время не видели
света. Отец бережно  сохранял и стихотворение  "Бурлаки" (1871), и  очерк из
жизни  рабочих  "Обреченные"  (1874),   и  другие   руко-писи  сына.   Стихи
переписывались политическими ссыльными и хо-дили по рукам. Рассказывая позже
о своем  прошлом, Гиляровский любил читать  друзьям  "Бурлаков" и  удивлялся
тому, что цензура изъяла их из "Забытой тетради".
     Очерк "Обреченные" Гиляровский считает самым  первым своим прозаическим
произведением, хотя напечатан он был по  настоя-нию Глеба Успенского  лишь в
1885 году. С влажными от  волне-ния глазами слушал Глеб Успенский этот очерк
еще до его  опуб-ликования. "Ведь  это золото! -- говорил он автору. -- Чего
ты свои репортерские заметки лупишь? Ведь ты из глубины вышел, где никто  не
бывал, пиши, пиши очерки жизни! Пиши, что видел... Ведь ты показал такой ад,
откуда  возврата нет... Приходят  уми-рать, чтобы  хозяин мошну  набивал,  и
сознают это и умирают тут же. Этого до тебя еще никто не сказал".
     В этом очерке Гиляровский без прикрас нарисовал живую кар-тину мрачного
быта,  жестокой  эксплуатации   пролетариев.  Хмуро,  неприветливо  выглядит
белильный завод купца Копейкина,  словно крепость обнесенный высоким грязным
забором. Острожным хо-лодом веет от  него. С разных концов России  в поисках
заработка стекались сюда нищие, голодные,  бездомные  -- "обреченные"  люди.
Вскоре  они  начинали  задыхаться,  кашлять.  Свинцовая пыль  за-биралась  в
легкие, чернели лица рабочих, глубже западали глаза. Отсюда у них оставалась
одна дорога -- в могилу: больше двух-трех лет не выживали даже самые крепкие
люди.
     Каторжный  труд  на хозяина  надрывал силы рабочих, темнота слепила их,
медленно  росло  сопротивление.  Тяжело  переживая смерть  каждого товарища,
рабочие злобно грозят хозяину: "По-годи ужо ты!"
     Очерк  "Обреченные" -- это  действительно "зарисовка с на-туры", потому
что  автор  его  на  себе  испытал  адские  условия  ка-торжного  труда   на
свинцово-белильном заводе  в Ярославле. Это был живой человеческий документ.
Очерк  Гиляровского  появился  в  "Русских  ведомостях"  в  то время,  когда
общественность России занимал вопрос о развитии капитализма  в стране, когда
народ-ники,  типа  Н.   К.  Михайловского,  не  хотели   замечать   русского
пролетариата  и его  жалкого существования.  Глеб  Успенский ви-дел,  что до
"Обреченных" никто еще так смело не говорил о про-летариях, не показывал его
бедствий и эксплуатации.
     Когда Владимир  Гиляровский  впервые  после долгих  скитаний  приехал в
Вологду в  1878 году, отец,  поощрявший занятия  сына литературой, преподнес
ему подарок. Это была книжечка, вышед-шая в Вологде еще в 1873 году, а в ней
гимназическое  стихо-творение   Гиляровского   "Листок",  напечатанное   его
учителем Прохницким.  "Это еще  больше, -- вспоминает Гиляровский, -- зажгло
во  мне уверенность писать..." Но в  новых  скитаниях и  мытарствах  не было
времени  посвятить  себя  литературе, поэтому вплоть  до  1881 года  создать
что-нибудь значительное  не удавалось.  Лишь изредка,  от  случая к  случаю,
выходили  из-под  его   пера  небольшие  стихотворения,   песни,  остроумные
эпиграммы, но и они писались "для себя" и нигде не печатались.
     Как-то в театре, где служил Гиляровский, появился редактор "Будильника"
Н. П. Кичеев, и Андреев-Бурлак заставил своего друга прочесть ему только что
написанные  стихи о  Волге.  Стихи  понравились,  и  30  августа  1881  года
Гиляровский, жадно  вдыхая  запах  свежей типографской  краски,  читал  свои
строки:
     "Все-то мне грезится Волга широкая..."
     Осенью этого же года, воодушевленный первыми успехами, он "окончательно
бросил сцену и отдался литературе". Сначала печатал всякую мелочь в "Русской
газете", а потом перешел  на постоянную работу  в "Московский листок", где и
проходил суровую репортер-скую школу. Работа в этой газете требовала большой
энергии, вы-носливости, смелости и находчивости. "Трудный был этот  год, год
моей  первой  ученической работы,  --  рассказывает  Гиляровский.  -- На мне
лежала обязанность  вести  хронику происшествий, --  дол-жен знать  все, что
случилось в  городе и окрестностях, и не прозе-вать  ни одного  убийства, ни
одного большого пожара или круше-ния поезда".
     И  Гиляровский, обгоняя извозчиков, носился  по  Москве  с  убийства на
разбой, с пожара на крушение, лазил по крышам вместе с пожарниками, проникал
в  притоны,  трущобы,  сидел  в  трактирах,  бродил  по  ярмаркам,  во   все
вглядываясь,  ко  всему  прислушиваясь,  и  всегда  был  в  курсе  городских
новостей.  Вскоре  Гиляровский  при-обрел  огромную популярность,  стал,  по
общему признанию, "коро-лем репортеров".
     В  1882 году  "Московский  листок"  напечатал  его  корреспонденции  из
Орехова-Зуева  о  громадном пожаре на фабрике  Морозовых, во  время которого
пострадали сотни рабочих  и члены  их  семей. Хо-зяева и  полиция  тщательно
скрывали причины пожара, но Гиляров-ский,  переодевшись в рваный пиджачишко,
в  стоптанные сапоги, проник  на  фабрику,  под  видом  рабочего толкался  в
очередях  по  найму,  в  пивных  и  трактирах  и  выяснил  истинную  причину
трагедии-- отсутствие элементарных жилищных условий в рабочих ка-зармах. Его
корреспонденции  в  "Московском листке" об  этих собы-тиях вызвали  брожение
среди    рабочих.    Перепуганные    фабриканты    жаловались   на    газету
генерал-губернатору.   Тот    приказал    арестовать    и   выслать   автора
корреспонденции.  Издателю  с  большим трудом  удалось  скрыть  имя  "своего
человека",  наделавшего столько  шуму  и  доставившего большие  неприятности
фабрикантам.
     Вскоре  после  этих  событий,  оказавшись  в  компании  с  управляю-щим
Московско-Курской железной дорогой,  Гиляровский случайно  узнал  о  большом
крушении под Орлом, ставшим  вскоре известным благодаря его корреспонденциям
под  именем  Кукуевской  железно-дорожной катастрофы. Ночью страшным  ливнем
была  размыта на-сыпь,  образовалась громадная  пещера, в  которую  вместе с
людьми рухнул  почти  весь  поезд.  Грязь засосала  трупы  людей  и  обломки
разбитого состава.
     Все это держалось  в строгом секрете, корреспонденты к месту события не
допускались,  но  Гиляровский  незамеченным  проник  в специальный  поезд, в
котором ехало  на  расследование  железнодо-рожное начальство, и "Московский
листок" был  единственной  газе-той, впервые известившей  своих читателей  о
трагических собы-тиях, стоивших жизни сотням людей.
     В это же время, расширяя круг своих литературных интересов и знакомств,
Гиляровский  печатался  в  "Русской  мысли",  сотрудни-чал в  юмористических
изданиях ("Осколки", "Будильник", "Развле-чение").
     При всем этом он оставался прежде всего  газетчиком. Че-хов писал о нем
в  одном  из  писем:  "Из  этого  человечины   выраба-тывается  великолепный
репортер".
     Как журналиста Гиляровского всегда привлекали судьбы про-стых людей, он
не уставал выступать  в их защиту, всегда интере-совался социальной стороной
дела  и показывал подлинное лицо истинных виновников трагических  для народа
событий,  поэтому его газетные выступления все чаще  приобретали гражданское
звучание,  острый публицистический характер и  привлекали внимание  широ-кой
общественности.
     "Московский листок", однако,  не  мог  стать  трибуной для жур-налиста,
нередко   выступавшего   с   резкими   обличениями  современ-ных   порядков.
Гиляровский в  конце  концов вынужден  был  покинуть  эту  газету.  Стреяясь
вырваться  на  просторы  большой  литературы,  он  становится  в  1884  году
сотрудником  "Русских ведомостей". Здесь, начиная с очерка "Обреченные", все
чаще публикуются его беллетристические произведения.
     В 1887 году Гиляровскому удалось подготовить к печати свою первую книгу
"Трущобные люди". Она была уже  отпечатана в одной из московских типографий,
но увидела свет лишь в наши дни.
     Одно название этой книги могло, по словам Чехова, напугать цензуру, а в
ней  было  собрано  пятнадцать  рассказов  и очерков-- "Человек  и  собака",
"Обреченные",  "Каторга",  "Последний удар", "Потерявший  почву"... Все  они
печатались раньше в  газетах  и жур-налах, но собранные  вместе  приобретали
обобщающий смысл, со-ставляли цельную и  мрачную  картину бедствия и  нищеты
народа, униженного и задушенного эксплуатацией, выброшенного на дно жизни, в
трущобы.
     Книга  была   запрещена  царской  цензурой  и   сожжена   в  Сущев-ской
полицейской части  Москвы.  Знакомясь с  уцелевшим  экземпля-ром  "Трущобных
людей",  Чехов  говорил Гиляровскому: "В  отдель-ности  могли  проскочить  и
заглавия и  очерки,  а  когда все вместе собрано,  действительно  получается
впечатление беспросветное... Все гибнет, и как гибнет!".
     Открывается  книга  очерком  "Человек  и  собака".  С  большой  любовью
раскрывает писатель тяжелую участь совсем одинокого, бездомного, потерявшего
свое имя старика-бродяги из холодной се-верной губернии. Опустившись на дно,
в  трущобы  старой  Москвы, он,  подобно  горьковскому Клещу,  еще  надеется
подняться,  вырваться из подвалов, приютивших его.  Но  Гиляровский не видит
выхода для людей, смирившихся с бродяжной жизнью.
     Собаку Лиску, единственного друга бездомного старика  пой-мали "ловчие"
и поместили в  "собачий приют". Некому теперь, как раньше, греть ноги совсем
одинокому бродяге, не с кем и словом  перемолвиться. Но, тоскуя, он счастлив
тем, что  другу его  живется  тепло  и сытно.  Так и замерз  бродяга на льду
Москвы-реки с не-хитрыми своими мечтами.
     "А  кому  нужен   этот  бродяга  по  смерти?  --  спрашивает  писатель,
заканчивая рассказ.--  Кому нужно  знать, как  его зовут,  если при жизни-то
его, безродного, бесприютного никто и за человека с его волчьим паспортом не
считал... Никто  и не вспомнит его1 Разве  когда будут копать  на его могиле
новую  могилу  для  какого-нибудь  усмотренного  полицией  "неизвестно  кому
принадлежащего трупа" -- могильщик, закопавший не одну сотню этих безвестных
трупов,  ска-жет:  "Человек  вот  был  тоже,  а  умер  хуже  собаки!".. Хуже
со-баки!..".
     Бездомный  бродяга из рассказа  "Человек  и  собака" --  одна из многих
жертв нищеты и бесправия,  бесчеловечных  социальных от-ношений,  царящих  в
буржуазном  обществе.  Не находя  выхода,  гиб-нут  и другие  герои  очерков
Гиляровского. Спивается  лакей Спирька, вышиблен из жизни  талантливый актер
Ханов,  жертвой  трущобы  становится  бывший  военный   Иванов,  попадает  в
публичный  дом Екатерина  Казанова. Печальна  судьба  и нищего  вологодского
крестьянина Никиты Ефремова ("Один из многих"), отправивше-гося на заработки
в  Москву, так  как "дома хлебушка  и  без  его  рта не  хватит до  нового".
Раздетый и голодный, бродил  он долго по Москве в поисках  места,  ночевал в
зловонных притонах, неспра-ведливо был обвинен однажды в воровстве и посажен
в тюрьму.
     Раскрывая  судьбы своих  героев,  Гиляровский  показывает  траги-ческую
безысходность их нищенского существования, обездоленность  народных  низов в
мире  капиталистической  наживы.  Герои  его  рассказов и  очерков -- жертвы
эксплуатации,  произвола,  унижения  человеческой личности.  Положение  этих
людей поистине  беспро-светно. Жизнь уродует их, ломает, опустошает,  и люди
падают и  гибнут под ее  жестокими и неумолимыми ударами.  Это уже  "быв-шие
люди",  "трущобные  люди".  Но  даже  на дне  они  не  утрачи-вают  подлинно
человеческих  качеств.  Сила  обличения  сочетается  у  писателя  с  горячей
симпатией к трудолюбивому и  талантливому  русскому  народу,  с показом  его
мужества и человечности, с верой в его будущее.
     Судьба "сожженной книги"  тяжело  сказалась на судьбе Гиля-ровского как
писателя.  Н.  Телешев  вспоминает: "Он рассердился, что  писателю  не  дают
заниматься  своим прямым  делом,  и  в ответ  открыл  контору  объявлений  и
разразился по тем  временам необы-чайной рекламой". На пролетках извозчиков,
в  окнах  магазинов,  даже в Кремле  на царь-пушке появились  яркие  круглые
объявле-ния, извещавшие о конторе Гиляровского.
     Не  зная, куда  девать  свои силы, он основал "Русское  гимнасти-ческое
общество", где показывал чудеса ловкости и своей редко-стной, исключительной
силы.
     Испытав неудачу  с изданием первой  книги,  Гиляровский решил выступить
как  поэт. Он собрал стихи разных лет и  в 1894  году издал сборник "Забытая
тетрадь",  со страниц  которого  опять-таки  вставал образ  поэта-бродяги. В
стихотворении "Бродяга" Гиляров-ский пишет:

     Не смейтесь, что все я о воле пою:
     Как мать дорогую, я волю люблю...
     Не смейтесь, что пел я о звуке оков,
     О скрипе дверей да о лязге штыков...
     О холоде, голоде пел, о беде,
     О горе глубоком и горькой нужде.

     Поэт мечтает о скором приходе солнца и счастья на его землю, верит, что
настанет  желанное  время и "разгонит мрак  нависших туч".  Но вместе  с тем
чувства  усталости  и неверия  берут  иногда  верх.  Былые мечтания,  по его
словам,   "разбились  в  прах",  он  раз-учился  мечтать  о  счастье.  Стихи
Гиляровского к тому же не  обна-руживали самобытного поэтического дарования.
Горький дал отри-цательную оценку одному из изданий  "Забытой тетради", да и
сам Гиляровский вряд  ли был удовлетворен  своей поэтической работой. Не она
определяла его творческое лицо, его возможности.
     Отдавшись с  новой  силой  репортерству,  он  метался в поисках  живого
жизненного  материала:  то  слал  с  берегов  Дона  в  "Рус-ские  ведомости"
корреспонденции о свирепствовавшей там холере, то объезжал гоголевские места
на Украине и,  собрав интересный ма-териал, издал книгу "На  родине  Гоголя"
(1902), то отправлялся в поездку на Балканы и  выпустил  потом  книгу "Шипка
прежде и теперь", то, поехав в Албанию, оказался вдруг в Белграде и едва, по
словам Н.  Телешова, унес оттуда свою голову (там в это вре-мя свирепствовал
террор),  то  писал  гневные  статьи  о  русско-япон-ской  войне, разоблачая
царских интендантов,  нажившихся  на  бед-ствиях  народа.  Работа журналиста
требовала   колоссальной   энергии   и   почти  не  составляла  времени  для
беллетристики. Лишь в 1900 году Гиляровский выпустил книгу своих рассказов--
"Нега-тивы",  а  затем  в  1909   году  другой  сборик  --  "Были".  Посылая
"Не-гативы" одному из вологодских знакомых, Гиляровский писал:

     Здесь все: тревоги и мечтанья,
     Порывы прежних бурных дней,
     Народа горькие страданья
     И беды юности моей!

     В "Негативы",  как и в "Были", Гиляровский  включил значитель-ную часть
автобиографических рассказов, связанных с  воспомина-ниями детства, с годами
скитаний по России ("Надюшины  цыпля-та", "Дядя", "В огне", "Преступление"),
но эти  рассказы были  да-леки  от  его  основных  творческих  интересов. Он
по-прежнему  стре-мился  писать  о  народных  страданиях   и  бедствиях,   о
"трущобных людях",  выброшенных  за  борт  жизни,  но  цензурные  условия не
по-зволяли  делать  то, что  было  по  душе писателю,  поэтому  приходи-лось
смягчать откровенные выражения в ранее  опубликованных рассказах, давать  их
под нейтральными названиями ("Человек и собака"  -- "Бродяга",  "Обреченные"
-- "Свинец", "Без  возврата"-- "Часовой", "Один  из многих" -- "Обыкновенный
случай", "Потеряв-ший почву" -- "Некуда").
     В  рассказе  "На плотах"  писатель  вновь обращается  к своей теме.  Он
рисует  быт  плотовщиков, их тяжелый  труд, показывает на  судьбе  багорщика
Никиты  разорение деревни, бедственное поло-жение  крестьянина. Еще  недавно
Никита жил своим  хозяйством,  а теперь распалась  его  семья,  младшие дети
умерли  "от горла" и "от живота", старший сын ушел  в  город  и  погиб в его
трущобах. Стоит  теперь в  деревне  почерневшая  изба с  соломенной  крышей,
наполовину  съеденной коровой. Уходя в плотовщики, чтобы про-кормить себя  и
старуху,  Никита  оставляет  значительную   часть  зара-ботка  в  московских
трактирах. Он уже на пути в трущобы.
     Как беллетрист  Гиляровский не мог развернуть свой  талант  в  жестоких
условиях царской цензуры. Он то переключался на  поэзию, то совсем замолкал.
Только  Великая  Октябрьская  револю-ция  дала  ему  возможность  откровенно
расскааать о том, что он ви-дел за годы своей жизни.
     Задолго до революции в одном из стихотворений Гиляровский писал:

     Не бойтесь, хоть ветра напевы унылы.,
     Надейтесь-- воспрянут могучие силы,
     Весна золотая придет!

     Вера  в  могучие  народные  силы,  ожидание  "весны  золотой",  зна-ние
истинного  положения обездоленных людей  -- все это и привело Гиляровского к
горячему  восприятию  Октябрьской  революции.  На-чался  самый  плодотворный
период в его  творческой жизни.  Он на-пряженно работал даже  в суровые годы
гражданской войны.  В декабре 1917 года Гиляровский закончил и читал друзьям
поэму "Петербург". Тема народной вольницы постоянно привлекала  его,  он  не
уставал  писать о  своем любимом  герое  Степане Разине,  но только  лишь  в
советские  годы  ему  удалось  осуществить  свою  дав-нюю  мечту,  полностью
опубликовать поэму "Стенька Разин" (1922).
     Несмотря на преклонный возраст, Гиляровский был полон моло-дой энергии,
активно сотрудничал  в  советской  печати  ("Известия",  "Вечерняя  Москва",
"Прожектор",  "Огонек"  и  др.).  За  день  он  успевал  иногда  побывать  в
нескольких редакциях-- то  сдаст  статью, то расскажет  о старой  Москве, то
одобрит начинание нового поко-ления литераторов.
     Гиляровский  не мог жить только воспоминаниями о прошлом,  он смело шел
навстречу  новой жизни,  искренне радовался ей, был чуток и отзывчив на  все
современное. "... Все еще лихой, бра-вый, -- вспоминает В.  Лидии, -- гордый
своей  не  поддающейся времени  выправкой, с  суковатой  палкой  в руке,  он
тянулся к молодым, он не хотел отставать..., не сдавался: он  шел туда,  где
были люди,  он еще  шумел, похохатывал, рассказывал  случаи  из дол-голетней
своей  жизни,  "одалживал"  табачок,  иногда  сгибал  руку,  чтобы  пощупали
мускулы, -- весь в сегодняшнем дне и меньше всего в прошлом".
     Старый писатель спешил сделать  то, что не успел сделать за многие годы
своей  бурной  и  беспокойной жизни. Не зная отдыха, он отдавал теперь  свои
последние  силы  только  литературе. В  доме  Гиляровского и на даче,  как и
прежде, собирались давние и молодые  друзья. На  этих задушевных беседах  он
рассказывал о жизни, о тех,  с кем дружил,  встречался, работал рядом, бок о
бок. Эти  рас-сказы доставляли и автору  и слушателям  большое удовольствие.
Оставаясь  один, Гиляровский  записывал  их  почти  теми  же  слова-ми,  как
рассказывал.  Все, что сохранила его удивительная  память, все, что когда-то
было  записано  на ходу,  иногда даже  на крах-мальных манжетах, -- все  это
нужно было теперь привести в си-стему, рассказать  живо и образно. "Я просто
беру  людей, события, картины, как их  помню, --  говорил Гиляровский,  -- и
подаю  их  в полной неприкосновенности, без всяких  соусов и гарниров". Но в
этих  его  словах  еще  не  вся  правда.  Он  никогда  не  был  "кабинет-ным
писателем",  а эта работа требовала большой усидчивости, тщательной шлифовки
композиции и слова.
     Одна  за  другой  выходили  из-под  пера  Гиляровского   книги  --  "От
Английского  клуба  к  музею Революции" (1926),  "Москва и москвичи" (1926),
"Мои скитания" (1928), "Записки москвича" (1931), "Друзья и встречи" (1934).
Книги,  над которыми работал в последние годы жизни, ему уже не суждено было
увидеть:  "Лю-ди театра" (1941) вышли после смерти Гиляровского, а  "Записки
репортера" так до сих пор и остались неопубликованными.
     Все эти  книги, собственно,  очень  тесно связаны  между  собою. Они  и
тематически близки, их сближают и общие герои, и пере-плетающиеся события --
это книги об одной эпохе и в центре их -- образ летописца этой эпохи, самого
Гиляровского. Кроме того, и создавались эти книги почти  одновременно