Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
а и Андреев-Бурлак. Потом он бросил капитанство и по-ступил на
сцену.
Я знал капитана Андреева-Ольгу, здоровенного моря-ка с седыми баками.
Его так и звали Ольга, и он 11 ию-ля, на Ольгу, именины даже свои неуклонно
и справлял
10 мая труппа еще играла в Нижнем, а я с Андрее-вым-Бурлаком приехали в
Казань устраивать уже сня-тый по телеграмме городской театр. Первый
спектакль. был 14 мая, в день коронации Александра III.
Сидим мы вдвоем в номере и на целую неделю со-ставляем афиши. Кроме нас
играют в Казани еще две труппы, одна в Панаевском саду, а другая в
Адмирал-тейской слободке.
Составили афишу. На 14 мая "Горькая судьбина", дальше "Светит, да не
греет", а там "Кручина", "Иу-душка", "Лес"...
-- Ну, теперь едем к полицмейстеру. Николай Хрисанфович Мосолов,
генерал, мой старый приятель. Едем!
-- Едем.
А сам думаю: вдруг опять тот же полицмейстер, что меня завтраком
угощал! И решил, что этого быть не мо-жет, так как полицмейстеры меняются
часто. Подъез-жаем к полиции. Все знакомо, все прошлое мелькнуло ярко. Вот
окно на крыше, под самой каланчой, из кото-рого я удрал... Такая же фигура
дремлющего пожарного у ворот. Все то же самое. Вошли через парадное
крыль-цо, а не через дежурку, как тогда. Доложили. Входим а кабинет.
Знакомый медведь стоит с подносом, на кото-ром лежат визитные карточки, и
важная фигура в гене-ральском мундире приветливо спешит нам навстречу,
протягивая обе руки Андрееву-Бурлаку. Обнялись. Расцеловались. Говорят на
"ты". Ужас! Тот самый, который меня арестовал. Только уже не полковник, а
генерал, поседевший и обрюзгший. Нас представили.
-- Очень... Очень рад... Друзья моих друзей-- мои друзья... Пойдемте
закусить.
Я улыбнулся. Ну, думаю, друзья! -- Пока подпиши-ка афишу, Коля. Сидим.
Мосолов взял афишу и читает:
-- 14-го "Горькая судьбина"... 14-го?! Это, Вася, не-удобно, перемени,
поставь что-нибудь другое... Ну, "Лес", что ли.
-- Это почему?
-- Да, знаешь, в день коронации и вдруг, горькая судьбина... Пусть она
на второй, на третий день идет. Только не в первый.
-- Ну, "Светит, да не греет", -- с серьезным видом предлагает Бурлак--
а губа смеется.
-- Это хорошо. А там после, что хочешь, ставь. Я переменил числа, и
Мосолов подписал афиши, а потом со стола взял пачку афиш, данных для
подписи, и доказал афишу Панаевского театра, перечеркнутую красными
чернилами.
-- Каковы идиоты?!. Вдруг "Не в свои сани не са-дись"! Это в день
коронации Александра III. Понимаешь, Александра третьего!
-- Почему же нельзя? Ведь "Не в свои сани..." такая уж скромная пьеса.
-- А ты не догадался? Ведь Александр III коронует-ся... А разве его к
царствованию готовили? Он занимает место умершего брата цесаревича
Николая... Ну, понял?
-- А ведь верно, что он не в свои сани садится? Сделал Бурлак серьезную
физиономию, а губа смеется...
-- Ну вот видишь, ты не смекнул, а я додумался...
И в день коронации шло у нас "Светит, да не греет", а в Слободе "Ворона
в павлиных перьях" и "Недоросль"... Нарочно не придумаешь! Мы прошли через
две комнаты, где картины были завешены и мебель стояла в чехлах.
-- По холостяцкому закусим.! Садитесь, господа. В один миг были
поставлены для нас два прибора на накрытом для одного хозяина столе,
появилась селедка, балык и зернистая икра в целом бочонке. Налили по рюмке.
-- Коля, ты ему стаканчик!.. Он рюмок не признает.
И Бурлак налил мне полный стаканчик, поданный для лафита. Мне
захотелось поозорничать. Прошлый завтрак мелькнул передо мной до самых
мелочей.
-- Рюмками воробья причащать,-- припомнил я ска-занную в тот завтрак
шутку.
-- Иже вместий-вместит. Кушайте на здоровье... Еще холодненькой
подадут.
-- Это я в турецкую кампанию выучился. Спирт стаканами пили.
-- Да, вы были на войне! В каких делах? Я рассказал, Бурлак добавлял.
Генерал с уважением посмотрел на георгиевскую ленточку в петлице, а меня так
и подмывает поозорничать.
К соусу подали столовую ложку, ту самую, которую я тогда свернул.
-- Кто это, генерал, вам так ложку изуродовал,-- спросил я и, не
дожидаясь ответа, раскрутил ее обрат-но. Обомлел генерал.
-- Второго вижу... Знаете, даже жаль, что вы ее рас-крутили, я очень
берегу эту память... Если бы вы знали...
-- Так поправлю, -- и я обратно скрутил ложку, как была.
Бурлак смеется.
-- Он везде ложки крутит... Вот на пароходе тоже две скрутил...
-- Н-да-с... Вы знаете историю этой ложки?
Лет де-сять назад арестовали неизвестного агитатора с возму-тительными
прокламациями. Помнишь, это был 1874 год, когда они ходили народ бунтовать.
Привели ко мне, ви-жу, птица крупная, призываю для допроса, а он шуточ-ки,
анекдотики, еще завтрака просит. Я его с собой за стол в кабинете усадил да
пригласил жандармского полковника. Так он всю водку и весь коньяк стаканом
вы-лакал. Я ему подливаю, думаю, проговорится. А он да-же имени своего не
назвал. Оказался медвежатником, должно быть, каналья, в Сибири медведей
бить вы-учился, рассказывал обо всем, а потом спать попросил-ся да ночью и
удрал. Разломал ручищами железную решетку в окне на чердаке, исковеркал всю
и бежал. Вот это он ложку свернул... Таких мерзавцев я еще не видал.
Пришлось бы мне отдуваться, да спасибо полков-нику, дело затушил...
-- Поймали его потом? -- спрашиваю я.
-- Как в воду канул. Потом, наверно, поймали... Наверное уж в Сибири,
а то может и повесили. Опаснейший фрукт.
-- А какой он на вид? Богатырь? -- допытывался я.-- А самому хотелось
сказать, что решетки в окне были тонкие и подоконник гнилой.
-- Какой богатырь. Так, обыкновенный человек. Ну, вроде вас... и рука
такая же маленькая, как у вас...
Генерал пристально посмотрел на меня, как бы вспо-миная.
Этим наш разговор и кончился. Я чувствовал, что старое забыто, и
прощаясь, при выходе из кабинета, не мог не созорничать. Хлопая медведя по
плечу, а все-таки сказал, как и тогда:
-- Бедный Мишка, попал-таки в полицию!
Вернувшись в номер, я рассказал и прошлое и на-стоящее во всех
подробностях Бурлаку, и он, валяясь по дивану, хохотал с полчаса и отпивался
содовой.
Этой поездкой я закончил мою театральную карье-ру, и сделался настоящим
репортером.
1927 год. Картино.