ин человек. Люди в сообществе  не  воспринимают  тонкого
юмора, легко  пугаются,  отвергают  все  непонятное,  с  трудом  поддаются
очарованию яркой личности, а убедить их в чем-нибудь  могут  только  такие
однозначные, плоские и привычно стертые слова,  которые  в  индивидуальной
беседе показались бы человеку непростительно банальными. Да,  пожалуй,  ни
одно сообщество не избрало бы Роя своим руководителем.
   Вот и в то воскресенье, сидя всемером у Брауна, мы все  вместе  гораздо
выше оценивали Джего, чем каждый из нас наедине с собой: нас удовлетворяли
и  радовали  самые  простые  чувства.  Даже  Найтингейл  поддался   общему
настроению. Мы были едины в мыслях и стремлениях,  Джего  ждал  успех,  мы
радовались за него, и будущность колледжа рисовалась нам в самых  радужных
тонах.
   В четыре часа из кухни прислали  чай.  Общая  радостная  возбужденность
немного схлынула, мы разбились на маленькие группки; Кристл, держа в  руке
сдобную булочку, заговорил со мной  о  сэре  Хорасе,  который  должен  был
приехать в колледж через месяц. К чаю, как было условлено заранее,  пришел
Джего.
   - Добрый день, декан. Добрый день, Браун. Напрасно вы меня  пригласили.
Я вижу, ваше совещание еще не кончилось. Мне очень неловко, что я  помешал
вам.
   Его грызло тревожное беспокойство, и он  держался  действительно  очень
неловко. Кристл поднялся ему навстречу - официальный, холодно властный, он
хотел показать Джего, что если тот пройдет в ректоры,  то  благодаря  ему,
Кристлу. Его лицо казалось суровым, почти угрожающим.
   - Мы кончили, Джего, - проговорил он. - И  я  могу  сообщить  вам,  что
совещание прошло весьма успешно.
   - Именно, - сказал Рой, пытаясь успокоить Джего. - Именно.
   - Я, разумеется, не хочу выведывать ваших тайн. - Улыбка Джего была  по
обыкновению яркой, но очень напряженной. Наступило молчание: потом Пилброу
спросил у него о  каком-то  чиновнике  из  Министерства  иностранных  дел.
Поможет ли он беженцу,  про  которого  они  говорили?  Мягкий  ли  у  него
характер? Что он вообще за человек?
   - С вашей точки зрения, у него очень консервативные взгляды,  -  сказал
Джего. - А декан, или я, или Браун назвали бы его благоразумным.
   - Благоразумны, - проворчал Пилброу. - Проморгаете вы с вашей  хваленой
благоразумностью эту треклятую империю... и все на свете проморгаете.
   - Да ведь разные политические убеждения вовсе не  мешают  нам  помогать
друзьям - вот чего я не успел добавить, дорогой Пилброу, - сказал Джего. -
Мне было бы очень грустно...
   Словом, он пообещал, что в тот же вечер напишет своему знакомому письмо
с просьбой  позаботиться  о  беженце,  и  Пилброу,  смягчившись,  принялся
расспрашивать его про других чиновников из Министерства  иностранных  дел.
Джего все еще нервничал и был готов соглашаться  с  чем  угодно,  лишь  бы
разговор не заглох. Знавал ли он Г.? Немного. А сэра П.Дж.? Джего неохотно
признался, что нет. А П.?
   - П.? - радостно воскликнул Джего. - Вас  интересует  П.,  дорогой  мой
Юстас? Вот уж про кого я могу сказать, что  неплохо  его  знаю.  Когда  мы
познакомились,  он  сразу,  помнится,  стал  расспрашивать  меня,  как   я
представляю себе частную жизнь министра...
   Он продолжал говорить - почти без пауз и нервически возбужденно, - пока
гости не начали расходиться. Браун с Геем  Калвертом  прекрасно  понимали,
почему он так взволнован, и Рой, словно бы развлекаясь, а на самом-то деле
просто  по  доброте,  принялся  подшучивать  над  ним,  чтобы   он   вышел
победителем из  их  словесного  поединка.  Джего  принял  вызов  и  немало
позабавил нас всех, а особенно Найтингейла, подтрунивая в свою очередь над
Роем. Однако тревога не отпускала  его,  и  он  опять  заговорил  чересчур
аффектированно. Кристл почти не принимал участия в общей беседе  и  вскоре
отправился домой; через несколько  минут  ушли  и  Пилброу  с  Льюком,  но
Найтингейл все сидел и сидел. Часы на Резиденции пробили  четверть,  потом
половину, потом три четверти. Пока Найтингейл  был  здесь,  Джего  не  мог
спросить у Брауна, чем завершилось наше совещание.
   Наконец распрощался и Найтингейл. Когда он  закрыл  дверь,  истомленный
Джего повернулся к Брауну.
   - Итак...
   - Итак, - с благодушным удовлетворением сказал Браун, - если бы  выборы
состоялись сегодня, вы уже были бы ректором.
   - Значит, все...
   - Да, все собравшиеся  объявили,  что  сейчас  они  считают  вас  самым
подходящим кандидатом.
   - Так ведь это же великолепно! -  воскликнул  Джего  и  озарил  комнату
счастливейшей улыбкой. - Это же просто великолепно!
   Потом, уже несколько сдержаннее, проговорил:
   - И подумать только, какой удивительно милый человек Юстас  -  несмотря
на все паши разногласия, он решил поддержать меня. С тех пор  как  я  стал
членом Совета,  мы  ни  разу  не  сошлись  во  мнениях.  У  нас  буквально
противоположные взгляды на общественную жизнь. Но это не оттолкнуло его!
   - А по-моему, Льюк должен бы удивить вас еще сильнее,  чем  Пилброу,  -
сказал Браун. - Он самый ревностный ваш сторонник. И это притом,  что  ему
выгодней поддерживать Кроуфорда.
   - Видимо, с молодежью я веду себя гораздо естественней, чем  со  своими
сверстниками, - признался Джего. И  предельно  откровенно,  с  бесстрашной
прямотой добавил: - Перед ними я не красуюсь.
   Рой глянул мне в глаза  и  остро  усмехнулся.  Тут  Артур  Браун  решил
предостеречь Джего:
   - Я не хочу пугать вас, я и сам, конечно, радуюсь успеху, однако должен
все же сказать, что пока еще рано праздновать победу. - Браун приосанился,
чтобы его предостережение прозвучало более  веско.  -  Да-да,  мы  еще  не
победили. Если бы выборы состоялись сегодня, то вы,  повторяю,  несомненно
прошли бы в ректоры. Но мы, как вы  понимаете,  не  можем  потребовать  от
людей  священной  клятвы,  тем  более  что   кое-кто   поддерживает   вашу
кандидатуру с некоторыми оговорками. Я  не  назову  эти  оговорки  слишком
серьезными, однако оговорки есть оговорки. До выборов еще довольно далеко,
и положение может измениться - хотя я-то надеюсь, что этого не произойдет.
   - Но вы верите в успех? - спросил Джего. - Верите? Вот  что  мне  очень
важно знать!
   Браун помолчал и, тщательно подбирая слова, ответил:
   - Считая, что колледж изначально был  обречен  на  раскол,  я  не  вижу
причины для кардинальных изменений в будущем.
   - Этого мне совершенно достаточно,  -  с  облегчением  сказал  Джего  и
потянулся. Потом посмотрел на нас и, улыбаясь,  добавил:  -  Я  очень  вам
благодарен, друзья. Впрочем, я зря, конечно, это сказал - истинные  друзья
не нуждаются в словах благодарности.
   Он распрощался, а мы встали из-за стола и подошли  к  окну.  На  западе
догорала вечерняя заря, в прозрачных зимних сумерках  бледно  желтели  уже
включенные электрические фонари. Неярко светились окна ректорской спальни.
   - Надеюсь, я не слишком его обнадежил, -  проговорил  Браун.  -  Мне-то
представляется, что все будет в порядке. Но я окончательно  поверю  в  это
только после голосования. Кое-кто из нас уже знает,  -  сказал  он  мне  с
мудрой и пытливой улыбкой, - что вы, Элиот,  замечательно  разбираетесь  в
людях. Однако мне кажется, что суть некоторых явлений  нашей  жизни  можно
постичь  только  на  собственном  опыте.  Я  не  раз  видел,  как  выборы,
подготовленные гораздо лучше, чем те,  что  нам  предстоят,  заканчивались
самым неожиданным образом.
   Мне было видно из окна, как Джего идет по дворику, держась  возле  стен
домов.
   - К сожалению, - продолжал Браун, - в нашей  партии  нет  по-настоящему
весомого ядра. На Пилброу особенно рассчитывать не  приходится,  вы,  Рой,
слишком молоды, а Элиот  проработал  в  колледже  всего  три  года.  Мы  с
Кристлом пользуемся, конечно, определенным влиянием, но и у нас нет полной
уверенности в своих силах. Или, говоря иначе, если  появится  какой-нибудь
новый кандидат, которого поддержат влиятельные члены Совета, Кристл  может
подумать, что мы  не  сумеем  им  противостоять.  И  решит  отказаться  от
поддержки Джего. В этом и заключается  смысл  его  оговорки.  Я,  конечно,
вовсе не утверждаю, что именно так и случится, однако, надеясь на  лучшее,
нельзя забывать и о худшем.
   Джего кружил по дворику - он  миновал  Резиденцию,  прошел  под  окнами
трапезной и профессорской, а теперь опять приближался к  нашему  окну.  Он
шагал неспешно и радостно - в его походке совсем не  ощущалось  всегдашней
деловитой стремительности. Когда он поворачивал, я увидел  его  светящееся
счастьем лицо. Он поглядел на траву, как бы говоря  себе  -  "моя  трава".
Шагнул с каменных плит дорожки на брусчатку - "мои плиты, моя  брусчатка".
Остановился в центре дворика и посмотрел вокруг - "мой колледж".
   Потом глянул на окна ректорской спальни и сразу же отвернулся.
   - Радуется  как  ребенок,  правда?  -  покровительственно,  спокойно  и
дружелюбно проговорил Браун. - Он принимает все слишком близко  к  сердцу.
Надеюсь, нам удастся провести его в ректоры.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОЖИДАНИЕ


13. РЕКТОРУ СТАНОВИТСЯ ХУЖЕ

   Недели проходили за неделями,  в  парадной  спальне  Резиденции  каждый
вечер зажигался свет, и  нам  по-прежнему  приходилось  навещать  ректора,
чтобы разговаривать о распределении научно-исследовательских стипендий  на
будущий год или гадать вместе с ним, когда врачи разрешат ему отобедать  в
трапезной.  Кристл  больше  не  мог  этого  выносить  и  всякий  раз   под
каким-нибудь предлогом отказывался идти к ректору, а извиняясь перед  леди
Мюриэл, с трудом подавлял раздражение. Леди Мюриэл превосходно понимала  в
чем дело и всячески показывала, что презирает его. "Я всегда знала, что он
неотесанный грубиян", - говорила она Рою.
   А Рой был теперь ее главной опорой  в  жизни.  Только  от  него  она  и
соглашалась принимать помощь. Ему  приходилось  часами  сидеть  у  постели
Ройса и слушать,  как  тот  толкует  о  своем  выздоровлении,  -  а  потом
спускаться в гостиную, чтобы утешить леди Мюриэл, которая ни с кем  другим
никогда не говорила про свои горести.
   Рой любил и ректора и леди Мюриэл, его любовь помогала  ему  держаться,
но он был страшно измучен. Такое  испытание  любому  из  нас  вымотало  бы
нервы, а для Роя, с его приступами депрессии, это было просто опасно.  Тем
не менее именно ему приходилось  чаще  других  наблюдать,  как  удивляется
Ройс, обнаруживая,  что  после  временных  псевдоулучшений  он  продолжает
катастрофически худеть и чувствует себя все хуже.
   Мы понимали, что  вскоре  леди  Мюриэл  будет  вынуждена  сказать  мужу
правду. И многие ждали этого с большим нетерпением -  нас  очень  угнетало
постоянное притворство у постели  умирающего.  Даже  такие  добросердечные
люди, как  Пилброу  или  Браун,  жаждали  освободиться  от  этого  тяжкого
бремени, перевалив всю его мучительную тяжесть на Ройса и леди Мюриэл. Это
был эгоизм здоровых людей, который защищает нас от страданий  перед  лицом
чужой смерти. Человек, не отгораживающийся в мыслях от смерти -  а  сейчас
так вел себя только Рой Калверт, - невыносимо страдает.  Все,  кроме  Роя,
смотрели на умирающего ректора сквозь призму своих  собственных  житейских
забот, и даже Браун хотел, чтобы леди Мюриэл открыла мужу правду,  избавив
таким образом его, Брауна, от постоянного напряжения во  время  визитов  к
ректору. Да, даже Браун хотел, чтобы Ройс узнал правду - но  только  после
праздника: ведь на праздник  в  колледж  должен  был  приехать  сэр  Хорас
Тимберлейк, и они с Кристлом тщательно  подготовились  к  встрече.  Браун,
по-всегдашнему откровенно, сказал:
   - Если праздник состоится, ректору хуже не будет. А если  его  отменят,
то нам не удастся поговорить с сэром Хорасом, и, возможно, он никогда  уже
не приедет в колледж. Так что, надеюсь, леди Мюриэл немного повременит.
   Праздник приближался, и наставники уже почти  не  скрывали,  что  очень
хотят попраздновать. Некоторым из нас было стыдно: человеку иной раз легче
признать, что он великий грешник,  чем  сознаться  в  мелком  эгоизме.  Мы
стыдились - и все же очень хотели, чтобы  праздник  состоялся.  Как  бы  с
общего согласия - хотя ни слова не было сказано вслух, - в  Резиденции  мы
обходили  эту  тему  молчанием,  считая,  что  при  леди  Мюриэл  и  Джоан
неприлично упоминать о дате праздника или визите сэра Хораса. Нам было  бы
слишком стыдно сознаться в собственном эгоизме.  Пусть  леди  Мюриэл  сама
решает, как ей поступить, думали мы.
   Праздник был назначен на последний вторник перед великим  постом,  а  в
воскресенье я случайно встретился с Джоан: мы оба шли  к  Джего  в  гости.
Джоан сразу же, с первых слов,  нашла  предлог,  чтобы  заговорить  о  Рое
Калверте,  а  я  лишний  раз  подивился,  как  одинаково  ведут  себя  все
влюбленные.
   Джего каждое воскресенье приглашал коллег к себе на чан, но в тот  день
пришли  только  мы  с  Джоан.  Миссис  Джего  встретила   нас   необычайно
высокомерно: перед нашим приходом она,  по-видимому,  твердила  себе,  что
никто к ним не придет, не придет именно из-за нее, - а поэтому приняла нас
покровительственно и свысока.
   Джего, передавая нам чашки, мягко - чересчур, на мой взгляд, терпимо  и
мягко  -  подтрунивал  над  ней.  Чай  у  них  всегда  был  замечательный,
сервировка - как и все,  чем  окружала  себя  миссис  Джего,  -  лучшая  в
колледже: вкус у этой женщины был не менее тонкий, чем у Брауна, хотя  она
и уступала Брауну в изобретательности. Джоан, которая не отличалась особой
домовитостью, но любила хорошо поесть, спросила, как миссис  Джего  делает
домашнее печенье. Однако та была слишком разобижена, чтобы увидеть в  этом
вопросе комплимент. Зато потом Джоан восхитилась  фарфоровым  сервизом,  и
миссис Джего немного оттаяла.
   - Нам подарили его к свадьбе, - весело сказала она.
   - Я думаю, что венчание в церкви вовсе не пустой  обряд,  -  раздумчиво
проговорила Джоан.
   Миссис Джего, окончательно забыв про свои обиды, деловито воскликнула:
   - Еще бы! Вам не следует даже думать ни о чем Другом!
   - Она имеет в виду, что  при  церковной  свадьбе  вы  получите  гораздо
больше подарков, - вставил Джего.
   Миссис Джего счастливо рассмеялась.
   - Что ж, они нам очень пригодились, и ты не можешь  этого  отрицать,  -
сказала она.
   - Я, признаться, целиком и полностью согласна с вами, -  поддержала  ее
Джоан.
   Во взгляде Джего засветилась издевка.
   - Ох уж эти женщины! - воскликнул  он.  -  Вы  обе  притворяетесь,  что
любите книги, по вам никогда не избавиться от вашего природного  естества.
Жутчайшая практичность - вот непременное свойство любой женщины.
   Им обеим это понравилось. Им нравилось, когда их объединяли  -  пожилую
разочарованную женщину и пылкую, искреннюю девушку. Да, он  сумел  угодить
им обеим: его обаяние подействовало даже  на  сварливую  миссис  Джего,  а
Джоан улыбнулась ему, как она обыкновенно улыбалась только Рою.
   Все еще улыбаясь, девушка посмотрела на миссис Джего, и та, ответив  ей
такой же приветливой улыбкой, с непритворным участием спросила ее об отце:
   - Он мучается?
   - К счастью, нет. Только чувствует иногда общее недомогание.
   - Слава богу, - проговорила миссис Джего.
   Джоан сказала:
   - Он очень похудел и ослаб. Мама понимает, что больше  нельзя  скрывать
от пего правду.
   - Когда же она ему скажет?
   - Буквально на днях.
   Мы с Джего  переглянулись.  Мы  не  поняли,  а  спросить  не  решились,
подождет ли она до среды.
   - Ей, наверно, будет очень тяжело, - проговорила миссис Джего.
   - Им обоим было бы сейчас гораздо легче,  если  бы  отец  узнал  все  с
самого начала, - сказала Джоан. - И он  имел  на  это  право,  я  уверена.
Да-да, я уверена, что от человека нельзя скрывать ничего жизненно  важного
- мы не такие мудрые, чтобы брать это на себя, вот в чем дело.
   - Для молоденькой девушки вы рассуждаете удивительно разумно, -  сказал
Джего. - Мне в двадцать лет казалось, что я знаю все на свете.
   - Ничего не поделаешь, ведь вы мужчина, - проговорила  Джоан.  Это  был
реванш за отзыв Джего о женщинах. - А мужчины поздно взрослеют.
   - Очень поздно, согласен, - улыбнувшись отозвался Джего. - Но сейчас  я
уже  достаточно   взрослый,   чтобы   понять,   насколько   правильно   вы
оцениваете... ошибку леди Мюриэл. Да, она должна была сразу же открыть ему
правду.
   - Надеюсь, мне никогда не  пришлось  бы  скрывать  от  тебя  правду!  -
воскликнула миссис Джего.
   - А я думаю, что мое бесстрашие ничего но стоит в сравнении с твоим,  -
заметил ее муж.
   - Надеюсь,  мне  удалось  бы  сделать  именно  то,  что  необходимо,  -
простодушно улыбаясь, сказала миссис Джего.
   Возможно, она всю  жизнь  будет  готовиться  к  величайшим  испытаниям,
подумалось мне. Я  все  еще  размышлял  об  этом,  когда  Джоан,  поспешно
распрощавшись,  убежала  на  какую-то  вечеринку,  и  миссис  Джего  опять
почувствовала себя оскорбленной. После ухода Джоан Джего сказал:
   - Какая милая и умная девушка. Жаль, что она держится такой букой.  Да,
удивительно достойная девушка.
   - Может быть, ты и прав, - проговорила миссис Джего. - Но она могла  бы
не показывать, что ей непереносимо скучно, когда ее пытаются развлечь.
   - Эта вечеринка наверняка интересует ее только потому, что она надеется
встретить там Роя Калверта, - сказал я.
   - Дай им бог, чтобы у них все сладилось, - заметил Джего. - Она поможет
ему преодолевать его неуравновешенность.
   - А я надеюсь, что его не заполучит  ни  одна  женщина!  -  воскликнула
миссис Джего. - Он слишком мил и обаятелен для семейной жизни.
   Джего нахмурился, и на минутку она  развеселилась.  А  потом  принялась
брюзжать. На нас выплеснулось все ее скопившееся за вечер раздражение.  Ей
невыносимо видеть, восклицала  она,  снобизм  этой  так  называемой  леди,
которая считает, что женам наставников незачем бывать в Резиденции.
   Ей, разумеется, неудобно было спросить Джоан - но как, на взгляд Джего,
сумеет она подготовить Резиденцию к их въезду, когда он станет ректором?
   Тут я опять подумал, что она всю жизнь будет  готовиться  к  величайшим
свершениям.
   - Неужели ты думаешь, -  выговаривала  она  мужу,  -  что  мне  удастся
наладить нормальную жизнь в Резиденции за каких-нибудь полгода? Я понимаю,
что мне там вовсе не место, и хочу только благоустроить твое жилище.  Хоть
это-то я могу для тебя сделать.
   Будет очень неловко, если она начнет заводить  такие  разговоры  и  при
других, думал я, возвращаясь  к  себе.  Более  оскорбительного  и  грубого
нарушения общепринятых в нашем колледже норм нельзя было  и  придумать;  я
решил, что Браун как глава нашей партии должен узнать об этом немедленно.
   - Ну и ведьма! - вспыхнув от возмущения, буркнул он,  когда  я  передал
ему речи миссис Джего. На этот раз он был по-настоящему  раздражен.  Джего
обязательно следовало предостеречь  -  однако  с  ним  было  очень  трудно
говорить об его жене. - Да, все это весьма опасно, - проворчал Браун.
   Когда они с Кристлом зашли ко мне после обеда, Браун уже успокоился.
   - Мы не станем докучать вам разговорами о выборах, - приветливо  сказал
он. - Нам просто надо как можно лучше подготовиться к встрече сэра Хораса.
   - Вы знаете его вкусы? - спросил меня Кристл.
   - В прошлый раз нам показалось, что он гурман, - объяснил мне Браун.  -
И мы подумали, что вам,  может  быть,  известны  какие-нибудь  особые  его
пристрастья.
   Они готовились к встрече тщательно и умело - так же тщательно и  умело,
как вели предвыборную кампанию. Для них не существовало  незначительных  и
маловажных деталей. Однако я  ничем  не  мог  им  помочь:  все,  что  было
известно мне, они уже узнали и учли. Кристл  попросил  меня  пригласить  в
среду сэра Хораса на завтрак.
   - К тому времени мы уже успеем ему надоесть, - сказал он. - Нельзя  ему
показывать, что мы постоянно его опекаем. - Кристл холодновато  улыбнулся.
- Но и совсем выпускать его из-под нашей опеки тоже нельзя