ум берет
влево, мешконос влево.

   Блум. Позвольте.

   Сторонится от него, огибает боком, минует и идет дальше.

   Блум. Держись правей, правей, правей. Если в Степсайде Турклуб поставил
дорожный указатель, благодаря кому такое  доброе  дело?  Только  благодаря
мне, тому, кто там заблудился, а после выступил на страницах  "Ирландского
велосипедиста" с заметкой "В дебрях Степсайда". Держись, держись,  держись
правей. Тряпичник в полночь стал смелей. Похоже, забор. Первое место, куда
направляется убийца. Смыть свои грехи мира.

   Джеки Кэффри,  за  которым  гонится  Томми  Кэффри,  со  всего  разбега
налетает на Блума.

   Блум. Ох!

   Шатнувшись на слабых ногах, останавливается. Томми и Джеки  испарились.
Блум скотоногими руками охлопывает себя  по  загашнику  с  бумажником,  по
часовому  кармашку,  внутреннему  карману,  по  прелестям   греха   и   по
мылокартофелине.

   Блум. Берегись карманников. Старая воровская уловка. На ходу столкнется
с тобой и срежет бумажник.

   Вокруг рыщет приблудный  пес,  носом  к  земле,  принюхиваясь.  Смутная
фигура чихает. Появляется бородатый согбенный человек, на  нем  долгополый
кафтан сионских старейшин и серая ермолка с вишневыми кисточками.  Роговые
очки низко сползли на нос. Желтые потеки яда на бескровном лице.

   Рудольф. И таки снова растранжирил полкроны. Два раза за один день.  Но
я говорил тебе: никогда не води  компанию  с  пьяными  гоим.  Э?  Тебе  не
сколотить никакие деньги.
   Блум (стоит понуро, спрятав за  спину  свертки,  ощущая  спиной  свиное
тепло и бараний холод). Ja, ich weiss, papachi [да, папа, я знаю (идиш)].
   Рудольф. Что же ты  делаешь  в  таком  месте?  Или  у  тебя  нет  души?
(дрожащие когти ощупывают безмолвное лицо Блума.) Или ты не  сын  мой,  не
Леопольд, внук Леопольда? Или ты не милый мой сын  Леопольд,  что  оставил
дом отца своего и оставил бога своих праотцов Авраама и Иакова?
   Блум (осторожно). Да, это так, папа. Мозенталь. Все,  что  осталось  от
него.
   Рудольф (суров и мрачен). И таки однажды тебя привели домой пьяного как
свинья и после траты все деньги. Хорошие деньги. Как  ты  зовешь  их,  эти
юноши что бегают?
   Блум (узкоплечий юноша в голубом элегантном оксфордском костюме, жилете
с  белой  отделкой,  каштановой  тирольской  шляпе,  при  часах  Уотербери
чистопробного серебра на двойной цепочке  "Принц  Альберт"  с  печаткою  и
брелками. Одна сторона  костюма  покрыта  засыхающей  грязью).  Кроссмены,
папа. Это же единственный раз.
   Рудольф. Единственный! По уши весь в грязи.  Рука  порезана.  Столбняк.
Они таки сделают тебе капут, Леопольдлебен. Ты  должен  быть  осторожно  с
этими юноши.
   Блум (неуверенно). Они меня подговорили пробежать спринт.  А  там  было
грязно и я нечаянно поскользнулся.
   Рудольф  (с  презрением).  Goim  nachez   [гойское   счастье   (идиш)].
Прекрасная картина для твоей бедной матери!
   Блум. Мама!
   Элин Блум (в чепце с лентами, как у барыни из райка, в  кринолине  и  с
турнюром наподобие вдовы Твэнки; блуза с пуговками  на  спине  и  рукавами
фонариком, серые перчатки, камея; волосы уложены в сетку.  Она  появляется
над перилами лестничной площадки, держа криво в руке подсвечник, испуганно
и пронзительно вскрикивает). О милостивый Боже, что они сделали с ним! Мои
соли! (Подбирает подол и роется бурно в  кармане  своей  полосатой  нижней
юбки.  Оттуда  летят  флакон,  медалька  с   Агнцем   Божиим,   сморщенная
картофелина, кукла из целлулоида.) Святая Божия Матерь, но где же, где  же
ты был?

   Блум, бормоча невнятно, потупив взгляд, пытается засунуть свои  свертки
в карманы, и без того набитые, терпит  неудачу,  стоит,  продолжая  что-то
бубнить.

   Голос (резко). Польди!
   Блум. Кто это? (Пригнувшись, неловко закрывается  от  удара.)  К  вашим
услугам.

   Он поднимает  глаза.  Мираж  финиковых  пальм,  и  прямо  перед  ним  -
прекрасная женщина в костюме турчанки. Ее пышные округлости туго  теснятся
в  алых  шальварах  и  блузке,  расшитой  золотом.  Широкий  желтый  кушак
опоясывает ее стан. Белая чадра, лиловеющая в  ночи,  закрывает  ее  лицо,
оставляя лишь черные большие глаза и волосы цвета воронова крыла.

   Блум. Молли!
   Мэрион. Ой ли? С этого дня, золотой мой, изволь говорить миссис Мэрион,
когда ты ко мне  обращаешься.  (Насмешливо.)  Наш  бедненький  муженек  не
застудил ли ножки, гуляя так долго?
   Блум (переминаясь с ноги на ногу). Нет-нет. Совершенно ничуть.

   Он дышит глубоко, возбужденно, глотая воздух, он спрашивает,  надеется,
вот тут для нее свиные ножки на  ужин,  ему  надо  столько  ей  высказать,
извинения, желание, он словно весь  в  трансе.  На  лбу  у  нее  блестящая
монета, драгоценные  кольца  на  пальцах  ног.  Лодыжки  соединены  тонкой
цепочкой. Подле нее  верблюд,  на  голове  у  которого  красуется  высокий
тюрбан, на спине - седло с балдахином, откуда свисает шелковая  лесенка  с
бесчисленным множеством ступенек.  Он  переступает  на  месте,  беспокойно
дергая крупом. Она сердито хлопает его по  окорокам,  и  на  ее  запястьях
звякают златозмейки звонкогневно. Ругает его по-мавритански.

   Мэрион. Nebrakada! Femininum!

   Верблюд, подняв переднюю ногу, срывает с дерева большой  плод  манго  и
протягивает госпоже, держа его своим раздвоенным  копытом,  моргая.  Потом
опускает голову и, посапывая, выгнув шею, неуклюже примеривается стать  на
колени. Блум сгибается и подставляет спину, как в чехарде.

   Блум. Я бы мог вам... То есть как ваш  меменеджер...  Миссис  Мэрион...
если вы...
   Мэрион. Так что уловил перемену? (Медленно ласкает пальцами свой  стан,
увешанный украшениями. В ее  взгляде  мягкая  дружелюбная  насмешка.)  Эх,
Польди-Мольди, чурка ты неотесанная! Тебе бы надо повидать жизнь. Повидать
белый свет.
   Блум. Я все время хотел вернуться за этим лосьоном, воск с померанцевым
цветом. В четверг  рано  закрывается.  Я  завтра  с  утра,  первым  делом.
(Хлопает себя по карманам.) Эта блуждающая почка. А!

   Он показывает на юг, потом на восток.  Восходит  новенький,  чистенький
кусок лимонного мыла, источая свет и душистость.

   Мыло.

   Я и Блум, мы всех важней, всякий видит сам:
   Придает он блеск земле, я же - небесам.

   В диске солнцемыла появляется веснушчатая физиономия аптекаря Свени.

   Свени. Три и пенни, будьте любезны.
   Блум. Да-да. Это для моей супруги, миссис Мэрион. По особому рецепту.
   Молли (ласково). Польди!
   Блум. Чего изволите, сударыня?
   Молли. Ti trema un poco il cuore? [Забилось  ли  сильней  твое  сердце?
(итал.); вариация фразы из дуэта "Дай руку мне, красотка")]

   Презрительно   отворачивается   и   уходит,   холеная   и   пухленькая,
соблазнительно семеня, напевая дуэт из "Дон Жуана".

   Блум. Но вы уверены с этим Voglio? Я в смысле произноше...

   Бредет следом, за ним терьер, вынюхивая. Старая  сводня  берет  его  за
рукав, поблескивают волоски на ее бородавке.

   Сводня.  Десять  шиллингов,   целка.   Свежачок,   не   притрагивались.
Пятнадцать. И никого там, один папаша ее, бухой в подкладку.

   Показывает рукой. В приотворенных дверях  своей  темной  каморки  стоит
Брайди Келли, робкая, забрызганная дождем.

   Брайди. Хэтч-стрит. Может, у вас есть настроение?

   Слабо  ойкнув,  взмахнув  шалью,  словно  летучая  мышь  крыльями,  она
убегает. Дюжий детина гонится за ней большими сапошажищами. Спотыкается  о
ступеньки, встает и исчезает во  мраке.  Доносятся  слабые  смешки,  потом
затихают.

   Сводня (ее волчьи глаза горят). Ишь, как ему приспичило. Ты  слушай,  в
шикарном заведении ты девушку не найдешь. А тут за десять.  Да  не  телись
час, гляди в штатском засекут. А эта, из шестьдесят седьмого, сучка.

   Герти Макдауэлл хромает  к  нему,  строя  нежные  глазки.  С  жеманными
ужимками  вынимает  из-за  спины  и  показывает  ему,  скромно   потупясь,
запятнанное кровью белье.

   Герти. Все мое достояние земное тебе я вверяю дабы ты. (Понизив голос.)
Вы это сделали. Ах, я ненавижу вас.
   Блум. Я? Когда? Это вам приснилось. Я вас первый раз вижу.
   Сводня. А ну, отойди от  джентльмена,  ты,  аферистка.  Пишет  обманные
письма джентльмену. Ходит на панель, пристает  к  мужчинам.  Твоей  матери
давно пора выдрать тебя как следует, шлюха ты эдакая.
   Герти (Блуму). Вы подглядели  все  секреты  у  меня  в  нижнем  ящичке.
(Гладит его рукав, хнычет.) Несчастный женатик! Я тебя люблю за то, что ты
мне так сделал.

   Она уходит, ступая боком, прихрамывая. Посреди  мостовой  стоит  миссис
Брин в мужском фризовом пальто с большими накладными карманами.  Ее  глаза
широко раскрыты, во взгляде  бездна  лукавства,  улыбка  обнажает  все  ее
травоядные козьи зубы.

   Миссис Брин. Мистер...
   Блум (солидно откашлявшись). Сударыня, мы имели  удовольствие  в  нашей
последней корреспонденции от шестнадцатого сего...
   Миссис Брин. Мистер Блум! Здесь, в самом гнездилище порока!  Ха-ха,  вы
славно попались! Нет, каков негодник!
   Блум (поспешно). Не надо имя так громко.  Что  это  вы  вообразили?  Не
выдавайте меня. У стен есть уши. Как ваши дела? Ведь мы целую вечность. Вы
изумительно  выглядите.  Абсолютно  безупречно.  Погода  стоит  совсем  по
сезону. Черное преломляет тепло. А я, представляете,  решил  срезать,  тут
короче домой. Места интересные. Приют  Марии  Магдалины,  спасение  падших
женщин. Я секретарь...
   Миссис Брин (протестующе машет пальцем). Нет уж, нет уж, не  сочиняйте!
Я кой-кого знаю, кому это не понравится. Вот погодите, все расскажу Молли!
(Лукаво.) Итак, сию минуту полный отчет или же горе вам!
   Блум (оглянувшись назад).  Она  часто  говорила,  что  ей  хотелось  бы
побывать. Как вельможи в трущобах. Ради экзотики. Будь она богата, держала
бы негритянскую прислугу в ливреях. Отелло, черный зверь. Юджин  Стрэттон.
Даже комики под негров в ливерморовском балагане. Братья Боухи. Чуть ли не
трубочисты.

   Выскакивают Том и Сэм Боухи, два черных эстрадника  в  белых  костюмах,
ярко-алых носках, перекрахмаленных манишках стиля самбо, с огромными алыми
астрами в петлицах.  У  каждого  болтается  банджо.  Их  негроидные  руки,
странно маленькие и бледные, дергают тенькающие струны. Блестя  бивнями  и
белками, стоя спиной  к  спине,  гремя  грубыми  башмаками,  они  выбивают
отчаянную дробь, носок - пятка, пятка - носок, разом  тренькая,  распевая,
смачно причмокивая жирными негритосскими губами.

   Кто-то есть у меня в доме с моей Диной,
   Кто-то есть у меня в доме, знаю-знаю,
   Кто-то есть у меня в доме с моей Диной,
   Он бренчит на старом банджо.

   Они срывают черные маски со своих  толстых  добродушных  физиономий  и,
наяривая,  нажаривая,  притопывая,  пристукивая,  утанцовывают  в  кекуоке
чук-чуки-чук чиричичи.

   Блум (с кисло-сладкой улыбкой).  Так  не  позволить  ли  нам  маленькую
вольность, если вы расположены? Быть может, вы бы не возражали оказаться в
моих объятиях - о, всего на крошечную долю секунды?
   Миссис Брин (в веселом ужасе). Фу, какой  бред!  Поглядите  на  себя  в
зеркало!
   Блум. Ради старых времен, а? Я просто имею  в  виду  вчетвером,  этакое
небольшое слияние двух наших супружеств. Знаете, у меня к вам всегда  была
слабость. (Меланхолически.) Ведь это я вам прислал валентинку  со  стихами
про газель.
   Миссис Брин. Всеблагие угодники, но вид у вас -  чистый  цирк!  Это  же
умереть. (Протягивая руку, строго допрашивает.) А что это вы  там  прячете
за спиной? Отвечайте сразу, как примерные дети.
   Блум (берет ее  кисть  свободной  рукой).  И  это  была  Джози  Пауэлл,
прелестнейшая дебютантка в Дублине! Как мчится время!  Не  вспоминаете  ли
вы, обращаясь к  прошлому  с  ретроспективным  упорядочением,  тот  давний
рождественский вечер, новоселье Джорджины Симпсон, когда играли в  Ирвинга
Бишопа, читать чужие  мысли  или  найти  булавку  с  завязанными  глазами?
Следующему игроку: угадайте, что спрятано в этой коробочке!
   Миссис Брин. С вашей трагикомической декламацией вы были  первым  львом
этой вечеринки. И вы отлично справились с  ролью.  Вы  ведь  всегда  имели
успех у женщин.
   Блум (заправский кавалер, в смокинге с шелковыми отворотами, с  голубым
масонским значком в петлице, при черной бабочке и перламутровых  запонках,
поднимает высокий граненый  бокал  шампанского).  Леди  и  джентльмены,  я
предлагаю тост за Ирландию, дом и красу.
   Миссис Брин. Те незапамятные милые деньки. Старая сладкая песня любви.
   Блум (многозначительно понижая голос).  Признаюсь  вам,  что  я  просто
чайник от любопытства, не чайник ли сейчас кое-что кое у кого.
   Миссис Брин (живо подхватывает). Еще как чайник! Я  прямо  вся  чайник,
как Лондон. (Игриво задевает его бедром.) Потом еще были игры с тайнами  в
гостиной, хлопушки с елки, и наконец мы  уселись  под  веточкой  омелы  на
оттоманке у лестницы. И никого нам не надо было.
   Блум (в красной наполеоновской треуголке с янтарным полумесяцем, пальцы
его медленно скользят вдоль ее запястья к мягкой, влажной, пухлой ладошке;
она мило уступает ему). Сейчас пора ночного колдовства. Я вынимал из  этой
ручки занозу, бережно, осторожно. (Надевая на палец ей рубиновое  кольцо.)
La ci darem la mano.
   Миссис Брин (а цельнокроеном бальном  платье,  синем,  оттенка  лунного
света, на лбу у нее мишурная  диадема  сильфиды,  бальная  книжечка  упала
подле синелунной атласной туфельки. Мягко изгибая ладонь, дыша  учащенно).
Voglio e non. Ах, вы такой горячий! Вы прямо обжигаете. Левая рука ближе к
сердцу.
   Блум. И когда вы неожиданно сделали этот выбор, все говорили,  что  это
точно по сказке. Чудище и красавица. Нет, этого я  вам  никогда  не  смогу
простить. (Подносит сжатый  кулак  ко  лбу.)  Подумать  только!  Вы  тогда
значили для меня все! (Хрипло.) Женщина, это убивает меня!

   Дэнис Брин в белом цилиндре, с рекламными щитами Уиздома Хили,  шаркает
мимо них в ночных шлепанцах, с пыльной косматой бородой, торчащей  вперед,
и что-то бормочет, адресуясь  то  вправо,  то  влево.  Малыш  Олф  Берген,
наряженный пиковым тузом, идет за ним по пятам, передразнивая его движения
и корчась от хохота.

   Олф Берген (издевательски тыкает в рекламный щит). К.к.: ку-ку.
   Миссис Брин (Блуму). А внизу играли в смешные фанты.  (Бросает  лукавый
взгляд.) Но что же вы не поцеловали мою ладошку, чтоб все прошло? Вам ведь
хотелось.
   Блум (шокирован). Лучшая подруга Молли! Как вы это можете?
   Миссис Брин (ее сочный язычок, выглянув между губ, посылает ему поцелуй
голубки). Ах-ах. Пошлите вопрос в газету. А там у вас подарочек для меня?
   Блум (с нарочитой небрежностью).  Так,  кое-что  на  ужин.  Кошер.  Как
живется в доме без паштетов Сливи. Я был на "Лии". Миссис Бэндмен  Палмер.
Проникновенная исполнительница Шекспира. К сожалению, выбросил программку.
Тут неподалеку отличное место по части свиных ножек. Вот пощупайте.

   Появляется Ричи Гулдинг, на голове у него пришпилены три дамские шляпы,
в руке кренящий его набок черный фирменный портфель Коллиса  и  Уорда,  на
котором намалеваны известкой череп и кости. Открыв  портфель,  показывает,
что  тот  набит  доверху  свиными  сосисками,  вяленой  треской,  копченой
селедкой и коробочками пилюль.

   Ричи. Лучшее, что есть в Дублине.

   Плешивый Пэт озабоченным зябликом торчит на  обочине,  с  салфеткою  на
руке, готовый ко услугам слуга.

   Пэт (приближается, держа криво блюдо, с  которого  капкапкапает  соус).
Бифштекс с почками. Бутылка пива. Хи хи хи. Пэт служит, клиент ждет тужит.
   Ричи. Божемой. Яне елсу тра.

   Понурив голову, уныло шагает дальше. Фабричный, шатаясь, бредущий мимо,
пыряет его своим горящим двузубцем.

   Ричи (хватается за поясницу,  вскрикнув  от  боли).  А-ай!  Почки  мои!
Огонь!
   Блум (показывая на  фабричного).  Шпик.  Не  привлекайте  внимания.  Не
выношу бессмысленную толпу. Я тут не ради  развлечения.  Попал  в  большие
затруднения.
   Миссис Брин. Вы вечно плели всякие небылицы, чтоб подлизаться.
   Блум. Я вам расскажу маленький секрет, как  я  попал  сюда.  Но  только
полная тайна. Даже Молли ни слова. Тут совершенно особая причина.
   Миссис Брин (сгорая от любопытства). О, ни за что на свете.
   Блум. Может быть, пройдемся, вы не хотите?
   Миссис Брин. Да-да.

   Сводня тщетно делает знаки. Блум удаляется с миссис Брин. Терьер трусит
следом, скуля жалобно, виляя хвостом.

   Сводня. Жидовский недоносок!
   Блум (на нем серый котелок, спортивный костюм овсяного цвета с веточкой
жимолости в петлице, модная кремовая рубашка, клетчатый  шейный  платок  с
андреевским крестом, белые гетры, рыже-красные башмаки; на груди  бинокль,
через руку легкий  бежевый  плащ).  А  вы  помните,  как  давным-давно,  в
незапамятные времена, когда Милли, мы ее  звали  Марионеткой,  только  что
отняли от груди, мы все вместе поехали на скачки в Фэрихаус?
   Миссис Брин (строгого фасона элегантный темно-синий  костюм,  велюровая
белая шляпа, вуаль-паутинка). В Лепардстаун.
   Блум.  Да-да,  Лепардстаун.  Молли  там  выиграла  семь  шиллингов   на
трехлетке, ее звали Тайна, а после мы все возвращались домой через Фоксрок
в каком-то немыслимом допотопном тарантасе и вы были тогда во  всем  своем
блеске в той новой шляпке из белого велюра с отделкой  из  кротового  меха
это вам миссис Хейс присоветовала ее купить мол цену снизили  стало  всего
девятнадцать и одиннадцать, а там  один  кусок  проволоки  да  вельветовая
тряпка, ручаюсь вам чем угодно она это специально сделала...
   Миссис Брин. Еще бы не специально, лживая кошка! Лучше  не  напоминайте
мне! Чудная советчица!
   Блум. Потому что она гораздо меньше вам шла чем та миленькая  блестящая
тока с крылышком колибри которой я так любовался на вас вы  правда  в  ней
были сплошное очарование хотя неужели не жалко было их  убивать,  жестокая
вы душа, это же крохотушки у них сердечко с маковую росинку.
   Миссис Брин (поглаживая его руку,  кокетливо).  О  да,  я  была  ужасно
жестокая!
   Блум (тихо, таинственно,  убыстряя  речь).  А  Молли  уписывала  мясной
сандвич из корзинки с провизией миссис Джо Галлахер.  По  правде  сказать,
хотя у нее хватало и законников и поклонников, меня  никогда  особенно  не
волновал ее стиль. Она была...
   Миссис Брин. Как-то слишком...
   Блум. Вот именно. И Молли все смеялась, как Роджерс  и  Чудила  О'Рейли
начали кукарекать, когда мы проезжали мимо фермы, и тут мимо нас  прокатил
в коляске Маркус Терциус Мозес, чаеторговец, со своей дочкой, ее все звали
Плясунья Мозес, и у нее на коленях сидел пудель, ужасно  важный,  и  вы  у
меня спросили, не случалось ли мне  читать  или  слышать  или  видеть  или
встречать...
   Миссис Брин (с волнением). Да, да, да, да, да, да, да.

   Ее фигура рядом с ним тает. Он идет дальше, к  адским  вратам,  за  ним
сзади  скулящий  пес.  В  подворотне  стоит  баба  и  мочится  по-коровьи,
наклонясь  вперед  и  расставив  ноги.  Возле  закрытого  трактира   кучка
гуляк-мастеровых обступила старшого с перебитым носом, который  заправляет
им какую-то  басню,  отпуская  хриплые  шутки.  Двое  безруких,  отделясь,
сцепились, рычат, барахтаются в шутовской потасовке закосевших калек.

   Старшой  (пригнувшись,  гнусавит  в  нос).  И  когда  значит  Керне  на
Бивер-стрит слез с лесов он думаете куда  опростался  прямо  в  ведерко  с
пивом что Дервановы штукатуры поставили там на стружках.
   Мастеровые (гогочут, выставляя волчьи пасти). Га, штоб ему!

   Их шапки, заляпанные краской, покачиваются. Покрытые известкой и  клеем
своих лачуг, калеки без конечностей, резвясь, подпрыгивают вокруг него.

   Блум. Опять совпадение. Они думают, это смешно. Как бы  не  так.  Среди
бела дня. Старался дойти. Хорошо, женщин не было.
   Мастеровые. Во заливает, штоб ему! Прослабило. Штоб ему, прямо в пиво!

   Блум идет дальше. Дешевые  шлюхи  парами  и  поодиночке,  в  платках  и
простоволосые, зазывают изо всех переулков, дверей, углов.

   Шлюхи.

   Чудак, куда та