ык Маллиган с силою хлопнул по столу Джона Эглинтона.
   - Так вы на кого думаете? - спросил он с нажимом.
   - Допустим, он - брошенный любовник  в  сонетах.  Брошенный  один  раз,
потом другой. Однако придворная вертихвостка его бросила ради лорда,  ради
его бесценнаямоялюбовь.
   Любовь, которая назвать себя не смеет.
   - Вы хотите сказать, - вставил Джон бурбон  Эглинтон,  -  что  он,  как
истый англичанин, питал слабость к лордам.
   У старых стен мелькают молнией юркие ящерицы. В Шарантоне я наблюдал за
ними.
   - Похоже, что так, - отвечал Стивен, - коль скоро он  готов  оказать  и
ему и всем другим и любому невспаханному одинокому лону ту святую  услугу,
какую конюх оказывает жеребцу. Быть может, он, совсем как Сократ, имел  не
только  строптивую  жену,  но  и  мать-повитуху.   Но   та-то   строптивая
вертихвостка не нарушала супружеского обета. Две мысли  терзают  призрака:
нарушенный  обет  и  тупоголовый  мужлан,  ставший  ее  избранником,  брат
покойного супруга. У милой Энн, я уверен, была горячая кровь. Соблазнившая
один раз соблазнит и в другой.
   Стивен резко повернулся на стуле.
   - Бремя доказательства не на мне,  на  вас,  -  произнес  он,  нахмурив
брови. - Если вы отрицаете, что в пятой сцене "Гамлета"  он  заклеймил  ее
бесчестьем, - тогда объясните мне, почему о ней нет ни единого  упоминания
за все тридцать четыре года, с того дня, когда она вышла  за  него,  и  до
того, когда она его схоронила. Всем этим  женщинам  довелось  проводить  в
могилу своих мужчин: Мэри -  своего  благоверного  Джона,  Энн  -  бедного
дорогого Вилли, когда тот вернулся  к  ней  умирать,  в  ярости,  что  ему
первому, Джоан - четырех братьев, Джудит - мужа и всех сыновей,  Сьюзен  -
тоже мужа, а дочка Сьюзен,  Элизабет,  если  выразиться  словами  дедушки,
вышла за второго, убравши первого на тот свет. О да, упоминание есть. В те
годы, когда  он  вел  широкую  жизнь  в  королевском  Лондоне,  ей,  чтобы
заплатить долг, пришлось занять сорок шиллингов  у  пастуха  своего  отца.
Теперь объясните все это. А заодно  объясните  и  ту  лебединую  песнь,  в
которой он представил ее потомкам.
   Он обозрел их молчание.

   На это Эглинтон:
   Так вы о завещанье.
   Юристы, кажется, его уж разъяснили.
   Ей, как обычно, дали вдовью часть.
   Все по законам. В них он был знаток,
   Как говорят нам судьи.
   А Сатана в ответ ему,
   Насмешник:
   И потому ни слова нет о ней
   В наброске первом, но зато там есть
   Подарки и для внучки, и для дочек,
   И для сестры, и для друзей старинных
   И в Стратфорде, и в Лондоне.
   И потому, когда он все ж включил
   (Сдается мне, отнюдь не добровольно)
   Кой-что и ей, то он ей завещал
   Свою, притом не лучшую,
   Кровать
   Punkt [точка, пункт (нем.)].
   Завещал
   Ейкровать
   Второсорт
   Второвать
   Кровещал.

   Тпру!
   - В те времена у прелестных поселян бывало негусто движимого имущества,
- заметил Джон Эглинтон, - как, впрочем, и ныне, если верить нашим  пьесам
из сельской жизни.
   - Он  был  богатым  землевладельцем,  -  возразил  Стивен.  -  Он  имел
собственный  герб,  земельные  угодья  в  Стратфорде,  дом  в   Ирландском
подворье. Он был пайщиком в финансовых предприятиях,  занимался  податными
делами, мог повлиять на проведение закона в парламенте.  И  почему  он  не
оставил ей лучшую свою кровать, если он ей желал мирно прохрапеть  остаток
своих ночей?
   - Были, наверное, две кровати, одна получше, а  другая  -  так,  второй
сорт, - подал тонкую догадку мистер Второсорт Супер.
   - Separatio a mensa  et  a  thalaino  [отлучение  от  стола  и  спальни
(лат.)], - суперсострил Бык Маллиган и повлек улыбание.
   - У древних упоминаются знаменитые постели. Сейчас попробую  вспомнить,
- наморщил лоб Второсорт Эглинтон, улыбаясь постельно.
   - У  древних  упоминается,  -  перебил  его  Стивен,  -  что  Стагирит,
школьник-шалопай и лысый мудрец язычников, умирая в изгнании, отпустил  на
волю и одарил своих рабов, воздал почести предкам  и  завещал,  чтобы  его
схоронили  подле  останков  его  покойной  жены.  Друзей  же   он   просил
позаботиться о своей давней любовнице (вспомним тут новую Герпиллис,  Нелл
Гвинн) и позволить ей жить на его вилле.
   - А вы тоже считаете, что он умер так? - спросил  мистер  Супер  слегка
озабоченно. - Я имею в виду...
   - Он умер, упившись в стельку, - закрыл вопрос Бык Маллиган.  -  Кварта
эля - королевское блюдо. Нет, вот я лучше расскажу вам, что изрек Доуден!
   - А что? - вопросил Суперэглинтон.
   Вильям Шекспир и Ко, акционерное  общество.  Общедоступный  Вильям.  Об
условиях справляться: Э.Доуден, Хайфилд-хаус...
   - Бесподобно! - вздохнул  с  восхищением  Бык  Маллиган.  -  Я  у  него
спросил, что он думает насчет обвинения в педерастии, взводимого на поэта.
А он воздел кверху руки и отвечает: _Мы можем  единственно  лишь  сказать,
что в те времена жизнь била ключом_. Бесподобно!
   Извращенец.
   - Чувство  прекрасного  совлекает  нас  с  путей  праведных,  -  сказал
грустнопрекрасный Супер угловатому Углинтону.
   А непреклонный Джон отвечал сурово:
   - Смысл этих слов нам может  разъяснить  доктор.  Невозможно,  чтобы  и
волки были сыты, и овцы целы.
   Тако глаголеши? Неужели они будут  оспаривать  у  нас,  у  меня  пальму
первенства в красоте?
   - А также и чувство собственности,  -  заметил  Стивен.  -  Шейлока  он
извлек из собственных  необъятных  карманов.  Сын  ростовщика  и  торговца
солодом, он и сам был ростовщик и торговец зерном,  попридержавший  десять
мер зерна во время голодных бунтов. Те самые личности разных  исповеданий,
о  которых  говорит  Четтл  Фальстаф  и  которые  засвидетельствовали  его
безупречность в делах, - они все были,  без  сомнения,  его  должники.  Он
подал в суд на одного  из  своих  собратьев-актеров  за  несколько  мешков
солода и взыскивал людского мяса фунт в проценты за всякую занятую деньгу.
А как бы еще конюх и помощник  суфлера  -  смотри  у  Обри  -  так  быстро
разбогател? Что бы ни делалось, он со всего имел  свой  навар.  В  Шейлоке
слышны отзвуки той травли евреев, что разыгралась после того, как  Лопеса,
лекаря королевы, повесили и четвертовали, а его еврейское сердце,  кстати,
вырвали из груди, пока пархатый еще  дышал;  в  "Гамлете"  и  "Макбете"  -
отзвуки  восшествия  на   престол   шотландского   философуса,   любившего
поджаривать ведьм. В "Бесплодных усилиях любви" он потешается над  гибелью
Великой Армады. Помпезные его хроники плывут на гребне  восторгов  в  духе
Мафекинга. Судят ли иезуитов из Уорикшира  -  тут  же  привратник  поносит
теорию  двусмысленности.  Вернулся  ли  "Отважный  мореход"  с  Бермудских
островов - пишется тут же пьеса, что восхитила Ренана, и  в  ней  -  Пэтси
Калибан, наш американский кузен. Слащавые сонеты явились вслед за сонетами
Сидни. А что  до  феи  Элизабет,  или  же  рыжей  Бесс,  разгульной  девы,
вдохновившей "Виндзорских проказниц", то уж пускай  какой-нибудь  герр  из
Неметчины всю жизнь раскапывает глубинные смыслы на дне корзины с  грязным
бельем.
   Что  ж,  у  тебя  совсем  недурно  выходит.  Вот  только  еще  подпусти
чего-нибудь теолого-филологологического.  Mingo,  minxi,  mictum,  mingere
[мочусь, мочился, обмоченный, мочиться (лат.)].
   - Докажите, что он был еврей, - решился предложить Джон Эглинтон. - Вот
ваш декан утверждает, будто он был католик.
   Sufflaminandus sum [надо унять меня (лат.)].
   -  В  Германии,  -  отвечал  Стивен,  -  из  него  сделали  образцового
французского лакировщика итальянских скандальных басен.
   - Несметноликий человек, - сметливо припомнил мистер Супер. -  Кольридж
его назвал несметноликим.
   Amplius. In  societate  huniana  hoc  est  maxime  necessarium  ut  sit
amicitia inter multos [Далее. В человеческом обществе  крайне  необходимо,
чтобы узы дружбы связывали многих (лат.)].
   - Святой Фома, - начал Стивен...
   - Ora pro nobis [молись за нас (лат.)],  -  пробурчал  Монах  Маллиган,
опускаясь в кресло.
   И запричитал с жалобным подвываньем.
   - Pogue rnahone! Acushia  machree!  [Поцелуй  меня  в  задницу!  Биенье
сердца моего! (ирл.)] Теперь не иначе пропали мы! Как пить дать пропали!
   Все внесли по улыбке.
   - Святой Фома, - сказал, улыбаясь, Стивен, - чьи толстопузые  тома  мне
столь приятно почитывать в оригинале, трактует о кровосмесительстве с иной
точки зрения нежели та новая венская школа, о которой говорил мистер Маги.
В своей мудрой и своеобычной манере он сближает его со  скупостью  чувств.
Имеется в виду, что, отдавая любовь близкому по крови, тем  самым  как  бы
скупятся наделить ею того, кто дальше, но  кто,  быть  может,  жаждет  ее.
Евреи,  которым  христиане  приписывают  скупость,   больше   всех   наций
привержены к единокровным бракам. Но обвинения  эти  -  по  злобе.  Те  же
христианские законы, что дали евреям почву для накопления  богатств  (ведь
им, как и лоллардам, убежищем служили бури),  оковали  стальными  обручами
круг их привязанностей. Грех это или добродетель - лишь  старый  Никтоотец
откроет нам в Судный день. Но человек, который так держится за то, что  он
именует своими правами на то, что он  именует  себе  причитающимся,  -  он
будет цепко держаться и за то, что он именует своими правами на  ту,  кого
он именует своей женой. И пусть никакой окрестный сэр  смайл  не  пожелает
вола его, или жены его, или раба, или рабыни его, или осла его.
   - Или ослицы его, - возгласил антифонно Бык Маллиган.
   - С нашим любезным Биллом сурово обошлись,  -  любезно  заметил  мистер
Супер, сама любезность.
   - С какой волей? [игра слов: воля, а  также  завещание  по-английски  -
will] - мягко вмешался Бык Маллиган. - Мы рискуем запутаться.
   - Воля к жизни, - пустился в философию Джон Эглинтон, -  была  волею  к
смерти для бедной Энн, вдовы Вилла.
   - Requiescat! [Покойся! (лат.)] - помолился Стивен.

   Воли к действию уж нет
   И в помине много лет...

   - И все же она положена, охладелая, на эту,  на  второсортную  кровать:
поруганная царица, хотя б вы и доказали, что в те дни кровать  была  такой
же редкостью, как ныне автомобиль, а резьба на ней вызывала восторги  семи
приходов. На склоне дней своих она сошлась с проповедниками (один  из  них
останавливался в Нью-Плейс и получал кварту хереса за счет города;  однако
не следует спрашивать, на какой кровати он спал) и прослышала, что  у  нее
есть душа.  Она  прочла,  или  же  ей  прочли,  книжицы  из  его  котомки,
предпочитая их "Проказницам", и, облегчаясь в ночной сосуд,  размышляла  о
"Крючках и Петлях  для  Штанов  Истинно  Верующего"  и  о  "Наидуховнейшей
Табакерке,  что  Заставляет  Чихать  Наиблагочестивейшие   Души".   Венера
изогнула свои уста в молитве. Жагала сраму:  угрызения  совести.  Возраст,
когда распутство, выдохшись, начинает себе отыскивать бога.
   -  История  подтверждает  это,  -   inquit   Eglintonus   Chronolologos
[удостоверил Эглинтон Летопиписец (лат.)]. - Один возраст жизни  сменяется
другим. Однако мы знаем из высокоавторитетных источников, что худшие враги
человека - его домашние и семья. Мне кажется, Рассел прав. Какое нам  дело
до его жены, до отца? Я бы сказал, что семейная жизнь существует только  у
поэтов семейного очага. Фальстаф не был человеком семейного очага.  А  для
меня тучный рыцарь - венец всех его созданий.
   Тощий,  откинулся  он  назад.  Робкий,  отрекись  от  сородичей  своих,
жестоковыйных праведников. Робкий, в застолье  с  безбожниками  он  тщится
избегать чаши. Так ему наказал родитель из Ольстера, из  графства  Антрим.
Навещает его тут в библиотеке ежеквартально. Мистер  Маги,  сэр,  вас  там
желает видеть какой-то господин. Меня? Он говорит, что он ваш  отец,  сэр.
Подайте-ка мне Вордсворта. Входит Маги Мор Мэтью, в грубом сукне  косматый
керн, на нем штаны с  гульфиком  на  пуговицах,  чулки  забрызганы  грязью
десяти лесов, и ветка яблони-дичка в руках.
   А твой? Он знает твоего старикана. Вдовец.
   Спеша из веселого Парижа в нищенскую лачугу к  ее  смертному  ложу,  на
пристани я коснулся его руки. Голос, звучавший  неожиданной  теплотой.  Ее
лечит доктор Боб Кении. Взгляд,  что  желает  мне  добра.  Не  зная  меня,
однако.
   - Отец, -  произнес  Стивен,  пытаясь  побороть  безнадежность,  -  это
неизбежное зло. Он написал знаменитую пьесу вскоре после смерти  отца.  Но
если вы станете утверждать, что он,  седеющий  муж  с  двумя  дочерьми  на
выданье, в возрасте тридцати пяти лет, nel mezzo del cammin di nostra vita
[земную жизнь пройдя до половины (итал.)], и добрых пятидесяти  по  своему
опыту, - что он  и  есть  безусый  студиозус  из  Виттенберга,  тогда  вам
придется  утверждать,  что  его  старая  мать,  уже  лет  семидесяти,  это
похотливая королева. Нет. Труп Джона Шекспира не скитается по ночам. Он  с
часу и на час гниет. Отец мирно почиет, сложивши бремя отцовства и передав
сие мистическое состояние сыну. Каландрино, герой Боккаччо, был  первым  и
последним мужчиной, кто чувствовал, будто бы у него  ребенок.  Мужчина  не
знает  отцовства  в  смысле  сознательного  порождения.  Это  -  состоянье
мистическое, апостольское преемство  от  единорождающего  к  единородному.
Именно на этой тайне, а вовсе не на мадонне, которую  лукавый  итальянский
разум швырнул европейским толпам, стоит церковь, и стоит непоколебимо, ибо
стоит, как сам мир, макро- и микрокосм, - на  пустоте.  На  недостоверном,
невероятном. Возможно, что amor matris [любовь матери (лат.)], родительный
субъекта  и  объекта,  -  единственно  подлинное  в  мире.  Возможно,  что
отцовство - одна юридическая фикция. Где у любого  сына  такой  отец,  что
любой сын должен его любить и сам он любого сына?
   Куда это тебя понесло, черт побери?
   Знаю. Заткнись. Ступай к черту. На то у меня причины.
   Amplius. Adhuc. Iterum. Postea [Далее. До сих пор. Опять. После (лат.);
элементы рассуждения в схоластической силлогистике].
   Или ты обречен этим заниматься?
   - Телесный стыд разделяет их настолько прочной преградой,  что  мировые
анналы  преступности,  испещренные  всеми   иными   видами   распутств   и
кровосмесительств, почти не сообщают о ее нарушениях. Сыновья с  матерями,
отцы с дочерьми, лесбиянки-сестры, любовь, которая назвать себя не  смеет,
племянники  с  бабушками,  узники  с  замочными  скважинами,  королевы   с
быками-рекордистами.  Сын,  пока  не  родился,  портит  фигуру;  рождаясь,
приносит муки, потом  разделение  привязанности,  прибавку  хлопот.  И  он
мужчина: его восход - это закат отца, его молодость - отцу на зависть, его
друг - враг отца.
   Я додумался до этого на рю Мсье-ле-Пренс.
   - Что в природе их связывает? Миг слепой похоти.
   А я отец? А если бы был?
   Сморщенная неуверенная рука.
   - Африканец  Савеллий,  хитрейший  ересиарх  из  всех  зверей  полевых,
утверждал, что Сам же Отец -  Свой  Собственный  Сын.  Бульдог  Аквинский,
которого ни один довод не мог поставить в тупик, опровергает его. Отлично:
если отец, у которого нет сына, уже не отец, то может ли сын,  у  которого
нет отца, быть  сыном?  Когда  Ратлендбэконсаутхемптоншекспир  или  другой
какой-нибудь  бард  с  тем  же  именем  из  этой  комедии  ошибок  написал
"Гамлета", он был не просто отцом своего сына, но, больше  уже  не  будучи
сыном,  он  был  и  он  сознавал  себя  отцом  всего  своего  рода,  отцом
собственного деда, отцом своего нерожденного  внука,  который,  заметим  в
скобках, так никогда и не родился, ибо природа, как полагает мистер  Маги,
не терпит совершенства.
   Глаза  эглинтоньи,  вмиг  оживившись,  искорку   удовольствия   метнули
украдкой. Весел и радостен пуританина взгляд, хоть игл полн тон.
   Польстить. Изредка. Но польстить.
   -  Сам   себе   отец,   -   пробормотал   сам   себе   Сынмаллиган.   -
Постойте-постойте.  Я  забеременел.  У  меня  нерожденное  дитя  в  мозгу.
Афина-Паллада! Пьеса! Пьеса, вот предмет! Дайте мне разрешиться.
   Он стиснул свой чреволоб акушерским жестом.
   - Что до его семьи, - продолжал Стивен, - то имя  матери  его  живет  в
Арденском лесу. Ее смертью навеяна у него сцена с Волумнией в "Кориолане".
Смерть его сына-мальчика  -  это  сцена  смерти  юного  Артура  в  "Короле
Иоанне". Гамлет, черный принц, это Гамнет  Шекспир.  Кто  были  девушки  в
"Буре", в "Перикле", в "Зимней сказке" - мы уже знаем. Кто была Клеопатра,
котел с мясом в земле Египетской, и кто Крессида, и кто Венера,  мы  можем
догадываться. Но есть и еще один член его семейства, чей  след  -  на  его
страницах.
   - Интрига усложняется, - заметил Джон Эглинтон.
   Библиоквакер-прыгун  вернулся,  припрыгивая  на  цыпочках,  личина  его
подрагивает, суетливо подпрыгивает, поквакивает.
   Дверь затворилась. Келья. Огни.
   Они внимают. Трое. Они.
   Я. Ты. Он. Они.
   Начнемте ж, судари.

   Стивен. У  него  было  три  брата,  Гилберт,  Эдмунд,  Ричард.  Гилберт
рассказывал в старости неким  благородным  господам,  как  однова  случись
Господин Кассир пожаловали ему вот не соврать дармовой билет и  как  видал
он там в этом самом Лонноне свово брательника что сочиняет пиесы господина
Виля в камеди со знатною потасовкой а у  того  здоровый  детина  сидел  на
закорках. Колбаса, что продавали в партере, преисполнила  Гилбертову  душу
восторгом.  Он  сгинул  бесследно  -  но  некий  Эдмунд  и  некий   Ричард
присутствуют в сочинениях любящего Вильяма.
   Магиглинджон. Имена! Что значит имя?
   Супер. Ричард, понимаете, это же мое имя. Я  надеюсь,  у  вас  найдется
доброе словечко для Ричарда, понимаете, уж ради меня.
   Смех.
   Бык Маллиган (piano, diminuendo).

   Тут промолвил медик Дик
   Своему коллеге Дэви...

   Стивен. В  его  троице  черных  Биллов,  злокозненных  смутьянов,  Яго,
Ричард-горбун и  Эдмунд  в  "Короле  Лире",  двоим  присвоены  имена  злых
дядюшек. И кстати еще, эту последнюю пьесу он писал или собирался писать в
то самое время, когда его брат Эдмунд умирал в Саутуорке.
   Супер. Я надеюсь, что на  орехи  попадет  Эдмунду.  Я  не  хочу,  чтобы
Ричард, мой тезка...
   Смех.
   Квакерлистер (a tempo). Но тот, кто незапятнанное имя мое крадет...
   Стивен (stringendo). Он запрятал свое имя, прекрасное  имя,  Вильям,  в
своих пьесах, дав его где статисту, где клоуну, как на картинах  у  старых
итальянцев художник иногда пишет  самого  себя  где-нибудь  в  неприметном
уголку. Но он выставил его напоказ в Сонетах, где Вильям преизобилует. Как
для Джона о'Гонта, его имя дорого для него, столь же  дорого,  как  щит  и
герб, ради которых  он  пресмыкался,  на  черном  поясе  золотое  копье  с
серебряным острием, honorificabilitudmitatibus  [находящийся  в  положении
осыпанного почестями (лат.)], - и дороже, чем слава величайшего  в  стране
потрясателя сцены [Shakespaer(e) - потрясай копьем; shakescene -  потрясай
сцену (англ.)]. Что значит имя? Этот вопрос каждый задает себе в  детстве,
когда впервые пишет то имя, которое, как объясняют ему,  есть  "его  имя".
Звезда, сияющая и днем, огнедышащий дракон, поднялась в  небесах  при  его
рождении. Она одиноко сияла средь бела дня, ярче, чем Венера ночью,  а  по
ночам светила над дельтой  Кассиопеи,  созвездия,  что  раскинулось  среди
звезд, изображая его инициал. Его взгляд останавливался  на  ней,  стоящей
низко над горизонтом,  восточной  медведицы,  когда  в  полночный  час  он
проходил летними  дремлющими  полями,  возвращаясь  из  Шоттери  и  из  ее
объятий.

   Они оба довольны. Я тоже.
   Только не говори им, что ему было девять лет, когда она исчезла.
   И из ее объятий.
   Ждешь, пока тебя улестят и обольстят. Эх ты, тихоня.  Кто  тебя  станет
обольщать?
   Читай в небесах. Аутонтиморуменос.  Бус  Стефануменос  [Самоистязатель.
Стивен - бычья душа (греч.)]. Где же твое созвездие? Стиви-Стиви, съел все
сливы. S.D.: sua donna. Gia: di lui. Gelindo risolve  di  non  amare  S.D.
[С.Д.: свою даму. Да-да: его. Охладевший решает не любить С.Д. (итал)].
   - Но чт