Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
тной стежке в мелком кустарнике. Я чувствовал, что сердце
у меня колотится... Ноги будто дрожат... И мельк-нула в памяти гнилая
лестница моей Казанской тюрьмы. Я шагнул раз, два, поддерживаясь за
кустарник, а подо мной быстро и легко спускается мальчик... Когда кустар-ник
по временам исчезает, на голых камнях я висну над пропастью, одним плечом
касаясь скалы, нога над без-дной, а сверху грузин напевает какой-то веселый
мотив. Я скоро овладеваю собой, привыкаю к высоте и через какие-нибудь
четверть часа стою внизу и задираю голову на отвесную желтую стену, с
которой мы спустились. "Ну вот, видите, как близко?" -- сказал мне шедший за
мной грузин. И таким тоном сказал, будто бы мы по бульвару прогулялись.
Через несколько минут мы сидели в духане за шашлыком и кахетинским вином,
которое нацедил нам в кувшин духанщик прямо из огромного бурдюка. Все это я
видел в первый раз, все меня занимало, а мои молодые спутники были так милы,
что я с этого момента полюбил грузин, а затем, познакомясь и с другими
кавказскими на-родностями, я полюбил всех этих горных орлов, смелых,
благородных и всегда отзывчивых. По дороге мимо нас двигались на огромных
сонных буйволах со скрипом не-суразные арбы, с огромными колесами и никогда
не ма-занными осями, крутившимися вместе с колесами. Как раз против нас к
станции подъехала пара в фаэтоне и из него вышли два восточных человека,
один в интендант-ском сюртуке с капитанскими погонами, а другой штат-ский.
-- Сандро, видишь, Асамат с кем-то.
-- Должно быть, опять убежал.
И рассказал, что капитан вовсе не офицер, а извест-ный шулер Асамат и
только мундир надевает, чтобы обыг-рывать публику, что весной он был
арестован чуть ли не за убийство и, должно быть, бежал из острога.
После обеда мы дружески расстались, мои молодые товарищи наняли лошадей
и поехали в Тифлис, а я гу-лял по станции, по берегу Терека, пока, наконец,
увидал высоко на горе поднимающуюся пыль, и пошел навстречу своему эшелону.
Товарищи удивились, увидав меня, было много разговоров, думали, что я
сбежал, особенно были поражены они, когда я показал ту дорогу, по которой
спускался. Солдат поместили в казармах, а офицерам да-ли большой номер с
четырьмя кроватями, куда пригла-сили и меня. Доканчивая балык
Андреева-Бурлака и уце-левшие напитки, мы расположились ко сну. Я скоро
ус-нул и проснулся около полуночи. Прутников не спал, встревожено ходил по
комнате и сказал мне, что Архальский играет в другом номере в карты с
каким-то офи-цером и штатским и, кажется, проигрывает. Я сразу сооб-разил,
что шулера нашли-таки жертву, и, одевшись, по-просил Прутникова остаться, а
сам пошел к игрокам, су-нув в карман револьвер Архальского. В довольно
боль-шом номере посреди стоял стол с двумя свечами по углам. Рядом столик с
вином, чуреком, зеленью и сыром, Архальский, весь бледный, дрожащей рукой
делал став-ки. Игра велась в самую первобытную трущобную азарт-ную игру --
банковку, состоящую в том, что банкомет раскладывает колоду на три кучки.
Понтирующие ста-вят, каждый на свою кучку, деньги, и получает выигрыш тот, у
кого нижняя карта открывается крупнее, а если -- шанс банкомета -- в
какой-нибудь кучке окажется карта одинаковая с банкометом, то он забирает
всю ставку. Тай-ну этой игры я постиг еще в Ярославле. Банк держал Асамат.
Когда я вошел, штатский крикнул на меня:
-- Пошел вон, ты видишь, офицеры здесь!
-- Андрей Николаевич, я к вам, не спится... Архальский объяснил, что я
его товарищ юнкер, и меня пригласили выпить стакан вина. Я сел. Игра
про-должалась.
-- Хочешь, ставь, -- предложил мне офицер.
-- Что ж, можно, -- и я вынул из кармана пачку кре-диток.
-- Вот только посмотрю, в чем игра: я ее не знаю. И стал наблюдать.
Архальский ставил то 10, то 20 руб-лей на кучку, ставил такие же куши и
третий партнер... Несколько раз по пяти рублей бросил я и выиграл рублей
двадцать. Вот Архальский бросил 50 рублей, я-- 10, и вдруг банкомет открыл
десятку и загреб все деньги. У нас тоже оказались две десятки. Потом ставили
по-немногу, но как только Архальский усилит куш, а за ним и я, или
открываются четыре десятки, или у банко-мета оказывается туз, и он забирает
весь выигрыш. Это повторялось каждый раз, когда наши куши были круп-ными.
Архальский дрожал и бледнел. Я знал, что он про-игрывал казенные деньги, на
которые должен вести эше-лон... Перед банкометом росла груда, из которой
торча-ли три новеньких сторублевки, еще не измятых, которые я видел у
Архальского в бумажнике.
-- Владимир Алексеевич, у вас есть деньги? -- спро-сил меня Архальский.
-- Сколько угодно, не беспокойтесь, сейчас отыг-раемся.
Я вскочил со стула, левой рукой схватил груду кре-диток у офицера, а
его ударил кулаком между глаз и в тот же момент наотмашь смазал штатского и
положил в карман карты Асамата вместе с остальными деньгами его товарища.
Оба полетели на пол вместе со стульями. Архальский соскочил как сумасшедший
и ловит меня за руку, что-то бормочет.
-- Что такое? Что такое? Разбой? -- весь бледный при-поднялся Асамат, а
другой еще лежал на полу без дви-жения. Я вынул револьвер, два раза щелкнул
взведен-ный курок Смит-Виссона. Минута молчания.
-- Асамат, наконец-то, я тебя, мерзавец, поймал. По-ручик,-- обратился
я к Архальскому,-- зовите комен-данта и солдат, вас обыгрывали наверняка,
карты подре-заны, это беглые арестанты. Зови скорей! -- крикнул я
Архальскому.
Асамат в жалком виде стоит, подняв руки, и умоляет:
-- Тише, тише, отдай мои деньги, только мои. Другой его товарищ ползет
к окну. Я, не опуская ре-вольвера, взял под руку Архальского, вытолкнул его
в коридор, ввел в свой номер, где крепко спал Прутников, и разбудил его.
Только тут Архальский пришел в себя и сказал: -- Ведь вы же офицера ударили?
-- Я объяс-нил ему, какой это был офицер.
-- Они жаловаться будут.
-- Кому? Кто? Да их уже, я думаю, след простыл. Я высыпал скомканные
деньги из кармана на стол, а сам пошел в номер Асамата. Номер был пуст, окно
от-ворено. На столе стояли две бутылки вина, которые, ко-нечно, я захватил с
собой и, уходя, запер номер, а ключ положил в карман. Вино привело в чувство
Архальско-го, который сознался, что проиграл казенных денег по-чти пятьсот
рублей и около ста своих. Мы пили вино, а Прутников смотрел, слушал, ровно
ничего не понимая, и разводил руками, глядя на деньги, а потом стал их
счи-тать. Я отдал Архальскому шестьсот рублей, а мне за хло-поты осталось
двести. Архальский обнимал меня, цело-вал, плакал, смеялся и все на тему "я
бы застрелился".
Нервы были подняты, ночь мы не спали, в четыре ча-са пришел дежурный с
докладом, что кашица готова и люди завтракают, и в пять, когда все еще
спали, эшелон двинулся дальше. Дорогой Архальский все время огля-дывался --
вот-вот погоня. Но, конечно, никакой погони не было.
Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими солдатами ушел на
Тифлис и дальше в Каре, а мы на правились в Кутаис, чтобы идти на Озургеты,
в Рионский отряд. О происшествий на станции никто из солдат не знал, а что
подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело
было сделано без осо-бого шума в какие-нибудь три минуты.
x x x
Война. Писать свои переживания или описывать ге-ройские подвиги-- это и
скучно и старо. Переживания мог писать глубокий Гаршин, попавший прямо из
столиц, из интеллигентной жизни в кровавую обстановку, а у ме-ня, кажется,
никаких особых переживаний и не было. Служба в полку приучила меня к
дисциплине, к солдат-ской обстановке, жизнь бурлацкая да бродяжная
выбро-сила из моего лексикона слова: страх, ужас, страдание, усталость, а
окружающие солдаты и казаки казались мне скромными институтками сравнительно
с моими прежни-ми товарищами, вроде Орлова и Ноздри, Костыги, Улана и других
удалых добрых молодцев. На войне для укро-щения моего озорства было поле
широкое. Мне повезло с места и вышло так, что война для меня оказалась
при-ятным препровождением времени, напоминавшим мне и детство, когда
пропадал на охоте с Китаевым, и жизнь бродяжную. Мне повезло. Прутников
получил у Кутаис-ского воинского начальника назначение вести свою команду в
120 человек в 41ю дивизию по тридцать че-ловек в каждый из четырех полков, а
сам был назначен в 161й Александропольский, куда постарался зачислить и
меня.
В Кутаисе мы пробыли два дня; я в это время снял-ся в своей новой
черкеске и послал три карточки в Рос-сию -- отцу, Гаевской и Далматову.
Посланная отцу кар-точка цела у меня по сие время. Походным порядком ша-гали
мы в Гурии до ее столицы, Озургет. Там, в гости-нице "Атряд" я пил чудное
розовое вино типа известного немецкого "асманхейзера", но только ароматнее и
неж-нее. Оно было местное и называлось "вино гуриели". Вот мы на позиции, на
Муха-Эстате. Направо Черное море открылось перед нами, впереди неприступные
Цихидзири, чертова крепость, а влево лесистые дикие горы Аджарии.
В день прихода нас встретили все офицеры и коман-дир полка седой грузин
князь Абашидзе, принявший ра-порт от Прутникова. Тут же нас разбили по
ротам, я по-пал в 12ю стрелковую. Смотрю и глазам не верю:длиннее, выше всех
на полторы головы подпоручик Николин мой товарищ по Московскому юнкерскому
училищу, с которым мы рядом спали и выпивали!
-- Николай Николаевич, -- позвал я Прутникова, -- скажи обо мне вон
тому длинному подпоручику, это мой товарищ Николин, чтобы он подошел к
старому знако-мому.
Прутников что-то начал рассказывать ему и собрав-шимся офицерам,
говорил довольно долго, указывая на меня; Николин бросился ко мне, мы
обнялись и поцело-вались, забыв дисциплину. Впрочем, я был в новой чер-кеске
без погон, а не в солдатском мундире. Тогда мно-гие из призванных стариков
пришли еще в вольном платье. Николин вывел меня в сторону, нас окружили
офицеры, которые уже знали, что я бывший юнкер, известный ар-тист. Прутников
после истории в Млетах прямо благого-вел передо мной. Николин представил
меня, как своего товарища по юнкерскому училищу, и мне пришлось объ-яснить,
почему я пришел рядовым. Седой капитан Карганов, командир моей 12й роты,
огромный туземец с ге-оргиевским крестом, подал мне руку и сказал:
-- Очень рад, что вы ко мне, хорошо послужим,-- и подозвал юного
прапорщика, розового, как девушка:
-- Вы, Костя, в палатке один; возьмите к себе юн-кера, веселей будет.
-- Попов, -- отрекомендовался он мне, -- очень буду рад.
Так прекрасно встретили меня в полку, и никто из при-бывших со мной
солдат не косился на это: они видели, как провожали меня в Саратове, видели,
как относился ко мне начальник эшелона и прониклись уважением по-сле того,
когда во Млетах я спустился со скалы. И так я попал в общество офицеров и
жил в палатке Кости По-пова. Полюбил меня Карганов и в тот же вечер пришел к
нам в палатку с двумя бутылками прекрасного кахетин-ского, много говорил о
своих боевых делах, о знамени-том Бакланове, который его любил, и, между
прочим, рас-сказал, как у него из-под носа убежал знаменитый абрек
Хаджи-Мурат, которого он под строгим конвоем вел в Тифлис.
-- Панымаешь, вниз головой со скалы, в кусты ныр-нул, загрэмел по
камням, сам, сам слышал... Меня за не-го чуть под суд не отдали... Приказано
было мне достать его живым или мертвым... Мы и мертвого не нашли... Знаем,
что убился, пробовал спускаться, тело искать, не-льзя спускаться, обрыв, а
внизу глубина, дна не видно так и написали в рапорте, что убился в бездонной
про-пасти... Чуть под суд не отдали.
Ни я, ни Костя, слушавшие с восторгом бесхитрост-ный рассказ старого
кавказского вояки, не знали тогда, кто такой был Хаджи-Мурат, абрек, да и
абрек.
-- Потом, -- продолжал Карганов, -- все-таки я его доколотил. Можете
себе представить, год прошел, а вдруг опять Хаджи-Мурат со своими абреками
появился, и ска-зал мне командир: "Ты его упустил, ты его и лови, ты один
его в лицо знаешь"... Ну и теперь я не пойму, как он тогда жив остался!
Долго я его искал, особый отряд джигитов для него был назначен, одним таким
отрядом командовал я, ну нашел. Вот за него тогда это и полу-чил, -- указал
он на Георгия.
Десятки лет прошло с тех пор. Костя Попов служил на Западе в каком-то
пехотном полку и переписывался со мной. Между прочим, он был женат на сестре
знаме-нитого ныне народного артиста В. И. Качалова, и когда, тогда еще
молодой, первый раз он приехал в Москву, то он привез из Вильны мне письмо
от Кости.
Впоследствии Костя Попов, уже в капитанском чине заезжал ко мне в
Москву, и в разговоре напоминал о Карганове.
-- Ты не забыл Карганова, нашего ротного?... Пом-нишь, как он абрека
упустил, а потом добил его.
-- Конечно помню.
-- А знаешь, кто этот абрек был?
-- Вот не знаю.
-- Так прочитай Льва Толстого "Хаджи-Мурат". И действительно, там
Карганов, наш Карганов! И почти слово в слово я прочитал у Льва Николаевича
его рассказ, слышанный мной в 1877 году на позиции Муха-Эстата от самого
Карганова, моего командира.
У Карганова в роте я пробыл около недели, тоска страшная, сражений
давно не было. Только впереди от-ряда бывали частые схватки охотников. Под
палящим солнцем учили присланных из Саратова новобранцев. Я как-то перед
фронтом показал отчетливые ружейные при-емы, и меня никто не беспокоил.
Ходил к нам Николин, и мы втроем гуляли по лагерю и мне они рассказывали
расположение позиции.
-- Вот это Хуцубани... там турки пока сидят, господ-ствующие позиции,
мы раз в июне ее заняли да нас от-туда опять выгнали, а рядом с ним полевее
вот эта лес-ная гора в виде сахарной головы, называется "Охотни-чий курган",
его нашли охотники-пластуны, человек два-дцать ночью отбили у турок без
выстрела, всех перере-зали и заняли... Мы не успели послать им подкрепления,
а через три дня пришли наши на смену и там оказалось 18 трупов наших
пластунов, над ними турки жестоко над-ругались. Турок мы опять выгнали, а
теперь опять там стоят наши охотники, и с той поры курган называется
"Охотничьим"... Опасное место на отлете от нас, к тур-кам очень близко... Да
ничего, там такой народец подо-брали, который ничего не боится.
Рассказал мне Николин, как в самом начале выби-рали
пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих умирать, таких, кому
жизнь не дорога, всех готовых идти на верную смерть, да еще предупредили,
что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за
войну, а все-таки охотники нахо-дились. Зато житье у них привольное, одеты
кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за
отличие больше дают.
Так мы мило проводили время. Прислали нашим саратовцам обмундировку,
сапоги выдали, и мне мундира рядового так и не пришлось надеть. Как-то
вечером за-шел к Карганову его друг и старый товарищ, начальник охотников
Лешко. Здоровенный малый, хохол, с про-седью, и только в чине поручика: три
раза был разжало-ван и каждый раз за боевые отличия производился в офицеры.
На черкеске его, кроме двух солдатских, белел Георгий уже офицерский,
полученный недавно. Карганов позвал пить вино меня и Попова. Сидели до утра,
всякий свое рассказывал. Я разболтался про службу в полку, про крючничество
и про бурлачество и по пьяному делу силу с Лешко попробовали да на "ты"
выпили.
-- Каргаша, ты мне его отдай в охотничью команду.
-- Дядя, отпусти меня, -- прошусь я. Карганова весь отряд любил и дядей
звал.
-- Да иди, хоть и жаль тебя, а ты там по месту, та-ких чертей там ищут.
Лешко подал на другой день рапорт командиру полка, и в тот же день я
распростился со своими друзьями и очутился на охотничьем кургане.
В полку были винтовки старого образца, системы Карле, с бумажными
патронами, которые при переправе через реку намокали и в ствол не лезли, а у
нас легкие берданки с медными патронами, 18 штук которых я вста-вил в мою
черкеску вместо щегольских серебряных газы-рей. Вместо сапог я обулся в
поршни из буйволовой ко-жи, которые пришлось надевать мокрыми, чтобы по ноге
сели, а на пояс повесил кошки -- железные пластинки с острыми шипами и
ремнями, которые и прикручивались к ноге, к подошвам, шипами наружу. Поршни
нам были необходимы, чтобы подкрадываться к туркам неслышно, а кошки -- по
горам лазить, чтобы нога не скользила, особенно в дождь.
Помощник командира был поручик нашего полка Ви-ноградов, удалец хоть
куда, но серьезный и молчаливый. Мы подружились, а там я сошелся и со всеми
товари-щами, для которых жизнь копейка... Лучшей компании я для себя и
подыскать бы не мог. Оборванцы и удальцы, беззаветные, но не та подлая
рвань, пьяная и предатель-ская, что в шайке Орлова, а действительно,
"удал-добры молодцы". Через неделю и я стал оборванцем, благодаря колючкам,
этому отвратительному кустарнику с острыми шипами, которым все леса кругом
переплетены: одно спа-сенье от него -- кинжал. Захватит в одном месте за
сук-но -- стоп. Повернулся в другую -- третьим зацепило и ни шагу. Только
кинжал и спасал, -- секи ветки и иди смело. От колючки, от ночного лежания в
секретах, от ползанья около неприятеля во всякую погоду моя но-венькая
черкеска стала рванью. Когда через неделю я урвался на часок к Карганову и
Попову, последний даже ахнул от удивления, увидя меня в таком виде, а
Карганов одобрительно сказал:
-- Вот тэпэрь ты джигит настоящий.
Весело жили. Каждую ночь в секретах да на развед-ках под самыми
неприятельскими цепями, лежим по кус-там за папоротникам, то за цепь
переберемся, то часо-вого особым пластунским приемом бесшумно снимем и
живенько в отряд доставим для допроса... А чтобы часового взять, приходилось
речку горную Кинтриши вброд по шею переходить, и обратно с часовым тем же
путем пробираться уже втроем -- за часовым всегда охотились вдвоем. Дрожит
несчастный, а под кинжалом лезет в воду. Никогда ни одному часовому пленному
мы никакого вреда не сделали: идет как баран, видит, что не убежишь. На эти
операции посылали охотников самых ловких, а главное сильных, всегда вдвоем,
а иногда и по трое. Надо снять часового без шума. Веселое занятие-- та же
охота, только пожутче, а вот в этом-то и удовольствие.
Здесь некогда было задумываться и скучать, не то, что там, в лагерях,
где по неделям, а то и по месяцам не было никаких сражений, офицеры играли в
карты, сол-даты тайком в кустах в орлянку, у кого деньги есть, а то валялись
в балаганах и скучали, скучали... Особенно, когда осенью зарядит иногда на
неделю, а то и две, дождь, если ветер подует из мокрого угла, от Батуми. А у
нас задумываться было некогда. Кормили хорошо, уси-ленную порцию мяса на
котел отпускали, каши не впроед и двойную порцию спирта. Спирт был какой-то
желтый, говорят, местный, кавказский, но вкусный и очень креп-кий. Бывало
сгоряча забудешь и хватишь залпом стакан, как водку, а потом спроси, "какой
губернии", ни за что не ответишь. Чай тоже еще не был тогда введен в
войсках, -- мы по утрам кипятили в котелках воду на костре и за-пускали в
кипяток сухари -- вот и чай. Питались больше сухарями, хлеб печеный
привозили иногда из Озургет, иногда пекли в отряде, и нам доставляли
ковригами. Как-то в отряд привезли муку, разрезали кули, а в муке черви
кишат. Все-таки хлеб пекли из н