-Смит сейчас же написал Гею  записку,  в  которой  сообщил,  что
сегодня, в девятнадцать часов  двадцать  минут,  ректор  скончался  и  Гей
должен созвать завтра официальное собрание, но что это чистая формальность
и собрание продлится не больше  десяти  минут.  "Если  Вам  затруднительно
выходить из дому в такую дурную погоду, - приписал в конце Деспард,  -  то
уведомьте нас об этом, и мы сами сделаем все, что нужно".
   В профессорскую вызвали главного привратника и послали его с запиской к
Гею.  Ему  было  строго  наказано,  что  он  должен   передать   извещение
немедленно, лично Гею, даже если тот уже лег спать, и обязательно принести
ответ.
   Я пошел к Рою, а остальные решили дождаться возвращения привратника.
   Ночь  была  пасмурной,  моросил  мелкий  ледяной   дождь.   Мне   вдруг
показалось, что во дворике непривычно  темно,  я  огляделся  и  с  грустью
увидел черное окно ректорской спальни.
   Рой сидел за письменным столом и читал последние листы корректуры.
   - Тебе уже, конечно, сказали? - спросил я.
   - Сказали, - ответил Рой. - Его-то путь завершен, и наша жалость ему не
нужна... да он едва ли и понял, что умирает. А вот его близкие столкнулись
сегодня со смертью в полном сознании.
   Вскоре к Рою поднялась Джоан, и он ушел с ней в Резиденцию.
   Я возвратился в профессорскую; Браун, Винслоу и Деспард все  еще  ждали
ответной записки Гея.
   - Это истинное бедствие, - услышал я входя слова Деспарда,  -  что  наш
Устав  предписывает  замещать  умершего  ректора  старшему  члену  Совета.
Поневоле позавидуешь другим колледжам, где учреждена постоянная  должность
заместителя. - Из ответа Винслоу я заключил, что они уже не в  первый  раз
обсуждают это.
   Через  некоторое  время  явился   главный   привратник;   его   старый,
залоснившийся цилиндр намок и потускнел. Он отдал Деспарду большой конверт
с сургучной печатью.
   - Профессор еще не спал? - спросил его Браун.
   - Что вы, сэр!
   Мне показалось, что бесстрастно почтительное лицо привратника озарилось
мимолетной усмешкой, но я не был в этом уверен.
   Деспард-Смит, мрачно нахмурившись, прочитал письмо Гея.
   - Ну вот, это подтверждает мою мысль, - сказал он, протянув нам письмо.
Оно было написано твердым, изящным почерком девятнадцатого века:

   "Дорогой Деспард,
   Ваше известие нимало не удивило меня, однако я искренне скорблю о Ройсе
и его домочадцах. Он - пятый ректор, ушедший от нас в иной мир с той поры,
как меня провели в члены Совета.
   Я готов выполнить все обязанности, возложенные  на  меня  предписаниями
нашего Устава,  и  манкировать  ими  не  собираюсь.  Что  же  касается  до
экземпляров Устава и "Положения о  выборах",  доставленных  мне  вместе  с
Вашим письмом, то вы совершенно напрасно обеспокоили себя:  в  продолжение
последних недель я неоднократно освежал в памяти необходимые  в  настоящем
случае параграфы этих документов и теперь решительно  убежден,  что  сумею
выполнить свой долг.
   Я позволю себе не согласиться с Вашим мнением относительно формальности
имеющего  быть  собрания.  Я  уверен,  что,  придав  нашей  встрече  чисто
формальный оттенок, мы не  сумеем  выразить  должного  уважения  к  памяти
покойного ректора. Вместе с тем я считаю, что собранно не следует чересчур
затягивать, и предлагаю начать его завтра в четыре часа сорок  пять  минут
пополудни. Мни всегда представлялось, что четыре  часа  тридцать  минут  -
время слишком раннее. Чай я предложу подать к четырем часам пополудни, как
обычно.
   Всегда Ваш - М.Г.Л.Ген"

   - Итак, старик заявил свои права, и нам не остается ничего  иного,  как
подчиниться требованию Устава, - сказал Браун.
   На следующий день все, кроме Гея, пришли в профессорскую с  опозданием.
За чаем ели мало и разговаривали вполголоса - однако  не  от  горя,  а  из
соображений внешней благопристойности. Накануне многим действительно  было
очень горько, но горестные сожаления о знакомых глохнут  довольно  быстро:
эгоизм здоровых людей вытесняет их из наших  сердец  столь  поспешно,  что
людям неловко  признаваться  в  этом  друг  другу,  и  печальные  лица,  в
добавление к траурным нарядам, помогают им сохранить  декорум.  Сегодня  в
профессорской не было только Пилброу; но лишь трое  из  нас  по-настоящему
страдали: Кристл, такой резкий и грубый, что все его  сторонились,  Джего,
выглядевший вконец измученным, да Рой Калверт  -  он  всю  ночь  провел  в
Резиденции, и его ввалившиеся глаза были обведены черно-синими кругами.
   Впрочем, Джего-то истомило тревожное ожидание, а  не  печаль,  так  что
искренне горевали о Ройсе только двое - Кристл  и  Калверт;  они  даже  не
замечали всеобщей возбужденности.
   В половине пятого многие уже сидели на своих привычных местах за столом
для совещаний; однако Гей неторопливо попивал чай и по обыкновению  громко
разглагольствовал - слушай, кто хочет. Наконец часы пробили  три  четверти
пятого, и он сказал:
   - Так-так. На четыре сорок пять я назначил собрание. Пора начинать. Да,
время подошло, джентльмены.
   Он сел на председательское место и  оглядел  собравшихся.  Приглушенный
шум голосов  постепенно  стих.  Гей  с  трудом  поднялся  на  ноги  и  для
устойчивости оперся руками о столешницу.
   - Сидите, джентльмены, -  проговорил  он.  -  Я  встал,  ибо  известие,
послужившее причиной сегодняшнему собранию, приличнее сообщить стоя. -  Он
выглядел элегантным и внушительным; его бородка была аккуратно подстрижена
и причесана; он как бы  даже  помолодел.  -  Да,  я  должен  сообщить  вам
грустную  новость.  Чрезвычайно  грустную.  Вчера  вечером  скончался  наш
ректор. Я назначил собрание на сегодня, повинуясь  требованиям  Устава.  А
сейчас мне хочется сказать  несколько  слов  в  память  о  нашем  покойном
руководителе. - Гей говорил больше получаса. Его звонкий голос звучал ясно
и отчетливо - довольно длинная речь, видимо, нисколько его не  утомила.  И
он почти не сбивался. Только раз или два память подвела его, и он приписал
Ройсу черты характера и поступки  прежних  ректоров.  Сегодня  Гей  был  в
хорошей форме; он умел, а  главное,  любил  говорить  на  публику,  и  ему
удалось припомнить совсем недавние, близкие нам события  из  жизни  Ройса.
Одно было нехорошо - он откровенно наслаждался собственной речью.
   - Но потом его сразила  болезнь,  -  закончил  Гей,  -  и  в  ней,  как
выражаются сказители моих саг, таилась его гибель. Да-да,  именно  гибель.
Он встретил ее так же мужественно, как герои моих  саг.  У  него,  правда,
было утешение, которого не было у них. Он скончался в истинно христианской
вере, а жил столь праведно, что  ему  не  приходилось  страшиться  божьего
суда.
   Гей сел в кресло и, прерывая начавшиеся разговоры, постучал кулаком  по
столу.
   - А теперь, джентльмены, - начальственно объявил он, - перейдем к делу.
Мы не можем чересчур долго предаваться грустным мыслям. Мы должны думать о
будущем. О будущем! - вот о чем нам следует думать. Устав предписывает мне
организовать выборы нового ректора. Я сейчас  прочту  вам  соответствующие
параграфы.
   Он начал читать Устав, причем не "Положение о  выборах"  -  к  нему  он
обратился позже, - а те параграфы, где говорилось о правах,  обязанностях,
денежном обеспечении и жилище ректора. Он читал отчетливо  и  неспешно,  а
поэтому довольно долго. Наконец дошла очередь и до "Положения о  выборах".
Гей принялся читать совсем медленно -  словно  бы  декламируя:  "Собрав  в
надлежащее время членов  Совета,  старший  из  них  обязан  объявить,  что
должность ректора освободилась".
   Тут Гей прервал чтение и посмотрел на нас.
   - Я  объявляю  вам,  джентльмены,  -  торжественно  сказал  он,  -  что
должность ректора освободилась.
   Потом стал читать дальше:
   -  ...А  также  проследить  за  тем,  чтобы  официально  заверенное  им
объявление об этом факте было вывешено на всеобщее обозрение при  входе  в
храм колледжа...
   - Вы слышали, джентльмены? Проследить! -  воскликнул  Гей.  -  А  я  не
только прослежу - я прикреплю его к дверям храма  собственноручно.  Да-да,
собственноручно! И видимо, мне его надо написать?
   - Оно уже заготовлено, - сказал Винслоу,  передавая  Гею  листок.  -  Я
попросил отпечатать его сегодня утром в конторе казначейства.
   - Так-так. Примите мои поздравления, Винслоу. Но прежде всего  мне  его
надо прочитать. Ибо именно на меня ляжет вся ответственность  за  малейший
промах. "Вследствие кончины мистера  Вернона  Ройса  должность  ректора  в
колледже освободилась. Выборы  нового  ректора,  согласно  параграфам  D-F
нашего Устава,  состоятся  в  храме  колледжа  двадцатого  декабря  тысяча
девятьсот тридцать седьмого года, в десять часов утра".
   - Что ж, все как будто верно, - заметил Гей; ему словно бы не  хотелось
отдавать Винслоу  объявление.  -  Двадцатого  декабря?  -  спросил  он.  -
Надеюсь, вы правильно определили дату выборов?
   - Должность освободилась во время  учебного  триместра,  -  с  оттенком
нетерпения  ответил  Винслоу.  -  До  двадцатого  декабря  осталось  ровно
пятнадцать дней.
   - Так-так. Действительно, - сказал Гей.  -  Все  как  будто  верно.  Вы
поняли, джентльмены? Теперь, видимо, мне надо подписать этот документ?
   - Это не обязательно, - проговорил Деспард. - В Уставе не  указывается,
что объявление должно быть подписано.
   - Нет-нет, я уверен, что мне надлежит подписать этот документ, - сказал
Гей. - Тогда всем станет ясно, что мы ничего не  упустили.  Я  обязательно
должен подписать этот документ.
   Гей поставил под объявлением свою размашистую, но четкую подпись. Потом
с удовлетворением сказал:
   - Так-так. Превосходное объявление. Теперь мне надо  прикрепить  его  к
дверям храма. - Кристл и Рой Калверт помогли ему надеть  пальто;  услышав,
как часы пробили шесть раз, он негромко хихикнул и проговорил:
   - Наш друг Деспард написал мне во вчерашней записке, что собрание будет
чисто формальным, - представляете себе, джентльмены?  А  оно  продолжалось
больше часа. Неплохо для чисто формального собрания - вы согласны со мной,
старина? Больше часа! Как вам это нравится, Винслоу? Как вам это нравится,
Джего?
   Лил дождь, и мы надели пальто, чтобы проводить старика до  церкви.  Рой
натянул на него мантию, а когда мы спустились во  дворик,  Кристл  прикрыл
его от дождя своим зонтом. Мы медленно двинулись к церкви. Дождь  лил  как
из ведра; декабрьский вечер был холодным и темным.
   Подойдя к церкви, мы обнаружили, что ни  у  кого  из  нас  нет  кнопок.
Кристл чертыхнулся и, пока Льюк бегал за кнопками, попытался убедить  Гея,
что ему вредно долго оставаться  на  открытом  воздухе  в  такую  холодную
погоду.
   - Вы заблуждаетесь, старина! -  воскликнул  Гей.  -  Вы  заблуждаетесь,
уверяю  вас.  Не  так  уж  я  плох!  -  Через  несколько  минут   вернулся
запыхавшийся Льюк, и Гей прикрепил объявление восемью кнопками  -  сначала
четырьмя, по углам, а потом еще четырьмя, по краям листка между угловыми.
   После этого он отступил от двери,  полюбовался  на  дело  рук  своих  и
сказал:
   - Так-так, Превосходно. И все совершенно ясно. Любой человек с  первого
взгляда поймет, что в колледже освободилась должность ректора.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОБЪЯВЛЕНИЕ О ВАКАНСИИ


30. ДЖЕГО ВСПОМИНАЕТ ЮНОСТЬ

   В ожидании похорон, назначенных на восьмое декабря, колледж  уныло,  но
примирение  затих.   Учебный   триместр   кончался   седьмого;   студенты,
отправляясь к Джего или Брауну за  разрешением  на  отъезд,  разговаривали
друг с другом нарочито негромко, а звонкоголосым абитуриентам,  приехавшим
сдавать экзамены для получения стипендии, наши привратники  весьма  сурово
объясняли, что шуметь в колледже сейчас  нельзя.  Ни  пятого,  ни  шестого
декабря про  выборы  никто  из  нас  не  заговаривал.  Кристл  хлопотал  о
похоронном венке - кроме индивидуальных венков от каждою члена Совета,  на
гроб ректора обыкновенно возлагался венок от всего колледжа;  Деспард-Смит
постоянно толковал о похоронном обряде; вина после обеда мы в эти два  дня
не заказывали. Рой с нами не обедал: он и ел и ночевал в Резиденции -  его
попросила об этом леди Мюриэл.
   Седьмого декабря я решил уйти  вечером  из  колледжа  и  отправился  на
прогулку. Вечер был теплый и пасмурный; в  витринах  магазинов  зажигались
огни; порывистый ветер, завывая в узких улицах, словно они стали органными
трубами, нес над тротуарами мелкую холодную морось, и прохожие закрывались
от нее наклоненными против ветра зонтами.
   Я вышел к полям Гранчестера и побрел  по  берегу  реки.  Вечерняя  тьма
сгущалась; людей вокруг видно не  было;  на  черной  воде  светлым  пятном
выделялся одинокий лебедь. Мне стало тоскливо, и я  поспешил  вернуться  в
город; поднявшись по склону холма к Гороховой улице, я  остановился  возле
уже закрытого магазинчика; над головой у меня ветер яростно  трепал  языки
газовых фонарей.
   - Господи, вот неожиданность! - вдруг услышал я. - Что вы тут делаете в
такую мерзкую погоду?
   Это был Джего; он улыбался, но его широкое лицо казалось изможденным  и
осунувшимся.
   - Да вот захотелось прогуляться, - ответил я.
   - Мне тоже. Прогуляться и все как следует обдумать.
   Мы пошли по направлению к колледжу. Немного помолчав, Джего сказал:
   - Послушайте, Элиот, вы не сочтете  меня  слишком  назойливым,  если  я
напрошусь к вам на чашку чая?
   - Конечно, нет.
   - Я пытаюсь собраться с мыслями, - Джего грустно  улыбнулся,  -  а  это
выглядит не очень-то весело. И мою жену удручает  мой  унылый  вид.  А  вы
уверены, что я не буду действовать вам на нервы?
   - Ради бога, не думайте об этом, - сказал я.
   В первом дворике ярко светилось  окно  Брауна;  но  напротив,  в  окнах
Резиденции, света не было.
   - Трудно поверить, что он умер, - проговорил Джего.
   Мы поднялись ко мне, и я заказал чай. А потом, решив, что Джего  больше
всего нуждается в дружеской откровенности, спросил:
   - Вас, наверно, очень тревожат выборы?
   - Невыносимо, - признался Джего.
   - Со своими чувствами трудно справиться.
   - А я вот себя презираю, потому что не могу с ними справиться, - сказал
Джего.
   - Ни один человек не властен над своими чувствами, - возразил я.
   - Сегодня мне ни на секунду не удалось забыть про выборы, - пожаловался
Джего. - Я и гулять-то пошел, чтобы немного успокоиться. И все равно думал
только о выборах. Ну, а поэтому решил окончательно во всем разобраться.
   - Мне что-то не совсем понятно, о чем вы говорите.
   - Я решил разобраться, насколько все это для  меня  важно,  -  объяснил
Джего. И сейчас же воскликнул: - Да только ничего у  меня  не  получилось,
Элиот! Я окончательно запутался. - Он посмотрел мне в глаза -  пристально,
наивно и доверчиво. - То, что я вам сейчас скажу, незачем знать Кристлу  и
даже доброму Дядюшке Артуру. Временами я  думаю,  что  мне  решительно  не
нужна эта должность. И презираю себя за свое волнение. Порой мне  кажется,
что я отдал бы полжизни, лишь бы избавиться от всего этого.
   - И вам так кажется, когда вы...
   Джего горько улыбнулся.
   - Когда я уверен, что получу ее. Иногда я в этом совершенно  уверен.  А
иногда думаю, что в конце концов все-таки проиграю.  И  вот  тут-то  вдруг
начинаю понимать, что мне до безумия хочется стать ректором. У меня  такое
чувство, что я абсолютно никчемный человек.
   - Я, вероятно, чувствовал бы то же самое, - сказал я.
   - В самом деле?  Вы  действительно  понимаете,  каково  это  -  ощущать
собственную никчемность?
   - Понимаю, Джего.
   - Мне-то казалось, что вы гораздо благоразумней, - сказал Джего. -  Вы,
по-моему, не стали бы мечтать о поражении.
   - Пожалуй, нет, - согласился я.
   - Кристлу следовало выдвинуть собственную кандидатуру. Ему-то  все  это
наверняка бы понравилось. - Джего устало и презрительно пожал плечами.
   Вот она робость, порожденная гордыней, подумал я. Его пугала борьба. Он
говорил себе, что ему "решительно не нужна эта должность", панически боясь
поражения. А кроме того, ему надоело смирять свою гордость, чтобы добиться
цели, которая не могла по-настоящему удовлетворить его непомерную гордыню.
Он не дал отпора Найтингейлу. Он месяцами  подчинялся  указаниям  Кристла.
Мои догадки и опасения Брауна - которых он, впрочем, никогда не высказывал
- подтвердились. Кристл и Джего были очень разными людьми. А наблюдая, как
Кристл ведет предвыборную борьбу, Джего понял, что их  разделяет  глубокая
пропасть. Он не хотел подчиняться этому бездушному, как он теперь  считал,
властолюбцу - и его гневный протест против нашего  ультиматума  объяснялся
подспудной неприязнью к своему самому активному стороннику. Однако ему все
же пришлось смириться, потому что победой на выборах  он  дорожил  больше,
чем собственной гордостью.
   - Мы обязательно должны провести вас в ректоры, - с чувством проговорил
я; такой  глубокой  симпатии  к  нему  я  еще  никогда  не  испытывал.  Мы
помолчали. Потом Джего сказал:
   - Кажется, я хочу этого больше всего на свете.
   - Но меня это, знаете ли, поражает, - тотчас же добавил он. -  Поражает
до глубины души. В юности я был очень честолюбив. Я хотел добиться всего -
почестей, любви, богатства... Да, я был очень честолюбив. И честолюбие  не
раз заставляло  меня  страдать.  А  теперь...  теперь  я  жду  не  дождусь
должности ректора. Правда, ждать-то уже осталось недолго.
   Джего с упоением начал рассказывать, кого он  назначит  на  должностные
посты, когда станет ректором. Он предвосхищал в мечтах радость могущества,
уверенно рассуждал о будущем процветании колледжа под его  руководством  и
рисовал себе картину  благодарности  потомков  к  "величайшему  в  истории
колледжа ректору". По вскоре его мысли  приняли  иное  направление.  Он  с
вызовом посмотрел на меня и воскликнул:
   - И вы просто не представляете  себе,  как  замечательно  раскроется  в
Резиденции моя жена! Она всегда оказывается на  высоте  положения.  Да,  я
должен победить хотя бы ради нее. Она так этого ждет!
   Я видел - ему хотелось сказать о своей жене что-то еще,  однако  он  не
решился. Поговорив о своем честолюбии, он  немного  успокоился;  возможно,
разговор о миссис Джего успокоил бы его еще больше.  Но  он  понимал,  что
говорить об этом нельзя - во всяком случае,  со  мной:  я  хорошо  к  нему
относился, поддерживал его  в  предвыборной  борьбе,  но  он  был  гораздо
старше, и нас не связывала истинная дружба. Я, впрочем, был уверен, что он
не завел бы такого разговора ни с кем. Я был  уверен,  что  он  никогда  и
никому не рассказывал о миссис Джего. Обаятельный и отзывчивый, он тем  не
менее ни с кем по-настоящему не дружил. Мне даже казалось, что до сих  пор
он никому не говорил и о своем честолюбии.
   За чаем он принялся разглагольствовать о  браке,  которому  не  суждено
было состояться, - обсуждать собственный он так и не решился. Он знал, что
Джоан мечтала выйти замуж за Роя.  С  надменным  вызовом  возвеличив  свою
жену, Джего переключился на Джоан и Роя. Но и  в  репликах  об  этой  паре
явственно прослеживались его тайные мысли о самом себе и миссис Джего.  По
его словам, Джоан как будто бы подходила Рою. Джего сказал, что  он,  мол,
очень надеялся на это. И сразу же добавил, что, по всей видимости, ошибся.
А значит, их брак был бы безумием. Со стороны невозможно  определить,  кто
кому подходит. Никакими общими  правилами  тут  руководствоваться  нельзя.
Человек инстинктивно чувствует, с кем он должен  связать  свою  судьбу.  И
всегда оказывается правым - даже если почти все считают, что он ошибся.
   Через несколько минут Джего опять вспомнил о себе. Двадцатое декабря.
   - Теперь-то ждать осталось недолго, - сказал он.
   - Тринадцать дней.
   - Беда в том, что каждый день тянется как год...
   Назавтра, в четыре часа пополудни, церковный колокол возвестил о начале
похоронной церемонии. Леди Мюриэл и Джоан  сидели  в  церкви  на  передних
скамьях  -  не  сутулясь,  с  сухими  глазами,  -  спартанское  воспитание
требовало,