арищ, поэтому я помогаю тебе, а ты помогаешь мне.
  Она улыбнулась, отчего морщины на ее лице разгладились.
  - Ты поможешь Наоко, а Наоко поможет тебе.
  - А что именно я должен делать?
  - Во-первых, надо желать кому-то помочь. И надо понять, что тебе тоже
нужна чья-то помощь. А во-вторых, быть искренним. Нельзя лгать,
выдумывать, умалчивать что-то оттого, что неудобно сказать. Вот и все.
  - Я буду стараться. - сказал я. - А почему вы прожили здесь целых семь
лет? Я вот сколько с вами говорю, а ничего такого не заметил.
  - Это днем, - сказала она, слегка помрачнев. - А ночью просто ужас. Как
ночь наступает, катаюсь по всему полу, слюнями истекая.
  - Правда?
  - Да нет, шучу. Как так может быть? - она помотала головой. - Я уже
поправилась, сейчас-то. Просто захотелось остаться и помочь еще кое-кому
поправиться. Мне тут хорошо. Все мне как друзья. По сравнению с этим, что
в том мире такого есть? Мне сейчас тридцать восемь, почти сорок. Не то что
Наоко. Ну уеду я отсюда, а меня там не ждет никто, ни семьи нет, которая
бы приняла, ни работы приличной, ни друзей. К тому же я здесь семь лет
прожила, ничего про жизнь не знаю. Уеду отсюда и не буду знать, что делать.
  - А что, если перед вами новый мир откроется? Разве попытаться не стоит?
  - Может быть и так, - сказала она, крутя в пальцах зажигалку. - Только,
Ватанабэ, у меня и другие причины есть. Если не возражаешь, лучше расскажу
тебе в следующий раз, когда время будет.
  Я кивнул.
  - А Наоко сейчас лучше?
  - Ну как, нам кажется, что да. Сперва она была в таком жутком состоянии,
что мы все переволновались. Но теперь она успокоилась, говорить стала
намного лучше, выразить теперь может, что хочет... То, что ей лучше, это
точно. Но Наоко следовало начать лечение чуть раньше. У Наоко симптомы
появились с той поры, как ее друг Кидзуки умер. И в семье ее должны были
об этом знать, и сама она, наверное, это понимала. Но ситуация в семье и
все такое...
  - Какая ситуация? - удивленно спросил я.
  - Как, ты не знал? - удивилась теперь в свою очередь она.
  Я молча покачал головой.
  - Тогда пусть тебе об этом сама Наоко расскажет. Так будет лучше. Похоже
было, что и Наоко думает тебе кое о чем искренне рассказать.
  Она взяла ложечку, опять помешала кофе и отпила глоток.
  - И еще, в правилах так заведено, поэтому лучше сказать с самого начала,
но тебе с Наоко вдвоем оставаться запрещено. Это закон. Посетитель с
пациентом наедине оставаться не может. Всегда кто-нибудь - фактически это
буду я - должен присутствовать, чтобы наблюдать. Как ни жаль, но кроме как
потерпеть, выхода нет, устраивает?
  - Устраивает, - сказал я, смеясь.
  - Но вы не стесняйтесь, говорите, о чем хотите. Не обращайте внимания, что
я рядом. Все равно я по большей части все, о чем вы с Наоко разговаривали,
знаю.
  - Все?
  - Почти все. При групповом лечении по-другому быть не может. Так что все,
что только можно, мы знаем. К тому же мы с Наоко друг другу все
рассказываем без утайки. Здесь секретов не особо много.
  Я посмотрел ей в лицо, отпивая кофе.
  - Честно говоря, я толком не знаю. Правильно ли я с Наоко поступил, когда
она в Токио была... Я об этом много думал, но до сих пор не знаю.
  - Этого и я не знаю, - сказала Рэйко. - Наоко ведь и сама тоже не знает.
Об этом вам надо вдвоем поговорить, а потом решить, так ведь? Если что-то
и было, это ведь можно и в хорошую сторону повернуть. Когда сможете друг
друга понять, тогда ведь можно будет об этом опять подумать, правильно это
было или как.
  Я кивнул.
  - Я думаю, мы втроем сможем друг другу помочь. Ты, Наоко и я. Надо только
искренне захотеть помочь друг другу. Если мы будем стараться вот так
втроем, то, в зависимости от ситуации, результат будет ощутимый. Ты
сколько сможешь здесь оставаться?
  - Послезавтра к вечеру надо в Токио быть. На работу надо, да и экзамен по
немецкому в четверг.
  - Ясно, тогда спи в нашей квартире. Тогда и тратиться не надо, и
поговорить можно спокойно, не глядя на время.
  - В нашей, это в чьей?
  - В моей с Наоко, в чьей же еще? Комнаты раздельные, и диван есть
раскладной, так что с ночевкой проблем нет, не волнуйся.
  - Но все-таки, это разве удобно? Мужчина, в женской квартире...
  - А что, ты же не собираешься в час ночи войти и изнасиловать нас по
очереди?
  - Нет, конечно.
  - Тогда никаких проблем нет. Спи в нашей квартире, и разговаривайте
спокойно обо всем. Так будет лучше. Только так друг друга понять можно
будет, да и как я на гитаре играю послушать. Я знаешь как хорошо играю?
  - Но это правда удобно?
  Рэйко зажала во рту третью сигарету "Seven Star", с усилием сжала губы и
закурила.
  - Мы вдвоем об этом уже договорились. Поэтому я сейчас тебя приглашаю от
имени нас двоих, хоть это и личное ваше дело. Уж теперь-то стоило бы
вежливо согласиться, как ты думаешь?
  - Конечно, с удовольствием.
  Она некоторое время смотрела на меня, и морщинки у ее глаз при этом стали
глубже.
  - Как странно ты разговариваешь, - сказала она. - Не подражаешь же ты
герою "Над пропастью во ржи".
  - Да ну, - рассмеялся я, и она тоже засмеялась с сигаретой во рту.
  - Но ты похож на человека откровенного. Я это вижу. Я ведь тут за семь лет
разных людей перевидала. Вижу разницу между человеком, который может
раскрыть душу, и тем, который не может. Вот ты скорее можешь. Точнее,
можешь раскрыть, если захочешь.
  - А что будет, если раскрыть?
  Она сложила руки на столе, держа сигарету во рту и точно радуясь чему-то.
  - Тогда станешь счастливым, - сказала она.
  Пепел ее сигареты упал на стол, но она этого не замечала.
  Выйдя из главного корпуса, мы перешли через небольшой холм и прошли мимо
лужайки, теннисного корта и баскетбольной площадки. На теннисном корте
тренировались двое мужчин. Тощий мужчина средних лет и полноватый молодой
парень.
  Играли оба хорошо, но мне это показалось состязанием вовсе не по теннису.
Казалось, что их интересует упругость мяча, и они скорее заняты ее
изучением, чем игрой. Они увлеченно подавали и принимали мяч, и при этом
странным образом казались погруженными в какие-то раздумья. Пот с обоих
катился градом.
  Бывший ближе к нам парень, увидев Рэйко, прекратил игру, подошел и,
улыбаясь, обменялся с ней несколькими словами. Рядом с теннисным кортом
мужчина с огромной газонокосилкой подстригал лужайку с ничего не
выражающим лицом.
  Когда мы прошли еще вперед, показался лес, а по лесу на некотором удалении
друг от друга было разбросано пятнадцать или двадцать аккуратных домиков
европейского типа под старину. Перед каждым домиком стояло по желтому
велосипеду, такому же, как у охранника. Рэйко объяснила, что здесь живут
сотрудники.
  - Даже не выезжая в город, здесь все, что хочешь, можно приобрести, -
объясняла она на ходу. - Продукты, как я уже говорила, почти все сами
производим. Есть птицеферма, так что яйца тоже можем кушать. Книги и
пластинки есть. для спорта все есть, супермаркет маленький тоже есть. Раз
в неделю и парикмахер приезжает. По воскресеньям кино показывают. Если
что-то особое нужно, можно попросить сотрудника, который в город едет, а
выходную одежду можно по каталогу заказать, так что с этим неудобств не
ощущается.
  - Это потому что в город нельзя выезжать?
  - Этого нельзя. Если, к примеру, к зубному надо или в других особых
случаях, делается исключение, но как правило это не позволяется. Каждый
абсолютно свободен уехать отсюда по собственному желанию, но уехав, опять
вернуться нельзя. Это все равно, что мосты за собой сжечь. Невозможно,
чтобы кто-то уезжал в город на два-три дня, а потом возвращался. Разве не
так? Если это позволить, все же толпами туда-сюда ездить станут.
  Когда мы вышли из леса, начался плавный подъем. Там беспорядочно стояли в
ряд двухэтажные деревянные здания, атмосфера вокруг которых была какая-то
странная. На вопрос, что в них было странного, ответить не могу, но первое
чувство было, что здания эти какие-то странные. Это было сходно с
чувством, какое мы часто испытываем, глядя на правдоподобное изображение
чего-то нереального. Подумалось вдруг, не получится ли что-то похожее,
если Уолт Дисней снимет мультфильм по картинам Мунка"Edvard Munch,
1863-1944, Норвегия".
  Здания все до одного были одинакового типа да еще и одинакового цвета.
Форма приближалась к квадратной, двусторонне симметричной, а двери были
широкими, и окон было много. Между зданиями проходила извилистая дорожка,
точно на полигоне для обучения вождению. Перед каждым зданием была клумба
с цветами, и все клумбы были ухоженными. Людей видно не было, и на всех
окнах были задернуты шторы.
  - Это зона "C", здесь живут только женщины. Стало быть, мы тут и живем.
Здесь десять таких зданий, в каждом здании четыре квартиры, и в них живут
по двое. Так что сюда может поместиться восемьдесят человек, но сейчас
живет только тридцать два.
  - Как тихо.
  - В это время тут никого нет. У меня-то статус особый, а другие занимаются
делами по установленному расписанию. Кто-то спортом занимается, кто-то во
дворе порядок наводит, кто-то групповое лечение принимает, кто-то идет
коренья копать... Каждый себе составляет расписание на свое усмотрение.
Что же у Наоко сейчас было? То ли обои переклеивает, то ли стены заново
перекрашивает. Такие вот занятия есть до пяти часов, в основном их пять
разновидностей.
  Войдя в здание, на котором висел номер "С-7", она поднялась по лестнице,
находящейся в самом конце, и открыла правую дверь. дверь была не заперта.
  Она показала мне квартиру. Та была разделена на четыре помещения : как
зал, спальню, также кухню и ванную, и представляла из себя скромное и
приятное жилище. В ней не было ни ненужных украшений, ни особой мебели, но
и нехватки чего-то не ощущалось. Сказать обо всем этом особо было нечего,
но находясь в квартире, я точно так же, как когда Рэйко была передо мной,
смог расслабиться и вести себя непринужденно.
  В зале стояли диван, столик и кресло-качалка. На кухне тоже имелся столик,
и на обоих столиках было по здоровенной пепельнице. В спальне было две
кровати, два письменных столика и стенной шкаф. У изголовья кровати стоял
небольшой журнальный столик и лампа для чтения, там же лежала раскрытая
книга. На кухне стоял набор из миниатюрной электроплитки и холодильника,
так что что-нибудь простое при желании приготовить было можно.
  - Ванны нет, так что мыться можно только под душем, но в целом отлично,
правда? - сказала она. - Баня и прачечная есть общие.
  - Прямо чересчур здорово. У меня в общежитии только потолок да окно.
  - Да ты просто не знаешь, каково здесь зимой.
  Она похлопала меня по спине и усадила на диван, потом и сама села рядом.
  - Зима здесь длинная и тяжелая. Куда ни глянешь, всюду снег, снег, снег,
море снега, сырость такая, что холод до костей пробирает. Когда зима
приходит, мы целыми днями только и делаем, что снег разгребаем. В такую
пору мы натапливаем квартиры и слушаем музыку, разговариваем да вязанием
занимаемся. Поэтому если хотя бы такого пространства не будет, то просто
задыхаешься и ничего делать не можешь. Если зимой приедешь, сам поймешь.
  Она вздохнула, точно вспоминая длинную зиму, и положила рук на колени.
  - Разложим его, и будет тебе кровать, - сказала она и постучала по дивану,
на котором мы сидели. - Мы будем на кроватях спать, а ты тут. Пойдет?
  - Да мне все равно.
  - Значит, договорились. Мы, наверное, только часов в пять вернемся, так
что ты тут подожди, ладно?
  - Хорошо, я пока немецкий поучу.
  Когда она вышла, я лег на диван и закрыл глаза. Я некоторое время без
особых мыслей весь отдавался тишине, как вдруг вспомнил, как мы с Кидзуки
ездили куда-то далеко на мотоцикле.
  Тогда ведь, кажется, тоже была осень. Сколько же лет назад была та осень?
Четыре года назад. Я вспомнил запах кожаной куртки Кидзуки, его дико
ревущий 125-кубовый мотоцикл "Ямаха" красного цвета. Мы съездили в ужасную
даль к побережью и вернулись к вечеру, совершенно измотанные.
  Ничего особенного в тот раз не приключилось, но тогдашняя поездка
припомнилась мне очень живо. Осенний ветер тонко свистел в ушах, и стоило
взглянуть в небо, ухватившись руками за куртку Кидзуки, и казалось, что
тело мое взлетает в небо.
  Я долго лежал в одной позе на диване, вспоминая все, что было тогда, одно
за другим. Непонятно, почему, но когда я лежал в этой комнате, в голове
моей, цепляясь друг за друга, пронеслись воспоминания о событиях и вещах,
произошедших давным-давно, о которых я давно уже толком и не вспоминал.
Некоторые были радостными, иные немного грустными.
  Сколько же я так пролежал? Я настолько погрузился в неожиданный поток
воспоминаний (он был подобен течению реки, прорывающемуся сквозь щель
между скал), что даже не заметил, как Наоко вошла в комнату, тихо открыв
дверь.
  Когда я открыл глаза, Наоко была там. Я открыл глаза и посмотрел в глаза
ей. она присела на спинку дивана и смотрела на меня. Поначалу ее облик
показался мне плодом моего воображения. Но сомнений не было, это была
Наоко.
  - Спал? - спросила она очень тихим голосом.
  - Да нет, вспоминал просто, - сказал я и поднялся. - Ну, как дела?
  - Да нормально, - ответила Наоко, улыбнувшись. Улыбка ее была похожа на
какой-то далекий светлый образ. - Я на минуту. Вообще-то мне тут нельзя
находиться, но выдалась минутка, я и зашла. Так что долго не могу
оставаться. дурацкая у меня прическа, да?
  - Да нет, очень красиво.
  Она была пострижена простенько, как ученица начальных классов, и с одной
стороны, точно как раньше, волосы были прихвачены заколкой. Стрижка
действительно очень ей шла и как нельзя лучше ей подходила. Она выглядела,
как прекрасная дева с какой-нибудь средневековой гравюры.
  - Лень было к парикмахеру идти, вот меня Рэйко и стригла несколько раз.
Правда так считаешь? Красиво?
  - Правда.
  - А мама сказала, отвратительно.
  Наоко расстегнула заколку, собрала волосы, несколько раз проведя по ним
рукой, и снова заколола. Заколка была в виде бабочки.
  - А я непременно хотела с тобой наедине увидеться, прежде чем мы будем
втроем встречаться. Не то чтобы особенное что-то сказать надо было, но все
равно хотела сперва тебя увидеть, привыкнуть немного. А то поначалу,
боялась, буду неловко себя чувствовать. Я при людях, бывает, теряюсь.
  - Как ты тут, привыкла уже?
  - Да, немного, - сказала она и опять поправила заколку. - Ну все, уже
времени нет. Пора мне.
  Я кивнул.
  - Спасибо тебе, Ватанабэ, что приехал. Я так рада. Но если тебе тут в
тягость будет, ты скажи, не стесняйся. Тут место особенное, правила тоже
особенные, некоторые люди тут совсем находиться не могут. Так что если
что-то такое почувствуешь, скажи прямо. Никаких обид из-за этого у меня не
будет. Мы тут ничего не скрываем. Все откровенно говорим.
  - Хорошо, я тоже буду откровенно говорить.
  Наоко села рядом со мной и прижалась ко мне. Я обнял ее за плечи, она
положила голову мне на плечо и уткнулась носом мне в шею. Она сидела так,
не двигаясь, точно проверяя, нет ли у меня температуры. Я нежно обнимал
ее, и в груди у меня стало горячо.
  Немного погодя, она, ни слова не говоря, встала и вышла, открыв дверь так
же тихо, как когда входила.
  После того, как она ушла, я заснул, лежа на диване. Спать я не собирался,
но от ощущения близкого присутствия Наоко впервые за долгое время
погрузился в глубокий сон. На кухне была ее посуда, в ванной была ее
зубная щетка, в спальне была ее кровать. В этой квартире я погрузился в
глубокий сон, точно выжимая по капле усталость из каждого уголка каждой
клетки своего тела. Мне приснилась бабочка, порхающая в вечерних сумерках.
  Когда я проснулся, часы показывали тридцать пять минут пятого. Солнце
клонилось к закату, ветер стих, облака изменили свой облик. Во сне я
вспотел, поэтому я достал из рюкзака полотенце и вытер лицо и переодел
майку. Потом пошел на кухню, выпил воды и выглянул в окно рядом с мойкой.
  Было видно окно в соседнем здании. За тем окном висело на ниточках
несколько вырезанных из бумаги украшений. Это были любовно вырезанные
изображения птиц, облаков, коровок и кошек, похожие на марионеток.
  Вокруг по-прежнему было ни души, и не слышно было ни звука. Вдруг
почудилось, что я один живу среди этих искусно сделанных декораций.
  Люди начали возвращаться в зону "С" только в начале шестого часа. Выглянув
из окна на кухне, я увидел проходящих внизу двух или трех женщин. Все трое
были в шляпах, и возраст их определить было невозможно, но судя по голосу,
были они уже не так молоды. Спустя немного времени после того, как они
зашли за угол и исчезли из вида, с другой стороны прошли еще четверо
женщин и точно так же скрылись за углом.
  Атмосфера вокруг была самая что ни на есть предзакатная. Из окна в зале
виднелись лес и цепочка гор. Полоска света горела над горами, точно
украшая их силуэты.
  В пол-шестого вместе вошли Наоко и Рэйко. Мы с Наоко поприветствовали друг
друга, точно встретившись впервые после долгой разлуки. Наоко
действительно была как будто смущена. Рэйко заметила книгу, которую я
читал, и спросила, что это за книга. Я ответил, что это "Волшебная гора"
Томаса Манна.
  - Зачем было ее тащить в такую даль? - пораженно сказала Рэйко, и была в
общем-то права.
  Мы втроем стали пить кофе, который приготовила Рэйко. Я рассказал Наоко о
внезапном бесследном исчезновении Штурмовика. Рассказал ей также про
светлячка, которого он подарил мне, когда мы виделись с ним в последний
раз.
  - Как обидно, что он исчез. Я так хотела еще про него послушать, -
расстроенно сказала Наоко.
  Рэйко захотела узнать, что это за Штурмовик, и я опять рассказал про него.
Она, конечно, тоже от души посмеялась. Всегда, когда я рассказывал про
Штурмовика, мир вокруг казался полон радости и смеха.
  В шесть часов мы втроем пошли в столовую в главном здании и поужинали. Я и
Наоко ели рыбный суп, овощной салат, подливку, вареный рис и соевый
бульон, а Рэйко съела только салат с макаронами и выпила кофе. И опять
закурила.
  - Видите ли, с возрастом организм так меняется, что можно есть уже не так
много, - объясняла она.
  В столовой сидели за столиками и ели человек двадцать, и за это время еще
несколько человек успели войти и выйти. Картина в столовой ничем не
отличалась от студгородка, за исключением разброса возрастов. Отличие было
лишь в том, что все до одного разговаривали с одной определенной
громкостью.
  Никто и не болтал в полный голос, и не шептался. Не было ни громкого
смеха, ни удивленных возгласов, никто никого не звал, поднимая руку. Все
разговаривали одинаково негромко.
  Они ели, заняв несколько столов. За каждым столом сидело по трое, максимум
пятеро. Если кто-то говорил, остальные слушали его, кивали и поддакивали,
а когда он заканчивал говорить, кто-нибудь другой говорил что-нибудь по
этому поводу.
  Невозможно было понять, о чем они говорили, но их беседа напомнила мне об
увиденной днем загадочной игре в теннис. Я удивлялся, неужели Наоко таким
же образом разговаривает, когда находится с ними. Это казалось мне
неправдоподобным, и в то же время я на мгновение почувствовал какое-то
одиночество, смешанное с ревностью.
  За столом у меня за спиной одетый в белое мужчина с редким волосом, с
какой стороны ни посмотри, напоминающий врача, в подробностях объяснял
молодому человеку в очках с нервической внешностью и женщине средних лет с
крысиным лицом, как вырабатывается желудочный сок в условиях невесомости.
  Парень и женщина слушали это объяснение, говоря лишь "ага" или "да?".
Однако, слушая этот разговор, я понемногу начал сомневаться, действительно
ли одетый в белое мужчина с редким волосом был врачом.
  В столовой на меня никто особого внимания не обращал. Никто на меня не
оглядывался, никто точно и не замечал, что я вообще там находился. То, что
я оказался там среди них, казалось, было для них одним из совершенно
рядовых происшествий.
  Лишь только раз мужчина в белом вдруг повернулся ко мне и спросил :
  - Сколько тут собираетесь оставаться?
  -