кого этот дикарь принимает  вас,  Цинцолина?
Выслушайте меня.
   И он тут же предложил ей свой дворец, всех своих слуг, свои вина, своих
лошадей.
   -  Но  вы,  должно  быть,  не  очень  верите  в  наслаждение,   которое
предлагаете, - сказала Лелия, - раз вы обещаете вдобавок  к  нему  столько
соблазнов для людей жадных. И отвратительны же должно быть  ваши  объятия,
если вы так дорого за них платите. Где же тут любовь? Где же хотя  бы  пыл
чувства? У одного грубость, у другого -  разврат.  Вам  нечем  привлечь  к
себе, кроме как силой, лестью или деньгами. Неужели настоящее  наслаждение
умерло, неужели цивилизация совсем его задушила? Неужели  античная  любовь
покинула землю и взлетела к другим небесам?
   Тут она откинула капюшон, и, увидав ее лицо, всегда такое  высокомерное
и серьезное, толпа расступилась и дерзкие поклонники Пульхерии почтительно
склонились перед Лелией.
   - Ты уже отказываешься от того,  что  затеяла?  -  спросила  Пульхерия,
схватив ее за  широкий  рукав.  -  Нет,  нет,  еще  рано,  Лелия,  это  не
безнадежно: твой час еще не настал.
   - Мой час не настанет, - сказала Лелия. - Все это  мне  не  нравится  и
меня раздражает. У  них  холодное  дыхание,  жесткие  волосы,  их  объятия
мертвят, и сквозь амбру, пропитавшую их одежды, слышны какие-то  грубые  и
острые запахи,  которые  мне  противны.  Когда  я  среди  них,  кровь  моя
успокаивается, мысли проясняются,  воля  становится  тверже.  Мне  хочется
только сесть и с презрением смотреть, как они проходят мимо. Что бы ты  ни
говорила, Пульхерия, женщины -  это  не  какой-то  грубый  инструмент,  на
котором может играть любой: это нежная лира, которую сначала надо  оживить
божественным дыханием, а затем уже  требовать  от  нее  гимна  любви.  Нет
нормального существа, которое было бы действительно неспособно  испытывать
наслаждение. Но  мне  думается,  что  есть  немало  существ  ненормальных,
которые, кроме этого, ничего не знают и от которых мы  бы  напрасно  стали
ждать  среди  любовных  объятий  какого-то  слова,   мысли   или   чувства
сколько-нибудь похожего на то, о чем я мечтаю в любви. Этот высокий  обмен
самых благородных способностей не может, не должен быть сведен к животному
чувству.
   - Ну, так иди же сюда, Лелия. Выслушай молодого  человека,  которого  я
только что встретила, в котором я никак не  могу  разжечь  желания.  Может
быть, сострадание подействует на тебя сильнее, чем все остальное.
   Лелия последовала за сестрой в искусственный грот, слабо  освещенный  в
глубине маленькой лампой.
   - Постой тут, - сказала Пульхерия, пряча ее в темном углу, - и посмотри
на этого прекрасного темноволосого юношу. Ты его знаешь?
   - Да, знаю, - ответила Лелия, - это Стенио. Но что  он  там  делает,  в
этих садах и в этом гроте, -  ведь,  если  я  не  ошибаюсь,  это  один  из
подземных ходов в знаменитый павильон? Это он, поэт  Стенио,  таинственный
Стенио, влюбленный Стенио?
   - Послушай, - сказала Пульхерия, - ты увидишь, что он обезумел от любви
и что надо его пожалеть.
   Тут Пульхерия оставила Лелию  в  ее  убежище  и,  встав  на  цыпочки  и
подкравшись к Стенио, попыталась его поцеловать.
   - Оставьте меня, сударыня, - гордо  сказал  молодой  человек,  -  я  не
нуждаюсь в ваших ласках. Я  вам  сказал,  что,  когда,  обманутый  звуками
вашего голоса, я последовал за вами сюда, в этот сад, я искал не  вас.  Но
как  только  я  сорвал  с  вас  маску,  я  увидел,  что  вы  всего-навсего
куртизанка. Уйдите, сударыня, я не могу оставаться с вами. Я беден,  да  к
тому же я не хочу наслаждений, за которые надо платить. Для меня на  свете
существует только одна женщина - это та, которую вы позвали. Она здесь! Вы
ее знаете?
   - Я знаю Лелию, это моя сестра, - ответила Пульхерия. - Если вы  хотите
последовать за мною под эти темные своды, я проведу вас в такое место, где
вы сможете ее увидать.
   - О, вы лжете, - сказал молодой человек. - Лелия вам не сестра, и вы не
сможете мне ее показать. Я шел за вами доверчиво, как ребенок,  все  время
надеясь,  что  вы  мне  ее  покажете.  Но  вы  обманули  меня   и   теперь
возвращаетесь одна.
   - Дитя! Стоит мне захотеть, и я отведу тебя  к  ней.  Но  только  знай,
Лелия тебя не любит. Лелия никогда не вознаградит  тебя  за  твою  любовь.
Послушай моего совета, ищи где-нибудь в другом месте радостей, которых  ты
ждал от нее, и если ты не можешь отогнать от  себя  эту  иллюзию,  так  по
крайней мере  напейся  пьяным,  когда  будешь  проходить  мимо  источников
наслаждения. Завтра ты проснешься, чтобы снова гнаться за своим призраком.
Но по крайней мере занятый этим безумным бегом ты не  будешь  страдать  от
напрасного ожидания и  неосуществимой  мечты.  Ты  насладишься  сладостным
покоем под сенью пальм, среди дев, и когда  ты  последуешь  за  демоном  с
огненными крыльями, зовущим тебя из-за туч, ты уже будешь освежен и утешен
нашими возлияниями и нашими ласками. Приди и  отдохни  у  меня  на  груди,
молодой безумец, ты увидишь, что я не хочу тебя удерживать и  усыплять.  Я
хочу только помочь тебе в твоем трудном пути, чтобы ты  мог  более  храбро
устремиться вперед - к поэзии и к Лелии.
   - Оставь меня, оставь меня, - решительно сказал Стенио, - я презираю  и
ненавижу тебя. Ты не Лелия, ты не ее сестра, ты даже не ее тень. Я не хочу
ваших наслаждений, они мне не нужны. Только от  одной  Лелии  хотел  бы  я
вкусить счастье любви. Если она оттолкнет меня, я буду жить один  и  умру,
так и не испытав его. Я не оскверню в объятиях куртизанки своего сердца  -
в нем горит чистая любовь.
   - Пойдем, Лелия, - сказала Пульхерия, толкая сестру к Стенио, - пойдем,
вознагради верность, достойную рыцарских времен.
   Но в ту же  минуту  насмешница,  воспользовавшись:  темнотою,  оставила
Лелию позади и склонилась над Стенио.
   - О мой поэт,  -  сказала  она,  подражая  медлительной  речи  и  более
целомудренным движениям Лелии, - верность твоя растрогала меня, и я пришла
вознаградить тебя.
   Тут она взяла молодого поэта за руку и повела его под темные и холодные
своды, которые  кое-где  освещались  подвешенными  под  потолком  лампами.
Стенио дрожал, ему казалось, что все это он видит во сне. Он  был  слишком
взволнован, чтобы спросить, куда его ведет Лелия. Он был уверен,  что  это
ее рука, он боялся проснуться.
   Когда они дошли  до  конца  подземной  галереи,  она  дернула  шелковую
сонетку. Дверь открылась сама собой, словно повинуясь волшебной силе.  Они
поднялись по лестнице, которая вела в павильон Афродиты.
   Когда они проходили тихим коридором, где ковры  приглушали  шум  шагов,
Стенио показалось, что мимо него промелькнула какая-то женщина, одетая как
Лелия или как Пульхерия. Он не  обратил  на  это  внимания  -  ведь  Лелия
продолжала держать его за руку - и  вошел  вместе  со  своей  спутницей  в
восхитительный будуар. Там она тут же погасила все  свечи,  сняла  с  себя
маску и бросила в соседнюю комнату.  Потом  она  вернулась  и  села  возле
Стенио на затканный золотом, шелковый  диван,  и  в  ту  же  минуту  дверь
оказалась запертой на замок чьей-то коварной или заботливою рукой.
   - Стенио, - сказала она, - вы не послушали меня, ведь я  запретила  вам
искать свидания со мной раньше чем  через  месяц,  а  вы  уже  снова  меня
преследуете.
   - Неужели же вы привели меня сюда для того, чтобы бранить? - сказал он.
- Неужели после нашей разлуки, которая показалась мне  такой  долгой,  мне
суждено лишь видеть, что вы сердитесь на меня? Разве не год уже  прошел  с
тех пор, как я вас покинул? Откуда мне знать счет  дням,  которые  тянутся
вдали от вас?
   - Значит, вы не можете жить без меня, Стенио?
   - Не могу, я просто сойду с ума. Взгляните, как  впали  мои  щеки,  как
пламя лихорадки сожгло мне губы, как бессонница изъела мои глаза и веки. И
вы все еще будете говорить, что это болезнь одного только воображения,  вы
и теперь еще не видите, что душа может убить тело?
   - Но я ведь вовсе не упрекаю вас, дитя мое. Ваша бледность трогательна,
она вам к лицу. И я горжусь тем, что вы устояли перед соблазнами,  которые
расточала перед вами моя сестра. Я понимаю, сколько красоты в такой любви,
и хочу попытаться, Стенио, найти счастье в вас. Да, я решилась,  я  больше
ничего не стану искать. Если что-то и может еще смягчить  жизнь,  так  это
чувство,  такое  как  ваше.  Я  не  заслужила  его,  но  принимаю  его   с
благодарностью. Не говорите больше, что Лелия бесчувственна. Я люблю  вас,
Стенио, и вы это хорошо знаете. Только  я  боролась  с  этим  чувством,  я
боялась, что слишком плохо его понимаю и не сумею  его  разделить.  Но  вы
много раз говорили мне, что примете любовь, которую я вам могу предложить,
даже если эта любовь будет ниже вашей. Итак, я  не  стану  противиться,  я
полагаюсь  на  доброту  господа  и  на  ваше  стойкое  сердце.  Теперь   я
почувствовала, что люблю вас. Вы довольны, вы счастливы, Стенио?
   - Да, да, счастлив! - воскликнул Стенио потрясенный, падая на колени  и
заливаясь слезами. - Неужели  все  это  мне  не  приснилось?  Неужели  это
говорит Лелия? Это такое счастье, что я все никак не верю.
   - Верьте, Стенио, и надейтесь. Может быть, господь сжалится над вами  и
надо мной. Может быть, он омолодит мое  сердце  и  сделает  его  достойным
вашего.  Господь  должен  вознаградить  вас  -  ведь  вы  так  чисты,  так
благочестивы. Призовите на меня один луч его божественного огня!
   - О, не говори так, Лелия. Разве ты не во много  раз  выше  меня  перед
ним? Разве ты не любила, не страдала дольше, чем я? Будь  же  счастлива  и
отдохни наконец от своей тяжелой доли в моих  объятиях.  Не  изнуряй  себя
любовью ко мне, не  терзай  своего  и  без  того  уже  замученного  сердца
опасениями, что ты слишком мало можешь для меня сделать.  О,  говорю  тебе
еще раз, люби меня так, как можешь.
   Лелия обняла Стенио: она запечатлела на его губах долгий поцелуй, такой
пылкий и страстный, что Стенио вскрикнул от радости:
   - О Галатея!
   Из соседнего кабинета донесся легкий шум. Стенио  вздрогнул.  Лелия  не
отпускала его, все крепче сжимая в своих объятиях.  Опьяненный  любовью  и
радостью, он остался лежать у ее ног. Оба долго молчали.
   - Ну что же, Стенио, -  сказала  она,  выходя  из  долгого  сладостного
забытья, - что ты мне скажешь? Ты уже не так счастлив?
   - Нет, что ты, мой ангел! - ответил Стенио.
   - Хочешь, мы покатаемся с тобою в гондоле по заливу? -  сказала  Лелия,
вставая.
   - Как, уже расстаться? - печально ответил Стенио.
   - Нет, мы не расстанемся, - сказала она.
   - А разве вернуться в эту толпу не  значит  расстаться?  Нам  так  было
хорошо  здесь!  Жестокая!  Тебе  всегда  хочется   перемены   впечатлений.
Признайся, Лелия, тебе уже скучно со мной.
   - Неправда, любимый мой, - ответила  Лелия,  снова  садясь  на  прежнее
место.
   - Раз так, - сказал он, - то поцелуй меня еще раз.
   Лелия поцеловала его так же горячо, как и в первый раз.  Стенио  совсем
обезумел от восторга.
   - О, не отрывай твоих губ! - вскричал он. - Они слаще меда. Это ведь  в
первый раз, снизойдя с высоты небес, ты одарила меня неведомым мне  дотоле
сладострастьем. Что же с тобою такое сегодня,  моя  любимая?  Какое  пламя
исходит из тебя? Какая истома овладевает мною самим? Где я? Какое божество
парит над нашими головами? Почему же ты говорила, что не можешь возбуждать
подобных чувств? Значит, ты просто не хотела -  ведь  сейчас  ты  сжигаешь
меня, и воздух вокруг тебя раскален!
   - Значит, ты любишь меня сегодня  больше,  чем  любил  до  сих  пор?  -
сказала она.
   - Я люблю тебя только  сегодня,  -  воскликнул  Стенио,  -  потому  что
сегодня моей любви не мешают ни сомненье, ни страх.
   Лелия снова встала с места.
   - Мне жаль тебя, - сказала она, и в голосе ее  слышалось  презрение,  -
тебе нужна не душа, а женщина. Не так ли?
   - О, - воскликнул Стенио, - ради  всего  святого!  Не  становись  опять
насмешливым и жестоким призраком, который только что уступил  место  самой
красивой, самой святой, самой любимой из женщин.  Верни  мне  твои  ласки,
верни мне мое безумие,  верни  мне  любовницу,  которая  готова  была  мне
отдаться. Такою ты действительно достойна моей любви, и  я  это  чувствую.
Так не бойся же пасть; ведь это я в первый раз тебя по-настоящему полюбил.
До сих пор я увлекался тобою  только  в  воображении.  Сейчас  сердце  мое
открывается для подлинной  нежности,  для  благодарности,  ибо  сейчас  ты
даруешь мне счастье.
   - Выходит, любовь духовная для тебя ничего не значит! - мрачно  сказала
Лелия. - Скажи еще раз, Стенио, скажи еще раз, что  в  этом  твоя  любовь!
Тебе  больше  ничего  от  меня  не  надо?  Так  вот  к  какой  чудесной  и
божественной цели вела ваша страсть, такая поэтичная и такая великая?
   Стенио в отчаянии кинулся на диван и уткнулся лицом в подушки.
   - О, ты убьешь меня, -  сказал  он,  рыдая,  -  ты  убьешь  меня  своим
презрением!..
   Ему показалось, что Лелия уходит,  и  он  в  ужасе  поднял  голову.  Он
находился в полной темноте. Он встал и стал искать ее  во  мраке.  Влажная
рука коснулась его руки.
   - Ну полно, - сказал ему смягчившийся голос Лелии.  -  Мне  жаль  тебя,
дитя мое: прижмись ко мне и забудь свое горе.



        "37"

   Когда Стенио поднял свою отяжелевшую голову, далекое пение птиц в полях
возвестило приближение  дня.  Небо  на  горизонте  просветлело,  и  чистый
утренний воздух ароматными  потоками  касался  бледного  и  влажного  лица
юноши. Первым движением его было обнять и поцеловать Лелию; но  она  снова
надела маску и спокойно отстранила его, сделав ему знак молчать. Стенио  с
трудом  поднялся  и,  измученный  усталостью,  волнением  и  наслаждением,
подошел к приоткрытому окну. Гроза совершенно  рассеялась,  тяжелые  тучи,
еще несколько часов тому назад заволакивавшие все небо, свились в  длинные
черные ленты и одна за другой, гонимые ветром, устремлялись  к  сероватому
горизонту. Море едва слышно разбивало о прибрежный  песок  и  о  мраморные
ступени виллы свои беспечные пенистые волны. Апельсиновые деревья и мирты,
колеблемые дыханием утра, склонились над  морем  и  купали  свои  цветущие
ветви в соленой воде. Бесчисленные окна дворца Бамбуччи  сверкали  уже  не
так ярко, и только несколько масок расхаживали еще по украшенной  статуями
галерее.
   - О, какая восхитительная минута!  -  вскричал  Стенио,  полной  грудью
вдыхая животворный воздух. - О моя Лелия! Я спасен, ты омолодила  меня.  Я
чувствую себя другим человеком.  Жизнь  моя  стала  сладостнее  и  полнее.
Лелия, мне хочется стать на колени и благодарить тебя. Я ведь умирал, а ты
захотела вылечить меня и приобщила к небесному блаженству.
   - Ангел мой! - прошептала Лелия,  обнимая  его.  -  Значит,  ты  теперь
счастлив?
   - Я был самым счастливым из смертных, - ответил Стенио, - но я хочу  им
быть снова. Сними маску, Лелия. Зачем ты прячешь от  меня  лицо?  Дай  мне
твои губы,  которые  опьяняли  меня,  поцелуй  меня,  как  ты  только  что
целовала.
   - Нет, нет! Послушай, - сказала Лелия, - послушай эту музыку.  Кажется,
что она идет откуда-то с моря и, качаясь на гребнях валов, приближается  к
берегу.
   В самом деле, звуки великолепного оркестра разносились над  волнами,  и
вскоре гондолы,  наполненные  музыкантами  и  масками,  выплыли,  одна  за
другой, из маленькой бухточки, окруженной рощами  катальп  и  апельсиновых
деревьев. Мягко, как лебеди, скользили они по спокойным водам бухты, чтобы
пройти мимо террас павильона.
   Оркестр умолк,  и  лодка  восточного  вида  плавно  обогнула  маленькую
флотилию и вышла вперед. На  этой  лодке,  более  легкой  и  изящной,  чем
остальные,  ехали  музыканты,  игравшие  на  одних  духовых  инструментах.
Прозвучала  блистательная  фанфара,  и  эти  металлические  голоса,  такие
звучные, такие проникновенные,  из  глубины  волн  перекинулись  к  стенам
павильона.
   В ту же минуту все окна пооткрывались одно за другим, и все  счастливые
любовники, укрывавшиеся в будуарах павильона Афродиты, парами высыпали  на
террасу и на  балконы.  Но  напрасно  ревнивцы  и  сплетники,  сидевшие  в
гондолах, старались  различить  их  жадными  взглядами.  В  павильоне  они
переоделись в другие костюмы и теперь, спрятав лица  под  масками,  весело
приветствовали прибывших.
   Лелия хотела увести Стенио в их толпу; но ей не удалось  уговорить  его
выйти из той восхитительной истомы, в которую он был погружен.
   - Что значат для меня их радости и их песни? - воскликнул он. - Могу ли
я чем-то еще восхищаться  или  наслаждаться,  если  я  только  что  познал
блаженство  рая?  Дайте  мне  по  крайней   мере   упиться   сполна   этим
воспоминанием...
   Но вдруг он вскочил и нахмурил брови.
   - Чей это голос поет там, на волнах? - спросил он, невольно вздрогнув.
   - Это голос женщины, - ответила Лелия. - Это действительно прекрасный и
большой голос. Посмотри, как на гондолах и  на  берегу  люди  расталкивают
друг друга, чтобы ее услышать.
   - Но ведь если бы, - сказал Стенио, чье лицо  постепенно  менялось,  по
мере того как низкие, сочные звуки этого голоса  приближались  к  нему,  -
если бы вы не были здесь и я не держал вас сейчас за руку, я  подумал  бы,
что это ваш голос, Лелия.
   - Есть голоса, очень похожие друг на друга.  Разве  сегодня  ночью  вам
мало докучал голос моей сестры Пульхерии?..
   Стенио слушал только голос, доносившийся с  моря,  охваченный  каким-то
суеверным страхом.
   - Лелия! - вскричал он. - Мне худо от звуков этого  голоса,  он  пугает
меня; еще немного, и я сойду с ума.
   Духовые инструменты заиграли песенную мелодию; голос  умолк;  потом  он
зазвучал снова, когда замолчала музыка. И на этот раз он  был  слышен  так
близко, так отчетливо, что Стенио, вне себя от волнения, кинулся к окну  и
распахнул настежь золоченую раму.
   - Нет никакого сомнения в том, что это  сон,  Лелия.  Но  эта  женщина,
которая поет там... Да, эта женщина, которая стоит одна на  носу  гондолы,
это вы, Лелия, или ваш дух.
   - Вы с ума сошли! - сказала Лелия, пожимая плечами.  -  Как  это  может
быть?
   - Да, я сошел с ума, но я вижу вас раздвоенной.  Я  вижу  и  слышу  вас
здесь, подле себя. И вместе с тем слышу и все еще вижу вас  там.  Да,  это
вы, это моя Лелия; это ее голос так силен и так прекрасен, это  ее  черные
волосы развевает морской ветер. Вот она  приближается  на  своей  гондоле,
качаясь по волнам. О Лелия! Неужели вы умерли? Неужели это реет  ваш  дух?
Неужели вы фея, или демон, или сильфида? Магнус был  прав,  когда  говорил
мне, что вас две...
   Стенио высунулся из окна  и,  совсем  позабыв  о  стоявшей  возле  него
женщине в маске, смотрел только на другую, походившую  на  Лелию  голосом,
ростом, осанкой, платьем, на ту, которую несли к нему волны.
   Когда лодка, на которой она плыла, достигла ступенек  павильона,  стоял
безоблачный, ясный день; лучи солнца сверкали в волнах. Лелия  повернулась
вдруг к Стенио и, открыв свое лицо, насмешливо ему кивнула.
   В этой улыбке было столько иронии и жестокой  беспечности,  что  Стенио
наконец догадался о том, что произошло в эту ночь.
   - Вот кто настоящая Лелия! - воскликнул он. - О да,  та,  что  скользит
мимо меня, как сон, и удаляется, бросив на меня взгляд,  полный  иронии  и
презрения! Но та, которая опьянила меня  своими  ласками,  та,  которую  я
сжимал в своих объятиях, называя душою и жизнью, кто  же  она?  А  теперь,
сударыня, - сказал он, с грозным видом приближаясь к голубому домино, - не
угодно ли вам назвать себя и показать мне ваше лицо?
   - С большим удовольствием, - отвечала куртизанка,  снимая  маску.  -  Я
Цинцолина, куртизанка, Пульхерия, сестра Лелии; я сама Лелия, потому что я
целый час владела сердцем и чувствами Стенио.  Будет  вам,  неблагодарный,
нечего глядеть на меня с таким расстроенным видом: поцелуйте меня в губы и
вспомните то счастье, за которое вы благодарили меня на коленях.
   - Вон о