азывал Сикун  Берк  там  была  старуха  одна  с
придурковатым племянником и Блум ее все пытался охмурить больного из  себя
корчил играл с ней в безик в тех видах значит чтоб потом ему обломилось по
завещанию и мяса по пятницам не ел потому как старуха первостатейная ханжа
и того блажного на прогулки водил. И вот однажды  повел  он  его  по  всем
дублинским кабакам как добрый пастырь и все поддавал да поддавал пару пока
не приволок домой упившимся хуже вареной совы причем объяснил, что это  он
мол хотел ему преподать урок о вреде алкоголя, а три бабы, ей-ей, чуть его
не съели живьем, это цирк, та старуха, жена его и миссис  О'Дауд,  хозяйка
гостиницы. Черт побери, я со смеху лег, когда Сикун передразнивал, как там
бабы костят его, а он, Блум, все со своими _но видите ли_ да _но с  другой
стороны_. А самое-то  интересное,  мне  рассказывали,  что  этот  придурок
работал потом у винного оптовика Пауэра на Коуп-стрит, и каждый божий день
домой возвращался на бровях, после того  как  по  службе  перепробует  всю
продукцию в заведении. Феномен!
   - Памяти павших, - говорит Гражданин, поднимает свою кружку и смотрит в
упор на Блума.
   - Правильно, - присоединяется Джо.
   - Но вы не улавливаете мою мысль, - Блум ему. - Я хочу сказать...
   - Sinn Fein! - перебивает  его  Гражданин.  -  Sinn  Fein  amhain!  [Мы
сами!.. Только мы сами! (ирл.)] Любимые друзья бок о бок с нами,  заклятые
враги - лицом к лицу.
   Последнее прощание было невыразимо  трогательным.  Со  всех  ближних  и
дальних колоколен доносился несмолкаемый похоронный звон, а повсюду вокруг
назначенного места скорби раскатывалась зловещим предвестием  приглушенная
дробь  сотен  и  сотен  барабанов,  перемежаемая  гулкими  артиллерийскими
залпами. Оглушительные раскаты грома и  яркие  вспышки  молний,  озарявшие
ужасную сцену, свидетельствовали о том,  что  небесная  артиллерия  решила
явить всю свою сверхъестественную мощь ради вящей грандиозности зрелища, и
без того вселявшего дрожь. Разгневанные небеса  разверзли  хляби  свои,  и
проливной дождь потоками  низвергался  на  обнаженные  головы  собравшихся
толп, в которых, по самым скромным подсчетам, было не менее пятисот  тысяч
человек.  Сводный  отряд   Дублинской   городской   полиции   под   личным
руководством  главного  комиссара  поддерживал  порядок  в  этом  обширном
скоплении народа,  а  чтобы  скоротать  время  ожидания,  духовой  оркестр
Йорк-стрит,  украсив  инструменты   траурным   крепом,   предлагал   слуху
собравшихся  великолепное  исполнение  той  бесподобной  мелодии,  которую
уроднила нам с колыбели рыдающая муза Сперанцы.  Скоростные  экскурсионные
поезда  и   комфортабельные   пассажирские   кареты   с   мягкой   обивкой
предоставлены были к услугам наших провинциальных  сородичей,  прибывавших
большими группами. Бурное оживление вызвали  любимцы  дублинской  публики,
уличные певцы  Л-н-х-н  и  М-лл-г-н,  со  своим  неизменным  заразительным
весельем исполнившие "В ночь перед тем, когда вздернули Ларри". Два  наших
неподражаемых комика сделали фантастический сбор  среди  ценителей  юмора,
продавая листовки со словами и музыкой своего коронного номера, и ни  один
из тех, кто лелеет в сердце любовь к истинно  ирландской  шутке,  лишенной
тени вульгарности, не попрекнет их оболом, добытым в поте лица. Детишки из
Приюта Подкидышей Женского и Мужского Пола, гроздьями облепившие окна, что
выходили к месту события, были в восторге от этого нежданного дополнения к
обычным забавам, и тут по  праву  стоит  сказать  слова  похвалы  в  адрес
монахинь-попечительниц за их превосходную идею доставить  бедным  малышам,
лишенным матери и отца, поистине поучительное зрелище. Гости  вице-короля,
среди которых можно было заметить многих  блистательных  светских  дам,  в
сопровождении Их Сиятельств проследовали к удобнейшим  местам  на  большой
трибуне, между тем, как живописная иностранная  делегация,  известная  как
Друзья Изумрудного  Острова,  разместилась  на  трибуне  напротив.  В  эту
делегацию, которая присутствовала в полном своем составе, входили командор
Бачибачи   Бенинобеноне   (наполовину   парализованный   дуайен    группы,
доставленный  к  своему  месту  посредством  мощного  парового  подъемного
крана), мсье Пьер-Поль Птипузан, великошут Владимир Сморкальников, архишут
Леопольд Рудольф фон Шванценбад-Ходенталер, графиня Мара  Вирага  Кишасони
Путрапешти, Хайрем А.Бомбуст, граф Атанатос Карамелопулос, Али Баба Бакшиш
Рахат     Лукум     Эфенди,     сеньор     идальго      кабальеро      дон
Пекадильо-и-Палабрас-и-Патерностер де ла Малора де  ла  Малариа,  Хокопоко
Харакири, Пли Хунг Чанг, Олаф Кобберкеддельсен, мингерр Трик  ван  Трумпс,
пан  Польский-Педеревский,  гусьподин  Прклстр   Кратчинабритчисич,   герр
Бардакдиректорпрезидент   Ханс   Хуэхли-Стоитли,    ординарныйприватдоцент
государственныхгимназиймузеевсанаториевисуспензориеввсеобщейисторииэкстра
ординарныйпрофессордоктор  Кригфрид  Юберальгемайн.  Все  без   исключения
делегаты  в  энергичнейших   и   разноязычнейших   выражениях   заклеймили
неслыханное  варварство,  свидетелями  коего  предстояло   им   стать.   В
дальнейшем среди ДИО завязался оживленный диспут о  том,  какова  истинная
дата рождения святого покровителя Ирландии,  восьмое  или  девятое  марта.
Активное участие приняли все. В ходе дискуссии широко применялись пушечные
ядра, ятаганы,  бумеранги,  аркебузы,  дымовые  завесы,  тесаки,  зонтики,
катапульты, кастеты, дубины, чугунные болванки; происходил  непринужденный
и щедрый обмен ударами. Постовой Макфадден по прозвищу Мальчик с  пальчик,
вызванный с нарочным из Бутерстауна, во мгновение ока восстановил  порядок
и с блестящей находчивостью предложил в качестве решения спора семнадцатое
число, равно воздающее  честь  каждой  из  тяжущихся  партий.  Предложение
двухметрового самородка пришлось сразу по вкусу  всем  и  было  единодушно
принято. Сердечные поздравления постовому  Макфаддену  принесли  все  ДИО,
многие из которых были покрыты кровавыми ранами. Командор Бенинобеноне был
извлечен из-под председательского  кресла,  и  его  юрисконсульт  Адвокате
Пагамими разъяснил, что разнообразные предметы, таившиеся в  его  тридцати
двух карманах, были им  отчуждены  во  время  побоища  из  карманов  более
молодых коллег,  в  надежде  призвать  их  к  здравому  смыслу.  Указанные
предметы (в том числе несколько  сотен  золотых  и  серебряных  мужских  и
дамских часов) были  незамедлительно  возвращены  законным  владельцам,  и
торжество гармонии было полным.
   Спокойно и просто Рамболд поднялся на эшафот в безукоризненном  деловом
костюме,  с  любимым   своим   цветком   Gladiolus   Cruentus   [Гладиолус
Окровавленный (лат.)] в петлице. Он возвестил о своем появлении тем милым,
чисто  рамболдовым  откашливаньем,  которому  столь  многие  пытались   (и
безуспешно) подражать - коротким, натужным, неповторимо присущим лишь  ему
одному. Прибытие  всемирно  прославленного  палача  было  встречено  бурей
приветственных  восторгов  всей  огромной  массы  собравшихся,   дамы   из
окружения вице-короля в  экстазе  размахивали  платочками,  а  иностранные
делегаты, в еще большем воодушевлении, издавали ликующие клики,  слившиеся
в многоголосый хор: _хох, банзай,  эльен,  живио,  чинчин,  полла  крониа,
гип-гип, вив, Аллах_, на фоне которого легко можно было различить  звонкое
_эввива_ делегата из страны песен (его высокое и долгое фа  напоминало  те
дивные  пронзительные  ноты,  которыми   евнух   Каталани   пленял   наших
прапрабабушек). Ровно в семнадцать часов через мегафоны был подан сигнал к
молитве, и во мгновение ока  головы  всех  были  обнажены;  патриархальное
сомбреро, со времен революции Риенци принадлежавшее семье командора,  было
бережно снято с головы последнего его  дежурным  личным  врачом,  доктором
Пиппи.  Высокоученый  прелат,  явившийся  предоставить  герою-мученику  на
пороге  казни  последние  утешения  нашей  святой   религии,   с   истинно
христианским смирением преклонил  колена  в  луже  дождевой  воды,  задрав
сутану на свою седовласую голову, и обратил к престолу милосердия  горячие
и усердные молитвы. Рядом с плахой возвышалась зловещая фигура совершителя
казни,  чье  лицо  закрывал  десятигаллоновый  горшок  с  двумя   круглыми
прорезанными отверстиями, сквозь которые яростно  сверкали  его  глаза.  В
ожидании рокового знака он пробовал остроту своего ужасающего  оружия,  то
подтачивая его о свое  мускулистое  предплечье,  то  мгновенными  взмахами
отрубая головы барашкам,  доставленным  для  этой  цели  поклонниками  его
жестокого, но необходимого искусства. На изящном столике  красного  дерева
перед  ним  аккуратно  были  разложены  нож   для   четвертования,   набор
инструментов для потрошения (выполненных из лучшей стали  по  специальному
заказу мастерами знаменитой  шеффилдской  фирмы  Джон  Раунд  и  Сыновья),
горшочек из терракоты, куда  по  мере  успешного  извлечения  должны  были
помещаться  двенадцатиперстная  кишка,  толстая   кишка,   слепая   кишка,
аппендикс  и  т.д.,  а   также   два   вместительных   молочных   кувшина,
предназначенных для собирания драгоценнейшей крови драгоценнейшей  жертвы.
Эконом Объединенного Приюта для Кошек и Собак имел  предписание  доставить
эти сосуды, по наполнении их,  в  указанное  благотворительное  заведение.
Аппетитнейшая  трапеза,  состоявшая  из  яичницы  с  беконом,  превосходно
зажаренного бифштекса с луком, горячих хрустящих булочек и бодрящего  чая,
была любезно предложена устроителями  главному  герою  трагедии,  который,
приготовившись к смерти, демонстрировал отличное расположение духа и живой
интерес ко всем деталям происходящего; однако, проникшись величием момента
и проявив самоотречение, небывалое в наши дни, он выразил  последнюю  волю
(исполненную незамедлительно), чтобы трапеза его  была  разделена  поровну
между членами Общества Больных и Неимущих  Квартиросъемщиков  в  знак  его
внимания и почтения. Волнение достигло nec и  non  plus  ultra  [nec  plus
ultra, non plus ultra - дальше некуда  (лат.)],  когда  невеста-избранница
прорвалась сквозь плотные ряды зрителей и бросилась,  зардевшись,  на  его
мужественную грудь, грудь того, кому через миг  предстояло  отправиться  в
вечность ради ее прекрасных глаз. Герой  любовно  заключил  в  объятия  ее
гибкий стан, шепча  с  нежностью:  _Шейла,  моя  любимая_.  Воодушевленная
звуками своего имени из его уст,  она  покрыла  страстными  поцелуями  все
разнообразные части его особы, каких  только  ее  пылкость  могла  достичь
через препоны его тюремных одежд. Соленые ручьи их слез слились  в  единый
поток, и она поклялась ему, что будет вечно хранить память о нем и никогда
не забудет своего геройского парня, который пошел на смерть с песенкой  на
устах, как будто на хоккейный матч в парке  Клонтерк.  Она  напомнила  ему
златые дни счастливого детства, которое они провели вместе на берегах Анны
Лиффи в невинных отроческих играх. Забыв весь ужас  действительности,  они
хохотали от души, и зрители как один, не исключая достопочтенного пастора,
предались вместе с ними дружному безудержному  веселью.  Чудовищная  толпа
буквально-таки помирала со смеху. Однако скорбь вскоре взяла свое;  и  вот
уже они сплели свои пальцы в последний раз. Ручьи  слез  хлынули  с  новой
силой из их слезных протоков, и все несметное собранье людей,  потрясенное
до  глубины,  разразилось  душераздирающими  рыданиями.  Сам   престарелый
служитель  Господа  был  растроган  отнюдь  не  менее  остальных.   Рослые
закаленные мужи, блюстители порядка и добродушные исполины  из  ирландской
королевской полиции, не таясь, прибегали к помощи носовых платков, и можно
с уверенностью сказать, что ничьи глаза не остались сухими  во  всем  этом
грандиозном собрании. Засим случилось  романтичнейшее  происшествие:  юный
красавец, выпускник Оксфордского университета, известный  своим  рыцарским
отношением к прекрасному полу, выступил вперед и, представив свою визитную
карточку, чековую книжку  и  родословное  древо,  просил  руки  несчастной
молодой леди, умоляя немедленно назначить день свадьбы. Его предложение  с
готовностью было принято.  Каждой  даме  из  публики  вручен  был  изящный
сувенир в виде брошки с черепом и костями, и  этот  дар,  столь  щедрый  и
подобающий случаю,  вызвал  новый  прилив  восторга.  Когда  же  галантный
питомец Оксфорда -  заметим  попутно,  носитель  одной  из  самых  громких
фамилий в истории Альбиона - надел на палец зардевшейся невесты  бесценное
обручальное  кольцо  с  изумрудами,  образующими  трилистник  из   четырех
листьев, общий энтузиазм перешел  все  границы.  Что  говорить,  даже  сам
грозный глава военной полиции, подполковник  Томкин-Максвелл  Ффренчмаллен
Томлинсон, руководивший печальною церемонией, тот самый, что,  не  моргнув
глазом, дюжинами отправлял в ад сипаев, привязывая их к жерлам пушек, не в
силах был сдержать своих чувств. Его рука  в  железной  перчатке  смахнула
непрошеную слезу, и те избранные бюргеры,  что  составляли  его  ближайший
entourage [окружение (франц.)], могли уловить прерывистый шепот:
   - Эх в богово ребро ну краля ну забористая бабенция.  В  богово  ребро,
так бы и взвыл, глядя на нее как вспомнишь старую  лоханку  что  поджидает
дома в Лаймхаусе.
   И  тут  Гражданин  пошел  толковать  про  ирландский  язык,   заседание
муниципалитета и все прочее да честить тех  shoneens  [поддельные  господа
(ирл.)], которые не знают родного языка. Джо тоже  встревает,  раз  уж  он
наколол кого-то на фунт, и Блум туда же, надсаживает глотку,  дымит  своим
грошовым окурком, что выклянчил у Джо, да разоряется про Гэльскую  лигу  и
лигу противников угощения и что, мол, пьянство - это  проклятье  Ирландии.
Не угощать, не выставлять дружкам выпивку - и все, мол, будет  в  порядке.
Еще бы, сам-то он зальет себе в пасть, чего ты ему ни выставь, а  от  него
пены с пинты не дождешься до второго пришествия.  Я  тут  как-то  пошел  с
приятелем на ихний музыкальный вечер, танцы и песни она приляжет на стожок
и скажет где ты  мой  дружок,  потом  один  деятель  со  значком  Общества
трезвости из кожи лез, чесал по-ирландски, и тут  же  целая  куча  colleen
bawns, разгуливают с безалкогольными напитками, медальки какие-то продают,
оранжад, лимонад да занюханные пирожки - одно слово,  роскошь,  flahoolagh
[княжеское (ирл.)] развлечение. Ирландия трезва  -  Ирландия  свободна.  А
потом какой-то  старый  козел  принимается  дуть  в  волынку,  и  вся  эта
похоронная компания притопывает  ногами  под  музыку,  от  которой  корова
сдохнет. И ко всему еще двое длиннорясых  орясин  следят,  чтоб  никто  не
подваливался к бабенкам - уж вовсе, я скажу, удар ниже пояса.
   Ну, так да эдак, о чем я бишь, старая  псина,  увидевши,  что  жестянка
пуста, начинает егозить  вокруг  меня  с  Джо.  Будь  он  моим,  я  б  его
подрессировал лаской, я не я буду. Хорошего пинка наподдать да потом снова
напомнить, чтобы не по глазам только.
   - Что, боишься, укусит? - Гражданин ухмыляется.
   - Да нет, - говорю. - Только не принял бы  он  моей  ноги  за  фонарный
столбик.
   Отозвал свою псину.
   - Ну чего ты, ну чего, Гарри? - говорит ему.
   И давай его валять да трепать да толковать  ему  по-ирландски,  а  этот
шелудяга рычит в ответ, так что у  них  выходит  чистая  опера  с  дуэтом.
Такого рычанья век не услышишь, как они между собой  развели.  Кто-нибудь,
кому делать нечего, пускай написал бы письмо в газеты,  pro  bono  publico
[для блага общества (лат.)], чтобы на таких вот собак непременно  надевали
намордники. Рычит, ворчит, глаза налились  кровью  от  жажды,  и  с  морды
бешенство капает.
   Все, кто интересуется  передачей  человеческой  культуры  нашим  низшим
собратьям (а имя им - легион), никоим образом не должны упустить  из  виду
поразительные  проявления  кинантропии,  продемонстрированные   знаменитым
рыжим ирландским сеттером-волкодавом,  который  известен  был  прежде  под
sobriquet [кличка  (франц.)]  Гарриоун,  однако  недавно  обширным  кругом
друзей и знакомых был переименован в  Оуна  Гарри.  Указанные  проявления,
итог  многолетней  дрессировки  лаской  и  тщательно  продуманной  системы
питания, включают, наряду с прочими достижениями, также и  чтение  стихов.
Крупнейший из ныне здравствующих специалистов по фонетике (имя его из  нас
не вытянут и клещами!) употребил гигантские усилия на то, чтобы  проделать
сравнительный анализ читаемых стихов, причем  обнаружил  _разительное_  их
сходство (курсив наш) с рунами древних кельтских бардов. Мы говорим  здесь
не столько о тех прелестных любовных песнях,  с  которыми  познакомил  мир
книголюбов  автор,  укрывшийся  под  очаровательным  псевдонимом   Хрупкая
Веточка, но скорее о тех более резких и личных (как указывает некий мистер
Д.О.К. в интересном сообщении, промелькнувшем в одном  из  наших  вечерних
изданий) мотивах, которые мы находим в сатирических излияниях  знаменитого
Рафтри, а также Донола Макконсидайна, не говоря  уж  о  более  современном
лирике, столь привлекающем ныне  взоры  просвещенного  общества.  Ниже  мы
предлагаем один отрывок в переводе  на  наш  язык,  принадлежащем  видному
ученому, имя которого мы в настоящий момент не вправе открыть, хоть  мы  и
убеждены, что читатель сумеет извлечь из местных  аллюзий  больше,  нежели
простую подсказку. Метрическая система собачьего подлинника,  напоминающая
изощренные аллитеративные и изосиллабические правила валлийского  энглина,
имеет гораздо большую сложность, но, как мы убеждены, читатель  не  сможет
не признать, что общий дух донесен отлично. Возможно, стоит добавить,  что
эффект несравненно  увеличивается,  если  читать  стихи  Оуна  медленно  и
невнятно, голосом, напоминающим злобное сдавленное рычание.

   Проклятья глухие
   Я шлю судорожно
   Семижды будь тошно
   Тебе, Барни Кирнан,
   Воды не дает ни глотка
   Остудить мою глотку,
   Кишки мои все горят
   Потрохов лауриных хотят.

   Ну тут он попросил Терри принести  псу  воды,  и,  убей  бог,  как  тот
хлебает, было за милю слышно. А Джо его спрашивает, не против ли он,  если
повторить.
   - Не откажусь, - отвечает, - chara, чтоб ты не  подумал,  будто  я  зло
какое держу.
   Ей-ей, он только прикидывается, что у него на плечах кочан. Шляется  по
всем кабакам с этой псиной старого  Гилтрапа  и  ты  моргнуть  не  успеешь
обернет будто его угостить самая великая честь, так вот и сидит на  шее  у
избирателей и налогоплательщиков. Вечный праздник для человека и зверя.  А
Джо мне:
   - Ты как, можешь еще одну?
   - А утка плавать может? - говорю.
   - Повтори-ка нам, Терри, - говорит Джо. - А вы уверены, что не  желаете
ничего из разряда прохладительных жидкостей? - это он Блуму.
   - Нет, спасибо, - тот отвечает. - Собственно, я зашел сюда для  встречи
с Мартином Каннингемом, понимаете ли,  по  поводу  страховых  дел  бедняги
Дигнама. Мартин меня попросил зайти в закладную контору. Дело в  том,  что
он, то бишь  Дигнам,  заложил  свою  страховку  и  не  уведомил  страховую
компанию, а в этом случае, по закону, кредитор-закладчик не  может  ничего
получить.
   - Потеха, - смеется Джо, - вот это отличный фокус,  старый  Шейлок  сам
себя наколол. А повезло-то на этом его жене, точно?
   - Что ж, - говорит Блум, - уж это дело ее поклонников.
   - Каких таких поклонников? - это Джо.
   - Законников, я хотел сказать, адвокатов его жены, - поправляется Блум.
   И  начинает  всякую  муть  про   залоговое   законодательство   и   как
лорд-канцлер выносит решение и интересы вдовы и был создан фонд а с другой
стороны Дигнам остался должен некую сумму Бриджмену и если теперь жена или
вдова будут оспаривать права кредитора-закладчика пока не  забил  мне  все
мозги  этим  залоговым  законодательством.  Он   сам,   прохвост,   должен
радоваться, что не угодил под законодательство  как  мошенник  и  бродяга,
пусть скажет спасибо, дружок в суде