- Дорогая, извини, но обед готов.
     - Я  не  хочу  обедать,  я  лучше  лягу.  Морщинка  между  его  бровями
углубилась.
     - Ты не должна запирать дверь, Нолли. Я так испугался. Я зашел за тобой
в госпиталь, мне сказали о твоем обмороке. Прошу тебя - пойди к доктору.
     Ноэль отрицательно затрясла головой.
     - Ах, нет! Это пустяки!
     - Пустяки? Такой обморок? Но послушай же, дитя мое! Ради меня!
     Он сжал ладонями ее голову. Ноэль отстранилась.
     - Нет, папа, я не пойду к доктору. Что еще за нежности в военное время!
Я не хочу. И не надо меня заставлять. Я спущусь  вниз,  если  ты  хочешь.  А
завтра я буду себя чувствовать совсем хорошо.
     Пирсону пришлось уступить; но в этот вечер  она  не  раз  замечала  его
тревожный взгляд. Когда она снова  ушла  наверх,  он  последовал  за  ней  и
настоял, чтобы она растопила камин.  Целуя  ее  у  двери,  он  сказал  очень
спокойно:
     - Как бы я хотел заменить тебе мать, дитя мое!
     На мгновение Ноэль обожгла мысль: "Он знает!" Но потом, взглянув на его
озадаченное лицо, она поняла, что это не так. Если бы он знал! Какую тяжесть
это сняло бы с нее! Но она ответила ему так же спокойно:
     - Доброй ночи, милый папочка! - Поцеловав его, она закрыла дверь. Потом
села перед камином и протянула к нему руки. Ее сердце  было  словно  сковано
ледяным холодом. Отблески света играли на ее лице с тенями под  глазами,  на
все еще округлых щеках, на тонких бледных руках, на всей  ее  юной,  легкой,
полной грации фигурке. А  там,  в  ночи,  мимо  луны  бежали  облака.  Снова
наступило полнолуние.

ГЛАВА VI

     Пирсон вернулся в кабинет и начал писать Грэтиане:

     "Если бы ты могла взять отпуск на несколько дней,  моя  дорогая,  я  бы
хотел, чтобы ты приехала домой. Меня очень беспокоит Нолли. С тех пор, как у
нее случилось это несчастье, она совсем извелась;  а  сегодня  она  упала  в
обморок. Она ни за что не хочет обращаться к врачу, но, может быть, показать
ее Джорджу? Если бы ты приехала, Джордж тоже завернул бы к нам  на  один-два
дня; или же ты могла бы отвезти Нолли к нему, на море. Я только что  прочел,
что погиб твой троюродный брат Чарли Пирсон. Он убит в  одном  из  последних
наступлений на Сомме; он племянник моей  кузины  Лилы,  с  которой,  как  ты
знаешь, Ноэль встречается каждый день в госпитале. Бертрам получил орден "За
отличную службу". В последнее время я не так  страшно  занят:  мой  помощник
Лодер приехал в отпуск с фронта  и  иногда  служит  в  церкви  вместо  меня.
Теперь, когда наступают холода, я чувствуую себя лучше. Постарайся приехать.
Меня серьезно тревожит здоровье нашей дорогой девочки.

                                                           Твой любящий отец
                                                             Эдвард Пирсон".

     Грэтиана ответила, что получит  отпуск  в  конце  недели  и  приедет  в
пятницу. Он встретил ее  на  станции,  и  они  поехали  в  госпиталь,  чтобы
захватить с собой Ноэль. Лила вышла к ним в приемную; Пирсон,  полагая,  что
им с Грэтианой будет удобнее поговорить о здоровье Ноэль, если он оставит их
одних,  вышел  в  комнату  отдыха.  Там   он   стал   смотреть,   как   двое
выздоравливающих играют в настольный бильярд. Когда он вернулся в  маленькую
гостиную, Лила и Грэтиана еще стояли у камина  и  разговаривали  вполголоса.
Грэтиана, должно быть, слишком близко наклонилась к огню:  ее  лицо  пылало,
оно даже как бы припухло, а веки были красные, словно она их обожгла.
     Лила сказала легким тоном:
     - Ну, Эдвард, разве наши  солдатики  не  изумительны?  Когда  мы  снова
пойдем с тобой в концерт?
     Но она тоже раскраснелась и выглядела совсем молодой.
     - Ах! Если бы мы могли делать то, что хотим! - ответил Пирсон.
     - Это хорошо сказано,  Эдвард.  Но  иногда,  знаешь  ли,  полезно  хоть
немного развлечься.
     Он покачал головой и улыбнулся.
     - Ты искусительница, Лила. Пожалуйста, скажи Нолли, что мы хотим увезти
ее с собой. Ты можешь отпустить ее на завтра?
     - На столько дней, сколько потребуется; Ноэль нужен отдых - я  говорила
об этом Грэтиане. Все-таки ей надо  было  перестать  работать  после  такого
страшного удара, может быть, тут и моя ошибка. Я  думала  тогда,  что  лучше
всего для нее - работать.
     Пирсон увидел, что Грэтиана идет мимо него к двери. Он пожал руку  Лиле
и последовал за дочерью. Позади себя он услышал восклицание, которое  обычно
издают женщины, наступив на собственное платье,  или  если  что-либо  другое
вызовет  у  них  раздражение.  В  приемной  их  уже  ждала  Ноэль;   Пирсон,
очутившийся как бы в центре треугольника женщин,  смутно  почувствовал,  что
глаза их ведут между собой какую-то тайную игру. Сестры расцеловались. Потом
все они сели вместе в такси. Даже самый наблюдательный человек,  расставаясь
с ними дома в прихожей, ничего не заметил бы - разве только то, что обе были
очень молчаливы. Войдя в свой кабинет, он взял с  полки  книгу  "Жизнь  сэра
Томаса Мора"; там были строки, которые ему  не  терпелось  показать  Джорджу
Лэрду - его ждали в этот же вечер.
     Грэтиана и Ноэль поднимались по лестнице, поджав губы и не  глядя  друг
на друга; обе были очень бледны. Они подошли  к  комнате  Грэтианы,  которая
когдато была комнатой их матери, и Ноэль  уже  собиралась  пройти  мимо,  но
Грэтиана схватила ее за руку и сказала:
     - Зайди ко мне.
     В комнате ярко горел камин, и сестры стали по обе его стороны, опершись
на  каминную  доску  и  глядя  в  огонь.  Ноэль  прикрыла  рукой   глаза   и
пробормотала:
     - Я просила Лилу сказать тебе.
     Грэтиана сделала такой жест, словно она боролась между  двумя  сильными
чувствами, не зная, какому из них поддаться.
     - Это ужасно! - только и выговорила она.
     Ноэль пошла к двери.
     - Подожди, Нолли.
     Ноэль уже взялась за ручку двери, но остановилась.
     - Мне не нужно ни прощения, ни сочувствия, - сказала она.  -  Я  только
хочу, чтобы меня оставили в покое.
     - Но как же можно оставить тебя в покое?
     Волна горечи поднялась в Ноэль, и она крикнула страстно:
     - Я ненавижу сочувствие тех, которые не в состоянии понять! Мне не надо
ничьего сочувствия. Я всегда могу уйти и скрыться подальше.
     Слова "не в состоянии понять" ошеломили Грэтиану.
     - Я могу понять, - сказала она.
     - Нет, не можешь; ты никогда не видела его, ты не видела... -  Ее  губы
задрожали, она закусила их, чтобы не разрыдаться. - И потом, ты  бы  никогда
так не поступила, как я.
     Грэтиана шагнула к ней, но остановилась и  села  на  кровать.  Да,  это
правда. Она сама никогда бы так не поступила! И именно это - как бы страстно
она ни желала помочь сестре - сковывало ее любовь и сочувствие. О,  как  все
это  ужасно,  уродливо,  унизительно!  Ее  сестра,  ее  единственная  сестра
оказалась в таком же  положении,  как  все  эти  бедные,  плохо  воспитанные
девушки, которые потеряли себя! А что скажет ее отец  -  их  отец!  До  этой
минуты Грэтиана почти не  думала  о  нем,  она  была  слишком  занята  своей
собственной уязвленной гордостью; слово "отец" вырвалось у нее против воли.
     Ноэль вздрогнула.
     - А этот мальчик! - сказала Грэтиана. - Его я не могу простить. Если ты
не знала, то он знал. Это он... - Она осеклась, увидев лицо Ноэль.
     - Я все знала, - ответила Ноэль. - И все сделала я. Он был моим  мужем,
так же, как Джордж - твой муж.  Если  ты  скажешь  хоть  одно  слово  против
Сирила, я никогда не буду с тобой  разговаривать.  Я  счастлива,  как  и  ты
будешь счастлива, если у тебя родится ребенок. В чем же  разница?  Только  в
том, что тебе повезло,  а  мне  нет?  -  Ее  губы  снова  задрожали,  и  она
замолчала.
     Грэтиана уставилась на нее.  Ей  вдруг  захотелось,  чтобы  Джордж  был
здесь; как бы хорошо узнать, что он думает обо всем этом!
     - Ты не возражаешь, если я расскажу Джорджу? - спросила она.
     Ноэль покачала головой.
     - Нет, не теперь! Не говори никому. - И вдруг горе  Ноэль,  скрытое  за
мнимым безразличием, пронзило сердце Грэтианы. Она встала и обняла сестру.
     - Нолли, дорогая, не смотри так!
     Ноэль не ответила на ласку сестры и, как только та отняла руки, ушла  в
свою комнату.
     Грэтиана осталась одна; она была полна сострадания к Ноэль и  в  то  же
время огорчена и разобижена; неуверенность и страх владели ею.  Ее  гордости
был нанесен жестокий удар, сердце у нее  сжималось;  она  злилась  на  себя.
Почему она не проявила больше сочувствия и теплоты? И все-таки теперь, когда
Ноэль  ушла,  она  снова  стала  осуждать  покойного.  То,  что  он  сделал,
непростительно! Ведь Нолли - еще ребенок. Он совершил  святотатство.  Скорее
бы приехал Джордж, и скорее бы переговорить с ним обо всем! Сама  она  вышла
замуж по любви и знала, что такое страсть;  была  достаточно  проницательна,
чтобы понять, насколько глубока любовь Ноэль, конечно, в той мере,  в  какой
может быть  глубокой  любовь  девочки;  себя  Грэтиана  считала  уже  зрелой
женщиной - ей было двадцать лет. И все-таки, как могла Ноэль так забыться! А
этот  мальчик!  Если  бы  Грэтиана  была  знакома  с  ним,  может  быть,  ее
негодование было бы смягчено личным впечатлением о нем - это ведь так  важно
во всех человеческих суждениях, - но она никогда его не  видала  и  находила
его поведение "непорядочным".  Грэтиана  знала,  что  это  останется  камнем
преткновения в ее отношениях с сестрой. Как бы она ни пыталась скрывать свои
мысли, Ноэль все равно поймет, что сестра втайне осуждает ее.
     Она сбросила форму сестры милосердия, надела вечернее платье  и  начала
беспокойно расхаживать по комнате. Все, что угодно, только как можно  дольше
не идти вниз к отцу! То, что случилось, разумеется, будет страшным горем для
него. Она боялась разговора с ним, его расспросов  о  здоровье  Ноэль.  Она,
разумеется, может обо всем умолчать, пока этого хочет  Ноэль,  но  она  была
очень правдива по характеру, и ее  приводила  в  отчаяние  мысль,  что  надо
что-то скрывать.
     Наконец, она спустилась вниз; отец и сестра были уже в гостиной:  Ноэль
в платье с оборками сидела у камина, опершись подбородком на  руку,  а  отец
читал последние сообщения с фронта в вечерней газете. Увидев изящную девичью
фигуру сестры, ее глаза, задумчиво устремленные  на  огонь,  увидев  усталое
лицо отца, Грэтиана с особой силой ощутила трагичность происшедшего.  Бедный
папа, бедная Нолли! Ужасно!
     Ноэль повернулась к ней и слегка качнула головой; ее глаза говорили так
же ясно, как если бы сказали губы: "Молчание!" Грэтиана кивнула ей и подошла
к камину. Так начался этот спокойный семейный вечер, но за этим спокойствием
таились глубокие душевные страдания.
     Ноэль подождала, пока отец отправился спать, и сразу поднялась  в  свою
комнату. Она явно решила больше не разговаривать о себе. Грэтиана осталась в
столовой одна - ждать  приезда  мужа.  Когда  он  приехал,  было  уже  около
полуночи, и она сообщила ему семейные новости только на следующее  утро.  Он
встретил их неясным мычанием.  Грэтиана  увидела,  как  он  прищурил  глаза,
словно разглядывая тяжелую и сложную рану; потом уставился в  потолок.  Хотя
они были женаты уже больше года, она все  еще  не  знала  его  отношения  ко
многим вещам и с замиранием  сердца  ждала  ответа.  Эта  позорная  семейная
тайна, скрываемая от других, будет испытанием любви  Джорджа  к  ней  самой,
испытанием достоинств человека, за которого она вышла замуж! Некоторое время
он молчал, и тревога ее все возрастала. Потом он нащупал ее  руку  и  крепко
сжал.
     - Бедная маленькая Нолли! Вот случай,  когда  требуется  весь  оптимизм
Марка Тэпли {Имеется в виду отличавшийся  большим  оптимизмом  герой  романа
Чарлза Диккенса "Мартин Чеззлвит".}. Не унывай, Грэйси! Мы ее выручим.
     - Но как быть с отцом! Ведь скрыть от него невозможно, но и  рассказать
нельзя! Ах, Джордж! Я раньше не знала,  что  такое  семейная  гордость.  Это
просто невероятно! Этот злополучный мальчик...
     - Dе mortuis {De mortuis aut bene aut nihil - о мертвых  либо  хорошее,
либо ничего (лат.).}. Вспомни, Грэйси: мы живем, осажденные смертью!  Нолли,
конечно, вела себя, как подлинная дурочка. Но ведь война! Война! Надо  бы  и
твоему отцу привыкнуть к этому; вот  для  него  прекрасный  случай  проявить
христианский дух!
     - Папа будет так же добр, как всегда; но именно это и страшно!
     Джордж Лэрд сильнее сжал ее руку.
     - Совершенно верно! Старомодный папа может себе это позволить! Но нужно
ли, чтобы он знал? Мы можем увезти  ее  из  Лондона,  а  позднее  что-нибудь
придумаем. Если отец узнает, надо будет  убедить  его,  что  этим  поступком
Нолли "внесла свою лепту".
     Грэтиана отняла руку.
     - Не надо, - сказала она едва слышно.
     Джордж Лэрд обернулся и посмотрел на нее. Он и сам был очень  расстроен
и, возможно, более ясно, нежели его молодая жена, представлял себе  жестокие
последствия случившейся беды; он так же отчетливо понимал, насколько глубоко
задета и взволнована Грэтиана;  но,  как  прагматик,  воспринимавший  всегда
жизнь с позиций опыта, он терпеть не мог этого  восклицания:  "Какой  ужас!"
Ему всегда хотелось побороть в  Грэтиане  и  традиционную  черту  отцовского
аскетизма. Если бы она не была его женой, он сразу сказал бы себе:  изменить
эту основную черту ее характера так же безнадежно, как  пытаться  переделать
строение костей ее черепа; но она была его женой, и эта задача казалась  ему
такой же легко осуществимой, как, скажем, поставить новую лестничную  клетку
в доме или соединить две комнаты в одну. Обняв ее, он сказал:
     - Я знаю. Но все это уладится, если только мы  будем  делать  вид,  что
ничего не случилось. Поговорить мне с Нолли?
     Грэтиана согласилась - она может сказать отцу,  что  Джордж  согласился
"осмотреть" Нолли, и тем  избежать  лишних  разговоров.  Но  ей  все  больше
казалось, что свалившуюся на них беду никак не отвести и не смягчить.
     У Джорджа  Лэрда  было  достаточно  спокойного  мужества  -  неоценимое
свойство в человеке, которому часто приходится причинять  боль  и  облегчать
ее; и всетаки ему не нравилась эта "миссия", как выразился  бы  он  сам.  Он
предложил Ноэль прогуляться с ним, потому что боялся сцен. Ноэль согласилась
по  той  же  причинс.  Кроме  того,  Джордж  ей  нравился;  с   бескорыстной
объективностью  золовки  и  суровой  проницательностью  ранней  юности   она
понимала его, пожалуй, даже лучше,  чем  его  собственная  жена.  Во  всяком
случае, она твердо знала, что он не станет ни осуждать, ни жалеть ее.
     Они могли, конечно, пойти в любом  направлении,  но  почему-то  избрали
Сити. Такого рода решения принимаются  бессознательно.  Видимо,  они  искали
какой-нибудь скучный деловой район; а возможно,  что  Джорджу  -  он  был  в
военной форме - просто хотелось  дать  отдых  своей  руке,  которая,  словно
заводная, непрерывно отдавала честь.
     Не успел он сообразить, насколько  нелепа  эта  прогулка  с  миловидной
молодой золовкой по улицам, заполненным толпой суетящихся дельцов  в  черных
сюртуках, как они уже дошли до Чипсайда. "Черт  дернул  нас  пойти  сюда,  -
подумал он. - В конце концов мы могли с успехом поговорить и дома".
     Он откашлялся и, мягко сжимая ее руку, начал:
     - Грэтиана рассказала мне обо всем, Нолли. Самое главное для тебя -  не
падать духом и не волноваться.
     - Я не думаю, чтобы ты смог вылечить меня.
     Эти слова, произнесенные милым, насмешливым голоском, поразили Джорджа;
он торопливо продолжал:
     - Не об этом речь, Нолли, да это и невозможно. Ну,  а  ты-то  сама  что
думаешь?
     - Отец...
     У него чуть не вырвалось: "Проклятый отец!",  но  он  прикусил  язык  и
продолжал:
     - Бог с ним! Мы сами все обдумаем. Ты действительно  хочешь  утаить  от
него? Надо решать или так, или иначе; ведь нет смысла скрывать, если это все
равно совершится.
     - Да.
     Он украдкой взглянул на  нее.  Она  смотрела  прямо  перед  собой.  Как
чертовски молода она и как прелестна! К горлу его подкатил комок.
     - Пока я ничего не  буду  предпринимать,  -  сказал  он.  -  Еще  рано.
Позднее, если ты захочешь, я расскажу ему. Но все зависит целиком, от  тебя,
моя дорогая; можно сделать так, что он никогда не узнает,
     - Да...
     Он не мог разгадать ее мыслей.
     - Грэтиана осуждает Сирила, - сказала Ноэль после долгого  молчания.  -
Не позволяй ей. Я не хочу, чтобы о нем думали плохо. Во всем виновата я; мне
хотелось быть уверенной в нем.
     Джордж возразил решительно:
     - Грэйси огорчена, конечно, но у нее это скоро пройдет.  Пусть  это  не
будет причиной раздора между вами. Только одно тебе нужно твердо  запомнить:
жизнь велика, и в ней можно найти свое место. Посмотри на всех  этих  людей!
Многие из них перенесли или переносят какие-нибудь личные  неприятности  или
горе. Может быть, такое же, как твое, или даже более тяжелое. И смотри:  вот
они, живые, прыгают, как блохи. В этом заключается  и  очарование  и  ирония
жизни. Хорошо бы тебе побывать там, во Франции, и увидеть  все  в  подлинном
свете.
     Он почувствовал, что она взяла его под руку, и продолжал с еще  большим
жаром:
     - Жизнь - вот что будет самым важным в будущем, Нолли! Нет, не комфорт,
не какая-либо монашеская добродетель или обеспеченность; нет, самый  процесс
жизни,  ее  давление  на  каждый  квадратный  дюйм.  Понятно?  Все   старые,
закостенелые  традиции,  все  тормозы  будут  пущены  в  переплавку.  Смерть
вскипятит все это, и  выйдет  великолепный  навар  для  нового  супа.  Когда
приходится  отсекать,  удалять  лишнее,  -  кровь  течет  в  жилах  быстрее.
Сожаления, размышления, подавление своих чувств - все это выходит из моды; у
нас не будет времени или нужды в них в будущем. Нам предстоит делать жизнь -
да, пожалуй, это  единственное,  за  что  можно  благодарить  нас.  Ты  ведь
сохранила в себе живым Сирила Морленда? И... словом, как ты знаешь,  все  мы
одинаково появились на свет; некоторые прилично, другие "неприлично", и  тут
нет ни на грош различия в ценности этого товара, нет и беды в  том,  что  он
появляется на свет. Чем  бодрее  ты  будешь  сама,  тем  крепче  будет  твой
ребенок, - вот о чем надо прежде всего думать. По крайней мере, в  ближайшие
два месяца ты вообще не должна ни о чем беспокоиться, а после этого  позволь
уж нам подумать, куда тебе деваться, я все это устрою.
     Она посмотрела на него, и под этим юным, ясным,  печальным  взглядом  у
него возникло неприятное ощущение, что он разговаривает с ней, как шарлатан.
Разве он затронул суть дела? Какая польза от всех этих общих разговоров  для
молодой, заботливо воспитанной девушки, приученной старомодным любящим отцом
всегда говорить правду? Джордж тоже ненавидел пустословие; а обстановка  его
жизни в эти последние два  года  просто  внушила  ему  страх  перед  людьми,
деятельность которых заключается в разговорах. Ему хотелось  сказать  Ноэль:
"Не обращай ни малейшего внимания на мои слова, все  это  чепуха;  будь  что
будет - и дело с концом".
     Но тут Ноэль спросила совершенно спокойно:
     - Что же, рассказать мне папе или нет?
     Ему хотелось ответить: "нет";  но  он  почему-то  не  сказал  этого.  В
конечном счете прямой путь - вероятно, самый лучший. Можно из всего  сделать
тайну,  но  нельзя  же  хранить  тайну  всю  жизнь.  Рано  или  поздно   все
раскрывается. Но тут в нем заговорил врач:
     - Не торопись, Нолли; успеем сделать это через два месяца. Тогда ты ему
сама расскажешь или поручишь мне.
     Она покачала головой.
     - Нет. Я скажу сама, если надо будет. В знак согласия он снова сжал  ее
руку.
     - А что мне делать до тех пор? - спросила она.
     - Возьми отпуск на неделю, а потом будешь работать, как и прежде.
     Ноэль помолчала с минуту и сказала:
     - Да. Я так и сделаю.
     Больше они не говорили на эту тему, и Джордж  стал  ей  рассказыва