ы, как тореадор
на  корриду,  его нельзя и близко  к  боевой машине допускать.  Жаль только,
прибора такого нет, чтобы определять неуверенность.
     -- Мне  он дал в руки такой прибор, -- быстро возразил Алексей, -- свою
откровенность.
     -- Хрупкий прибор, -- хмыкнул Ефимков, -- и не всегда верный.
     -- Почему же?
     -- Да потому,  что я тоже  иной раз в кабину  усталым сажусь. Только  я
себя в этих случаях переламываю  и никому об  этом ни гугу.  Но попытался бы
кто-нибудь отстранить меня  от полета! Вот, брат,  какая она штука, жизнь...
тонкая!
     -- Значит, я все-таки виноват...
     -- Чудак, -- покачал головой Ефимков,  -- сказано чудак,  чудак и есть.
Существуют  такие  ситуации, которые не только  законом, но даже собственной
совести -- более тонкому инструменту -- неподсудны. Дай-ка лучше огонька.
     Откинувшись  на спинку  стула, комдив выпустил в низкий  потолок тонкую
струю дыма.
     -- Вам теперь  плохо,  товарищ  полковник,  --  сочувственно  промолвил
Горелов, -- только дивизию приняли -- и катастрофа... могут и выговор.
     -- Выговора посыпятся, -- подтвердил комдив, -- за этим дело не станет.
Да что -- выговора. В них разве  дело?  Человека нет. Понимаешь, Горелов  --
человека. А что такое человек? -- спросил он разгоряченно. -- Что может быть
выше  и  сложнее?  Мы  придумали  истребители,   летающие  на  сверхзвуковых
скоростях, кибернетику, в  космос забрались. Но какой  Главный конструктор в
состоянии  изобрести  человека?  Ни  один.  Потому  что  нет  в  мире  более
утонченного существа, чем человек. Одна нервная система чего стоит. Я уже не
говорю о таком необыкновенном аппарате,  как мозг.  --  Полковник снова сел,
покосился на застеленную кровать Комкова. --  На фронте у нас традиция была:
если летчик  не возвращался из боевого вылета, никто на застеленную  кровать
не ложился. Пусть и его койка так постоит.
     -- Хорошо, -- шепотом откликнулся Алеша.
     Ефимков вздохнул:
     --  Каково  его  матери... Ей за пятьдесят.  Для  слабого  материнского
сердца  такое известие... сам понимаешь...  --  Докурив в  молчании  трубку,
полковник встал, с хрустом разминая спину, прошелся по комнате. -- Вот ведь,
черт. Тебя-то я выслушал, а о своем деле позабыл. Я же к тебе тоже пришел по
делу.
     -- По де-лу? -- удивился Горелов.
     Ефимков ласково потрепал его по плечу:
     -- Вот что, Алеша. По училищу знаю тебя как способного художника. Здесь
у нас этого  сделать  некому. Ты  видел  Василия  Комкова.  Ты  получишь его
увеличенные фотографии. Комков  был честным человеком. Погиб как солдат. При
расследовании катастрофы выяснилось, что он  до самой  последней секунды  за
машину боролся.  Даже в полусознательном состоянии. О катастрофе и не думал.
Так ты вот что. Должен срочно большой портрет его написать.  Я сейчас к тебе
врача пришлю, пусть он тебя микстурами заморит, а потом за дело. Кисти и все
прочее тебе из клуба доставят. Сможешь до вечера сотворить?
     -- Смогу, товарищ полковник.
     -- Вот и спасибо. Мы этот портрет над его гробом повесим.  Через час на
самолете мать его к нам ожидается.


x x x

     До самого обеда просидел  Алеша над  мольбертом, воскрешая  по памяти и
фотоснимкам простое, бесхитростное  лицо  лейтенанта Комкова с мечтательными
глазами и рыжим, густо на них  падающим  чубом.  На душе было  тоскливо.  Он
зябко  ежился -- то  ли  от  малярии,  то  ли от всего  перечувственного.  И
возможно, поэтому Василий  получился на портрете  более грустным, чем  был в
короткой  своей  жизни.  Алеша  нарисовал  Комкова  в   расстегнутой  летной
курточке, именно  таким,  каким  он  ушел из  этой комнаты в свой  последний
полет.  Посыльный по штабу принес в котелках  обед,  но Горелов  только супу
похлебал немного да пол-ломтика хлеба съел, запив боржомом.
     Зашел   замполит  Жохов,  неторопливо,  то  приближаясь,  то  удаляясь,
всматривался в портрет, одобрительно сказал:
     -- Как живой получается.
     Алексей кивнул головой.
     -- Ну и хорошо.
     После ухода  замполита  Алеша нарисовал над  головой  погибшего  легкие
облака, нежно  тронутые солнцем,  и,  как ему показалось, выражение печали в
глазах Комкова смягчилось.
     Под  вечер  портрет  был  вывешен  в  прохладном  и  длинном  вестибюле
гарнизонного Дома  офицеров. Его  поместили на стене, между двумя знаменами,
приспущенными  над  красной  крышкой  гроба. Алеша  отстоял  свою  очередь в
карауле.  Видел  он  седую плачущую женщину,  старавшуюся из  последних  сил
держаться на людях. И еще одна  скорбная фигура в черном была рядом. Бледная
девушка с неброским продолговатым лицом.  И  он понял,  что  это  о  ней так
ласково говорил ему, уходя в свой последний полет, Василий.
     Медные трубы  духового оркестра, игравшего в зрительном  зале, наводили
грусть, и Алеша потихоньку ушел.


x x x

     --  Лейтенант  Горелов, --  объявил  майор  Климов  на  предварительной
подготовке. -- Сегодня пойдете на  перехват  воздушной цели ночью  в простых
метеорологических условиях. Будете атаковать в стратосфере.
     Три  десятка  по-разному  подстриженных голов одновременно обернулись к
Алеше,  сидевшему на  задней  скамье.  В распахнутые  окна  учебного  класса
вливалось южное утреннее солнце. В руках у сосредоточенного, умевшего всегда
с шиком носить  армейскую  форму  майора Климова была тонкая и  длинная, как
бильярдный кий, указка.
     -- К полету готовы?
     -- Так точно, товарищ майор.
     Горелов чувствует на себе подбадривающие взгляды однополчан и понимает,
в чем дело.  По сравнению с другими молодыми  летчиками комдив дал ему очень
сжатую  программу ввода в  боевой строй. Осторожный  и  уравновешенный майор
Климов попытался  было  запротестовать. После  катастрофы  он  стал  заметно
перестраховываться и не перегружать молодых летчиков сложными заданиями.
     -- Может, подождем с Гореловым? -- осторожно спросил он у комдива.
     Но полковник бурно обрушился на Климова:
     -- Горелов в нашей  части  уже  не  новичок. Мне  истребители,  которые
кислое  молоко возят,  не  нужны.  Смелость,  настойчивость, разумный  риск.
Только  при этом  рождается  настоящий воздушный боец...  да  и  авиационный
командир тоже, -- уколол он Климова, но тотчас же подсластил пилюлю: --  Это
я  не о вас,  майор.  Мне сейчас  случай из собственной практики вспомнился.
Прислали  к нам как-то в авиаучилище из  одной  дружественной  страны группу
молодых людей для обучения. А надо  сказать, страна эта хоть  и маленькая по
территории,  но люди в ней настоящие. Приказал я  по  всем нашим авиационным
канонам пропустить их через медкомиссию. Оказалось,  что у троих зрение ниже
среднего, а  двое  так  вообще  книжный текст только  с  очками читают.  Что
прикажете  делать?  Сообщили  по  всем  правилам  через  МИД,  что  обучение
командированных  в  Советский Союз молодых  офицеров дело рисковое в связи с
такой-то  и  такой=то  причиной.  Изложили все  аккуратно,  как  положено  в
дипломатической  переписке. И  вдруг  депеша  из  этой  страны. Знаете,  как
премьер их ответил: "Если по  земле ходят и не разбиваются, смогут и летать,
не разбиваясь.  Революция требует, чтобы они стали летчиками".  И что же  вы
думаете?  Стали-таки  летчиками.  Стали.  Летают  сейчас  на  "мигах"  А  вы
говорите, с Гореловым воздержаться...
     Присутствующие при этом  разговоре офицеры заулыбались,  а майор Климов
только головой покачал.
     --  Ну, товарищ командир,  вы всегда под  корешок  рубанете, когда и не
ждешь. Включаю Горелова в плановую таблицу.
     И вот теперь,  под одобрительные реплики летчиков, майор Климов  ставил
перед Алешей сложную для него задачу.  Это был  первый в  его  жизни  ночной
перехват.  Горелов  волновался.  Он  до  самых  мельчайших деталей  продумал
задание, повторил  расположение всех наземных ориентиров, какие только могли
понадобиться, более часа  просидел в тесной  кабине,  репетируя  предстоящие
действия -- от взлета и до  самой посадки. Словом, когда в сумеречный  вечер
он появился у подготовленного к взлету истребителя, вся динамика полета была
для него  предельно ясна.  Приняв рапорт  от техника  и  тщательно  осмотрев
машину, Алексей поднялся по лестнице-стремянке в кабину.
     Кто не видел кабины современного реактивного истребителя,  вооруженного
ракетными подвесками, тот удивился бы: как  может размещаться в ней человек,
затянутый  в  тяжелый  высотный  костюм,  увенчанный  неуклюжим гермошлемом,
делающим его похожим то ли на водолаза, то ли на древнего рыцаря? Но человек
не только помещался на узком пилотском сиденье, а еще подстегивал парашютные
лямки, соединял себя шнуром с радиосетью,  чтобы вести  переговоры с землей.
Окруженный  десятками сложных  приборов, он должен  был безошибочно  с  ними
работать,  ни на секунду не забывая,  для чего  предназначена каждая кнопка,
каждый  рычаг  и  тумблер.  А  это  тоже  требовало  экономных,  расчетливых
движений.
     Горелов  давно  научился  действовать  в  узком  пространстве пилотской
кабины и ее  теснота  его не тяготила. Все-таки как-никак, а  уже около года
летал он на самолетах нового типа.
     ...Ночь опустилась на аэродром, было безветренно, и звездное небо  ярко
горело  над Соболевкой.  Металлический  корпус истребителя сохранял  дневное
тепло. Тонкий  запах нитролака и  металла наполнял кабину.  Горелов проверил
все агрегаты,  доложил по  радио о готовности. Стрелка,  отмерявшая секунды,
бежала по  циферблату быстро,  и ему показалось, будто команда  "Выруливать"
прозвучала   раньше   положенного   времени.  На   малых  оборотах,   слегка
подпрыгивая, вытащил белый истребитель свое тяжелое тело на ровную бетонку и
уже  оттуда, по команде: "Старт-143", вам взлет", рванулся вперед, мгновенно
набрав необходимую скорость.
     Метнулись  назад две ровные строчки ограничительных огней, темный купол
неба  навис  над  фонарем кабины. Алеша потянул на себя  ручку управленияЮ и
широкий,  как  тубус,  нос истребителя  вздыбился,  становясь в крутой  угол
набора высоты.  Коротких  стреловидных плоскостей  он  сейчас не  видел: они
оставались за его  спиной. Алеша невольно вспомнил Комкова, называвшего этот
тип   истребителя   трубой.   Действительно,  машина,   обладавшая  огромной
скоростью,  чем-то напоминала  трубу. Будто  выпущенная  из гигантского лука
стрела, вспарывая небо, мчалась она ввысь.
     Горелов очень скоро  набрал  заданную высоту и не успел  еще  перевести
машину в горизонтальное положение, как с командного пункта штурман приказал:
     -- "Старт-143", цель выше. Курс прежний.
     Движение рулей -- и большая стрелка описала на высотомере круг. Настали
для  молодого  летчика секунды, когда наводящие  команды  посыпались одна за
другой.  В эту  ночь  перехваты учебных целей  выполняли  и  другие  летчики
дивизии, и Горелов, связанный с  командным пунктом радиоканалом, чутко ловил
свои  позывные. По  этому каналу  он  получал  указания,  докладывал  об  их
исполнении. Эфир кипел пестрыми, малопонятными для непосвященных фразами.
     "Вам  курс триста тридцать, высота пятнадцать" -- это  командовали ему.
"Высота  занята" --  это уже сообщал  он. И снова  ему:  "Цель на встречных,
приготовиться  к  развороту  влево". Потом он:  "Разворот выполнен". И опять
ему: "Цель справа, включите высокое".
     Двадцатый век освободил летчика-истребителя от  необходимости напрягать
зрение, чтобы в ночных  условиях увидеть цель при  сближении и маневрировать
пере  атакой.  Всю   эту   сложную  работу   теперь   выполняет   всевидящий
радиолокационный   прицел,  и   в  кабине  реактивного  истребителя  летчик,
преследующий   противника,  больше  похож  на  инженера,  склонившегося  над
прибором, чтобы произвести опыт, чем на бойца.
     Чуть ссутулившись, следил  Алексей за  пульсирующими метками на матовом
экране, маневрируя в воздухе,  загонял их  в пространство, которое именуется
на прицеле "лузой захвата". А когда верхняя и нижняя метки совпали, радостно
воскликнул:  "Захват  произвел!" Потом  нажал кнопку. Две  метки  на  экране
пропали, и вместо них появилась одна  новая.  Летчики ласково именовали ее в
обиходе "птичкой". Теперь "противник" находился в  центре сетки прицела. Еще
небольшой маневр, и Горелов торжествующе передал:
     -- Цель атакована.
     -- Молодец, возвращайтесь, -- сказала ему земля.
     Он увидел, как резко  отвалил вниз самолет-цель, исчерпавший  полностью
свою миссию в этом ночном полете. Горелов хотел  переключить радиостанцию на
второй канал, связывающий его не с командным пунктом, а со стартом, но вдруг
впереди, повыше себя, заметил  еще один  синий бортовой  огонек.  Охваченный
небывалым азартом от радости, что первая ночная атака увенчалась успехом, он
запросил КП.
     -- Снова вижу цель. На этот раз визуально. Разрешите повторить атаку?
     С командного пункта не сразу дошел до него неуверенный голос:
     -- Если видите, повторите.
     Горелов  увеличил  обороты  турбины  и  потянул  ручку на  себя.  Снова
истребитель  полез вверх. Зеленый  огонь, подрагивая, манил к себе. Кажется,
он  вот-вот импульсами забьется  в  прицеле,  и  тогда можно  будет еще  раз
передать на землю:  "Закончил  вторую  атаку". Но прошли две минуты, три,  а
метки на экране  не появлялись.  "Что за чертовщина?" -- подумал Алеша.  Все
так  же  дразня Горелова, цель не  приближалась и  не удалялась. "Подожди, я
сейчас тебя все-таки  возьму,  -- упрямо  подумал Алексей. -- Быть не может,
чтобы  не  взял  на  таком  сильном перехватчике". Он еще круче  задрал  нос
истребителя и неприятно похолодел от того, что машину, всю, от стабилизатора
до капота,  охватила мелкая дрожь Глянул на  доску приборов -- стрелка давно
уже перешагнула предельную высоту.  В ту же минуту  прозвучал  строгий окрик
земли:
     -- "Старт-143", немедленно снижайтесь!
     А  зеленый  бортовой  огонь  неизвестного самолета  все  манил и манил.
Казалось, набери еще с полтысячи метров, и тогда он никуда не уйдет.
     -- Разрешите еще пятьсот метров набор? -- запросил Алеша.
     -- Запрещаю, -- донеслось с командного пункта.
     -- Вас понял, -- сообщил на землю Горелов и, опустив нос самолета, стал
снижаться.
     Через несколько минут он по всем правилам сел. Подбежал техник самолета
и лаконично спросил, будут ли замечания.
     -- Полный порядок, -- бодро ответил Горелов.
     -- Вас тут посыльный искал, -- сообщил  техник. --  Передал, как только
зарулите -- немедленно к командиру.
     -- К какому командиру? -- уточнил Алеша. -- К командиру эскадрильи?
     -- Нет. К майору Климову велено.
     Пожав  плечами и  предчувствуя  что-то  недоброе,  Горелов  зашагал  по
летному  полю  к  разрисованной в  шахматную клетку  деревянной  двухэтажной
будочке, где  размещался  СКП. Пока он дошел, последние самолеты вернулись с
учебного  задания и,  оглушительно  ревя турбинами,  заруливали на  стоянки.
Электрическое Т и стартовые огни на взлетной полосе были выключены. Сразу на
аэродром навалилась темень. Из приоткрытой двери выбивалась жиденькая полоса
желтоватого света. Алексей  распахнул дверь и скрылся в ее проеме.  По узкой
винтовой лестнице поднялся на второй этаж. В остекленной комнате, откуда был
виден весь, до квадратного метра,  аэродром, майор Климов,  замполит Жохов и
еще несколько офицеров собирались домой.
     --  Товарищ  майор,  --  входя  в  комнату,  отрапортовал  Алексей,  --
лейтенант Горелов по вашему вызову явился.
     Климов,  сгоняя усталость, провел  сверху вниз обеими ладонями по лицу.
Тонкие его губы сжались.
     -- Доложите о выполнении перехвата.
     -- На высоте семнадцать  тысяч  восемьсот получил первую команду с  КП,
стал сближаться с "противником" и атаковал его в двадцать три сорок одну.
     -- А дальше?
     -- Дальше "противник"  ушел маневром вниз, и я на время потерял его  из
виду. Потом  увидел  над собой левый  его бортовой  огонек  и попросил у  КП
разрешения атаковать вторично.
     -- И атаковали?
     -- Нет, -- смущенно признался Алеша.
     -- Почему же?
     -- "Противник" был впереди, выше  меня. Я набрал максимальную скорость,
поднял самолет еще выше и  почувствовал тряску. В  это  время с КП приказали
возвращаться.
     --  Как  вы  думаете, --  кусая губы, поинтересовался  майор  Климов  и
покосился на замполита Жохова, который, отвернувшись, делал руками  какие-то
знаки присутствующим. --  Почему  же самолет одинакового  с вашим типа сумел
подняться выше, а вы нет?
     -- Я до сих пор ломаю над этим голову, -- совсем не по-уставному развел
Алексей  руками.  --  Кажется,  так  близко  до  него  оставалось,  а у меня
двигатель уже не тянул.
     Едва  он  закончил   нескладную  свою  речь,  как  все   присутствующие
оглушительно расхохотались.
     -- Ну и потешил! -- вытирал слезы Жохов.
     Потом,  как  по  команде,  замполит  и  командир  полка с  двух  сторон
приблизились  к Горелову,  обняли его,  растерянного  и  недоумевающего,  за
плечи.
     -- Милый ты  мой,  --  совсем уже по-домашнему  заговорил Климов. -- До
этого  самолета, который ты столь победоносно пытался атаковать, было,  если
верить нашей астрономии, по меньшей мере, всего-навсего несколько  миллионов
километров,  а  система  этого  самолета,  опять-таки  в  нашей  астрономии,
именуется Венерой. Вот за кем ты гонялся, дорогой мой!..
     -- Быть того не может! -- воскликнул Алеша потрясенно.
     Командир полка ободряюще похлопал его по спине:
     -- Ладно, ладно, иди отдыхать, космонавт. Задание выполнил хорошо. И за
дерзость хвалю. А мастерство, оно сразу не приходит ни к кому.


x x x

     В дружной семье летчиков, жадных до всяких подначек и острот, за Алешей
после  этого ночного происшествия  прочно  укрепилось прозвище Космонавт.  В
эскадрильской стенной  газете появился разрисованный красками  шарж.  Ночное
небо, осыпанное большими и малыми звездами, внизу летит космический  корабль
"Восток-1" с выглядывающим в  иллюминатор Юрием Гагариным,  немного выше его
--  "Восток-2"  с  застывшим в  удивлении  Германом  Титовым,  а  еще  выше,
устремляясь  к  Венере, несется на  своем  реактивном истребителе Горелов  с
лихим выкриком: "Догони-ка попробуй".  Подпись  под шаржем гласила: "По небу
полуночи ангел летал" и дальше стояло обидное многоточие.
     Горелов рассматривая рисунок, хмурился:
     -- Очень банально. Я бы и то изобразил себя лучше.
     --  А  мы  не  знали,  что  ты так  самокритику  любишь,  --  засмеялся
проходивший мимо секретарь комсомольской организации белобрысый летчик  Лева
Горышин,  --  так  что  считай,  что стенгазета  за  тобой. Это  я  от имени
комсомольского бюро.
     Шли дни, такие быстрые, что едва поспеваешь  срывать  листки календаря.
Горелов  прочно  усвоил напряженный ритм, каким жила его вторая  эскадрилья.
Незаметно он налетал уже на сложном самолете много часов. Полковник Ефимков,
повстречавший его как-то на аэродроме, одобрительно пообещал:
     -- Вчера  смотрел полковую документацию. Ты  меня  порадовал,  Горелов.
Такие показатели, что буду ставить вопрос о  присвоении  третьего класса. На
уровне идешь Так-то, парень!
     А потом  пришло время,  и майор Климов зачитал новый  приказ о  несении
боевого дежурства на аэродроме. Попала в него и фамилия Горелова.
     Боевое  дежурство! Чистое  и веселое  небо  часто  видим  мы над  своей
головой.  Под ним  живут,  работают и отдыхают  миллионы. Ночью  над мирными
крышами наших домов плывут звезды, и, засыпая, мы редко думает о том, что  в
эти самые часы на многих приграничных аэродромах люди в  высотных костюмах и
гермошлемах  сидят в  тесных кабинах боевых машин  или  в дежурном домике --
если боевая готовность понижена. По первой же красной ракете могут подняться
они  с  аэродрома. И плохо  приходится  воздушным  пиратам  --  тем,  что  с
потушенными бортовыми огнями пытаются  иногда искать дороги к нашим большим,
нарядно сверкающим в ночной т