в силе
     Из тех что видел что не видел глаз
     С лицом сведенным болью без прикрас
     Волна купели прядала в могиле
     И словно квота мал любой язык
     Но если буду жив я с тем не буду
     К тебе покоя моего родник
     У тех вторых и третьих не забуду
     И взыщешь истины суровый лик
     Когда тоски и страха не избуду

        VII. Чума

     Панического страха не избуду,
     Холодного, сводящего с ума --
     Милее мне тюрьма или сума,
     В чем признаюсь вовсеуслых без студу.
     Я предпочту любую инвестуду,
     Пусть утеснительную мне весьма,
     Такой великой скорби, как чума,
     В Афинах вытеснившая простуду.
     От мест иных дарованная нам
     В придачу к канифоли и ванили,
     Устам веселым и тугим гузнам,
     Она прошла сухою струйкой пыли
     По нашим взорам, теменам, гумнам,
     Пока мы кровь в войне со Спартой лили.

     Пока мы кровь в войне со Спартой лили,
     Мог демон Лакедемонян из тщи
     Нам подпустить бацилку и прыщи
     Из тех, что специально впрок солили?
     Они же говорят: Мы ль подвалили?
     А кто подвез -- того ищи-свищи;
     Он прыщет, точно камень из пращи,
     В мирах, где быть ему определили.
     Мы за стены цепляемся, стенясь,
     Невмогуту нам от телесной скорби,
     И миром мору -- ORBI, URBI, MORBI --
     Поклоны бьем, то каясь, то винясь,
     Но бич все не преста, и велий мор бе,
     Сошедший за греси на худых нас.

     Сошедший за греси на худых нас,
     Сей мор казнил направо и налево,
     Там юну Дафну обращая в древо,
     А здесь стрелою извлекая глаз.
     Кровь выбирала ей лишь видный паз --
     Излиться из кишечника и зева,
     И, будь ты старец важный, будь ты дева
     Невинная, кто мог избавить вас?
     Жар головой овладевал тотчас,
     Пусть головой, владеющей умами,
     Умы же в страхе разбегались сами.
     Но, затаясь иль в панике мечась,
     Петляя мыслями или следами,
     Не отдаляли смерть мы и на час.

     Не отдаляли смерть мы и на час,
     Но тем скорее приближали много,
     Чтоб, корчась в темном пламени стоного,
     Кончину звать, смирясь и огорчась.
     Законы кинули нас, отлучась,
     И все, что было вычурно иль строго,
     Близ Бога стало лишно иль убого --
     И мерло в соучастии, сучась.
     Упали нравы, цены подскочили, --
     Всяк, не желая черпать грязь лицом,
     Хамил и бражничал перед концом.
     Забыто было все, чему учили;
     С кифарой под полой, в ноздре с кольцом,
     Бежали те, кому нас поручили.

     Бежали те, кому нас поручили:
     Одни под землю, те на небеса, --
     И было все то Божия роса,
     Чем мы в глаза нестужие мочили.
     Не стану отрицать, что нас лечили
     Работники -- на найм и за фикса, --
     Но жала их -- уж не стрела, коса,
     Заразой же их -- будто проперчили.
     Равно все те, кто от стерва вкусили,
     Хоть зверь, хоть птица, будь то волк иль вран, --
     Все в муках издыхали, как от ран,
     И паки тлю заразы разносили
     Для четырех открытых взгляду стран --
     Равно для рыб все сказанное в силе.

     Равно для рыб все сказанное в силе,
     Тлетворный дух, идущий изо рта,
     Не оставлял ни древа, ни куста,
     С которых бы листы не обносили.
     Покойников во двор не выносили,
     Однажды смерти зайдена черта, --
     И часто помертвевшие уста
     Жевали то, что съесть живой не в силе.
     С небес открылся неширокий слаз,
     И праведные сонмы оземлились
     И с беженцами заплелись и слились.
     Встречь шли за скалолазом скалолаз,
     Живые хлебом с мертвыми делились.
     Из тех, что видел, что не видел глаз.

     Из тех, что видел, что не видел глаз,
     И часто человеческое око
     Обманывалось в образе жестоко,
     Народом смертным населяя плас.
     И часто ноги уносили в пляс,
     А руки вглубь свежительного тока
     В объятьях смерти, принятой с Востока,
     Не ведая, что жизнь их пресеклась.
     Бывало так, что и умерший раз --
     В жестоких муках изгибал вторично --
     Подчас заочно, но нередко лично.
     И продолжался чардаш либо брасс
     В пределах, что с земными околично,
     С лицом, сведенным болью без прикрас.

     С лицом, сведенным болью без прикрас,
     Стяжатель хапать продолжал на ложе,
     А сеятель разбрасывать, что всхоже,
     Но бесполезно, кинутое раз.
     Став королевой младших всех зараз,
     Болезнью века, истиной его же,
     Хворь отказала насморку и роже
     И прогнала софистику с террас.
     Тот с фразой умирал, те молча гили,
     Но умирали все же, и дома
     Швыряли души, как стручка спрангили.
     Душ восприимницей была Сама
     Живительного Эроса кума.
     Волна купели прядала в могиле.

     Волна купели прядала в могиле,
     И женщина, вчера лишь на сносях,
     Сегодня видела на воздусях
     Плод живота в крылышковой стригили.
     Но припадали на плечо враги ли,
     Друзья ли разбегались на рысях,
     Ничей порыв не сник и не иссяк,
     Покуда судоргой не заштангили.
     И мысли, что живой сплетал язык,
     Предсмертная икота либо рвота
     Умело расплетала для кого-то,
     Кого бессилен нам назвать язык
     И оценить так непомощна квота,
     И, словно квота, мал любой язык.

     И, словно квота, мал любой язык,
     Приученный к тому, что ощутимо.
     Вотще молитвой сердца Диотима
     Пыталась алый погасить язык.
     Что десять лет спасало нас? Язык
     С его чудесными авось, вестимо?
     Идеология, что так костима,
     Что без костей не выдержал язык?
     Когда язык нам приподнес "не буду"?
     Когда решил молчать, в какую рань?
     Когда мы в подлую ввязались брань
     И лжи раскачивали амплитуду,
     И честным сыпали хулу и брань, --
     Но, если буду жив, я с тем не буду.

     Нет, если буду жив, я с тем не буду, --
     Я говорил себе в прыщах, гугнив,
     Нутром огрузлым гноен и огнив
     И подотчетен лишь брюзге и зуду.
     Просить вторях одну и ту же ссуду
     Я не могу, я для того ленив,
     К тому ж, мой колос средь Господних нив
     Исполнился и подлежит сосуду.
     Ты видишь, я теперь сплошной гнойник,
     И это хорошо, затем что важно...
     Почто почтил еси так авантажно? --
     Не ведаю холоп Твой и данник,
     Взывающий в моей юдоли блажно
     К Тебе, покоя моего родник.

     В Тебе покоя моего родник,
     Да вот еще, пожалуй, Диотима,
     К нам приходящая невозмутимо,
     Как будто корью болен ученик.
     -- Сократ, ты стал ветрянке ученик,
     И оттого в тебе необратима.
     В страданьях ты погряз неисхитимо,
     Себе единый циник и ценник.
     Не счел бы ты, любезный, за причуду
     Страсть к горькому беременных? -- Сочту! --
     -- А к горечи любовников? -- И ту!
     -- У кратких мыслью -- к долгому прелюду? --
     -- Конечно! -- Словом, не забудь черту
     У тех, вторых и третьих. -- Не забуду. --

     -- У тех, вторых и третьих, -- Не забуду.
     -- Я знаю. Есть пространная черта
     Вкушать их благо с судорогой рта,
     А не чесать, где чешется -- по зуду.
     Ты не согласен? -- Да, согласен! -- Буду
     Конкретнее. Что хуже: маята
     Или поброшенность? -- И та, и та!
     -- Берешь ли жар иль крайнюю остуду?
     -- Нет, выбракую обе. -- Из толик,
     Тебе отпущенных, что б ты оставил,
     А с чем расстался -- с даром, что велик,
     Иль с тем что меньше? -- С меньшим бы! -- Из правил
     Смягчил бы жесткое? -- Ага б. Исправил. --
     -- И взыщешь истины суровый лик? --

     -- Я истины взыщу суровый лик?
     Конечно же, а что -- не должен паки? --
     -- Но отчего ты слушаешь все враки
     Тех, кто по мненью множества, велик?
     Во лжи ли ищут правоты толик?
     Возможен ли в пустыне свет Итаки?
     И если взад плывут толчками раки,
     Не наш ли путь от рачьего отлик? --
     -- О Диотима, что подобно чуду
     Сих слов божественных! Они во мне
     Слагаются, как золото на дне
     Канистры, в ту же темную посуду, --
     Но в праве ль я теперь молить о дне,
     Когда тоски и страха не избуду?


     ***
     Что горла язычки гортани лили
     Единственной достойной тварью в нас
     Боюсь что нет боюсь что как сей час
     И голос тот кому нас поручили
     И я прорепетировать вам в силе
     Незаинтересованный в нем глаз
     А молвить истинно и без прикрас
     Команду я не обрекал могиле
     Изменник ты и прикуси язык
     Тех пятерых и я ведь лгать не буду
     Зане изобретательства родник
     Так что есть резидент не то забуду
     Как побледнел как дернулся твой лик
     Как вошь изъяв позволь я мысль избуду

        VII.I Глас

     Как вошь, изъяв, позволь, я мысль избуду,
     По ней же, голоса, те, что слышны --
     Те из близи, а се из вышины, --
     Одни вподобье вод ужасных гуду, --
     Иные писку мыши либо зуду
     На коже насекомого равны,
     Как бы из полостей внутри стены,
     Известные, истекшие в остуду, --
     Те, словно жар, поющие в камнях,
     Когда их зной и ветры округлили, --
     Песчаник, мрамор, галька, известняк, --
     Все шопоты, все звоны, трели, дрили,
     Всяк посвист, оперяющий ивняк, --
     Что горла, язычки, гортани лили, --

     Те горла, язычки, гортани лили