акрыл медицинскую книжку обеими ладонями.
     -- Рад с вами познакомиться, товарищ старший лейтенант.
     Горелов привстал, крепко встряхнул протянутую руку и сел снова.
     -- Я с вами познакомился чуть пораньше, -- улыбнулся Мочалов.
     Ни один мускул не  дрогнул на лице Горелова,  только ресницы застыли от
удивления.
     -- Каким образом, товарищ генерал?
     -- Смотрел  ваши работы... Конечно, это  еще не рука  профессионала, но
человек вы, бесспорно, одаренный, и я вам от души желаю держать кисть так же
крепко, как и ручку управления на истребителе.
     Горелов улыбнулся, обнажая ровные, крепкие зубы.
     -- Стараюсь. Но за двумя зайцами не гонюсь.
     -- Это как же понимать?
     --  А так, что ручка истребителя для меня прежде всего, а уж  кисть  --
потом, на досуге.
     -- Хороший взгляд на свою профессию, Алексей Павлович. Вы раньше на чем
летали?
     -- На МиГ-19, товарищ генерал.
     -- А как, на ваш взгляд, самолеты, на которых теперь летать приходится?
     -- Сложнее и лучше.
     Мочалов одобрительно кивнул головой. Он не хотел затягивать беседу. Все
было ясно. Этот доверчивый и  в  то же время знающий себе  цену, уверенный в
своих  силах  парень был  прекрасным кандидатом. Генерал встал  из-за стола,
заложив за спину руки, прошелся по кабинету, ощущая на себе взгляд Горелова,
наполненный ожиданием.
     --  Ну как,  Горелов,  хотели  бы  вы перейти на  новую,  более сложную
технику?
     У старшего лейтенанта вздрогнула нижняя губа.
     -- Какой же летчик этого не хочет, товарищ генерал?
     -- А если придется летать на высотах раз в двадцать больших, чем высота
вашего истребителя, да и на скоростях во много раз превосходящих?
     -- Мой истребитель  двадцать километров запросто  берет, -- с дерзинкой
ответил  Алексей.  --  А  вы  говорите -- раз в двадцать  выше. Что-то  я не
слыхал, товарищ генерал, что есть такая авиация.
     Мочалов пропустил дерзинку мимо ушей и сам ответил насмешливо:
     -- Если газеты читаете и радио слушаете, должны бы знать, что есть.
     Уверенность как ветром сдуло с лица Горелова. Волнение догадывающегося,
робкая  невысказанная надежда и, наконец, полное  смятение отразились в  его
глазах.
     -- Так то ж только космические корабли могут, -- прошептал он. -- Я  не
понимаю вас...
     -- Сейчас поймете, -- испытывая его нетерпение,  проговорил генерал. --
Я  приехал  сюда  для  того,   чтобы  подобрать  одного  кандидата  в  отряд
летчиков-космонавтов.
     Горелов чуть побледнел. Голос, дрогнувший на первом же слове, выдал его
волнение.
     -- Шутите, товарищ генерал?
     --  Да,  да,  шучу. Именно  для этого я и  приехал сюда из  Москвы.  --
холодно осадил его Мочалов. -- Чтобы вызвать старшего лейтенанта Горелова  и
пошутить.
     Неловко  опираясь о  подлокотники, Алеша  поднялся в кресле. Глаза  его
растерянно блуждали по комнате.
     -- Простите, товарищ генерал. Но то, что вы говорите, так необычно.
     --  Ущипните себя за нос, чтобы убедиться, что  это не сон,  --  тем же
бесстрастным  голосом  произнес  Сергей  Степанович.  --  Но  вы  что-то  не
торопитесь с ответом. Возможно, это предложение вам совсем не по душе.
     Горелов  клятвенно прижал  ладони к груди, словно хотел унять  неровное
дыхание.
     -- Что вы, товарищ генерал! Стать космонавтом...  Да это же мечта  всей
моей жизни!  Самая заветная мечта. Только я думать не мог, что... то есть не
я, а вы..., ой, я совсем запутался, товарищ генерал. Выдержки не хватило.
     -- Космонавту всегда должно хватать выдержки, -- нравоучительно заметил
генерал.
     --  Да,  но это  так странно, -- повторил  Алексей. -- Два года назад я
пытался  просить  Гагарина взять меня в  космонавты.  Тогда я был  предельно
наивным провинциальным парнем. Позже сам смеялся над этим. А здесь, в полку,
спутал в ночном полете бортовой огонь самолета со звездой, и ребята наши так
и  прозвали меня: "космонавт". И  мечта  об этом  как-то уже растворилась. И
вдруг вы мне предлагаете... Да как же я могу отказаться? Только это как снег
на голову. И притом -- почему мне? У нас в дивизии есть ребята и получше...
     -- Выходит,  вы  мне больше подходите,  --  перебил Горелова  Мочалов и
повелительным жестом  негромко хлопнул  ладонью по стеклу письменного стола.
-- Считаю, что вы дали согласие. Передумывать не будете?
     -- Нет, -- ответил Алеша быстро.
     Сергей Степанович удовлетворительно наклонил голову.
     -- Однако вы должны  понимать, что, дав согласие стать космонавтом,  вы
им еще не стали. Впереди  серьезное испытание, сложная медицинская комиссия.
Если   она  не  найдет  в  вашем   здоровье   изъянов,  вопрос  будет  решен
положительно.
     -- Я понимаю, -- тихо сказал Горелов.
     -- Вот  и  отлично. О нашем разговоре никому  не должно быть  известно.
Когда получите вызов, тоже не вдавайтесь в объяснения. Куда и зачем едите --
для  остальных  тайна. Скажите,  что  переводитесь в  другую  часть.  Или  к
летчикам-испытателям.   Словом,  сами   придумаете.  А  сейчас  можете  быть
свободным, если нет вопросов.
     Не  успел  Горелов  одеться, на  пороге появилась припорошенная  снегом
фигура  комдива.  Расстегнув  на  теплой  меховой  куртке  "молнию",  Кузьма
Петрович потирал красные руки.
     --  Завьюжило сегодня, -- покачал он головой и, покосившись на старшего
лейтенанта, по-домашнему спросил: -- Ну как, Алеша?
     --  Как  в сказке,  товарищ полковник, -- с заблестевшими глазами бойко
ответил Горелов. -- До сих пор не верю, что это наяву происходит.
     --  А что решил? -- спросил Ефимков, хотя по счастливому лицу Алексея и
так все можно было понять.
     -- Согласен, -- сдержанно ответил Мочалов.
     -- Ты или он?
     -- И я, и он.
     -- Так  я  и знал, -- мрачно заключил комдив  и, не снимая куртки, сел.
Достал из кармана  трубку, снова сунул ее  в  карман  и,  подойдя к молодому
летчику,  крепко  обнял  его  левой  сильной рукой, почти пригнул за плечи к
себе. Был Ефимков на целую голову выше Горелова, глыбой возвышался над ним.
     -- Как назвал ты меня, Сережа? -- окликнул он Мочалова. -- Феодалом? Ну
а  ты -- самый что ни на есть узурпатор.  Лучшего парня забираешь. Никому бы
другому не  отдал. Только тебе,  старому верному другу, доверяю Горелова. --
Он оттолкнул от себя Горелова  так  же неожиданно, как  и притянул, погрозил
ему  сурово  пальцем. --  А  ты  смотри... от  родного порога  в новую жизнь
уходишь. Был ты летчиком на уровне у Кузьмы Ефимкова. Вот и там должен честь
родного  порога беречь. Не забывай, парень, что этим родным порогом у тебя в
жизни была истребительная авиация. Она тебя человеком сделала.
     --  Я  этого  никогда не забуду, Кузьма Петрович,  -- негромко произнес
Горелов, -- и вас особенно. Вы столько для меня сделали.
     -- А вот это уже сентиментальность, -- прервал его  Ефимков, --  это не
надо, Алексей. Она даже в пейзажах вредна, если их пишет летчик-истребитель.
Шагай переживай свою радость. Все у тебя складывается хорошо, парень. Только
смотри,  в  космос  слетаешь,  на  земле  меня  не  забывай.  А  то  встречу
где-нибудь, автограф попрошу, а ты сделаешь вид, будто и не знаешь меня...
     -- Да что вы, товарищ полковник.
     --  Ладно,  ладно, всякое  бывает, -- проворчал с  напускной суровостью
комдив. -- Ну а сейчас марш!
     ...Ровно через  неделю  на  имя  полковника Ефимкова  пришла из высшего
авиационного  штаба  короткая  телеграмма: "Командир звена старший лейтенант
Горелов Алексей Павлович  приказом Главкома ВВС НП 296 п откомандировывается
в распоряжение генерала Мочалова".
     Кузьма  Петрович,  уже  свыкшийся с неизбежностью  предстоящей разлуки,
прочитал ее не спеша, резко нажал  кнопку  звонка  и, когда в дверях выросла
фигура дежурившего по штабу офицера, спокойно произнес:
     --  Разыщите старшего лейтенанта  Горелова  и  передайте, что  поступил
приказ об отчислении его из нашей дивизии. Пускай срочно собирается и завтра
вечерним поездом выезжает в Москву. Куда и зачем -- он знает.
     Оставшись один, комдив еще  раз перечитал телеграмму и  шумно вздохнул.
Откинувшись на спинку кресла, он долго глядел в прямоугольник запотевшего от
холода окна  и думал  о  людях,  с  какими сталкивался на  жизненных тропах.
Многих  летчиков встречал он и провожал. Но этот  парнишка по особенному был
дорог.  Его, вчерашнего десятиклассника, научил когда-то Ефимков летать, ему
помог стать здесь, в Соболевке, боевым летчиком. Теперь он уходил.
     -- Пусть  же  повезет ему  и на космическом маршруте!  -- тихо вздохнул
комдив.


Часть вторая
     Звезды еще не близко
     Морозным  январским  утром  на  одной  из  самых  далеких  подмосковных
платформ  остановился  поезд. Из  него вышел  только  один  пассажир.  Сипло
вскрикнул паровоз, и  состав  поплыл мимо платформы. Пассажир огляделся. Под
навесом  жались воробьи. Окно  кассы задубело от  наледи.  Жизнь,  могло  бы
показаться,  совсем замерла  здесь от тридцатиградусного мороза,  если бы не
дымилась  напротив,  над  рыжей  дощатой,   более   высокой,   чем  станция,
постройкой, кирпичная труба.
     Вывеска "Буфет" была на этой  постройке  куда крупнее,  чем  табличка с
названием разъезда, прибитая чуть повыше окошка кассы. Может быть, поэтому в
лютые  морозные дни  часть пассажиров упорно  путала  эти  две  постройки и,
прежде чем очутиться у окошка  кассы, открывала скрипучую дверь под вывеской
"Буфет".
     Одинокий  путник   этого  искушения  избежал.  Не  отыскивая   взглядом
случайных  пешеходов, у  которых можно было  уточнить  дорогу, он  уверенно,
словно  много  раз  бывал на  этом  разъезде,  прошагал  до  конца  перрона,
спустился по лесенке и по тропинке, узкой,  но добротно вытоптанной  многими
пешеходами, вышел к широкой асфальтовой дороге. Здесь он тоже не  колебался,
а сразу повернул налево.
     Небо над  лесом было ярко-синим и  чистым. Нигде не мело. Ровная  лента
шоссе уходила в сторону от  железнодорожного полотна. По  обеим  сторонам от
нее  стояли рослые сосны. Чуть подальше, отступая от них в чащобу, виднелись
древние дубы. Березки меж ними холодно отсвечивали  молочными, с подпалинкой
стволами. Сойди с дороги -- и тотчас продавишь наст, увязнешь по самую грудь
в  снегу. Путник  вздрогнул от неожиданного  треска, гулко прокатившегося по
лесу.  С веток  на землю посыпалась пороша.  И  на человека, на  его военную
шинель,  на погоны  старшего лейтенанта и на опущенные уши меховой форменной
армейской шапки  упали  мелкие  снежинки. И  снова белое  безмолвие  сковало
десятки километров окрест.
     Широкая полоса дороги была прямой  до самого поворота. А дальше плотная
стена леса. Что за поворотом -- не видать.
     "Глухомань-то какая! -- подумал путник. -- Совсем как у нас  на Волге".
Но  обманчивой  была  эта тишина.  Не  успел он  мысленно  произнести  слово
"глухомань", как  из-за поворота вывернул навстречу грузовик-снегоочиститель
с широким щитом впереди капота. Потом  раздались настойчивые предупреждающие
сигналы. Старший лейтенант,  шагавший  по  самой  середине дороги,  поспешно
свернул к кювету. С ним поравнялся  армейский "газик". Скрипнули тормоза,  и
распахнулась дверца. Солдат-водитель, опираясь рукой о баранку, высунулся из
машины.
     -- Садитесь, товарищ старший лейтенант. В  ногах  правды  нет. До самой
проходной домчу.
     Путник отрицательно покачал головой.
     --  Спасибо.  Больно хорошо  лесом  идти.  Вот  если  от чемодана  меня
освободили бы.
     -- Так ставьте чемодан.
     Старший лейтенант подошел к "газику"  и  втиснул  в  задние  дверцы  на
пустое сиденье свою ношу.
     -- Вот  так у нас многие,  -- проворчал неодобрительно  шофер, -- пеший
транспорт технике предпочитают. Чемодан ваш оставлю в проходной.
     Машина рванулась, обдав путника белым облаком снега.
     За поворотом  дорога  была такой  же прямой и где-то в километре отсюда
совсем  обрывалась,  упираясь  в  чащу.  Зоркие  глаза  старшего  лейтенанта
разглядели зеленый  забор и небольшую каменную пристройку. Он пошел быстрее.
Шаги по-прежнему  звонко  отдавались в  лесной тишине. От холода ноги  стали
стыть, нос и щеки приходилось то и дело растирать, но  старший  лейтенант не
раскаивался, что отказался от попутной машины.
     "До чего здесь чудесно! -- подумал он. -- Совсем не то что в Соболевке,
где на десять километров вокруг ни березки, ни сосны порядочной не сыщешь".
     Когда он приблизился к длинному зеленому забору, увидел над ним высокую
пустую  смотровую  вышку,  верхние  этажи  белых  каменных зданий,  широкие,
наглухо затворенные ворота с калиткой. Он уже приготовился стучать в калитку
замерзшим кулаком, но когда до нее осталось не более десяти метров, она сама
без  скрипа  распахнулась навстречу. Смуглый  часовой,  утонувший в овчинном
тулупе, окликнул его с кавказским акцентом:
     -- Вы, наверное, старший лейтенант Горелов?
     -- Откуда вам это известно? -- опешил Алексей.
     --  А мы, кроме вас,  сегодня  к  себе  никого  не  ждем,  -- улыбнулся
часовой.
     -- Значит, пропуск на меня заказан?
     -- Не надо никакой пропуск. Удостоверение покажите.
     Внимательно  просмотрев  удостоверение  и  скользнув   по  лицу   Алеши
изучающими глазами, он удовлетворенно качнул головой.
     -- Проходите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант. И калиточку эту не
забывайте. Ее  когда-то сам Юрий Алексеевич Гагарин тоже вот, как вы, первый
раз в своей жизни открывал. Памятная калиточка.
     Алексей  взял  чемодан и  пошел.  Длинная  прямая аллея  начиналась  от
проходной. По  обеим ее  сторонам, наполовину занесенные снегом, высились на
мраморных  постаментах бронзовые  скульптуры.  Справа сквозь  очки  на  него
смотрел "дедушка русской авиации"  Жуковский.  Горсточки наметенного  ветром
снега,  словно  проседь,  залегли  в  его  темной  бороде.  Слева  с  рукой,
устремленной  ввысь,  стоял  Циолковский.  Скульптору  удалось  передать   и
одухотворенность,  и  мечтательность,  и  легкую  грусть  в   тонких  чертах
худощавого лица, и бесконечную убежденность в волевом жесте  руки. На ладони
великого  ученого  Алексей  увидел маленький макет  космического  корабля. И
вовсе не склонный к сентиментальности, он  всем своим существом почувствовал
сейчас торжественность этой минуты. Два бронзовых человека смотрели строго и
ободряюще.  В  Алеше проснулся  художник,  и  он  залюбовался  скульптурами.
"Великолепны,  --  подумал он.  -- Как живые. Так и кажется,  будто  вот-вот
заговорят".
     С жадным любопытством Горелов оглядывался по сторонам. Вот он, заветный
городок  космонавтов.  Здесь  все должно быть особенным и  неповторимым.  Он
искал глазами здания, где размещались  так хорошо известные ему по описаниям
термокамеры,  центрифуги,  барокамеры, кабины космических кораблей,  ставшие
тренажерами. Эти здания, как ему казалось, обязательно должны быть какими-то
особыми, непохожими на  все  виденные  доселе. Он  их  искал  и,  не  найдя,
вздохнул.  Внешне  городок  космонавтов   ничем  Горелова  не  удивил.  Даже
разочаровал немножко. Он увидел дома и аллейки, такие же, как в Соболевке. В
густых  зарослях сосняка и  березовых рощиц прятались желтые и белые блочные
дома. Широкая аллея привела Горелова к заснеженной цветочной клумбе. Обогнув
ее, он очутился у двухэтажного здания, увидел в окнах машинисток и офицеров,
склонившихся над рабочими столами, и  догадался, что это  и есть штаб отряда
летчиков-космонавтов.  Пока  поднимался по ступенькам,  неожиданная  робость
одолела его, но Алеша быстро отогнал сомнения.
     Дежурный по штабу не стал проверять документы.
     -- Командира вызвали в  Москву,  -- пояснил он,  -- а начальник штаба в
девятнадцатой комнате.
     В маленьком,  подчеркнуто чистом  кабинете его встретил  высокий  седой
человек. На гладком стекле письменного стола, за  которым он сидел,  не было
ни чернильного прибора, ни  традиционных стаканчиков, ни облезлых самолетных
моделей. Лишь стены этой комнаты были сплошь в каких-то схемах или чертежах,
скрытых под  матерчатыми  занавесками.  Перед седым человеком  лежала  синяя
авторучка  и  лист  бумаги,  который  он  при  появлении  Горелова   точным,
выработанным  движением  сложил  вдвое,  так что  все,  что  на  этом  листе
значилось,  было скрыто  теперь от вошедшего.  Алексей громко  отрапортовал.
Седой человек встал  из-за стола, протянул руку. Над большим лбом начальника
штаба нависла седая шапка волос, с которой никак не вязались мохнатые черные
брови и  такие  же черные  молодые  глаза  под ними.  Горелов  с  удивлением
разглядел на его тужурке планки орденов и над ними две золотые звездочки.
     -- Полковник Иванников, -- представился он просто, -- Прохор Кузьмич.
     -- Так я  же вас знаю, товарищ полковник! -- не удержался Алеша. -- Я в
Больших Озерах  авиаучилище кончал, а там  на Доске почетных выпускников ваш
портрет. Да и потом сколько о ваших подвигах с нами бесед провели!
     -- Значит, помнят меня  в училище, -- обрадованно проговорил Иванников,
которого, видимо, тронула  наивная Алешина речь. --  Да. Было. Пятьдесят два
самолета в Великую Отечественную сбил в воздушных боях. Только на той доске,
как мне кажется, я выгляжу поинтереснее.
     -- Там вы совсем молодой,  -- улыбнулся Алеша, -- и чубчик небольшой на
лоб свисает.
     -- Чубчик, говорите? Был действительно  и чубчик. А теперь  две  папахи
ношу. Одну, которая  по форме  положена, а другую -- вот эту,  -- тряхнул он
седыми волосами. -- Все приходит в свое время.
     С интересом разглядывая начальника штаба, Алеша вспомнил, что он как-то
уже   спрашивал   у   Ефимкова,  где  теперь  Прохор   Кузьмич,   и  получил
неопределенный ответ: "Да  кто его знает! Служит где-то. Только  фамилия его
исчезла почему-то на авиационном горизонте".
     "Так вот  оно  что. Оказывается, знаменитый ас  Иванников тоже  в  этом
отряде. Видать, хороши у космонавтов наставники".
     --  Садитесь,  товарищ  старший лейтенант, --  сказал  начальник  штаба
дружелюбно, -- личные вещи, надеюсь, не в контейнере у вас идут?
     --  С собой, -- весело уточнил Алексей, -- в комнате дежурного по части
чемодан оставил.
     --  Все  мы  с  одного   чемодана  начинали...  --  философски  заметил
Иванников. -- А как настроение?
     --  Настроение  летчика-истребителя,  прибывшего в новую часть, товарищ
полковник.
     -- Вы теперь уже не летчик-истребитель, -- поправил Иванников.
     -- Но еще и не космонавт.
     -- Еще нет, но к этому высокому званию надо себя готовить.
     -- Я хоть с завтрашнего дня могу начать тренировки, -- пылко воскликнул
Алексей,   --  проходить  все  термокамеры,  сурдокамеры,  роторы,  бассейны
невесомости, батуты...
     Бритые щеки начальника штаба затряслись от смеха.
     -- Однако же и начитались вы о нашей жизни!
     -- Еще бы, товарищ полковник. Все, что было в газетах и журналах!
     Иванников неторопливо пригладил  левой  рукой со следами ожога  волосы.
Глядя  на  курчавого офицера,  про себя подумал:  "Зелен. Ох,  до  чего же и
зелен! Сколько  с ним  придется  поработать! Да и  получится ли  еще из него
настоящий  космонавт?"  Прохор  Кузьмич  года  три  назад служил  в Звездном
городке,  общался  со  всеми  прославленными   героями  космоса.  Сейчас  он
сравнивал с  ними  новичка,  и ему почему-то  казалось,  что  тот слишком уж
жидковат.  Алеша  по-иному  истолковал  возникшую в разговоре  паузу и не на
пользу себе прибавил:
     -- Я и все фильмы  о  космических полетах смотрел по три раза.  "Рейс к
звездам", "Снова к звездам" и другие.
     -- Фильмы? -- словно издалека переспросил Прохор Кузьмич. -- В них все,
конечно, ярко и эффектно, как на больших праздниках.
     -- А в жизни, товарищ полковник?
     Иванников перестал улыбаться.
     --  В жизни --  как  в будни. Проще и  гораздо  труднее.  И  запомните,
Алексей Павлович, с той самой минуты, как проходную прошли, запомните: жизнь
человек