к спешишь?
   Как там твой колышек?
   А у тебя есть спичка?
   Поди-ка, я тебе сделаю, она вскочит.

   Блум пробирается через их клоаку в сторону освещенной улицы, что  видна
дальше. Оттопырив занавеску  в  окне,  граммофон  выставил  наружу  медный
помятый хобот. В сторонке содержательница  подпольного  кабака  рядится  с
фабричным и двумя солдатами.

   Фабричный (рыгая). Игде этот чертов дом?
   Содержательница. Пердон-стрит. Бутылка крепкого -  шиллинг.  Я  женщина
честная.
   Фабричный (ухватив за шиворот солдат, шатаясь, вместе с ними трогает  с
места). Британская армия, вперед!
   Рядовой Карр (за его спиной). Здорово он надрался.
   Рядовой Комптон (со смехом). Не говори!
   Рядовой Карр (фабричному). Казармы Портобелло, а там столовка. Спросишь
Карра. Просто Карра, и все.
   Фабричный (горланит).

   Мы вексфордские. Парни.

   Рядовой Комптон. Слышь! А как тебе старшина?
   Рядовой Карр. Беннет? Да это ж мой кореш. Люблю Беннета, милягу.
   Фабричный (горланит).

   Позорные цепи.
   Свободу родимой земле.

   Шатаясь, бредет вперед, волоча их  за  собой.  Блум  останавливается  в
нерешимости. Подходит пес, вывалив язык, тяжело дыша.

   Блум. Ищи ветра в поле. Дома все  разбросаны.  Поди  угадай,  куда  они
делись. Пьяный ходит вдвое быстрей. Сплошная неразбериха. Сперва эта сцена
на Уэстленд-роу. Потом вскочил в первый класс, когда билет в третий. Потом
остановку проехал. Поезд с паровозом сзади. Мог бы завезти в Малахайд  или
в ночное депо или с другим столкнуться. Все от второй выпивки.  В  меру  -
когда один раз. Чего я за  ним?  Все-таки  он  самый  приличный  из  всего
сборища. Если б не услышал про миссис Бьюфой-Пьюрфой, не зашел бы и его бы
не встретил. Фатум. А он промотает те денежки. Тут контора помощи  бедным.
Раздолье для всяких махинаций.  Так-так,  у  вас  затруднения?  Что  легко
пришло, легко уйдет. Мог бы расстаться с жизнью из-за этого трамгонгфар  -
дугрельсджаггернаута, хорошо, что не растерялся. Хотя присутствие духа  не
всегда спасает. В тот день, если бы прошел мимо окон Трулока на две минуты
поздней, получил бы пулю. Отсутствие тела. А если б только дыру на платье,
мог бы пятьсот фунтов взыскать. Угроза для жизни. Кто б это был  там?  Туз
какой-нибудь  из  клуба  на  Килдерстрит.  Храни   господи   его   егерей.
(Разглядывает на стенке фаллический рисунок  мелом,  с  подписью  "Сладкий
сон".) Комики! Вот Молли нарисовала в Кингстауне, на  замерзшем  стекле  в
вагоне. А это на что похоже?

   Размалеванные куклы глядят из окон,  стоят  в  раскрытых  дверях,  куря
дешевые сигареты. Сладкий тошнотворный дымок  плывет  к  нему  круглыми  и
овальными кольцами.

   Кольца. Сладкие прелести. Прелести греха.
   Блум. Что-то у меня с позвоночником. Дальше  или  вернуться?  Еще  этой
свинины набрал. Наешься ее -  сам  свинеешь.  Головы  нет.  Пустая  трата.
Переплатил шиллинг и восемь пенсов. (Приблудный пес, виляя хвостом,  тычет
в его ладонь мокрым холодным носом.) Странно, чего их всех ко  мне  тянет.
Даже тот зверюга  сегодня.  Сначала  лучше  заговорить  с  ними.  Они  как
женщины, любят rencontres [встречи (франц.)]. Только вони, как от  хорька.
Chacun son gout [у каждого свой вкус (франц.)]. А может, он бешеный. Фидо.
Не знает, что ему делать.  Хороший  песик,  хороший!  Гарриоун!  (Волкодав
ложится на спину, бесстыдно вихляясь, лапами попрошайничая, вывалив черный
длинный язык). Влияние окружения. Отдай, и дело с концом. Если никто  тут.
(Ласково подзывая, он неуклюже и воровато,  крадучись,  словно  браконьер,
отступает в темный вонючий угол, за ним по пятам  сеттер.  Развернув  один
сверток, собирается бросить свиную ножку, помедлив, берется  за  баранью.)
Весомо для трех пенсов. С другой стороны,  я  ведь  держу  в  левой  руке.
Требует большего усилия. Отчего? Меньше, потому что меньше работает. Ладно
уж, бросай. Два и шесть.

   Не без сожаления выпускает из рук свиную ножку и  сверток  с  бараньей.
Мастиф неуклюже ворошит сверток, жадно  набрасывается  на  мясо,  рыча,  с
хрустом  разгрызая  кости.  Безмолвно,  настороженно   приближаются   двое
патрульных в дождевиках с капюшонами. Перешептываются между собой.

   Патрульный. Блум. Блума. Блуму. Блум.

   Каждый из них кладет руку на плечо Блума.

   Первый  патрульный.  Задержан  при  нарушении.  Загрязнял  общественные
места.
   Блум (запинаясь). Но я делаю добро другим.

   Стая бакланов и чаек жадно взмывает с тинистых вод Лиффи,  в  клювах  у
них кусочки сладкого пирожка.

   Чайки. Кау кау каррош кирожок.
   Блум. Друг человека. Выдрессирован лаской.

   Показывает рукой. Боб Дорен, опасно покачиваясь  на  высоком  табурете,
наклоняется над чавкающим спаниелем.

   Боб Дорен. Ах ты шелудяга. Дай лапку. Ну дай лапку.

   Бульдог рычит, шерсть у него на загривке встает  дыбом,  меж  коренными
зубами, сжимающими свиную кость, сочится бешеная слюна. Боб Дорен  валится
беззвучно в провал, ведущий в подвал.

   Второй патрульный. Защита животных от жестокого обращения.
   Блум (с жаром). Благородное дело!  Я  отчитал  кучера  конки  на  мосту
Хэролдс-кросс за то, что он плохо обращается с лошадью, вся холка  хомутом
стерта. И что же, он меня еще обложил за мою заботу. Притом был  мороз,  и
этот вагон был последний. А  все  рассказы  из  цирковой  жизни  в  высшей
степени аморальны.

   Синьор Маффеи,  бледный  от  ярости,  в  костюме  укротителя  львов,  с
брильянтовыми запонками на  пластроне  рубашки,  выступает  вперед,  держа
цирковой затянутый бумагой обруч,  ползущий  кольцами  кнут  и  револьвер,
который он наводит на жрущего дога.

   Синьор Маффеи (со злобной усмешкой). Леди и джентльмены, перед вами моя
дрессированная борзая. Не  кто  иной,  как  я,  укротил  Аякса,  свирепого
мустанга пампасов, с помощью  моего  патентованного  седла  с  шипами  для
плотоядных. Хлестать по брюху плетью с узлами.  Вздергивание  на  блоке  с
придушиваньем за горло  сделает  покорной  овечкой  самого  несговорчивого
льва, будь он хоть сам Leo ferox [Лев свирепый (лат.)], ливийский  людоед.
Раскаленный докрасна лом и особые  мази,  втираемые  в  обожженное  место,
создали нам Фрица Амстердамского, мыслящую гиену. (Сверкает глазами.)  Мне
известно индийское заклинание. Его действие достигается блеском моих  глаз
и этих брильянтов, что у меня на груди. (С  чарующей  улыбкой.)  А  теперь
позвольте представить вам мадмуазель Руби, красу арены.
   Первый патрульный. Так. Фамилия, адрес.
   Блум.  Вы  знаете,  я  забыл.  Ах,  да!   (Снимает   свою   шляпу-люкс,
раскланивается.) Доктор Леопольд Блум, дантист. Вы слышали,  конечно,  про
пашу  фон  Блюма.  Несметные  миллионы.  Доннерветтер!  Владеет  половиной
Австрии. И Египта. Двоюродный брат.
   Первый патрульный. Подтверждения.

   Из-за кожаного ободка внутри Блумовой шляпы выпадает карточка.

   Блум (в красной  феске,  в  полном  одеянии  кадия  с  широким  зеленым
кушаком, с поддельным орденом Почетного  легиона,  торопливо  поднимает  и
подает карточку). Имею честь. Член Клуба Молодых Офицеров Армии  и  флота.
Мои поверенные: фирма Джон Генри Ментон, Бэйчлорз-уок, 27.
   Первый патрульный  (читает).  Генри  Флауэр.  Без  определенного  места
жительства. Бродяжничество, создание помех уличному движению.
   Второй патрульный. Алиби. Вы получаете предупреждение.
   Блум (вытаскивает из нагрудного кармана измятый желтый цветок). Флауэр,
цветок. Вот он, этот цветок. Мне дал его  один  человек,  я  не  знаю  его
фамилии. (Убедительным тоном.) Вы  ведь  знаете  эту  старую  шутку,  роза
Кастилии. Блум. Смена фамилии. Вираг.  (Интимно  и  доверительно  понижает
голос.) Вы  понимаете,  сержант,  мы  помолвлены.  Тут  замешана  женщина.
Сердечные сложности. (Слегка  подталкивает  плечом  второго  патрульного.)
Конечно, порой случается  и  Ватерлоо.  Как-нибудь  вечерком  заходите  на
бутылочку старого бургонского. (Второму патрульному, бойким тоном.) Я  вас
познакомлю, инспектор. С  ней  без  промаха.  Проделает  все,  не  успеете
оглянуться.

   Выплывает темное, меченое  ртутью  лицо,  за  ним  женская  фигура  под
вуалью.

   Темная ртуть. Его разыскивают в Замке. Его выгнали с позором из армии.
   Марта (под густой вуалью, алая ленточка вокруг шеи, в руке номер "Айриш
таймс"; показывая на него,  с  упреком).  Генри!  Леопольд!  Лионель,  моя
утрата! Верни мне доброе имя.
   Первый патрульный (сурово). Пройдемте в участок.
   Блум (испуганно пятится назад, надевает шляпу, потом,  приложив  правую
руку к сердцу, отведя локоть под прямым углом, делает знак  масона  второй
ступени).  Нет-нет,  глубокочтимый  мастер,   это   распутница.   Личность
установлена ошибочно. Лионская почта. Лезюрк и Дюбоск. Вы помните  дело  о
братоубийстве Чайлдса.  Мы  ведь  медики.  Смертельный  удар  был  нанесен
топором. Я обвинен по ошибке. Пусть лучше один  виновный  ускользнет,  чем
девяносто девять будут неповинно приговорены.
   Марта (рыдает под вуалью). Это нарушение обещания.  Мое  настоящее  имя
Пегги  Гриффин.  Он  мне  писал,  что  он  ужасно   несчастен.   Бездушный
соблазнитель, я на тебя пожалуюсь брату, он играет в регби  защитником  за
"Бектайв".
   Блум (конфиденциально прикрыв рот рукой). Она пьяна.  Эта  женщина  под
воздействием алкоголя. (Невнятно бормочет пропуск ефремлян.) Вшиволет.
   Второй патрульный (со слезами на глазах, Блуму). Вам  должно  быть  так
стыдно, так стыдно за себя.
   Блум. Господа  присяжные,  позвольте  мне  объясниться.  Это  чистейшие
небылицы.  Меня  неправильно  поняли.  Меня  делают  козлом  отпущения.  Я
почтенный семьянин с  репутацией  без  единого  пятнышка.  Я  проживаю  на
Экклс-стрит. Моя супруга, я  дочь  заслуженного  военачальника,  отважного
джентльмена и человека чести, по имени, как там его, генерал-майор  Брайен
Твиди, одного из наших храбрецов, которые одерживают для  Британии  победы
на поле брани. Он получил повышение за геройскую оборону Роркс-Дрифт.
   Первый патрульный. Полк.
   Блум (обращается к галерее). Королевские дублинские стрелки, дети  мои,
соль земли, известные всему миру. Мне кажется, я вижу среди  вас  кое-кого
из старых товарищей по оружию. К.Д.С. Вместе с нашей  столичной  полицией,
что охраняет наш покой, самые ловкие, самые мужественные парни на службе у
нашего монарха.
   Голос. Предатель! Да здравствуют буры! Кто освистывал Джо Чемберлена?
   Блум (кладет руку на плечо первого патрульного). Мой старый папаша тоже
был мировой судья. Я, как и вы, сэр, такой же твердокаменный  британец.  Я
сражался под нашими знаменами в беззаботной войне, за  короля  и  державу,
под начальством генерала Гофа, того, что  в  парке,  получил  ранения  при
Блумфонтейне и при Спайон-Коп, упоминался в приказах. Я делал все,  что  в
силах белого человека. (Тихо, с чувством.) Джим  Бладсо.  Лодку  к  берегу
держи.
   Первый патрульный. Профессия или род занятий.
   Блум. Род моей деятельности  -  литература.  Я  писатель  и  журналист.
Кстати, в настоящее время  мы  как  раз  выпускаем  сборник  премированных
рассказов, это мой замысел, нечто абсолютно новое. Я связан с английской и
ирландской прессой. Если вы позвоните...

   Подходит Майлс Кроуфорд дергающейся  походкой,  зажав  гусиное  перо  в
зубах. Его багровый клюв пламенеет в ореоле соломенной  шляпы.  Одна  рука
помахивает связкой испанских луковиц, другая прижимает  к  уху  телефонную
трубку.

   Майлс Кроуфорд (его петушиные сережки болтаются). Алло, семьдесят  семь
восемьдесят  четыре.  Редакция  "Уикли  сортир"  и   "Фрименс   дристалл".
Парализуем Европу. Кто-кто? Из суда? Кто писатель? Это Блум-то?

   Мистер Филип Бьюфой, бледный, стоит на свидетельском месте в аккуратной
визитке, с уголком платка из нагрудного кармана, в  отутюженных  сиреневых
брюках и лакированных башмаках. В руке у него пухлый портфель с  наклейкой
"Мастерские удары Мэтчена".

   Бьюфой (растягивая слова). Нет, вы ни в какой мере, вы  ни  в  малейшей
степени, насколько я знаю. Я просто не  допускаю  такой  мысли.  Ни  один,
родившийся  джентльменом,  ни  один,  имеющий  хотя  бы  слабые   признаки
джентльмена, никогда не опустится до такого  позорного  поведения.  Он  из
таких, милорд. Плагиатор. Скользкий  негодяй,  прикидывающийся  писателем.
Бесспорно установлено, что он, следуя подлой  своей  натуре,  обокрал  мое
популярнейшее творение, истинный шедевр, чистой воды  алмаз,  с  любовными
сценами ниже всякого  подозрения.  Книги  Бьюфоя  о  любви,  о  роскоши  и
богатстве, знакомые, без сомнения,  вашей  светлости,  знамениты  по  всей
империи.
   Блум (хмурый, пристыженно и кротко бормочет). Вот только то место,  где
про смеющуюся чаровницу, рука об руку, насчет него я  бы  хотел  отклонить
обвинение, если позволите...
   Бьюфой (вздернув губу в  надменной  улыбке,  окидывает  зал  взглядом).
Полнейший осел! Никаких слов не хватит  для  вашей  бездонной  тупости!  Я
думаю, вам незачем так себя утруждать по этому поводу. Здесь  присутствует
мой литературный  агент,  мистер  Дж.Б.Пинкер.  Надеюсь,  милорд,  что  мы
получим возмещение издержек, как это положено свидетелям, не правда ли? Мы
весьма оскудели по вине этого жалкого щелкоперишки, этой реймсской сороки,
даже не учившейся в университете.
   Блум (бурчит под нос). Университет жизни. Плохая литература.
   Бьюфой (взрывается криком). Это гнуснейшая  ложь,  это  показывает  его
моральную гнилость!  (Потрясает  портфелем.)  Вот  здесь  у  нас,  милорд,
неоспоримые доказательства, corpus delicti [состав  преступления  (лат.)],
образец моего зрелого творчества, обезображенного клеймом зверя.
   Голос с галереи.

   Моисей, еврейский царь,
   Подтирался "Таймсом" встарь.

   Блум (собравшись с духом). Передержки.
   Бьюфой. Подлая скотина! Да тебя в луже  утопить,  гнида!  (Обращаясь  к
суду.) А вы посмотрите на его личную жизнь! Она у него  не  двойная,  нет,
четверная! На людях ангел, а дома  черт.  Да  его  имя  нельзя  при  дамах
произносить! Первейший интриган века!
   Блум (обращаясь к суду). А он, холостой, каким образом...
   Первый  патрульный.  Король  против   Блума.   Вызовите   свидетельницу
Дрисколл.
   Секретарь. Мэри Дрисколл, кухарка!

   Появляется Мэри Дрисколл, молодая  служанка  в  стоптанных  туфлях.  На
согнутой руке у нее надето ведро, в другой руке швабра.

   Второй патрульный. Еще одна! Вы из того злосчастного сословия?
   Мэри  Дрисколл  (возмущенно).  Я  вам  не  девка.  Я  самого   честного
поведения, служила у последних хозяев четыре месяца. Хорошее место,  шесть
фунтов в год, да еще наградные, и  каждую  пятницу  выходной,  а  пришлось
уйти, потому как он приставал.
   Первый патрульный. В чем вы его обвиняете?
   Мэри Дрисколл. Он ко мне подкатился известно с чем, ну только я об себе
выше понимаю, пускай я бедная.
   Блум  (в  мягкой  домашней  куртке,  фланелевых  брюках  и   шлепанцах,
небритый,  с  взъерошенными  волосами;  примирительно).  Я  ведь  с  тобой
обращался как с благородной. Вещицы дарил на память, изумрудные  подвязки,
куда шикарней, чем в твоем положении  пристало.  Заступился  за  тебя,  не
подумав,  когда  тебя  обвинили  в  покраже.  Всему   есть   мера.   Играй
по-честному.
   Мэри Дрисколл (с жаром). Вот как перед Богом, если я  когда  брала  эти
устрицы!
   Первый патрульный. По поводу нанесенного  оскорбления.  Было  ли  нечто
совершено?
   Мэри Дрисколл. Он меня застал за домом, на  задах,  ваша  честь,  когда
хозяйка пошла утром за покупками, и просит булавку. А сам как  облапит,  у
меня в четырех местах потом синяки были. И  два  раза  пробовал  под  юбку
залезть.
   Блум. Она сама отвечала действиями.
   Мэри Дрисколл (презрительно). Да мне своей швабры жалко было, вот  что.
Я его окоротила, милор, а он говорит: только ты никому не сказывай!

   Всеобщий смех.

   Джордж  Фотрелл  (секретарь  королевского  и  мирового  суда,   звучным
голосом).  К  порядку!  К  порядку!  Сейчас  обвиняемый   огласит   ложное
заявление.

   Блум, не признавая себя виновным, держа в руке распустившуюся кувшинку,
начинает длинную бессвязную  речь.  Здесь  еще  услышат,  что  скажет  его
защитник в своем прочувствованном обращении к  суду.  Он  потерпел  полное
крушение в жизни, но, хоть и был заклеймен как паршивая овца,  если  можно
так выразиться, он желает стать на  путь  исправления,  загладить  прошлое
чистой, как у  сестер,  жизнью  и  вернуться  к  природе  словно  невинное
домашнее животное. Родившись семимесячным, он был  заботливо  вскормлен  и
выпестован  престарелым,  прикованным  к  постели   родителем.   Возможно,
случались ошибки и промахи блудного отца, однако он хотел бы открыть новую
страницу и теперь, наконец-то очутившись в двух шагах от позорного столба,
вести тихую домашнюю жизнь на закате дней, проникнутую  теплом  трепетного
семейного  лона.  Акклиматизированный  британец,  в  тот  летний  вечер  с
площадки паровоза на Кольцевой линии он видел пускай  урывками  между  тем
как дождик собирался было, но передумал мелькавшие в  окнах  любвеобильных
семейных очагов в Дублине и в городской округе истинно буколические  сцены
райского счастья с обоями от  Докрелла  шиллинг  и  девять  пенсов  рулон,
невинных  детишек,  родившихся  британцами,  лепечущих   молитвы   Святому
Младенцу, юных школьников,  склонившихся  над  своими  уроками,  примерных
девушек, сидящих за фортепьяно или  возносящих  жаркие  хвалы  Всевышнему,
собравшись со всем семейством вокруг горящего рождественского камина, а по
проселкам, по зеленым тропинкам гуляли colleens со своими  кавалерами  под
мелодии аккордеона с органным звучанием металлическая  отделка  из  сплава
"Британия"  четыре  регистра  и  двенадцать  мехов,  просто  даром,  самый
выгодный случай какой...
   Снова смех. Он бормочет бессвязные слова. Репортеры  жалуются,  что  не
могут расслышать.

   Протоколистка  и  стенографистка  (не  отрываясь  от  своих   записей).
Закройте у него крантик.
   Профессор Макхью (за  столом  для  журналистов,  чихая,  подбадривает).
Чихай на них, парень. Выкладывай все как есть.

   Следует перекрестный допрос,  предмет  рассмотрения  -  Блум  и  ведро.
Большое ведро. Лично Блум. Расстройство желудка. На Бивер-стрит. Да, резь.
Да, нестерпимо. Ведро штукатуров. Шел, еле крепясь.  Неописуемые  мучения.
Подобно смертельной агонии. Около  полудня.  Любовь  или  бургонское.  Да,
немного шпината.  Критический  момент.  В  ведро  не  заглядывал.  Никого.
Довольно грязно. Не до конца. Старый номер "Осколков".
   Возгласы и свистки сливаются  в  кошачий  концерт.  Блум,  в  порванном
сюртуке, выпачканном известкой, в помятом и съехавшем  набок  цилиндре,  с
нашлепкой из пластыря на носу, неслышимый, продолжает говорить.

   Дж.Дж.О'Моллой (в парике и мантии адвоката, тоном горестного протеста).
Не  место  здесь  предаваться  непристойному  зубоскальству   над   бедным
смертным, который злоупотребил алкоголем.  Мы  не  в  зверинце,  и  не  на
студенческой  попойке,  и  не  разыгрываем  пародию  на  правосудие.   Мой
подзащитный - дитя,  бедный  иммигрант,  который  начал  на  голом  месте,
приехав сюда безбилетником на пароходе, и теперь пытается честно,  в  поте
лица своего, зарабатывать хлеб  свой.  Пресловутый  проступок,  о  котором
здесь  так  трубят,  был  совершен  в  результате   минутного   отклонения
наследственности, вызванного галлюцинацией, и вольности, подобные той, что
вменяется ему в вину, вполне дозволены и привычны на его родине,  в  земле
фараонов. Prima facie [первым делом (лат.)], я обращаю  ваше  внимание  на
то, что здесь отсутствовали попытки к соитию. Близость не имела  места,  и
оскорбление, на которое жаловалась девица Дрисколл, то есть  покушение  на
ее добродетель, более  не  повторялось.  Я  усматриваю  здесь  атавизм.  В
семействе подзащитного отмечены случаи лунатизма и  кораблекрушений.  Если
бы обвиняемый мог говорить, поведать бы он  смог  такую  повесть,  которая
пок