о  патрульного).  И
сбросим  это  дело  со  счетов.  (Напевает,  кивая  в  такт.)  И  с   моей
труляля-труляля-труляля. Ну как, все понятно?
   Второй патрульный (веселым тоном). Конечно, и с нами случалось.
   Корни Келлехер (подмигивая). Молодо-зелено. У меня тут извозчик.
   Второй патрульный. Хорошо, мистер Келлехер. Доброй ночи.
   Корни Келлехер. Все как надо устроим.
   Блум (прощается за  руку  с  патрульными).  Спасибо  вам,  джентльмены,
большое спасибо.  (Доверительно  понижая  голос.)  Вы  понимаете,  нам  не
хочется шума.  Отец  у  него  известный  человек,  всеми  уважаемый.  Так,
небольшие грешки молодости, вы же понимаете.
   Первый патрульный. Да-да, понимаю, сэр.
   Второй патрульный. Все в порядке, сэр.
   Первый патрульный. Это когда имеются  телесные  повреждения,  я  обязан
докладывать.
   Блум (согласно  кивает).  Конечно.  Совершенно  правильно.  Прямой  ваш
служебный долг.
   Второй патрульный. Долг это долг, сэр.
   Корни Келлехер. Спокойной ночи, парни.
   Патрульные (разом отдают честь). Спокойной ночи, джентльмены.

   Уходят тяжелой медленной поступью.

   Блум (переводит дух). Уфф, это прямо провидение, что вы появились.  Так
у вас есть извозчик?..
   Корни Келлехер (со смехом  тычет  через  плечо  на  кэб  стоящий  возле
лесов). Два купчика всех поили шампанским у  Джеммета.  Что  твои  принцы,
ей-ей. Один из них продул два фунта на  скачках.  С  горя  выпили,  а  там
решили развлечься с девочками. Ну,  я  их  загружаю  в  кэб  к  Бехану,  и
прямиком в веселый квартал.
   Блум. А я возвращался домой по Гардинер-стрит и совершенно случайно...
   Корни Келлехер (со смехом). Ясное дело, они и  меня  тащили  к  шлюхам,
мол, за компанию. Нет уж, говорю, не пойдет. Это не  для  тертых  калачей,
вроде нас с вами. (Снова смеется, косясь тусклым взглядом.) У  нас,  слава
Богу, оно и дома найдется, а, верно я говорю? Ха-ха-ха!
   Блум (заставляя себя смеяться). Хи-хи-хи! Да.  Я,  собственно,  навещал
своего друга, Вирага, вы его не знаете (бедняга, он слег  еще  на  прошлой
неделе), мы с ним пропустили по рюмочке, и иду я  себе  домой,  как  вдруг
вижу его...

   Лошадь ржет.

   Лошадь. Егогогоо! Иигогоо!
   Корни Келлехер. Ну да а мне Бехан говорит кучер  наш  как  мы  оставили
купчиков-то у Коэнши, а я на это ему постой мол пойду взгляну.  (Смеется.)
Трезвые кучера, это по моей части, для катафалков. Так как, отвезти что ли
его домой? Он где обретается? Где-нибудь в Кабре, а?
   Блум. Нет, в Сэндикоуве, мне кажется, он что-то такое говорил.

   Стивен лежит и дышит,  лицом  к  звездам.  Корни  Келлехер  косится  на
лошадь. Блум угрюм и полон дум.

   Корни Келлехер (почесывая в затылке). Сэндикоув! (Нагибается и окликает
Стивена.) Эй! (Снова  окликает.)  Эй!  Ну,  в  общем-то,  он  тут  прикрыт
стружками. Только как бы не обокрали.
   Блум. Нет-нет. Его деньги и шляпа у меня, тросточка тоже.
   Корни Келлехер. Так что пустяки, очухается. Кости все целы. А мне  пора
двигать. (Со смехом.) Утром  свидание.  Покойников  хоронить.  Работа,  не
поделаешь ничего!
   Лошадь (ржет). Игогоо!
   Блум. Спокойной ночи. Я подожду немного и куда-нибудь его...

   Корни Келлехер возвращается в пролетку и садится в нее. Звякает сбруя.

   Корни Келлехер (стоя в пролетке). Ну, всего.
   Блум. Всего.

   Кучер дергает вожжи, ободряюще взмахивает  кнутом.  Пролетка  и  лошадь
медленно, неуклюже осаживают назад,  разворачиваются.  Корни  Келлехер  на
сиденье  потряхивает  головой,  веселясь  над   Блумовой   незадачей.   По
соседству, на козлах, кучер тоже качает  головой,  включаясь  в  пантомиму
веселья. Блум, со своей стороны, тоже  присоединяется,  весело  кивая  им.
Ладонью и большим пальцем Корни Келлехер  заверяет,  что  два  фараона  не
потревожат спящего, им делать тут нечего. Наклоном  головы  Блум  выражает
благодарность, мол, Стивену  это  только  и  нужно.  Позвякивая,  пролетка
поворачивает труляля за угол труляля  переулка.  Корни  Келлехер  еще  раз
заверятруляляет Блума. Блум ответно уверятруляляет Корни Келлехера в  том,
что  он  совершеннейше  затру-заля-за-труляля  заверен.   Цоканье   копыт,
звяканье сбруи становятся  глуше  по  мере  их  труляля  ляля  удале  ляля
труляленья. Блум, держа в руках  тросточку  Стивена  и  шляпу,  украшенную
стружками, стоит в нерешимости. Потом нагибается к нему, трясет за плечо.

   Блум. Эй! Эгей!  (Ответа  нет.  Он  нагибается  снова.)  Мистер  Дедал!
(Ответа нет.) Если позвать по имени. Как с лунатиками. (Снова  нагнувшись,
после некоторого колебания  приближает  губы  вплотную  к  уху  лежащего.)
Стивен! (Ответа нет. Он окликает еще раз.) Стивен!
   Стивен (его лицо хмурится). Кто это? Черная пантера. Вампир. (Вздохнув,
потягивается и полувнятно бормочет, растягивая все гласные.)

   Кто... с Фергусом... помчит
   Пронзая... лесных теней?..

   Поворачивается на левый бок, вздыхает, складывается калачиком.

   Блум.   Стихи.   Прекрасно   образован.   Такая   жалость   (Нагибаясь,
расстегивает жилет Стивена.) Легче дышать. (Осторожно  снимает  стружки  с
одежды Стивена.) Фунт семь шиллингов. По крайней мере  не  поранен  нигде.
(Прислушивается.) Что-что?
   Стивен (бормочет).

   тени... лесов
   ...морской волны... белеет грудь.

   Вытягивает руки, опять вздыхает,  сворачивается  клубком.  Блум  стоит,
выпрямившись, держа шляпу и тросточку. В отдалении лай собак. Блум сжимает
и разжимает пальцы на тросточке.  Рассматривает  простертую  фигуру,  лицо
Стивена.

   Блум (собеседуя с ночью). Лицо мне напоминает  его  мать,  бедняжку.  В
тени лесов. Белеет грудь. Кажется, он сказал Фергусон.  Девушка.  Какая-то
девушка. Это бы самое лучшее для него. (Бормочет.) ...клянусь свято  чтить
и всегда хранить и никогда не раскрывать никакую часть  или  части,  весть
или вести... (Бормочет.) ...на песчаном морском  дне...  в  кабельтове  от
берега... где прилив идет на убыль... и теченье...

   Безмолвен, бдителен и задумчив, стоит он на страже, приложив  пальцы  к
губам в жесте тайного наставника. На темном фоне стены медленно  возникает
фигурка, волшебный мальчик лет одиннадцати, подменыш, похищенный феями; он
в итонской курточке и хрустальных башмачках, на голове небольшой бронзовый
шлем, в руке книга. Он беззвучно читает ее справа налево, улыбаясь,  целуя
страницу.

   Блум (пораженный, зовет беззвучно). Руди!
   Руди (смотрит в глаза Блума, не видя их, и продолжает читать, улыбаясь,
целуя книгу. Лицо его покрыто нежным румянцем. Пуговицы на одежде алмазные
и рубиновые. В левой руке  он  держит  тонкую  палочку  слоновой  кости  с
лиловым бантиком. Белый агнец выглядывает из его жилетного кармашка).



 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *


16

   Перво-наперво  мистер  Блум  смахнул  основную  массу  стружек,  вручил
Стивену шляпу с  тросточкой  и  вообще,  на  манер  доброго  самаритянина,
постарался его подбодрить, в чем  тот  крайне  нуждался.  Нельзя  сказать,
чтобы ум его (Стивена) и впрямь, как говорится, зашел за разум, однако  он
был не совсем устойчив и  когда  Стивен  выразил  желание  утолить  жажду,
мистер Блум, невзирая на время суток и на полную недосягаемость колонок  с
водою Вартри, годною если не для внутреннего, то  хотя  бы  для  наружного
употребления, сумел-таки изыскать выход,  моментально  сообразив,  что  их
наверняка выручил бы так называемый  "Приют  извозчика",  буквально  рукой
подать от Баттского моста, где наверняка нашлось  бы  что-то  питейное,  в
духе минеральной воды или молока с содовой. Но как попасть туда, вот в чем
была загвоздка. Некое время он находился в замешательстве, однако же  долг
настойчиво призывал его предпринять действенные шаги, и  потому  он  начал
усердно перебирать всевозможные способы и варианты, между тем  как  Стивен
неудержимо  зевал.  Насколько  он  мог  увидеть,   смертельная   бледность
покрывала  его  лицо,  так  что  было  крайне  желательно  воспользоваться
каким-либо средством транспорта, сообразно  их  состоянию,  оба,  не  надо
забывать, были измотаны до предела, в особенности Стивен, конечно, если бы
таковое средство удалось отыскать. Соответственно, по совершении  нехитрых
прелиминариев, как, скажем, несколько пообчиститься,  хотя  он  и  позабыл
забрать свой взмыленный носовой платок после того как тот верой и  правдой
послужил брадобрейному делу, они сообща  направились  по  Бивер-стрит,  то
бишь Бобровой улице,  которую  верней  бы  называть  переулком,  дойдя  до
ветеринарной лечебницы и  до  весьма  ощутимого  зловония  от  извозчичьих
конюшен на углу Монтгомери-стрит, а  там  повернули  налево  и  влились  в
Эмьенс-стрит, обогнув лавочку Дэна Бергина. Однако, в чем он  заранее  был
уверен, нигде и в помине не было ни единого Ииуя,  который  подрядился  бы
ехать, только у "Северной Звезды" маячил  какой-то  шарабан,  поджидавший,
видимо, засевших в ресторане кутил, ибо  никакие  симптомы  не  выдали  ни
малейшего его шевеления, когда мистер Блум, весьма далекий от совершенства
в искусстве свистеть, попытался привлечь к себе внимание, двукратно  издав
некое подобие свиста и дугообразно воздевая руки над головой.
   То была незадача, однако, как подсказывал  здравый  смысл,  теперь  уже
решительно ничего не оставалось, как, сделав хорошую мину при дурной игре,
двинуть одиннадцатым номером, что они и исполнили. Итак, срезав  наискосок
мимо Маллета  и  мимо  Сигнал-хаус,  до  коих  добрались  без  труда,  они
волей-неволей проследовали в направлении вокзала на  Эмьенс-стрит,  причем
мистера Блума чувствительно затрудняло, что одна  из  пуговиц  у  него  на
брюках, если употребить mutatis mutandis  древнее  изречение,  отправилась
путем всех пуговиц, хотя он геройски старался, учитывая  положение  вещей,
не обращать внимания на помеху. Стало быть, уж коль скоро так  вышло,  что
им обоим было некуда  торопиться,  а  воздух  был  приятен  и  свеж  после
недавнего посещения Юпитера Плювия,  они,  ничуть  не  спеша,  брели  мимо
экипажа, стоявшего одиноко без возницы и без седока. Вышло при  этом  так,
что одному  из  пескоразбрасывателей  Дублинской  Объединенной  Трамвайной
Компании как раз вышло возвращаться той улицею в депо, и по  этому  случаю
старший из путников поведал  товарищу  о  своем  относительно  недавнем  и
абсолютно чудесном спасении. Они миновали главный вход Большого  Северного
вокзала, откуда шли поезда на Белфаст и где, разумеется, не  было  никаких
рейсов в сей поздний час, и мимо задних ворот морга  (не  слишком  манящее
местечко, чтобы не сказать довольно зловещее, особенно ночью) достигли,  в
конце  концов,  Портовой  Таверны,  а  там,  как  положено,  свернули   на
Стор-стрит, знаменитую полицейскими казармами  участка  К.  Проходя  между
указанным пунктом и высокими, не  освещенными  в  такой  час  складами  на
Бересфорд-плейс, Стивену вздумалось подумать об Ибсене, который связывался
с  мастерской  камнереза  Берда  в  уме  у  него   каким-то   образом   на
Толбот-плейс, первый угол направо, а между тем его спутник, служивший  ему
как верный Ахат, не без приятствия вдыхал запахи  пекарни  Джеймса  Рурка,
находившейся совсем неподалеку,  весьма  надо  сказать  аппетитные  запахи
нашего хлеба  насущного,  первого  и  необходимейшего  из  всех  предметов
людского потребления. Основа жизни, хлеб, добывай хлеб свой. Где ж  дивный
хлеб, не умолчи? У Рурка-пекаря в печи.
   En route [в пути  (франц.)],  обращаясь  к  своему  молчаливому  и,  не
скроем, не совсем еще трезвому попутчику, мистер Блум, как бы там ни было,
вполне владевший всеми способностями и абсолютно трезвый - скажем сильней,
до отвращения трезвый - настойчиво внушал ему насчет дурных женщин,  лихих
ребят и прочих опасностей града ночи, куда допустимо захаживать в  крайнем
случае спорадически, но  уж  никак  не  систематически,  это  ведь  просто
гибельная ловушка для юношей его возраста особливо уже возымевших привычку
к выпивке под влиянием алкоголя разве что у них всегда  наготове  приемчик
джиу-джитсу для всяких случайностей,  потому  как  даже  и  от  пьянчужки,
который валяется на спине, можно заполучить доброго пинка, если не держать
ухо востро. Чистейшим даром небес было появление на сцене Корни Келлехера,
когда Стивен в блаженном беспамятстве и ведать не ведал что если бы не сей
муж одиннадцатого часа то тут финал  бы  мог  быть  что  он  бы  мог  быть
кандидатом в клиенты ближайшего  врачебного  пункта,  а  не  то  так  даже
кутузки с появлением на другой день пред очами мистера  Тобиаса,  то  есть
верней он хотел сказать старины Уолла, тот-то  ведь  стряпчий,  или  может
Мэхони, а потом всюду про это растрезвонят и все, погиб человек. Он почему
завел на данную тему, потому что из этих полицейских,  он  их  на  дух  не
выносил, добрая половина таких что служа Короне охулки на руку не  положат
и глазом не моргнув присягнут что черное это белое, как  выразился  мистер
Блум, припомнив один-два случая из практики участка А на  Клэнбрасл-стрит.
Когда надо их никогда нет на месте,  зато  в  тихих  районах,  скажем,  на
Пембрук-роуд, этих блюстителей закона хоть отбавляй, потому что ясное дело
им  платят  чтобы  они  охраняли  знать.  Другое,  о  чем  он   высказался
критически, это разрешение солдатам, когда они  в  увольнении,  иметь  при
себе всякого рода оружие, холодное или огнестрельное, они  ведь  чуть  что
так и норовят пустить его в ход так что от  этого  только  разжигается  их
вражда со штатскими. Вы убиваете и время, и здоровье,  и  свою  репутацию,
весьма здраво увещевал он его, и притом это же безумное мотовство, все эти
резвые дамы полусвета так и набрасываются  на  ваши  фунты,  не  говоря  о
пенсах и шиллингах, а главная опасность это с  кем  пьешь,  хотя  уж  если
касаться острого вопроса о горячительном, то он и сам был вовсе не  против
в подходящее время выпить  стакан  доброго  старого  вина  (в  особенности
хорошего бургонского, за которое он  стоял  непоколебимо),  находя  его  и
питательным, и кроветворным, а также имеющим и достоинства  слабительного,
никогда,  однако,  не  переходя  некой  грани,  на  которой  он  неизменно
останавливался видя что идти дальше влечет одни неприятности и к  тому  же
отдаешься  практически  на  полную  милость  окружающих.  Но  главное  его
осуждение вызывали собутыльники Стивена, которые все  покинули  его  кроме
одного что в свете всех  обстоятельств  было  вопиющим  предательством  со
стороны его собратьев медиков.
   - И тот один был Иуда, - промолвил Стивен, который до  тех  пор  ни  на
какой предмет не проронил ни единого звука.
   Рассуждая о сем вопросе и ему родственных, они прошли  напрямик  задами
таможни и двигались под мостом Окружной железной дороги, когда  жаровня  с
горящим углем, стоявшая перед сторожевою будкою или чем-то,  подобным  ей,
уклонила к себе их заплетающиеся шаги. Без особой причины, как равно и без
всякого  понуждения,  Стивен  остановился,  глядя  на   груду   бесплодных
булыжников, и при свете жаровни различил в сумраке  будки  смутную  фигуру
муниципального сторожа. Ему стало припоминаться,  что  будто  бы  это  уже
раньше случалось или же кто-то говорил  что  случалось,  и  после  немалых
усилий он наконец вспомнил, что он узнал в стороже былого приятеля  своего
отца, Гамли. Желая избежать встречи, он отступил к опорам моста.
   - С вами кто-то здоровается, - сказал мистер Блум.
   Среднего роста личность, явно укрывавшаяся  под  сводами  моста,  снова
приветствовала  его,  крикнув:  _Мое  почтение_!   Стивен,   вздрогнув   и
пошатнувшись, что вовсе не странно, остановился для ответного приветствия.
Мистер же Блум,  ведомый  врожденною  тактичностью,  поскольку  он  всегда
считал, что не следует совать  нос  в  чужие  дела,  немедленно  отошел  в
сторону, оставаясь, впрочем,  qui  vive  [здесь:  настороже  (франц.)],  в
легкой  обеспокоенности,  хотя  и  нимало  не  струсив.  Пусть  это  редко
случалось в районе  Дублина,  однако  он  знал,  что  в  этом  нет  ничего
неслыханного, если люди отпетые и не имеющие ни гроша за  душой  пускаются
на  промысел  подстерегают  и   вообще   терроризируют   мирных   путников
приставивши им пистоль ко лбу  где-нибудь  в  глухом  месте  за  городской
чертой, такие могут быть и собратьями голодных бродяг с набережных Темзы и
просто грабителями готовыми тут же смыться с любой поживой  какую  повезет
захватить нахрапом, уведомив вас кошелек или жизнь и оставив  на  месте  в
назидание прочим, придушенного и с кляпом во рту.
   Стивен, когда, разумеется, встречный совсем приблизился, хоть не был  и
сам в особенно трезвом состоянии, опознал дыхание Корли, разившее спиртным
перегаром. Лорд Джон Корли, как некоторые величали его, имел нижеследующее
родословие. Он был старшим сыном недавно скончавшегося инспектора Корли из
участка Г, который был  женат  на  некой  Кэтрин  Брофи,  дочери  лутского
фермера. Дед же его, Патрик Майкл Корли из Нью-Росса, женат был  на  вдове
тамошнего трактирщика, которая в девичестве звалась (также) Кэтрин Толбот.
Молва утверждала (хотя и без доказательств), что она якобы происходила  из
рода  лордов  Толбот  де  Малахайд,  у  коих  в  резиденции   -   поистине
замечательный особняк, советуем посмотреть - его мать, или тетка, или  еще
какая-то родственница имела честь состоять на службе судомойкою. И,  стало
быть, именно  по  этой  причине  сей  относительно  еще  молодой,  хотя  и
беспутный  субъект,  только  что  окликнувший  Стивена,  иными,  кто  имел
склонность позубоскалить, прозываем был лордом Джоном Корли.
   Отведя Стивена в сторонку, он завел общеизвестного рода  слезные  речи.
Нет ни гроша, нечем заплатить за ночлег. Все друзья его  бросили.  Плюс  к
тому, он расплевался с Ленеханом и по  этому  случаю  сейчас  обозвал  его
спившимся вонючим подонком, присовокупив  и  другие  нелестные  выражения.
Работы у него тоже не было, и он умолял Стивена, не укажет ли тот ему хоть
где-нибудь   хоть   какое-нибудь   местечко.   Нет,    это    была    дочь
матери-судомойки, которая была молочной сестрой  наследника  рода  или,  в
общем, они были как-то связаны  через  мать,  и  то,  и  другое  произошло
одновременно, если только вся история не была высосана из пальца.  Словом,
так или иначе, его приперло.
   - Я бы не стал у тебя просить, - развивал он тему, - но только страшной
клятвой клянусь, и сам Бог свидетель, я совсем на мели.
   - Завтра или послезавтра,  -  предложил  Стивен,  -  будет  вакансия  в
мужской  школе  в  Долки,  младшим  учителем.  Там  мистер  Гэрретт  Дизи.
Попробуй. Можешь сослаться на меня.
   - Да что ты, - возразил Корли, - куда уж мне, брат, в учителя. Разве  ж
я был когда из вашей компании, из умников, - добавил он со смешком. -  Два
года проторчал в младшем классе у Христианских братьев.
   - А ночевать мне и самому негде, - дополнил свое сообщение Стивен.
   При первой мысли Корли склонен был заподозрить,  что  тут  приключилось
нечто вроде изгнания Стивена из родного гнезда за  то,  что  тот  притащил
туда какую-нибудь девку с улицы. Была  одна  ночлежка  на  Мальборо-стрит,
хозяйка миссис Мэлони, но там, это убогое заведение  за  шесть  пенсов,  и
полно всякого сброда, а вот Макконахи говорил, будто  бы  за  бобик  можно
сносно устроиться в "Бронзовой Голове" на Вайнтэверн-стрит (что  отдаленно
напомнило его собеседнику о брате Бэконе). Помимо всего,  он  был  зверски
голоден, хотя раньше не заикался об этом.
   Хотя подобные истории могли случаться едва не каждую ночь, но все же  у
Стивена зашевелились его добрые чувства, хоть он и отлично знал,  что  эта
новейшая басня Корли заслуживает не больше доверия, нежели все предыдущие.
Однако baud  ignarus  malorum  miseris  succurrere  disco  [Несчастий  сам
изведав, тем, кто в нужде, я научился помогать  (лат.)  -  парафраз  стиха
"Энеиды" (I, 630)] и так далее, как говорит латинский поэт, тем более, что
волей  судьбы  ему  платили   жалованье   в   середине   каждого   месяца,
шестнадцато